я куда  угодно,  лишь
бы не туда.
   Однако и от того, что Перрин видел вокруг,  его  затошнило.  Ощущение
было такое, точно его раз за разом били молотом в живот.
   Удар молота. Девятнадцать свежих могил на  вершине  низкого  холма  в
восточной стороне; девятнадцать двуреченцев никогда больше  не  вернутся
домой. Не  всякому  кузнецу  случается  видеть  гибель  людей,  виновник
которой он сам. Эти двуреченцы погибли, выполняя его приказ.  Однако  не
сделай они этого, могил  было  бы  больше  Удар  молота.  Прямоугольники
свежей земли на соседнем склоне - примерно сотня  майенцев,  еще  больше
кайриэнцев, которые пришли к Колодцам Дюмай, чтобы умереть. Неважно, что
ими двигало; их привел сюда Перрин Айбара.
   Удар молота. Склон на западной стороне,  казалось,  сплошь  покрывали
могилы - может быть, тысяча или больше.  Тысяча  айильцев,  похороненных
стоя, лицом к восходу солнца. Тысяча. Среди них были  и  Девы.  Мысль  о
гибели  мужчин  заставляла  сердце  Перрина  сжиматься;  гибель   женщин
вызывала желание опуститься на землю и завыть.  Они  сами  сделали  свой
выбор, напомнил он себе.
   И еще - они оказались здесь, потому что нужны  были  здесь.  И  то  и
другое было правдой, но непосредственные приказы отдавал он,  и  поэтому
чувствовал, что несет ответственность за все эти могилы. Не Ранд, не Айз
Седай - он.
   Уцелевшие айильцы стояли неподалеку и пели над своими погибшими. Одни
и те же слова повторялись снова и снова, намертво впечатываясь в память.
   Жизнь - это сон, где нет ни тени, ни прохлады. Жизнь - это  сон,  где
есть страдания и скорбь. Сон, от которого мы жаждем пробудиться. Сон, от
которого мы просыпаемся и идем.
   Кто сможет спать, когда новый рассвет наступает?  Кто  сможет  спать,
когда свежий ветер подул? Сон кончается, когда приходит новый день. Сон,
от которого мы просыпаемся и идем.
   Казалось, это пение каким-то образом  утешало  их.  Хотелось  бы  ему
испытывать то же самое, но... Насколько Перрину было известно, на  самом
деле айильцев будто вообще не волновало, живы они или умерли, а это  уже
чистой воды безумие. Любой человек  в  здравом  уме  хочет  жить.  Любой
человек в здравом уме со всех ног кинулся бы прочь от любого сражения  -
если бы смог и улепетывал со всей возможной скоростью.
   Ходок нервно вскинул голову, раздувая ноздри от идущих со всех сторон
запахов, и Перрин успокаивающе похлопал его по  шее.  Айрам  с  усмешкой
смотрел в ту сторону, куда  Перрин  старался  не  глядеть.  Лицо  Лойала
застыло, точно вырезанное из  дерева.  Губы  его,  однако,  еле  заметно
шевелились, и до Перрина донеслось:
   - Свет, чтоб мне никогда в жизни не видеть такого...
   Набрав  в  грудь  побольше  воздуха,  Перрин  наконец  заставил  себя
взглянуть в ту сторону, куда смотрели все они, - на Колодцы Дюмай.
   В каком-то смысле это было не  так  ужасно,  как  могилы,  во  всяком
случае могилы людей, которых он знал с детства, но все  в  целом  как-то
сразу обрушилось на него, точно удар обуха  по  голове.  То,  о  чем  он
страстно  хотел  забыть,  стремительно  нахлынуло  снова.  Земля  вокруг
Колодцев Дюмай и прежде была убийственным местом, умирающим  местом,  но
сейчас она превратилась в нечто худшее. Меньше чем в миле отсюда  вокруг
маленькой рощицы стояли обуглившиеся остовы повозок, за  которыми  почти
не видны были  невысокие  каменные  стены  самих  колодцев  А  вокруг...
Бурлящее море черных грифов и воронов с блестящим  оперением  -  десятки
тысяч, не меньше! - кружилось водоворотами,  то  вздымаясь  волнами,  то
вновь опадая; развороченная земля была не видна под ними. И  Перрин  был
даже благодарен им за  это.  Аша'маны  действовали  грубо,  безжалостно,
уничтожая и живую плоть, и землю. Меньше чем  за  день  погибло  столько
Шайдо, что их невозможно было похоронить, даже если кому-то и пришло  бы
в голову заниматься этим; вот почему пировали  сейчас  грифы  и  вороны.
Мертвые волки тоже лежали здесь. Перрин хотел бы  похоронить  их,  но  у
волков это не принято. Обнаружили три трупа Айз Седай - в безумном вихре
битвы даже умение направлять Силу не спасло их от  копий  и  стрел  -  и
полдюжины мертвых Стражей. Всех их  похоронили,  расчистив  место  около
самих колодцев.
   Птицы и  трупы  были  не  единственными  на  поле  брани.  Отнюдь  не
единственными. Волны черных  крылатых  тварей  вздымались  вокруг  лорда
Добрэйна Таборвина и двух сотен его конных кайриэнцев. Тут же  находился
и лорд-лейтенант Хавьен Нурелль со всеми оставшимися у  него  майенцами,
кроме тех,  которые  охраняли  Стражей.  Все  офицеры  из  Кайриэна,  за
исключением самого Добрэйна, носили кон с двумя белыми  бриллиантами  на
голубом фоне.
   Майенцы были в красных доспехах, с красными вымпелами на  пиках.  Все
они имели такой вид, будто, находясь  в  самом  центре  кровавой  бойни,
хотели произвести впечатление,  что  им  все  нипочем.  Однако  не  один
Добрэйн прижимал к носу платок. То там, то здесь кто-нибудь  из  воинов,
перегнувшись  с  седла,  судорожно  корчился,  пытаясь  освободиться  от
содержимого желудка, который и без того был уже пуст.
   Был здесь и Мазрим Таим, почти такой же высокий, как Ранд,  пеший,  в
черном мундире с драконами, вышитыми на рукавах и отливающими голубизной
и золотом, а  с  ним  сотня  или  больше  Аша'манов.  Некоторые  из  них
держались  за  животы.  Тут  было  также  множество  Дев,   еще   больше
сисвай'аман -  больше,  чем  кайриэнцев,  майенцев  и  Аша'манов  вместе
взятых, - и несколько дюжин Хранительниц Мудрости.  Все  они  находились
тут на всякий случай. Вдруг Шайдо  вздумают  вернуться?  Или  кто-то  из
якобы умерших придет в себя. По правде говоря, Перрин  был  уверен,  что
всякий живой, пролежавший здесь на положении трупа все это время, просто
сошел бы с ума.
   Все держались неподалеку от Ранда, который находился в  центре  всего
этого столпотворения.
   Перрин должен был лежать здесь, в земле, среди  мужчин  из  Двуречья.
Ранд просил Перрина привести их, упирая на  то,  что  доверяет  людям  с
родины, но Перрин ничего ему не обещал. Он заплатит мне за все, и скоро,
подумал он.
   Совсем скоро, как только ему удастся справиться  с  собой,  чтобы  не
вздрагивать, глядя на эту бойню внизу  Только  ножи  мясников  на  бойне
рубят не  людей,  и  они  действуют  аккуратнее,  чем  топоры  и  копья,
аккуратнее, чем грифы.
   Одетые в черное Аша'маны терялись в море птиц -  смерть,  поглотившая
смерть, - а вороны, описывающие круги над головами, мешали  как  следует
разглядеть остальных, но Ранд  выделялся  среди  всех  превратившейся  в
лохмотья белой рубашкой, которая была на нем, когда пришла помощь  и  он
вырвался на свободу. Хотя, может, он справился бы и  сам.  Мин  в  своей
светло-красной куртке и плотно облегающих штанах стояла рядом с  Рандом,
и это заставило Перрина поморщиться. Здесь  не  место  для  нее  -  как,
впрочем, и для любого нормального человека, - но с момента  освобождения
она почти не разлучалась с Рандом и, похоже, стала ему даже  ближе,  чем
Таим. Ранд каким-то образом  сумел  освободить  обоих,  и  себя,  и  ее,
намного раньше, чем Перрин  или  даже  Аша'маны  прорвались  к  нему.  У
Перрина сложилось впечатление, что теперь Мин лишь в  присутствии  Ранда
чувствовала себя в безопасности.
   Время от времени, шагая по этой почерневшей  земле.  Ранд  похлопывал
Мин по руке  или  наклонял  к  ней  голову,  будто  говорил  что-то,  но
чувствовалось, что  его  внимание  занято  не  этим.  Черные  тучи  птиц
вздымались вокруг. Очень  немногие  освобождали  людям  дорогу,  улетая,
чтобы продолжить пир в другом месте. В особенности неохотно  делали  это
грифы, до последнего момента не желая  взлетать,  вытягивая  голые  шеи,
пронзительно, вызывающе крича и тут же возвращаясь обратно. Иногда  Ранд
останавливался, склоняясь над каким-нибудь трупом.  Иногда  из  его  рук
вырывался огонь, устремляясь вниз,  на  грифов,  не  уступавших  дорогу.
Каждый раз Нандера, которая руководила Девами, или Сулин, ее  помощница,
принимались что-то горячо обсуждать с ним. Иногда Хранительницы Мудрости
спорили с Рандом, судя по тому, как они одергивали одежду на трупах, как
бы желая  показать  что-то.  Ранд  в  ответ  кивал  и  двигался  дальше,
непременно взглянув на тело, которое ему показывали. И так до  тех  пор,
пока следующий труп не привлекал его внимание.
   - Чем это он занимается? - требовательно спросил  высокомерный  голос
рядом с коленом Перрина. Он узнал ее по запаху, даже не глядя вниз.
   Величественная и элегантная, в зеленом шелковом платье  для  верховой
езды и тонком полотняном плаще от  пыли,  Кируна  Начиман  была  сестрой
Пейтара, короля Арафела, и принадлежала к самой высшей знати.  Став  Айз
Седай, она не сочла нужным менять свои манеры.  Поглощенный  открывшимся
перед ним зрелищем, Перрин не заметил, как она подошла. - Что он  делает
там, внизу? Ему не следует этим заниматься.
   Не все Айз Седай в лагере были пленницами, хотя те, кто оставался  на
свободе, после вчерашнего старались держаться  тише  воды,  ниже  травы,
разговаривали только друг с другом и,  как  предполагал  Перрин,  ломали
голову над тем, что же, в конце концов, произошло. Может быть, еще и над
тем, как выпутаться из этой ситуации. Бера  Харкин,  еще  одна  Зеленая,
стояла рядом с Кируной. На вид  вполне  обыкновенная,  даже  простоватая
женщина, несмотря на безвозрастное лицо и прекрасное  шерстяное  платье,
но вся, до мозга костей, такая же, как и Кируна, гордая, только на  свой
лад. Эта "простоватая" женщина могла весьма резко приказать даже  королю
очистить грязь с сапог, прежде чем входить к ней в  дом.  Она  и  Кируна
были заправилами среди тех сестер, которые вместе с  Перрином  пришли  к
Колодцам Дюмай. Хотя кто их знает? Может, они командовали по очереди.  У
этих Айз Седай все не как у обычных людей. Ничего не разберешь.
   Остальные семь испуганной стайкой стояли неподалеку. А может, вовсе и
не испуганной, может, их одолевала гордыня: как это, они  -  львицы,  не
перепела какие-нибудь, а никто на них  вроде  и  внимания  не  обращает?
Стражи выстроились позади,  и  если  сестры  были,  как  обычно,  внешне
безмятежны, Стражи не скрывали своих истинных чувств. Они  чем-то  очень
сильно отличались от других мужчин, в этих своих меняющих  цвет  плащах,
которые временами  создавали  впечатление,  что  тот  или  иной  из  них
внезапно исчез. Но какими  бы  они  ни  были  -  низкими  или  высокими,
плотными или  худыми,  -  все  они  казались  воплощенной  яростью,  еле
сдерживаемой в узде, к тому же заметно изношенной.
   Двух из этих  женщин  Перрин  знал  хорошо,  Верин  Матвин  и  Аланну
Мосвани.
   Низенькая, плотная и  немного  рассеянная  Верин  из  Коричневой  Айя
временами вела себя почти по-матерински - если не  изучала  тебя,  точно
птица какого-нибудь червяка. Аланна, стройная, загадочная и хорошенькая,
хотя неизвестно почему немного  осунувшаяся  за  последнее  время,  была
Зеленой. В общем, пять из девяти были Зелеными. Как-то,  не  так  давно,
Верин посоветовала Перрину не слишком доверять Аланне,  и  он  был  всей
душой согласен с ней. Он не доверял ни одной Айз Седай, в  том  числе  и
самой Верин.
   Точно так же относился к ним и Ранд, несмотря на то,  что  вчера  они
сражались на его стороне, и несмотря на то, что произошло  по  окончании
битвы.
   Временами Перрин  до  сих  пор  сомневался,  что  это  в  самом  деле
случилось, хотя видел все собственными глазами.
   Больше дюжины Аша'манов лениво бродили шагах в  двадцати  от  сестер.
Один самоуверенный тип с жестким лицом, которого звали Чарл Гедвин, явно
был у них сейчас за старшего. У всех к высокому вороту приколот значок в
форме серебряного меча, а у четырех или пяти,  не  считая  Гедвина,  еще
один, в виде красно-золотого эмалевого Дракона, с  другой  стороны.  Как
предполагал  Перрин,  таким  образом  обозначался  их  ранг.   Ему   уже
приходилось видеть оба  значка  на  других  Аша'манах.  Точно  негласная
охрана, они ухитрялись  все  время  держаться  поблизости  от  Кируны  и
остальных. Просто будто прогуливались неподалеку, так и  зыркая  острыми
взглядами по сторонам. Вроде бы не наблюдали за Айз Седай, тем не  менее
не выпускали их из поля зрения. От  сестер  же  пахло  настороженностью,
замешательством и... яростью. В какой-то мере это явно  было  связано  с
Аша'манами.
   - Ну? - Темные глаза Кируны вспыхнули от нетерпения. Вряд ли на свете
было много людей, которые заставляли ее ждать.
   - Не знаю, - солгал Перрин, снова похлопав Ходока по шее. - Ранд  мне
не докладывает.
   Кое-что в поведении Ранда было ему понятно - или он так думал,  -  но
Перрин не собирался ни с кем этого обсуждать.  Если  Ранд  захочет,  сам
объяснит. Тела, которые Ранд  осматривал,  принадлежали  Девам;  в  этом
Перрин был убежден. Девам Шайдо,  конечно,  хотя  неизвестно,  имеет  ли
значение этот факт  для  Ранда.  Этой  ночью  Перрин  ушел  подальше  от
повозок, чтобы хоть немного побыть наедине с самим собой.  Когда  голоса
людей, радующихся  тому,  что  они  остались  живы,  стихли  позади,  он
неожиданно наткнулся на Ранда.
   Дракон Возрожденный, который заставлял трепетать весь мир,  сидел  на
земле, один, в темноте,  обхватив  себя  руками  и  покачиваясь  взад  и
вперед.
   Перрину казалось, что луна сияла почти так же ярко,  как  солнце,  но
ему бы хотелось, чтобы царила тьма. лицо  Ранда  было  искажено  -  лицо
человека, которому хотелось  закричать  или,  может  быть,  заплакать  и
который изо всех сил сопротивлялся этому  желанию.  Айз  Седай  овладели
каким-то трюком, позволяющим сделать так, чтобы жара не касалась их,  и,
хотя Ранд и Аша'маны тоже умели это делать, сейчас Ранду явно было не до
трюков. Несмотря на ночное время, тепло было, как летним  днем,  и  Ранд
вспотел не меньше Перрина.
   Он не оглянулся, хотя сапоги Перрина  громко  прошуршали  по  мертвой
траве, и все же хрипло заговорил, продолжая покачиваться вперед-назад:
   - Сто  пятьдесят  одна,  Перрин!  Сто  пятьдесят  одна  Дева  погибла
сегодня.
   Из-за меня. Я же обещал им, ты знаешь. Не  спорь  со  мной!  Замолчи!
Уходи! Несмотря на пот. Ранд заметно дрожал. - Не ты, Перрин; это  я  не
тебе. Я пообещал им, и я должен выполнять все свои обещания, ты  знаешь.
Должен, чего бы это ни стоило. Но я  должен  выполнять  и  те  обещания,
которые дал самому себе. Чего бы это ни стоило.
   Перрин старался  не  думать  о  том,  какая  судьба  ожидала  мужчин,
способных направлять. Если повезет, они умирали до того, как  сходили  с
ума; если не повезет -  умирали  после  этого.  И  независимо  от  того,
относился Ранд к тем, которым повезло, или нет, все держалось только  на
нем. Все.
   - Ранд, я не знаю... Но... Ранд, казалось, не слышал. Он все  так  же
покачивался взад и вперед. Взад и вперед.
   - Исан, из септа Джарра клана Чарин, погибла сегодня из-за меня.
   Чуонде, из Станового Хребта, из Миагома, погибла сегодня из-за  меня.
Агирин, из Дэрайн...
   Что ему оставалось? Только опуститься на корточки и слушать, как Ранд
одно за другим повторяет имена - все сто пятьдесят  одно  -  голосом,  в
котором чувствовалась такая боль, что казалось, сердце  у  него  вот-вот
разорвется.
   Слушать и надеяться, что, несмотря ни на что, Ранд пока еще не  сошел
с ума.
   Был Ранд еще полностью нормальным или нет,  Перрин  не  сомневался  в
том, что любая Дева, которая сражалась и погибла здесь  за  него,  будет
найдена и достойным образом похоронена вместе с остальными. И Кируны это
совершенно не касается. Ни это, ни  сомнения  Перрина  по  поводу  того,
нормален ли Ранд. Ранд должен быть в своем уме, и  настолько,  насколько
требовалось, - и все тут. О Свет, пусть будет так!
   И пусть Свет испепелит меня - за то, что  я  способен  рассуждать  об
этом так холодно, подумал Перрин.
   Краем глаза он увидел, что Кируна поджала пухлые губы. Она не  любила
не понимать чего бы то ни было  -  так  же,  как  не  любила,  чтобы  ее
заставляли ждать. Прекрасная женщина, в самом что ни на есть возвышенном
смысле этого слова, если бы не то, что она использовала свое обаяние для
получения желаемого. И не потому, что такова была ее прихоть,  а  просто
потому, что  она  абсолютно  уверена  -  чего  бы  она  ни  желала,  все
правильно, и достойно, и так, как нужно.
   - Здесь так много воронов и ворон, наверно, даже не сотни, а  тысячи,
и любой из них может сообщить Мурддраалу о том, что он видел. - Она даже
не попыталась скрыть свое раздражение. Это прозвучало так,  будто  лично
Перрин был повинен в том, что все эти птицы слетелись сюда. -  У  нас  в
Пограничных Землях их тут же убивают, как только заметят. У  тебя  полно
людей, и у всех есть луки.
   Она говорила правду. Вороны чаще других шпионили  для  Тени,  но  при
мысли, что опять надо убивать, его  охватило  отвращение.  Отвращение  и
усталость.
   - Что толку? - При таком скопище  птиц  двуреченцы  и  айильцы  могут
потратить все свои стрелы,  и  все  равно  кто-нибудь  из  этих  мерзких
шпионов уцелеет. Как отличить, кто из улетевших  шпион,  а  кто  нет?  -
Разве здесь мало  было  убийств?  Больше  чем  достаточно.  Ради  Света,
женщина, даже Аша'маны ими пресытились!
   У сестер, которые не сводили глаз с Перрина и Кируны, брови  поползли
вверх. Никому не позволялось в таком тоне разговаривать с Айз Седай,  ни
королю, ни королеве. Бера одарила Перрина таким взглядом, будто  всерьез
обдумывала, не скинуть ли его с седла  и  надрать  уши.  По-прежнему  не
отрывая взгляда от зрелища бойни внизу,  Кируна  с  выражением  холодной
решимости поправила юбки. Уши Лойала затрепетали. Он глубоко уважал  Айз
Седай, но у  него  они  вызывали  чувство  опасения.  Почти  вдвое  выше
большинства сестер, временами  он  вел  себя  так,  будто  боялся,  что,
окажись он у одной из них на пути, она  могла  ненароком  раздавить  его
точно муху, даже не заметив этого.
   Перрин не дал Кируне возможности заговорить. Сунь Айз Седай  палец  в
рот, и она откусит всю руку, если не больше.
   - Держитесь от меня подальше, но прежде я хочу кое-что сказать. Вчера
вы ослушались приказа. Если вам хочется называть это изменением плана...
Кируна открыла было рот, и он заговорил быстрее:
   - Что ж, дело ваше. Только это ничего не меняет.  -  Ей  и  остальным
восьми было велено оставаться с  Хранительницами  Мудрости  и  держаться
подальше от сражения, под охраной двуреченцев и майенцев.  Вместо  этого
они бросились прямо в гущу боя,  туда,  где  мужчины  мечами  и  копьями
кромсали друг друга, точно мясной фарш. Хавьен Нурелль кинулся за  вами,
и в результате половина майенцев погибла.  Вы  всегда  делаете  то,  что
считаете нужным, не думая о других. Я не хочу, чтобы  снова  гибли  люди
только потому, что вам неожиданно придет в  голову  действовать  другим,
"лучшим" способом. А кому это не нравится, тот может отправляться хоть к
самому Темному. Вам понятно?
   - Ты закончил, деревенщина? - Голос Кируны звучал угрожающе спокойно.
   Лицо, обращенное к Перрину, казалось вырезанным из темного льда, и от
нее несло оскорбительным вызовом. Стоя на земле,  она  каким-то  образом
умудрилась создать впечатление, будто смотрит на  Перрина  сверху  вниз.
Этот трюк не был открытием Айз Седай, о нет; он  не  раз  наблюдал,  как
Фэйли проделывает то же самое. Наверно, очень многие женщины знают,  как
этого добиться. - Я объясню  тебе  кое-что,  хотя  человек  даже  весьма
среднего ума мог бы и сам сообразить.
   Три Клятвы позволяют сестрам  использовать  Единую  Силу  как  оружие
только против Отродий Тьмы  или  для  защиты  собственной  жизни,  жизни
своего Стража или жизни других сестер. Там,  где  ты  нас  поставил,  мы
могли без толку простоять до самой Тармон Гай'дон, если бы  только  сами
не оказались в опасности.  Мне  не  нравится  объяснять  свои  поступки,
деревенщина. Не заставляй меня делать это снова. Ты понимаешь?