ла. С  того дня как Ланфир чуть не прикончила и ее, и Авиенду,
а  потом  убила  Морейн  и  погибла  сама, Эгвейн  после  каждого  посещения
Тел'аран'риода  чувствовала головную  боль  -  хотя  и  не слишком  сильную.
Правда, Найнив еще в Двуречье  научила ее использовать кое-какие травы. Были
среди  них и такие,  что  попадались  здесь, в  Кайриэне.  Например,  корень
добросонника, или "спи покрепче", - он прекрасно избавляет от головной боли,
а ежели и навевает дремоту, беда невелика. Поспать по-настоящему ей вовсе не
помешает.
     Эгвейн  поднялась  на  ноги,  ступая  по  коврам,  подошла  к  голубому
глазированному  кувшину с  водой возле большой хрустальной чаши и побрызгала
себе на лицо.  Вода была  нехолодной и почти не  освежала. На  темной  стене
палатки  висело  маленькое  зеркальце  в золоченой  рамке.  Эгвейн  случайно
поймала в нем свое отражение, и щеки ее заалели.
     - Ну, - прошептала она, - а ты как думала? Что должно было произойти? -
Отражение в зеркале покраснело еще больше.
     Все, что случилось во сне, просто во сне, а  не в Тел'аран'риоде, никак
не могло сказаться на действительности,  но ей казалось, будто это произошло
наяву. Лицо ее пылало. Гавин не имел права так поступать. Даже во сне!
     - Это он виноват! - сердито заявила Эгвейн своему отражению. - Я тут ни
при чем, и...
     Она  осеклась,  сообразив, насколько  глупо' винить человека за то, что
привиделось ему во сне. А разговаривать с зеркалом еще глупее.
     Задержавшись  у  выхода,  Эгвейн наклонилась  и  выглянула  наружу.  Ее
низенькая палатка  стояла на самой окраине айильского  лагеря Милях в двух к
западу, за  голыми холмами, высились серые стены  Кайриэна. Между  городом и
воинским лагерем, там, где прежде находилась  Слобода, нынче не было ничего,
кроме выжженной  земли.  Солнце уже выглянуло  из-за горизонта,  и  в лагере
между палатками сновали люди.
     Да, не  слишком-то  рано я сегодня встала,  подумала  Эгвейн, и щеки ее
вновь  разгорелись.  Свет, неужто  весь  оставшийся день  она  так  и  будет
краснеть из-за какого-то сна?
     Спать  по-прежнему  хотелось отчаянно.  Веки словно  налились  свинцом,
взбодрить ее не мог  даже запах  готовившейся каши. Эгвейн  снова рухнула на
постель  и  принялась растирать  виски. Ей казалось, что она слишком  устала
даже для того, чтобы приготовить отвар добросонника.  По опыту Эгвейн знала:
примерно через  час тупая боль в висках  должна  уняться. Вот  и  прекрасно,
решила она, когда проснусь, как раз и голова пройдет.
     Не приходилось  удивляться, что сны  девушки заполнял  Гавин. Порой она
видела то же самое, что и в его снах. Точнее, почти то же самое -  некоторые
слишком уж  смущавшие  ее подробности исчезали или, во всяком случае, как-то
затушевывались. В  ее  снах  Гавин  куда  чаще рука об руку  с ней любовался
восходами и  закатами да читал  любовные стихи.  Признаваясь в любви, он  не
заикался и не сбивался, а выглядел при этом таким же красивым, как наяву. Но
многие  картины ничем  не  походили на  его  сны,  а  иные  казались  совсем
непонятными. Нежные поцелуи, длящиеся, казалось, целую вечность. Гавин стоит
перед ней  на коленях, запрокинув голову, а она сжимает  его виски ладонями.
Дважды подряд  Эгвейн, с силой взяв Гавина за плечи, старалась повернуть его
в другую сторону. Против его воли направить на иной путь. Один  раз он грубо
и резко высвободился, в другой  каким-то образом сильнее  оказалась она. Оба
эти  варианта  развития событий накладывались один  на  другой,  путались  и
тонули  в  тумане.  В одном  из снов  Гавин тянул  на себя дверь, силясь  ее
закрыть, и Эгвейн понимала - стоит исчезнуть этой узенькой полоске света,  и
она умрет.
     Сновидения накатывались на нее одно за другим. Не все были  о Гавине, а
некоторые походили на кошмары.
     Являлся ей Перрин. У  ног  его  лежал  волк,  на плечах сидели ястреб и
сокол.  Птицы сердито переглядывались поверх его головы,  но  он, похоже, не
замечал их  вовсе, ибо  был поглощен борьбой  с собственным топором. В конце
концов  Перрин  пустился бежать, топор  полетел  по воздуху  следом,  и  все
исчезло. Потом Перрин возник снова.  Он по- прежнему  бежал, но теперь не от
топора, а от Лудильщика. Бежал все быстрее и быстрее, хотя она  и  призывала
его вернуться. Мэт произносил нараспев странные, но почти понятные ей слова.
Древнее Наречие, подумала Эгвейн, и тут  на  плечи  Мэту уселись два ворона.
Когти их впились  в плоть, но Мэт  не замечал птиц  так же. как  не  замечал
ястреба и сокола Перрин.  На лице его  промелькнул вызов,  сменившийся затем
мрачным сожалением.  В одном  из  снов  какая-то женщина, лицо которой  было
скрыто  в тени,  манила его на опасный путь.  В  чем  заключалась опасность,
Эгвейн понятия не имела, но чувствовала, что она ужасна. Были и сны о  Ранде
-  не все плохие,  но  все до единого  чудные. Илэйн, силой ставившая его на
колени. Илэйн, Мин  и Авиенда, молча сидящие вокруг него  кружком. Каждая из
них по очереди возлагала на него  руку. Ранд направлялся к пламенеющей горе,
он шагал, и что-то хрустело под его сапогами. Эгвейн заметалась и застонала,
ибо  поняла:  хрустели, крошась  и  размельчаясь с каждым  шагом,  печати  с
узилища Темного. Она не видела их, но знала это точно.
     Подпитанные страхом  сны  Эгвейн становились еще хуже.  Две  женщины  -
странные женщины,  которых  она встречала  в Тел'аран'риоде,  схватили ее  и
приволокли  к  столу,  за которым сидели  другие женщины,  в  капюшонах.  Те
откинули капюшоны и все - до единой  - оказались Лиандрин. Той самой  Черной
сестрой, что захватила ее в плен в Тире. Шончанка с суровым  лицом протянула
ей серебристый браслет,  соединенный поводком с  ошейником.  Ай'дам.  Эгвейн
закричала от страха -  однажды Шончан уже надели на  нее подобный ошейник  -
лучше умереть, чем  допустить  это снова.  Ранд выделывал  коленца на улицах
Кайриэна,  со  смехом  поджигая молниями и огненными стрелами дома  и людей.
Следом за  ним  бежали другие  мужчины  - направляя Силу,  они  разили огнем
налево  и направо.  Эгвейн  знала  об этой  ужасной амнистии -  указ  о  ней
огласили и в Кайриэне,  но даже во  сне убеждала себя  в  том,  что  мужчин,
желающих направлять Силу, Ранду не найти. Потом ее в Тел'аран'риоде схватили
Хранительницы  Мудрости.  Схватили  и,  словно скотину,  продали в  какие-то
земли,  лежащие за  Айильской Пустыней - так они поступали с захваченными  в
Пустыне кайриэнцами. Она  стояла и будто со стороны видела, как расплывается
ее лицо, раскалывается ее череп, а какие-то смутные, туманные фигуры тычут в
нее твердыми палками. Тычут... в нее...
     Задыхаясь,  Эгвейн  вскочила  и  увидела  склоненную  голову   в  белом
капюшоне. Ковинде сидела на корточках рядом с ее постелью:
     - Прошу  прощения, Айз  Седай. Я хотела разбудить тебя,  чтобы прервать
ночной пост.
     - Неужто для этого потребовалось продырявить мне бок? - буркнула Эгвейн
и тут же пожалела о сказанном.
     Лишь на миг в голубых глазах Ковинде вспыхнула досада.  Вспыхнула и тут
же исчезла, уступив  место обычному  смирению гай'шайн. Поклявшиеся  покорно
повиноваться  и  не  прикасаться  к оружию  один  год и один  день  гай'шайн
безропотно сносили все, что угодно, - брань,  побои и  оскорбления. Гай'шайн
можно было ударить ножом в сердце, не встретив  даже  попытки сопротивления,
правда,  убийство гай'шайн айильцы считали  столь  же гнусным преступлением,
как  убийство ребенка. Оправдания  виновному быть не  могло: ему  предстояло
принять смерть от руки брата или сестры. И все же Эгвейн не сомневалась, что
все это лишь маска. Гай'шайн  оставались айильцами, а народ  менее смиренный
трудно  себе представить. Ковинде, например, упорно отказывалась снять белый
наряд  по  истечении своего  срока,  но Эгвейн видела  в этом  проявление не
смирения,  а гордыни, такой же, какая  побуждает воина не  отступать и перед
дюжиной  врагов. Таковы уж айильские  представления  о джиитох  - невероятно
путаные и сложные.
     Отчасти именно по этой причине Эгвейн старалась следить за собой, когда
имела дело с гай'шайн, особенно с такими, как  Ковинде. Ведь понятия о долге
и чести не позволяли им дать отпор, ответить грубостью на грубость. С другой
стороны,  Ковинде  прежде  была   Девой  Копья  и  станет   ею  снова,  если
Хранительницы  убедят  ее снять белый балахон. Ей ничего не  стоило завязать
Эгвейн  в узел  одной рукой -  конечно, если не принимать во внимание Единую
Силу.
     - Я не хочу завтракать, - заявила Эгвейн. - Уходи и дай мне поспать.
     - Завтракать не хочешь? - послышался голос Эмис. Она нырнула в палатку,
позвякивая ожерельями и  браслетами  из золота,  серебра и резной  кости.  У
Хранительниц  Мудрости  не  было  колец, айильцы их  не  носили,  но  прочих
украшений с  лихвой  хватило  бы  на  трех женщин. - А мне  казалось,  что в
последнее время к тебе вернулся аппетит.
     Следом за Эмис вошли Бэйр и Мелэйн, точно так же увешанные украшениями.
Эти три  женщины происходили из  разных кланов,  но в то время как остальные
Хранительницы Мудрости, пересекшие Драконову Стену,  ставили палатки поближе
к становищам своих септов, их палатки  стояли  рядом. Вошедшие расселись  на
ярких, украшенных кистями подушках в ногах постели Эгвейн и поправили темные
шали,  с  которыми айильские  женщины, кроме,  разумеется, Фар  Дарайз  Май,
похоже, не расставались никогда. Волосы Эмис были такими же серебряными, как
и  у Бэйр, однако в  сравнении  со старческим морщинистым лицом Бэйр лицо ее
казалось удивительно молодым. Возможно, это впечатление усиливал и  контраст
между  сединой  и гладкой кожей. Сама Эмис уверяла, что волосы  у нее  такие
светлые чуть ли не с рождения.
     Обычно  первыми  разговор  заводили  Бэйр  или  Эмис,  но  сегодня  эту
обязанность взяла на себя зеленоглазая златокудрая Мелэйн.
     - Если  не будешь  есть, то  не скоро поправишься. А мы уж подумывали о
том, чтобы взять тебя на следующую встречу с  Айз Седай. А то они всякий раз
спрашивают, когда ты наконец появишься...
     - И всякий раз выказывают не больно-то много ума, как и все мокроземцы,
-  едко  вставила  Эмис.  Она  не  была  ехидной по  натуре,  но  встречи  с
салидарскими Айз  Седай, видимо, делали  ее  таковой. Испокон веку айильские
Хранительницы Мудрости, особенно  те,  которые, подобно Мелэйн и Эмис, умели
направлять Силу, старались  держаться подальше  от Айз Седай. Кроме того, им
вовсе  не нравилось, что  сестры из  Салидара заменили  на встречах Илэйн  и
Найнив. Впрочем, это не  нравилось  и  Эгвейн. Судя по  доходившим до Эгвейн
рассказам о состоявшихся встречах. Хранительницы досадовали и оттого, что не
сумели  поразить  воображение  сестер  величием и сложностью Тел'аран риода.
Однако тут уж ничего не поделаешь, потрясти чем  бы то ни  было  Айз Седай -
задача почти невыполнимая.
     -  ...но,  боюсь,  нам  придется  отказаться  от  своего  намерения,  -
невозмутимо продолжила Мелэйн. Прежде язык  у Мелэйн  был  что терновый шип.
Она  славилась  язвительностью,  но  после   недавнего   замужества  заметно
переменилась. Похоже,  нынче  ничто  не могло  поколебать  ее спокойствия. -
Нельзя возвращаться в Мир Снов, пока твое тело не окрепло.
     - А выглядишь ты больной, -  заметила  Бэйр сострадательным  тоном, как
нельзя лучше соответствовавшим всему  ее облику. Правда,  это не  мешало  ей
порой проявлять  большую  суровость,  нежели остальные.  - Глаза усталые. Ты
плохо спала?
     - А как могло быть иначе? -  проворчала  Эмис. - Прошлой ночью я трижды
пыталась заглянуть в ее сны и ничего не нашла. Разве можно хорошо выспаться,
если не видишь снов?
     У Эгвейн пересохло  во рту, язык прилип  к гортани.  Они ведь  запросто
могли устроить проверочку и тогда, когда она несколько часов отсутствовала в
своем теле.
     Мелэйн нахмурилась, однако ее сердитый взгляд предназначался не Эгвейн,
а все так же стоявшей на коленях с опущенной головой Ковинде.
     -  Рядом  с моей палаткой  есть  куча  песка,  - промолвила она с почти
прежней  язвительностью. - Ты будешь  перебирать ее,  песчинка за песчинкой,
покуда не найдешь красную. А если окажется, что  эта красная песчинка мне не
подходит, тебе придется начать все сначала. Ступай.
     Ковинде поклонилась, коснувшись лбом  цветного ковра, и мигом выскочила
наружу. Мелэйн взглянула на Эгвейн и мягко улыбнулась:
     -  Ты  как будто  удивлена.  Пойми,  раз она  не хочет  делать  то, что
положено, я  должна заставить ее принять правильное решение. И заставлю. Она
утверждает, что служит мне, а стало быть, я за нее в ответе.
     Бэйр замотала головой, так что качнулись ее длинные волосы.
     - Ничего у тебя не выйдет. - Она поправила шаль на худых плечах. Солнце
еще  толком не встало, но Эгвейн  уже потела в одной сорочке,  тогда как эти
женщины кутались в шали. Айильцы были привычны к куда более жаркой погоде. -
Уж на что я стараюсь, луплю Джурика и  Бейру, пока рука  не устанет. Велю им
снять белое, глядь, а еще до заката они снова обряжены как гай'шайн.
     - Ужасно, - пробормотала Эмис.  - С  тех  пор как мы пересекли хребет и
забрались сюда, в  мокрые  земли, многие словно  с  ума  посходили. Подумать
только, уже четвертая часть тех, у кого вышел срок, отказываются вернуться в
свои септы. Эти люди искажают смысл  и значение джиитох, извращают его сверх
всякой меры.
     В  том,  что  происходило, был  виноват Ранд.  Это  он сделал  всеобщим
достоянием  знание,  доступное прежде  лишь  вождям  кланов и Хранительницам
Мудрости, рассказал всем о том, что прежде айильцы не прикасались к оружию и
не  прибегали  к  насилию ни  при  каких обстоятельствах. На этом  основании
некоторые  решили, будто  им  следует  стать гай'шайн.  Другие  отказывались
верить в  истинность этого утверждения,  а стало быть,  не  признавали Ранда
Кар'а'карном.  Каждый день несколько  человек  уходили в горы, на  север,  и
присоединялись к Шайдо. Иные просто побросали  оружие и исчезли.  Что с ними
сталось, никто  не  знал. Сломило  откровение - так говорили айильцы.  Самое
удивительное, за исключением Шайдо,  никто и ни в  чем не обвинял Ранда. Это
больше всего изумляло Эгвейн.  Пророчество  Руидина  гласило, что Кар'а'карн
вернет Айил  обратно  и уничтожит их. Как  он их вернет и  куда,  похоже, не
понимал никто. Зато значение слова "уничтожит"  уразуметь было несложно,  но
все  воспринимали  это  спокойно,  примерно так  же,  как восприняла Ковинде
данное ей заведомо невыполнимое поручение.
     В настоящий  момент Эгвейн  ничего  не  имела против  того,  чтобы  все
айильцы  в  Кайриэне  облачились  в белые  одеяния. Ведь  если Хранительницы
Мудрости хотя  бы заподозрят,  чем она занималась...  Эгвейн по  доброй воле
согласилась бы перебрать хоть сотню куч песка, однако опасалась, что ее ждет
куда  более суровое  наказание.  Как-то раз Эмис заявила, что если Эгвейн не
будет следовать  всем ее  указаниям -  а без такого  обещания ее  просто  не
пустили  бы в таящий  слишком много опасностей Мир  Снов, - то она, Эмис, не
станет ее  учить.  Остальные  Хранительницы  Мудрости  ее поддержат,  тут уж
сомневаться не приходилось. Именно такого наказания Эгвейн страшилась больше
всего. Лучше уж перебрать тысячу куч песка под палящим солнцем.
     - Да не огорчайся  ты  так,  -  со  смехом вставила  Бэйр. - Эмис нынче
сердита на всех  мокроземцев, но вовсе не на тебя. Ты ведь почитай что стала
дочерью наших палаток.  Просто  одна  из  ваших  сестер, Айз Седай по  имени
Карлиния,  разозлила ее, высказав  предположение,  будто мы  удерживаем тебя
здесь против твоей воли.
     - Предположение?  - Белые  брови  Эмис  полезли  на лоб. - Ничего  себе
предположение! Да она прямо так и заявила!
     -  Зато потом, ручаюсь,  быстро усвоила,  что  язык  порой  не мешает и
попридержать,  -  рассмеялась, раскачиваясь  на подушках,  Бэйр. - Когда  мы
уходили,  она все  еще  верещала, пытаясь  сорвать со  своего  платья  алого
полоза. Алый полоз, -  добавила она, доверительно  склонившись  к Эгвейн,  -
очень похож  на красную  гадюку.  Во всяком  случае,  на  взгляд мокроземца.
Правда, он вовсе не ядовит, но страху нагнать может.
     Эмис хихикнула.
     - И ведь стоило ей  подумать, что он исчез,  его бы мигом  не стало. Но
эта женщина решительно  ничему не учится. Не может  быть,  чтобы  Айз Седай,
которым мы служили в Эпоху Легенд, были так же глупы. - Впрочем, гнев ее уже
схлынул, и говорила она вполне спокойно.
     Мелэйн  фыркнула,  не  сумев  подавить смешок,  да  и  Эгвейн  невольно
рассмеялась. Частенько ей бывало непросто понять, в чем заключается соль той
или иной айильской шутки,  но в  данном случае все  обстояло иначе. Карлинию
она встречала всего три  раза,  но, представив себе,  как эта  высокомерная,
холодная как лед Айз Седай подпрыгивает и визжит, пытаясь стряхнуть с подола
змею, чуть не покатилась со смеху.
     -  Ну  с юмором, вижу,  у тебя  все в порядке, и то ладно, - промолвила
Мелэйн. - А как голова? Больше не болит?
     - Ни чуточки, - солгала Эгвейн, и Бэйр удовлетворенно кивнула.
     -  Вот и хорошо. Признаться, голова у  тебя  болела так  долго,  что мы
стали  беспокоиться.  Некоторое  время   тебе  придется   воздерживаться  от
посещения Мира Снов, чтобы боль не вернулась. Но не бойся, все пройдет. Боль
всего лишь подсказывает телу, что ему необходим отдых.
     -  И долго  еще  мне отдыхать? - спросила  Эгвейн.  Ложь ей претила, но
безделье  претило еще  больше.  Первые десять  дней  после того, как  Ланфир
нанесла  ей  удар,  Эгвейн не  только что-нибудь делать,  но и соображать-то
толком не  могла:  голова раскалывалась  на  части.  Но  стоило  ей  чуточку
оправиться, и бездействие превратилось в пытку.  От безделья руки чешутся  -
так  сказала бы об  этом  ее матушка. Вот она и  забралась  в  Тел'аран'риод
тайком от Хранительниц Мудрости.  Может, оно и нехорошо, но ведь,  ничего не
делая, ничему и не научишься. - Вы, кажется, говорили о следующей встрече?
     - Может быть, - пожала плечами  Мелэйн. - Посмотрим. Но ты должна есть.
Если у  тебя пропадает  аппетит, значит, с  тобой  что-то неладно. Возможно,
какая-то хворь, о которой мы не знаем.
     -  О, я поем, конечно, поем. - Запах каши и  впрямь показался ей весьма
привлекательным. - Я отказывалась потому... наверное, лень  было вставать. -
Встать и  при  этом  не  поморщиться оказалось  не  так-то просто  -  голова
отчаянно болела при малейшем движении.  - Кстати, ночью мне пришло в  голову
несколько вопросов.
     -  Еще?  - Мелэйн в  изумлении  закатила  глаза. - С тех  пор как  тебя
ранили, ты задаешь в пять раз больше вопросов, чем прежде.
     Это потому, что  я  пытаюсь разобраться во  всем сама, подумала Эгвейн.
Впрочем,  сказать  этого вслух  она  не  могла,  а потому  молча вытащила из
сундука свежую сорочку и заменила ею свою, взмокшую от пота.
     - Вопросы - дело хорошее, - промолвила Бэйр. - Спрашивай.
     Эгвейн  продолжала одеваться - словно ненароком натянула такую же белую
блузу из алгода и толстую шерстяную юбку, как и у Хранительниц Мудрости, - и
при этом старательно, опасаясь выдать себя, подбирала слова:
     - Можно ли оказаться втянутой в чей-либо сон против своей воли?
     - Конечно, нет, - отвечала Эмис, - разве что если ты полная неумеха...
     - Можно,  если в этом  замешано очень  сильное  чувство,  - перебила ее
Бэйр. - Скажем, если ты вздумала наблюдать за снами того, кто тебя любит или
ненавидит. Как и  за снами того,  кого  любишь или  ненавидишь  ты.  Как раз
поэтому мы не решаемся заглядывать  в  сны  Севанны или беседовать во снах с
Хранительницами Мудрости из Шайдо.
     Эгвейн  по-прежнему   дивилась   тому,  как   могут   и  эти  и  другие
Хранительницы Мудрости из поддержавших Ранда кланов встречаться и беседовать
с  Хранительницами   Мудрости  Шайдо  наяву.  Считалось,  что  Хранительницы
Мудрости стоят  выше  клановых раздоров  и распрей, но