лова, открытая  книга,  вышитая
на красном жилете женщины, была одной из давно возникших традиций, когда
ставки записывались в книгу, но Мэт подозревал, что он единственный, кто
знает об этом.  Он  помнил  много  такого,  чего  никогда  не  видел,  о
временах, от которых остался лишь прах.
   Бросив быстрый взгляд на ставки пятого утреннего  забега,  написанные
мелом на  грифельной  доске,  которую  держал  мужчина,  стоящий  позади
женщины в красном жилете, Мэт кивнул. Ветерок был всего лишь на  третьем
месте, несмотря на предыдущие победы. Мэт повернулся к своему спутнику:
   - Ставь все на Ветерка, Налесин. Тайренец заколебался, теребя  кончик
напомаженной черной бородки. Лицо у него блестело от пота, и все же  его
куртка  с  широкими  рукавами  в  голубую  полоску  оставалась   доверху
застегнутой, а на голове сидела прямоугольная шляпа из голубого бархата,
хотя она совершенно не защищала от солнца.
   - Все, Мэт? - негромко переспросил он, стараясь, чтобы букмекерша  не
услышала. Ставки могли измениться в любой момент, пока они еще не успели
сделать выбор. - Чтоб мне  сгореть,  но  этот  маленький  пегий  жеребец
выглядит очень шустрым, да и тот светло-мышастый  с  серебристой  гривой
тоже вроде неплох. - Это были сегодняшние фавориты, впервые  участвующие
в скачках и, как все новое, породившие массу надежд.
   Мэт даже не взглянул в сторону  десяти  коней,  ожидавших  следующего
забега и выставленных на всеобщее обозрение у края скакового  круга.  Он
уже как следует разглядел их, помогая Олверу усесться на Ветерка.
   - Все на него. Какой-то идиот повредил пегому хвост, и он не может им
махать. Видишь? Он уже почти ошалел от мух.  Мышастый  выглядит  броско,
ничего не скажешь,  но  щетки  на  бабках  у  него,  как  у  тяжеловоза.
Где-нибудь в деревне он, может, и стал бы победителем, но  здесь  придет
последним. Лошади были единственным,  в  чем  Мэт  прекрасно  понимал  с
пеленок. Его обучил этому отец, а  Абелл  Коутон  был  большим  знатоком
лошадей.
   - По-моему, он выглядит более чем броско, - проворчал Налесин, однако
спорить не стал.
   Букмекерша удивленно уставилась на  Налесина,  когда  он  со  вздохом
достал из кармана куртки толстый кошелек и начал отсчитывать деньги. Она
открыла  было  рот,  собираясь  запротестовать,   но   Прославленная   и
Высокочтимая Гильдия  Букмекеров  всегда  провозглашала,  что  принимает
любые  ставки.  Гильдия  даже  заключала  пари   с   судовладельцами   и
торговцами, затонет ли корабль, изменятся ли цены; конечно, такие ставки
принимали не отдельные букмекеры, а гильдия в целом. Золото перекочевало
из кошелька Налесина в один из окованных  железными  полосами  сундуков,
которые тащили по двое дюжих молодцов; их могучие руки были  толщиной  с
ногу Мэта. У охранников были жесткие взгляды  и  свернутые  набок  носы,
обнаженные руки - на молодцах были  лишь  кожаные  жилеты,  -  державшие
окованные медью дубины, выглядели еще внушительней. Один  из  помощников
подал букмекерше листок с ее опознавательным знаком  -  очень  тщательно
прорисованной голубой рыбой, - каждый букмекер имел свой опознавательный
знак, и она тонкой кисточкой записала на обратной  стороне  ставку,  имя
коня и номер забега. Кисточку  она  достала  из  лакированной  шкатулки,
которую держала перед ней  хорошенькая  девушка,  стройная,  с  большими
темными глазами, одарившая Мэта слабой улыбкой. Букмекерше, естественно,
было не до улыбок. Снова поклонившись Мэту, она небрежно влепила девушке
пощечину, отошла и зашептала что-то на  ухо  служителю,  который  держал
грифельную доску. Выслушав ее, он  торопливо  стер  написанное  тряпкой.
Когда доску снова выставили на обозрение,  на  Ветерка,  согласно  новой
записи, ставили меньше всего. Незаметно потирая  щеку,  девушка  сердито
смотрела на Мэта, будто это он виноват, что она получила пощечину.
   - Надеюсь, удача тебя не оставит, - сказал Налесин,  осторожно  держа
листок с опознавательным знаком в ожидании, пока просохнут чернила.
   Букмекеры часто выражали  недовольство,  если  к  оплате  предъявляли
листки с размазанными чернилами, и нигде они не были  столь  придирчивы,
как в Эбу Дар.
   - Я знаю, ты редко проигрываешь, но все же был свидетелем  нескольких
таких случаев. Чтоб мне сгореть, если не был. У  меня  на  примете  есть
одна девочка, с которой я собираюсь потанцевать сегодня  ночью.  Простая
швея... - Налесин был лордом, что не мешало ему оставаться, в  общем-то,
славным человеком, и  любил  простые,  незатейливые  развлечения.  -  Но
достаточно хорошенькая, чтобы от одного ее вида пересохло  во  рту.  Она
обожает безделушки. Золотые  безделушки.  А  еще  ей  нравится  смотреть
фейерверки... Кстати, я слышал, что сегодня ночью  собираются  выступать
Иллюминаторы; тебе это, наверно, будет  интересно...  Но  улыбается  она
только при виде безделушек. Она не будет со мной ласкова, если я окажусь
не в состоянии заставить ее улыбнуться, Мэт.
   - Она улыбнется, не волнуйся, - рассеянно ответил Мэт. Коней все  еще
водили по кругу за стартовыми столбами. Олвер горделиво сидел  на  спине
Ветерка, широкая ухмылка  -  от  уха  до  уха  -  придавала  ему  совсем
простецкий вид,  уши  торчали,  точно  ручки  кувшина.  В  Эбу  Дар  все
наездники были юношами, а всего в нескольких милях в  глубь  страны  для
этой цели использовали  девушек.  Сегодня  Олвер  оказался  здесь  самым
мелким, самым легким, но его серый длинноногий  жеребец  не  нуждался  в
этом преимуществе. - Ты заставишь ее даже смеяться - так, что она  и  на
ногах не устоит.
   Налесин одарил Мэта  хмурым  взглядом,  на  который  тот  не  обратил
внимания. Этому человеку следовало бы знать, что  само  по  себе  золото
никогда не волновало Мэта. Он и вправду выигрывал не  всегда,  хотя  как
правило. Удача Мэта никак не зависела от того, способен Ветерок победить
или нет. В этом он был совершенно уверен.
   Золото его не волновало - волновал Олвер.  Не  существовало  правила,
запрещающего наездникам использовать хлысты не для того, чтобы подгонять
рысаков, а против друг друга. И Ветерок до сих пор  во  всех  забегах  с
самого начала вырывался вперед и шел первым до  финиша.  Но  если  Олвер
хоть немного  пострадает,  даже  просто  слегка  ушибется,  трудно  себе
представить, чем все это кончится. То  есть  как  себя  поведет  госпожа
Анан, хозяйка гостиницы, не говоря уже о Найнив и Илэйн  или  Авиенде  и
Бергитте. Мэт меньше  всего  ожидал  проявления  материнских  чувств  со
стороны бывшей Девы Копья и этой странной женщины, которую Илэйн сделала
своим Стражем, однако они уже пытались за его спиной увести парнишку  из
"Странницы"  во  Дворец  Таразин.  Место,  где  шагу  не   ступишь,   не
наткнувшись на Айз Седай, меньше всего годилось для  Олвера,  да  и  для
кого бы то ни было вообще, коли уж на то пошло.  Но  получи  Олвер  хоть
один синяк, и, вместо того чтобы сказать Бергитте и Авиенде, что они  не
имеют права забирать мальчика, Сеталль Анан с присущей ей энергией  сама
найдет способ отослать его. Олвер день и ночь заливался бы слезами, если
лишить его возможности участвовать в скачках,  но  женщины  не  способны
понять такие вещи. Мэт уже тысячу раз ругал  Налесина  за  то,  что  тот
затащил Олвера и Ветерка на скачки, хотя тайренца можно понять. Надо  же
как-то заполнить все эти пустые часы, когда совершенно  нечем  заняться,
но все же это время можно было провести  иначе.  В  глазах  женщин  даже
срезать кошельки представлялось менее постыдным занятием.
   - Объявился наш  ловец  воров,  -  без  намека  на  усмешку  произнес
Налесин, засовывая листок в карман куртки. - Много от него толку, нечего
сказать.
   Лучше бы мы вместо него взяли с собой еще пятьдесят солдат.
   Сквозь толпу целеустремленно пробирался  Джуилин,  смуглый,  сурового
вида мужчина. Он использовал как посох тонкую бамбуковую палку высотой в
его рост. Ловец воров был в  конической  красной  тарабонской  шапке  со
срезанным  верхом  и  простой,  сильно  поношенной  длиннополой  куртке,
приталенной и расширяющейся книзу, которая доходила  до  голенищ  сапог.
Обычно таких  людей  не  пропускали  вниз  к  веревкам,  но  Джуилин  во
всеуслышание заявлял, что хочет получше разглядеть лошадей, и  выставлял
напоказ  лежащую  на  ладони  тяжелую  монету.  Кое-кто  из   охранников
букмекеров поглядывал на ловца воров с подозрением, но при виде  золотой
кроны все расступились, позволив ему пройти.
   - Ну? - угрюмо спросил Мэт, низко надвинув шляпу,  как  только  ловец
воров добрался до него. - Нет, дай я сам скажу. Они снова ускользнули из
дворца. И снова никто не заметил их ухода. И  снова,  чтоб  им  сгореть,
никто даже понятия не имеет, где они сейчас.
   Джуилин бережно опустил монету в карман куртки. Он никогда  не  играл
на скачках и, казалось, берег каждый медяк, попадавший ему в руки.
   - Все четверо уехали из дворца в закрытом экипаже.  На  пристани  они
наняли лодку. Том нанял другую и отправился следом, чтобы выяснить, куда
они держат путь. Судя по их нарядам, они собрались  в  приличное  место.
Хотя от этих благородных никогда не знаешь, чего ждать.  Они  рядятся  в
шелка, даже если им предстоит ползать в  грязи.  -  Джуилин  усмехнулся,
взглянув на Налесина,  который  стоял  сложив  руки  и  делая  вид,  что
полностью поглощен лошадьми. Усмешка коснулась только губ ловца воров. И
тот  и  другой  тайренцы,  но  в  Тире  пропасть  между   вельможами   и
простолюдинами шире, чем где бы то ни  было,  и  оба  не  жаловали  друг
друга.
   - Женщины!
   Услышав, как Мэт произнес это слово, несколько прекрасно одетых  дам,
стоявших поблизости, обернулись и искоса взглянули на него из-под  ярких
зонтиков. Он ответил им хмурым взглядом, хотя две выглядели  очень  даже
недурно, и они засмеялись и защебетали между  собой,  будто  Мэт  сделал
что-то забавное. Кажется, знаешь женщину и чего можно от  нее  ждать,  а
она вдруг выкидывает что-нибудь такое, от чего голова идет кругом. Но он
обещал Ранду, что Илэйн в целости и сохранности доберется до Кэймлина, и
Найнив и Эгвейн с ней. И он обещал Эгвейн, что с этими двумя  ничего  не
случится во время их пребывания в Эбу Дар, не  говоря  уже  об  Авиенде.
Никто из них не объяснил Мэту, зачем им понадобилось тащиться  сюда;  ну
конечно, нет. Ни одна из них и двадцати слов с ним не сказала с тех пор,
как они прибыли в этот проклятый город!
   - С ними ничего не случится, - пробормотал Мэт себе под нос,  -  даже
если мне придется распихать их по бочкам и отвезти в Кэймлин на телеге.
   Не исключено, что Мэт был единственным человеком  на  свете,  который
смел в таком тоне говорить об Айз Седай, не оглядываясь при  этом  через
плечо; может, даже Ранд и все  те,  кого  тот  собрал  вокруг  себя,  не
позволяли себе подобного. Чтобы напомнить самому себе, что это и  впрямь
так, Мэт нащупал сквозь рубашку висящий на груди медальон в виде  лисьей
головы, который не снимал никогда,  даже  во  время  купания.  Медальон,
несомненно, не был верхом совершенства, но прикосновение к  нему  всегда
успокаивало.
   - Тарабон сейчас, наверное, ужасное место  для  женщины,  которая  не
слишком заботится о своей безопасности, - пробормотал Джуилин,  наблюдая
за тремя мужчинами в вуалях, в оборванных  кафтанах  и  бывших  когда-то
светлыми мешковатых штанах, которые торопились вверх по насыпи, прочь от
размахивающих своими  дубинками  охранников.  Не  существовало  правила,
запрещающего бедняку спуститься вниз, но охранники букмекеров именно  их
и не пропускали. Две хорошенькие женщины,  которые  прежде  смотрели  на
Мэта, похоже, готовы были  заключить  пари,  удастся  тарабонцам  обойти
охранников или нет.
   - У нас самих прямо под боком полным-полно женщин, не  задумывающихся
даже о том, где им укрыться, если разразится гроза,  -  сказал  Джуилину
Мэт. Возвращайся туда, откуда отплыла лодка, и дождись Тома. Скажи,  что
я хочу видеть его как можно скорее. Я должен знать,  что  замышляют  эти
глупые женщины, чтоб им сгореть.
   Красноречивый взгляд Джуилина говорил, что еще неизвестно, кто  здесь
глупый. В конце концов, это-то они и пытались  выяснить  вот  уже  целый
месяц, с тех  пор  как  оказались  здесь.  Бросив  последний  взгляд  на
убегающих мужчин, Джуилин неторопливо отправился  тем  же  путем,  каким
пришел, снова выставив на ладони монету.
   Мэт хмуро смотрел на скаковой круг, не видя происходящего на нем.  До
толпы  на  другой  стороне  было  не  больше  пятидесяти  шагов,  и  Мэт
внимательно всматривался в лица стоящих там людей,  выхватывая  взглядом
одно за другим.
   Согбенный  седой  старик  с  крючковатым  носом;  женщина  с   острым
подбородком, в шляпе, состоящей, казалось, из одних перьев;  похожий  на
аиста высокий господин в зеленом шелке с золотой  отделкой;  хорошенькая
пухленькая полногубая молодая  женщина  в  платье,  которое  не  столько
прикрывало, сколько выставляло  напоказ  все  ее  прелести.  Чем  дольше
стояла жара, тем откровеннее и тоньше становились одеяния женщин  в  Эбу
Дар, но сейчас едва ли не впервые Мэт почти не замечал их. Уже  не  одну
неделю он не думал о женщинах, кроме тех, которые и сейчас не выходили у
него из головы.
   Бергитте, конечно, не нуждается  в  защите;  всякому,  кто  осмелится
досаждать  Охотнице  за  Рогом,  не  позавидуешь,  так  считал  Мэт.   А
Авиенда... Этой нужно только, чтобы рядом находился кто-то, кто помешает
ей прирезать всякого  вставшего  у  нее  на  пути.  Если  Мэт  правильно
понимал, она способна всадить нож в любого,  в  кого  ей  вздумается,  -
кроме Илэйн. Несмотря на то что проклятая Дочь-Наследница вечно задирала
нос, она умудрялась не спускать с Ранда своих похожих на  луны  глаз.  И
хотя Авиенда ведет себя  так,  будто  готова  зарезать  любого  мужчину,
который взглянет в ее сторону, - и она туда же! Ранд умел  обращаться  с
женщинами, но он попал в западню, позволив этой парочке сговориться. Тут
явно недалеко до беды, и почему  этого  пока  не  случилось,  было  выше
понимания Мэта.
   Неизвестно почему его взгляд вернулся к женщине с острым подбородком.
   Она была хорошенькая, но в ней  ощущалось  что-то  полисьи  коварное.
Примерно ровесница Найнив,  решил  Мэт;  на  расстоянии  трудно  сказать
точно, но он умел оценивать женщин не  хуже,  чем  лошадей.  Конечно,  в
отличие от коня, любая женщина запросто обведет вокруг пальца. Стройная.
Почему, глядя на нее, он вспомнил о соломе? Волосы,  видневшиеся  из-под
шляпы с перьями, были темными.
   А, ладно, ерунда все это.
   Бергитте и Авиенда прекрасно обойдутся и без его опеки; в целом то же
можно сказать о Найнив с Илэйн, если бы они так не упорствовали в  своих
заблуждениях и не держались самодовольно и излишне напористо. Однако то,
что они все это время избегали его, можно объяснить по-разному. Ключом к
их поведению было именно упорство в своих заблуждениях. Они относились к
тому типу женщин, которые ругают мужчину и гонят его прочь за то, что он
сует нос в их дела, а потом ругают его же, когда он не  оказывается  под
рукой в нужный момент. Они, конечно, ни за что не признают, что Мэт  был
им нужен, даже потом; нет, кто  угодно,  только  не  они.  Протяни  руку
помощи - и ты уже вмешиваешься; не  делай  ничего  -  и  ты  ненадежный,
никчемный человек.
   Женщина  с  лисьим  личиком,  стоящая  по  ту  сторону  круга,  снова
неизвестно почему попалась Мэту на глаза. Не солома - конюшня, вот о чем
она ему напоминала. В чем не больше  смысла.  Мэт  много  раз  прекрасно
проводил время в конюшнях с молодыми и не очень молодыми  женщинами,  но
эта была в скромного покроя голубом шелковом платье, закрывающем шею  до
самого подбородка и отделанном белоснежными  кружевами  у  ворота  и  на
рукавах. Леди, а он сторонился благородных женщин хуже  смерти  -  с  их
сладкими, но пропитанными высокомерием речами, с  их  уверенностью,  что
любой мужчина тут же прибежит, стоит позвать или  даже  просто  кивнуть.
Кто угодно - только не Мэт Коутон.
   Удивительно, но белые перья на шляпе женщины  вполне  могли  заменить
опахало.
   Где ее служанка? Нож. Почему при виде нее у него  мелькнула  мысль  о
ноже?
   И... огонь? Что-то горящее, во всяком случае.
   Тряхнув головой, Мэт попытался сосредоточиться на том, что важнее.
   Память у него стала дырявая,  и  провалы  в  ней  частично  заполнили
непонятно откуда  взявшиеся  воспоминания  каких-то  других  людей  -  о
сражениях, дворцах и странах, сгинувших  столетия  назад.  Например,  он
совершенно отчетливо помнил их бегство из Двуречья с Морейн и Ланом,  но
больше почти ничего до тех пор,  пока  они  не  добрались  до  Кэймлина;
имелось немало и других "подарочков" в том же роде, касающихся  и  более
раннего, и более позднего времени. Если целые годы его  юношеской  жизни
будто провалились куда-то, как можно надеяться,  что  он  вспомнит  всех
женщин, когда-либо попадавшихся на пути?
   Может, она похожа на какую-то женщину, умершую тысячу лет  назад  или
даже больше. Свет не даст соврать - такое случалось довольно часто. Даже
при виде Бергитте он иногда испытывал легкий зуд в памяти. Ох,  от  этих
четырех женщин у Мэта голова шла кругом. Только они и были важны.
   Найнив и прочие избегали его, точно у него завелись блохи.  Пять  раз
Мэт бывал во дворце,  и  в  тот  единственный  раз,  когда  ему  удалось
встретиться с ними, оказалось, что они слишком заняты, чтобы  поговорить
с ним; отослали его прочь, точно мальчика на  побегушках.  Они  боялись,
что он станет вмешиваться в их дела, а между тем единственной  причиной,
которая и вправду заставила  бы  его  сделать  это,  могла  быть  только
угрожающая  им  опасность.  Они  вовсе  не  дурочки;   часто   поступают
по-идиотски, но дурочками их никак не назовешь. Они понимали,  где  есть
опасность, а где ее нет. В этом городе полно мест, где  чужестранец  или
простак, у которого не хватало ума  хорошенько  припрятать  деньги,  мог
запросто получить нож под ребра, и никакое  умение  направлять  Силу  не
спасет их, если они вовремя не заметят опасность.
   А он торчит здесь, с Налесином и дюжиной крепких парней из отряда, не
считая Тома и Джуилина, у которых имелись комнаты во  дворце,  там,  где
размещались слуги; и все они только и  делают,  что  бьют  баклуши.  Эти
тупоголовые женщины словно напрашивались, чтобы им перерезали горло.
   - Ну уж нет, пока я в силах помочь им, - проворчал он.
   - Что? - отозвался Налесин. - Смотри!  Они  выходят  на  старт,  Мэт.
Спали Свет мою душу, надеюсь, ты сделал правильный выбор. На мой взгляд,
этот пегий вовсе не кажется очумевшим; он просто рвется в бой.
   Кони гарцевали, заняв свои  места  между  высокими  врытыми  в  землю
столбами,  украшенными  развевающимися  от   дуновения   теплого   ветра
вымпелами зелеными, голубыми и  даже  разноцветными  или  полосатыми.  В
пятистах шагах от них, в конце  беговой  дорожки  из  крепко  утоптанной
красной глины, возвышался точно такой же ряд столбов с вымпелами. Каждый
наездник должен был на той стороне  обогнуть  столб  с  вымпелом  цвета,
закрепленного за ним  на  старте.  По  краям  ряда  коней  лицом  к  ним
расположились два букмекера, полная женщина и еще более полный  мужчина,
каждый держал над головой белый шарф. Букмекеры стояли тут поочередно, и
им не разрешалось принимать ставки в забеге, в котором они давали старт.
   - Чтоб мне сгореть... - пробормотал Налесин.
   - Ради Света, дружище, успокойся. Ты  непременно  сегодня  же  будешь
щекотать свою швею под подбородком.
   Рев заметно усилился, когда шарфы  резко  опустились  вниз  и  лошади
устремились вперед, даже цоканье копыт  потонуло  в  шуме  толпы.  Через
десять шагов Ветерок вырвался вперед, Олвер почти лежал у него на шее, а
мышастый с серебристой гривой отставал на голову. Пегий держался позади,
там, где то и дело взлетали вверх и опускались хлысты наездников.
   - Говорил же я тебе, что мышастый - серьезный конкурент, -  п