герю, оставив в морозном воздухе легкий запах обиды. Как будто вдвоём здесь будет хоть на йоту безопаснее, чем одному. Как только он скрылся из вида, Перрин направил Ходока на юг - туда, куда направились Гончие Тьмы. Ему хотелось побыть одному. И все это только потому, что люди часто отмечали его острое зрение или обоняние, и не было никаких причин этим хвастаться. Итак было достаточно причин стараться избегать слухов и не добавлять еще больше.
     Был шанс, что эти существа просто случайно прошли поблизости от его лагеря, но последние несколько лет научили его не доверять совпадениям. Слишком часто они вообще не являлись таковыми, даже когда так считали все вокруг. Если это являлось частью влияния та`верен на Узор, то он мог попытаться справиться самостоятельно. Эта способность доставляла Перрину больше неудобств, чем пользы, даже когда, казалось, работала на тебя. Удача, которая однажды вам улыбнулась, могла в следующий миг вас и покинуть. Будучи та`верен, ты выделяешься в Узоре, и некоторые Отрекшиеся, как ему говорили, могли использовать это, чтобы иногда тебя находить. Возможно, даже некоторые Создания Тени могли проделывать что-то подобное.
     След, по которому он шел, был почти часовой давности, но Перрин чувствовал острое напряжение в спине между лопатками и покалывание на макушке. Даже для его глаз небо в просветах между деревьями казалось темно-серым. Солнце все никак не появлялось из-за горизонта. Перед восходом, когда тьма сменялась светом, но свет еще не утвердился, самое худшее, что с вами может случиться - повстречать Дикую Охоту. По крайней мере, поблизости не было никаких перекрестков и кладбищ. Однако, единственный дом с очагом, у которого можно получить защиту, находился далеко позади в Брайтане, до он и не был уверен в надёжности этих лачуг. Кажется, он услышал поблизости журчание ручья, где лагерь брал воду. Водный поток был не больше десяти - двенадцати шагов в ширину и глубиной по колено, но любая проточная вода между тобой и Гончими Тьмы, возможно, их остановит. Однажды он уже видел это своими глазами. Перрин принюхался, ища в воздухе старый след, и любой намёк на более свежий.
     Ходок ловил запах почти так же легко, как и он, сам, иногда даже быстрее, но всякий раз, когда конь отклонялся Перрин принуждал его продолжать идти вперед. На снегу было много следов: отпечатки копыт, оставленные уходившими и возвращающимися патрулями, случайные отпечатки лап кроликов и лисиц, но единственные нужные ему были там, где камень выступал из-под снега. Там, где оставались следы Гончих Тьмы, запах жженой серы был всегда сильнее. Огромные отпечатки лап накладывались друг на друга, и не было никакой возможности выяснить, сколько отродий Тени здесь побывало. Поверхность каждого камня, по которому они прошли, была полностью покрыта оттисками их огромных лап. Следов было куда больше, чем он видел в Иллиане. Намного больше. Не потому ли в этом районе не было волков? Он был уверен, что смерть, которую он почувствовал во сне, была чем-то реальным, и в том сне он был волком.
     Едва след стал поворачивать к западу, как он почувствовал подозрение, которое постепенно переросло в уверенность. Гончие тьмы полностью обошли лагерь, пробежав слегка к северу от места, где лежали несколько упавших огромных деревьев, чисто отсеченных от корней довольно высоко от земли. Следы опоясали каменный выступ, чрезвычайно гладкий и плоский, похожий на полированный мраморный пол, если бы не разрез толщиной с волос, проходящий сквозь него абсолютно вертикально, словно отмеченный по отвесу. Ничто на свете не способно устоять, когда Аша`маны открывают врата, а здесь были раскрыты двое врат. В стволе толстой сосны, которая упав, заблокировала один проход, отсутствовал выжженный кусок размером шага четыре. Зато обугленные концы были так аккуратны, словно ствол побывал на лесопилке. Но следы использования Единой Силы совсем не заинтересовали Гончих Тьмы. Свора задержалась здесь не дольше, чем где-либо еще, и Перрин даже сказал бы, что не притормозила. Гончая Тьмы могла бежать быстрее лошади и не знала усталости, а их зловоние, казалось, чувствовалось в этом месте меньше, чем в других. В двух местах он различил, что следы расходятся, но это оказалось то место, где свора пришла с севера и удалилась на юг. Гончие один раз обежали вокруг лагеря, и продолжили свой путь за чем-то, или кем-то, за кем они охотились.
     Теперь точно ясно, что не за ним. Возможно, свора сделала круг потому, что псы почуяли его, ощутили та`верен. Но он не сомневался, что Гончие не побоялись бы зайти в лагерь, если бы искали именно его. Стая, с которой он сталкивался до этого, зашла в Иллиан, хотя даже и не собиралась его убивать. Сообщают ли Гончие Тьмы то, что они видели, как это делают крысы и вороны? От этой мысли свело челюсти. Внимание Тени было как раз тем, чего любой нормальный человек боялся больше всего на свете. Это могло помешать его планам по освобождению Фэйли. В данный момент это волновало Перрина больше всего. Но с Созданиями Тени, даже Отрекшимися, можно сражаться, если это необходимо. Чтобы не встало между ним и Фэйли - Гончие тьмы или Отрекшиеся или ещё кто-нибудь - он найдет способ их обойти или пройти сквозь них. Человек не может одновременно бояться всего на свете, а весь его страх был сосредоточен сейчас на Фэйли. Для другого просто не было больше места.
     Прежде чем Перрин успел вернуться к месту, откуда начал идти по следу Гончих, ветер донес до него запахи людей и лошадей. Он натянул поводья Ходока, чтобы тот шёл медленнее, а затем совсем остановил коня. Примерно в ста шагах впереди он различил приблизительно пятьдесят или шестьдесят лошадей. Солнце наконец выглянуло из-за горизонта и начало посылать сквозь лес косые лучи света, отражавшиеся от снега и немного разгонявшие мрак, хотя между стройными лучами солнца все еще оставались глубокие тени. Некоторые из этих теней окутывали и его. Люди находились неподалеку от того места, где он впервые заметил следы Гончих тьмы, и он разглядел зеленый плащ Айрама и его красную куртку в полоску - одежду Лудильщика, резко контрастирующую с мечом на спине. Большинство всадников имели крылатые шлемы по форме напоминающие горшки и сверкающие красные доспехи. Наконечники копий раскачивались в воздухе - солдаты старались присматривать за каждым направлением. Первенствующая Майена по утрам часто выезжала на прогулку со своими телохранителями из Крылатой гвардии.
     Он начал было поворачивать назад, чтобы не встречаться с Берелейн, но когда он увидел трех высоких женщин, шагавших среди лошадей, с обернутыми вокруг голов длинными темными шалями, он заколебался. Хранительницы Мудрости ездили на лошадях лишь тогда, когда на то была серьезная необходимость. Того, чтобы пройти милю или две по снегу, даже в тяжелых шерстяных юбках, было явно недостаточно, чтобы вынудить их ехать верхом. Наверняка в этой группе были также Сеонид или Масури, и конечно айилки - все они относились с симпатией к Берелейн. Он никак не мог понять по каким причинам.
     Ему не хотелось встречаться с всадниками, независимо от того, кто бы там ни был, но заминка стоила ему шанса скрыться. Одна из Хранительниц, он решил, что это Карелле, женщина с огненными волосами, небесно-голубые глаза которой всегда смотрели с вызовом, рукой указала солдатам в его направлении. Было невероятно, чтобы они смогли разглядеть его сквозь плотное сплетение теней и ярких полос солнечного света. Он еще раз убедился, что Хранительницы, как и все айильцы, имели острое зрение.
     Масури, стройная женщина в плаще бронзового цвета, была здесь на пятнистой кобыле, как и Анноура на своей миниатюрной коричневой лошадке. Из под её капюшона свисало множество тонких темных косичек. Сама Берелейн спокойно восседала среди своей небольшой свиты, красивая высокая молодая женщина с длинными темными волосами, в красном плаще с черным подбоем. Единственный недостаток, полностью лишавший ее привлекательности в его глазах - она не была Фэйли. От нее он узнал о похищения жены, и о контактах Масимы с Шончан, но почти все в лагере считали, что он переспал с Первенствующей той же ночью, когда пропала Фэйли, а она не делала ничего, чтобы опровергнуть эти слухи. Это был не тот случай, когда он мог требовать, чтобы она встала и публично опровергла все слухи, но все же она могла хоть что-то сказать. Например, велеть своим горничным это отрицать, или что-нибудь ещё. Вместо этого Берелейн молчала, а ее горничные сплетничали словно сороки, фактически придумав эту историю. Подобного рода репутация способна свести в могилу мужчину из Двуречья.
     Начиная с той самой ночи он старался избегать встречаться с Берелейн, и собирался ускакать прочь, даже после того, как его заметили. Но она, подхватив у сопровождавшей ее горничной - пухлой женщины, завёрнутой в сине-золотой плащ, корзину с ручкой, переговорила с другими, и направила своего мерина к нему. Одна. Анноура подняла руку и сказала что-то ей вслед, но Берелейн не оглянулась. Перрин не сомневался, что она последует за ним, куда бы он ни пошел, и это только заставит людей считать, что он сам захотел остаться с ней наедине. Он вдавил пятки в бока Ходока, желая присоединяться к остальным. Он хотел заставить её последовать за ним назад. Но она пустила своего мерина в легкий галоп, несмотря на неровную землю и снег, даже перепрыгивая каменные выступы. Ее красный плащ развевался за спиной. И встретила его на полпути. Она была хорошим наездником, неохотно признал он. Но не столь хорошим как Фэйли, хотя и лучше чем большинство.
     "У тебя довольно мрачный вид", - мягко улыбнулась она, остановив своего коня прямо перед Ходоком. Она была готова преградить ему дорогу, если он постарается объехать ее сбоку. У этой женщины вообще не было никакого стыда! "Улыбнись, так люди подумают, что мы флиртуем". Она подала ему корзину рукой в тёмно-красной перчатке. "Это, по крайней мере, должно заставить тебя улыбнуться. Я слышала, что ты забываешь поесть", - Ее носик сморщился. - "И мыться. Твоя борода тоже нуждается в уходе. Измученный заботами, растрепанный муж, спасающий свою жену - романтическая фигура в ее глазах, но она не сможет так подумать о грязном оборванце. Ни одна женщина никогда не простит вам разрушение вашего же собственного образа в ее глазах".
     Внезапно смутившийся Перрин взял корзинку, поставил на высокую луку седла перед собой, и бессознательно потер нос. Он знал некоторые из запахов Берелейн - так пахнут волчицы на охоте, а он, кажется, ее добыча, но сегодня она не была настроена поохотиться. От неё исходил запах каменного терпения, развлечения и затаенного чувства опасности. Женщина никогда его не боялась, это он помнил. Но почему она должна быть терпелива? И что именно должно было ее развлечь? Горный кот, пахнущий ягненком, не смог бы запутать его больше.
     У него в животе заурчало от ароматов, доносившихся из под крышечки. Жареная куропатка, если он не слишком ошибся, и белый хлеб, еще теплый. Муки было очень мало, и хлеб был почти столь же редок как и мясо. Правда, он не ел несколько дней. Он действительно иногда забывал, и когда вспоминал ел от случая к случаю. Если повезет, ему приходилось просить у Лини и Брианы, а иногда перехватить остывшую косточку с остатками мясца у людей с которыми он вырос. От еды прямо под носом у него потекли слюни. Но будет ли это честно есть еду, принесенную Берелейн?
     "Спасибо за хлеб и куропатку", - сказал он грубо, - "но для меня было бы хуже всего на свете, чтобы люди думали, что мы флиртуем. И я моюсь, когда могу, если тебя это так волнует. Но при такой погоде это не просто. Кроме того, все пахнут не лучше чем я." Внезапно он понял, что она пахла чистотой. Никакого намека на пот или грязь за вуалью легких, цветочных духов. И это его разозлило - толи что он заметил ее духи, толи что она пахла чистотой. Это казалось Перрину предательством.
     Глаза Берелейн расширились от изумления, - Почему? - а потом она вздохнула сквозь улыбку, которая начинала казаться застывшей, и в ее запахе появилась ниточка раздражения. "Для этого тебе следует поставить палатку. И я знаю, что в одной из ваших телег есть хорошая медная ванна. Люди ждут от дворянина, что он будет выглядеть дворянином, Перрин, и частью этого является внешняя презентабельность, даже когда для этого требуются дополнительные усилия. Это такая сделка между тобой и твоими людьми. Ты должен дать им то, что они ждут, то, в чём они нуждаются или чего хотят. Иначе, они теряют уважение и начинают на тебя обижаться. Откровенно говоря, никто из нас не может себе позволить, чтобы это случилось. Мы очень далеко от дома. Окружены врагами. И я верю, что ты - Лорд Перрин Златоокий - быть может, наш единственный шанс выжить и вернуться снова домой. Без тебя все развалится. Теперь улыбнись, потому что если мы не флиртуем, то значит разговариваем о чем-то другом".
     Перрин оскалил зубы. Майенцы и Хранительницы Мудрости наблюдали, находясь от них в пятидесяти шагах, так что в подобном полумраке, это, пожалуй, сойдёт за улыбку. Потеря уважения? Берелейн помогла ему лишиться последнего уважения, какое он когда-либо имел у Двуреченского народа, не говоря уж о прислуге Фэйли. Хуже того, Фэйли как-то несколько раз прочла ему очень похожую версию этой лекции об обязанности лордов давать людям то, что они желают. Обидно выслушивать подобное именно от Берелейн, из такой толпы окружающих тебя людей, в качестве эха собственной жены. "Итак, о чем мы разговариваем тогда, когда люди не должны знать правду?"
     Ее лицо оставалось спокойным и улыбающимся, но все же скрываемое чувство опасности в её запахе усилилось. Он почти дошел уже до запаха паники. Она действительно верила в опасность. Ее руки, державшие поводья, были напряженны. - "У меня есть собственные Ловцы Воров, которые шатаются в лагере Масимы, приобретая "друзей". Это хуже, чем иметь там своих осведомителей, но они взяли вино, которое, возможно стянули у меня самой, и узнали немного интересного, в основном подслушав разговоры". - Она дурашливо поклонилась. Свет! Она знала, что Фэйли использовала Селанду и тех других идиотов в качестве шпионов! Берелейн первая, кто сказал ему о них. Вероятно Гендал и Сантес, ее Ловцы Воров, заметили Хавиар и Нериона в лагере Масимы. Балвера нужно предупредить прежде, чем он отправит Медору следить за Берелейн и Анноурой. А не то выйдет чудовищная путаница.
     Когда он промолчал, она продолжила. "Во-первых, в эту корзину я положила кое-что кроме хлеба и птицы. Некий... документ, который Сантес нашел вчера утром, крепко запертым в столе Масимы. Этот дурень не может удержаться чтобы не посмотреть, что находится за замком. Если бы он знал, что он там найдет, то возможно крепко запомнил, что кое-что из спрятанного никогда не следует находить. Но что сделано, то сделано. Не позволяй никому застать тебя читающим его после того, как я пошла на все эти неприятности чтобы это скрыть!" - добавила она резко, едва он поднял крышку корзинки, доставая обернутый тканью сверток, испускающий сильный запах жареной птицы и теплого хлеба. - "Я видела людей Масимы возле тебя и раньше. Они могут наблюдать и сейчас!".
     "Я не дурак", - прорычал он. Он знал о шпионах Масимы. Большинство последователей этого человека были горожанами, столь неуклюжими в лесу, что в Двуречье им дал бы фору любой десятилетний мальчишка. Но это не значит, что нет одного-двух достаточно ловких чтобы спрятаться где-нибудь в тени среди деревьев чтобы за ним проследить. Они всегда держались на расстоянии, потому что из-за его глаз считали его кем-то вроде прирученного Отродья Тени. Поэтому он редко чувствовал их запах, а этим утром он был занят еще и другими вещами.
     Осторожно развернув ткань, он достал перепелку с поджаристой корочкой, которая по размеру оказалась с упитанного цыпленка. Он решительно оторвал одну ножку, одновременно нащупав под свертком документ, и вытащил лист плотной кремового цвета бумаги, сложенный вчетверо. Затем осторожно, чтобы не испачкать жиром, он развернул бумагу над птицей, немного неуклюже из-за одетых перчаток, и стал читать, грызя при этом ногу. Любому наблюдателю показалось бы, что он изучает какой бы еще кусочек куропатки ему затем съесть. Толстая зеленая восковая печать, сломанная с одной стороны, была в виде рисунка, напоминающего, как он решил, три руки с торчащими мизинцами и указательными пальцами. Письмо, написанное витиеватым языком, содержало архаичный шрифт, иногда полностью непонятный, но с трудом его можно было прочесть.
     "Предъявитель сего находится под моей личной защитой. Именем Императрицы, да живет она вечно, оказывать ему безотлагательную помощь, которая потребуется для службы Империи, и не рассказывать о том никому, кроме меня.
     Личной печатью
     Сюрот Сабелл Мелдарат
     Из Асинбайра и Барсаббы
     Верховная Леди"
     "Императрица", - сказал он мягко. Так сталь режет шелк. Это было прямым доказательством переговоров Масимы с Шончан, хотя он и так ни в чем и не нуждался. Это не та вещь о которой Берелейн смогла бы солгать. Сюрот Сабелл Мелдарат должна быть какой-то очень важной персоной чтобы раздавать такие документы. "Эта штука прикончит его, едва Сантес засвидетельствует, где он это нашел".
     "Служба Империи? Масима знал, что Ранд борется с Шончан!" - радуга цветов взорвалась в его голове и пропала. Масима был предателем!
     Берелейн рассмеялась, словно он сказал что-то смешное, но ее улыбка выглядела вымученной. "Сантес сказал мне, что никто не заметил его в суматохе лагеря, так что я разрешила ему и Гендару вернуться туда с моим последним бочонком Тюнайганского. Они собирались вернуться через час после наступления темноты, но кто на самом деле знает? А сейчас они наверняка дрыхнут без задних ног, но они никогда..."
     Она осеклась и, пораженная, уставилась на него. Он понял, что раскусил бедренную кость пополам. Свет, он съел все мясо и не заметил. "Похоже я проголодался больше, чем думал", - пробормотал он выплюнув кусок кости в ладонь, он скинул остатки на землю. "Безопаснее предположить, что Масима знает, что документ теперь у тебя. Надеюсь, ты постоянно держишь большую охрану, а не только, когда ты выезжаешь прогуляться".
     "Галенне держит пятьдесят человек, которые спят возле моей палатки," - сказала она, все еще глядя на него, и он вздохнул. Можно подумать, что она никогда не видела, как перекусывают кость. "Что по этому поводу думает Анноура?"
     "Она просила меня отдать ей документ, чтобы уничтожить. Так что, если бы меня спросили, я смогла бы сказать в ответ, что я не знаю где он, или не знаю что с ним случилось, а она могла подтвердить мои слова. Но я сомневаюсь, что Масиму это устроит".
     "Я уверен в этом", - Анноура должна тоже это понимать. Айз Седай могли ошибаться и даже делать глупости, но они не были идиотками. "Она сказала, что уничтожит его, если ты дашь ей, или, что если ты дашь, то она могла бы?"
     Берелейн насупила брови, задумавшись, и через мгновение сказала, - "... что уничтожит". Её конь сделал несколько нетерпеливых шагов, но она легко его успокоила, не слишком уделяя этому внимания. "Я не могу придумать, для чего еще он мог ей пригодиться", - сказала она после еще одной паузы. - "Масима наверняка не восприимчив к ... давлению". Она подразумевала шантаж. Перрин не представлял, как это может остановить Масиму. Особенно шантаж со стороны Айз Седай.
     Под прикрытием того, что он отрывает вторую ногу от птицы, он сумел свернуть бумагу и спрятать её в рукав, где его перчатка не давала выпасть письму. Это было доказательство. Но чего? Как может человек быть фанатиком Возрождённого Дракона и одновременно его предавать? Мог ли он получить документ от ...? Кого? Отобрал у какого-то другого схваченного предателя? Но почему Масима его надежно спрятал, если это не предназначалось для него? Нет, он встречался с Шончан. И еще - как он намеревался это использовать? Перрин тяжело вздохнул. У него было слишком много вопросов, и ни одного ответа. Ответы требовали применения более изощренного ума, чем был у него. Возможно, Балвер смог бы понять.
     Еда была вкусной,