дача на то, чтобы он не свалился со стены.  В
ушах будто звенели хором все колокола Тар Валона.
   Осторожно поднявшись на ноги,  он  оглянулся  на  Твердыню.  Облако  дыма
клубилось у бойницы. За дымной завесой очертания  затененной  амбразуры  как
будто изменились. Она стала больше. Мэт не понимал, как  и  почему,  но  она
казалась много шире прежнего.
   Мэт раздумывал только мгновение. На том конце стены ждал Сандар,  который
собирался провести Мэта в Твердыню под видом выловленного  вора,  -  или  он
торопился обратно вместе с солдатами. А на другом конце мог открыться проход
внутрь, и там у Сандара  нет  возможности  предать  его.  Мэт  повернулся  и
помчался назад, откуда бежал,  больше  не  тревожась  ни  о  темноте,  ни  о
возможности упасть со стены.
   Бойница и в самом деле была теперь больше, участок  обточенного  камня  в
середине попросту исчез, оставив рваную дыру - ее будто  пробивали  кувалдой
не один час. Дыра казалась достаточно большой, чтобы в нее  пролез  человек.
Во имя Света, как? Но удивляться не было времени.
   Кашляя в едком дыму Мэт протиснулся сквозь ощерившееся сколами  отверстие
и спрыгнул на пол уже в  Твердыне.  Не  пробежал  он  и  дюжины  шагов,  как
появились Защитники Твердыни. Их было не  меньше  десятка,  и  они  смятенно
перекрикивались. Почта все были только в рубашках, ни  на  ком  не  блестели
шлем или кираса. У  нескольких  были  фонами.  В  руках  некоторых  сверкали
обнаженные мечи.
   Дурак! - мысленно заорал он на себя. Ты ведь как раз для этого и  взорвал
те проклятые штуковины! Ослепленный Светом дурак!
   Времени отступать назад на стену не  оставалось.  Раскручивая  шест,  Мэт
бросился на солдат, пока они, увидев его, еще не пришли в себя, он  врезался
в гущу противников, наотмашь нанося удары по  головам,  мечам,  коленям,  по
всему, до чего достаивал, но понимал, что их слишком много, в  одиночку  ему
не справиться, понимал, что его дурацкий бросок дорого  обойдется  Эгвейн  и
остальным.
   А какая была возможность!
   Вдруг рядом с ним возник  Сандар.  В  свете  фонарей,  которые  побросали
схватившиеся за мечи солдаты, его тонкий посох описывал  дуги  и  круги  еще
быстрее,  чем  оружие  Мэта.  Застигнутые  врасплох,  зажатые  между   двумя
нападающими, вооруженными боевыми  шестами,  солдаты  падали,  точно  вбитые
шарами кегли.
   Сандар разглядывал упавших воинов, недоверчиво качая головой.
   - Защитники Твердыни! Я напал на Защитников!.. С меня  голову  снимут  за
такое!.. Эй, игрок, а что ты там устроил? Та вспышка, и грохот еще, разбитый
камень. Ты что, молнию призвал? - Голос его упал до шепота. - Я  связался  с
мужчиной, который способен направлять?
   - Это фейерверки, - ограничился коротким ответом Мэт. В ушах  по-прежнему
звенело, но сквозь тонкий звон он слышал, как вдалеке глухо топочут по камню
тяжелые сапоги. - Камеры! Покажи дорогу к  камерам,  Сандар,  пока  сюда  не
заявилось еще больше этих!
   Сандар встрепенулся.
   - Сюда! - Он  нырнул  в  боковой  коридорчик,  прочь  от  приближающегося
топота. - Надо поторопиться! Если нас найдут - убьют!
   Где-то  вверху  загремели  набатные  гонги,  их  тревожное   эхо   громом
раскатилось по всей Твердыне.
   Я иду, думал Мэт на бегу, стараясь не отстать от ловца воров.  Я  вызволю
вас или умру! Обещаю!

***

   Тревожные гонги сметающим  все  эхом  разнеслись  по  Твердыне,  но  Ранд
обратил на них столько же внимания, сколько  и  на  звук,  который  раздался
немногим ранее, - рев, приглушенным громом пробившийся откуда-то снизу.  Бок
болел, горела старая рана,  готовая  вновь  открыться  от  напряжения  после
нелегкого подъема по крепостной стене. Но  на  боль  Ранд  тоже  не  обращал
внимания. Кривая улыбка сковала  его  черты  -  страшная  улыбка  ненависти,
которую он, как ни хотел, все не мог содрать с лица. Теперь уже близко.  То,
что он видел во сне. Калландор.
   Наконец-то я с этим покончу. Так или иначе, этому придет конец,. Со снами
будет кончено. Погоня, злые насмешки, выслеживание, травля. Со всем  этим  я
покончу!
   Мрачно смеясь про себя, Ранд  поспешил  по  сумрачным  коридорам  Тирской
Твердыни.

***

   Морщась от боли, Эгвейн приложила к  лицу  ладонь.  Во  рту  был  горький
привкус, и ее мучила жажда. Ранд? Что? Почему я опять видела во сне Мэта,  а
потом еще и Ранда... И Мэт кричал, что он идет? Что это значит?
   Девушка открыла глаза, обвела взглядом серые Каменные стены,  на  которые
бросал трепещущие тени единственный чадящий факел из тростника, и,  вспомнив
все, закричала:
   - Нет! Никогда я не буду на цепи! Не хочу в ошейник! Нет!
   Рядом с ней тут же оказались Найнив и Илэйн, но, как они ни успокаивали и
ни утешали Эгвейн, поверить их словам было  трудно  -  слишком  озабочены  и
испуганы были их избитые лица. Но одно то, что их трое, уняло крики девушки.
Она была не одна. Пленница, но не одна. И не в ошейнике.
   Эгвейн попыталась сесть, и подруги помогли ей. Им пришлось ей помочь, - у
нее болел каждый мускул. Она помнила каждый невидимый удар, обрушившийся  на
нее, когда ее одолел приступ бешенства; этот приступ едва не свел ее с  ума,
когда она поняла... Нет, не буду думать об этом. Я должна думать о том,  как
нам спастись.  Эгвейн  откинулась  назад,  оперлась  спиной  о  стену.  Боль
сражалась в ней  с  усталостью;  она  отказывалась  сдаться,  и  эта  борьба
забирала у нее последние крупицы силы, и казалось,  что  синяки  саднят  еще
больше.
   Камера была совершенно пуста, в ней были  только  три  девушки  и  факел.
Голый, холодный и жесткий пол. Серую шершавость стен нарушала только  дверь,
крепко сколоченная из грубых досок, вся в царапинах  и  расщепах,  будто  ее
скребли бесчисленные отчаявшиеся пальцы. Камень испещряли  надписи,  большая
часть которых была сделана нетвердой, обессилевшей рукой. Одно  из  посланий
молило: "Да смилостивится надо мной Свет и  позволит  мне  умереть".  Эгвейн
прогнала эти слова из своих мыслей.
   - Нас по-прежнему отгораживают? - невнятно проговорила она. Даже говорить
было больно. Еще до того, как Илэйн кивнула, Эгвейн поняла,  что  спрашивать
незачем было. Распухшая щека золотоволосой женщины, ее  рассеченная  губа  и
подбитый  глаз  были  достаточным  ответом,  даже  если  б  сама  Эгвейн  не
чувствовала своих ссадин и ушибов.  Сумей  Найнив  дотянуться  до  Истинного
Источника, они бы уже были исцелены.
   - Я пыталась, - с отчаянием в голосе произнесла  Найнив.  -  Я  пыталась,
потом еще раз, и снова. - Она резко дернула свою косу, в голосе ее, несмотря
на страх и безнадежность, прорезался гнев. -  Одна  из  них  сидит  снаружи.
Амико, та девчонка с молочно-белым личиком, если они не сменились с тех пор,
как бросили нас сюда. Думаю, раз защита уже сплетена, то, чтобы поддерживать
барьер, достаточно  всего  одной.  -  Она  горько  рассмеялась.  -  Они  так
старались схватить нас, а мы ведь тоже не лыком шиты и легко  не  дались!  А
теперь можно подумать, что мы им даром не нужны. Не час и не два минуло, как
они захлопнули за нами эту дверь, а никто не пришел ни вопроса  нам  задать,
ни взглянуть на нас, даже капли воды не принесли!  Может  быть,  они  решили
держать нас здесь, пока мы не умрем от жажды.
   - Наживка. - Голос Илэйн дрогнул, хотя она явно  старалась  говорить  без
страха. - Лиандрин сказала, что мы - наживка.
   - Наживка? На что? - срывающимся голосом  спросила  Найнив.  -  Для  кого
наживка? Если я наживка, то я готова сама им в глотки залезть,  только  чтоб
они мною подавились!
   - Ранд. - Эгвейн прекратила  попытки  сглотнуть;  даже  капля  воды  была
желанной. - Мне снился Ранд и Калландор. Мне кажется, он  идет  сюда.  -  Но
почему мне Мэт снился? И Перрин? Это был волк, но я уверена, это он и  никто
иной.  -  Не  стоит  так  бояться,  -  произнесла  она,  стараясь   говорить
убедительно. - Как-нибудь убежим от них. Если уж мы Шончан  сумели  одолеть,
то и с Лиандрин справимся.
   Найнив и Илэйн переглянулись. И Найнив сказала;
   - Эгвейн, скоро явятся тринадцать Мурддраалов. Так сказала Лиандрин.
   Эгвейн поймала себя на том, что опять смотрит на стену, на выцарапанную в
шершавом камне надпись: "Да смилостивится надо  мной  Свет  и  позволит  мне
умереть". Пальцы сами  собой  сжались  в  кулаки.  Она  до  хруста  стиснула
челюсти, лишь бы не сорвались  криком  с  обметанных  губ  те  слова.  Лучше
умереть. Лучше смерть, чем дать обратить себя к Тени, чем  служить  Темному!
Вдруг девушка ощутила под рукой свой поясной кошель.  Пальцы  сомкнулись  на
нем и нащупали внутри два кольца - маленькое кольцо Великого Змея и  второе,
побольше, перекрученное каменное кольцо.
   - Они не забрали тер'ангриал! - удивленно промолвила Эгвейн. Она вытянула
его из кошеля. Кольцо  тяжело  легло  ей  на  ладонь,  кольцо  в  бессчетных
прожилках и пятнышках всевозможных цветов. - Мы настолько  никчемны,  что  и
обыска не заслуживаем. - Илэйн вздохнула. - Эгвейн,  ты  уверена,  что  сюда
идет Ранд? Лучше бы я сама освободилась, а не ждала освобождения от него, но
если кто и может поразить Лиандрин и остальных, то только он.  Возрожденному
Дракону суждено завладеть Калландором. Он должен их поразить.
   - Нет, он не сможет - если мы затянем его в клетку  следом  за  собой,  -
проворчала Найнив. - Нет, если они расставили западню, которой он не увидит.
Эгвейн, что ты уставилась на это кольцо? Сейчас Тел'аран'риод нам  никак  не
поможет. Если, конечно, ты во сне не узнаешь, как выбраться отсюда.
   - Может, и смогу, - медленно произнесла Эгвейн. - В Тел'аран'риоде я могу
направлять. Там их барьер меня не остановит. Мне же только  спать  надо,  не
направлять. А я так устала, что усну без труда.
   Илэйн нахмурилась, кривясь от боли и ноющих ссадин:
   - Нужно воспользоваться любым  шансом,  но  как  ты  сумеешь  направлять,
пускай во сне? Ведь ты отрезана от Истинного Источника? А если во сне у тебя
это получится, то какой от того толк тут нам?
   - Не знаю, Илэйн. Но то, что я отрезана здесь, не означает,  что  в  Мире
Снов я тоже отсечена от Истинного Источника.  По  крайней  мере,  попытаться
стоит.
   - Наверное, стоит, - с беспокойством заметила Найнив.  -  Согласна,  надо
испробовать любую возможность, но... Но в последний раз, когда  пользовалась
кольцом, ты видела и Лиандрин, и ее сообщниц. Ты еще сказала, что и они тебя
видели. А если они снова там?
   - Надеюсь, что они там, - мрачно заявила Эгвейн. - Очень на это надеюсь.
   Сжав в руке тер'ангриал, девушка смежила веки. Она чувствовала, как Илэйн
гладит ее волосы, слышала, как  та  тихонько  что-то  приговаривает.  Найнив
начала негромко напевать знакомую с детства мелодию - колыбельную без  слов.
В голосе Найнив Эгвейн не ощущала никакого  гнева.  Нежные  звуки  и  мягкие
прикосновения успокоили Эгвейн, позволили  уступить  усталости,  привели  за
собой сон.

***

   На этот раз шелк на ней был голубой,  и  вряд  ли  она  заметила  большее
различие. Ласковый ветерок нежно овевал лицо без единого  следа  синяков,  в
теплом токе  воздуха  порхали  над  полевыми  цветами  легкокрылые  бабочки.
Чувство жажды пропало, всякая боль  исчезла.  Эгвейн  потянулась  в  объятия
саидар, и ее наполнила Единая Сила. Даже чувство восторга, которое  испытала
при этом девушка, было ничтожно мало по сравнению  с  триумфально  хлынувшим
сквозь нее потоком Силы.
   С усилием, неохотно она заставила  себя  освободиться  от  этого  потока,
смежила веки и воссоздала в пустоте совершенное подобие Сердца Твердыни.  Не
считая узилища, это было единственное  место  Твердыни,  которое  она  могла
вызвать перед своим мысленным  взором,  да  и  как  отличить  одну  безликую
комнатушку от другой, точно такой же? Когда Эгвейн открыла  глаза,  она  уже
стояла там. Но она была не одна.
   Перед  Калландором   стояла   Джойя   Байир,   фигура   ее   была   столь
зыбко-бестелесной, что сквозь нее  просвечивало  исторгаемое  мечом  сияние.
Кристальный  меч  теперь  не  просто  сиял  в  отраженном   свете.   В   нем
пульсировало, разгораясь и затухая, собственное, внутреннее свечение - будто
невообразимый фонарь в его глубине то закрывали, то вновь являли миру, потом
опять заслоняли, и  он  вновь  вспыхивал  в  присущем  лишь  ему  ритме.  От
неожиданности Черная сестра вздрогнула и резко повернулась к Эгвейн:
   - Как?! Ты же отсечена! Твоим Сновидениям конец!
   Слова еще не успели слететь с уст женщины, как Эгвейн вновь дотянулась до
саидар,  сплела  сложный  поток  Духа  -  такой   же,   вспомнила   девушка,
использовали против нее самой - и отрезала Джойю Байир от  Источника.  Глаза
Приспешницы  Тьмы  расширились  -  жестокие  глаза,  такие   неправдоподобно
безжалостные на красивом, добром лице, но Эгвейн уже сплетала Воздух.
   Очертания фигуры второй женщины расплывались подобно туману,  но  крепкие
узы не отпускали ее. Эгвейн  казалось,  что  не  составляет  никакого  труда
одновременно ввести в плетение оба потока, соединить их и  удержать  вместе.
Когда Эгвейн подошла ближе, на лбу у Джойи Байир выступил пот.
   - У тебя есть тер'ангриал! - Страх явственно читался на лице женщины,  но
голос боролся с ним, стараясь скрыть охвативший ее ужас. - Должно быть, так.
тер'ангриал,  которого  мы  не  отыскали,  такой,  с  которым  не  требуется
направлять. Ты думаешь, девочка, он тебе хоть как-то поможет? Что бы  ты  ни
сделала тут, твои действия ничуть  не  повлияют  на  то,  что  происходит  в
реальном мире. Тел'аран'риод - просто сон! Когда проснусь, я сама  отберу  у
тебя тер'ангриал! Будь поосмотрительней, не то, когда я приду в твою камеру,
у меня будет причина сердиться.
   Эгвейн нехорошо улыбнулась ей.
   -  А  ты  уверена,  что  проснешься,  Приспешница  Тьмы?  Если  с   твоим
тер'ангриалом нужно направлять, чего же  ты  не  проснулась,  как  только  я
отгородила тебя? Возможно, ты не  проснешься,  пока  отрезана  от  Источника
здесь. - Улыбка исчезла с лица Эгвейн - улыбаться этой женщине было свыше ее
сил. - Одна женщина как-то показывала мне шрам, который она получила однажды
в Тел'аран'риоде. То, что случится здесь, Приспешница Тьмы, будет  реальным,
когда ты проснешься.
   Теперь пот ручьями стекал по гладкому, лишенному печати прожитых лет лицу
Черной сестры. Эгвейн подумала, не  считает  ли  та,  что  стоит  на  пороге
смерти. Самой Эгвейн хотелось бы, чтобы у нее  нашлось  достаточно  душевных
сил для жестокости. Больше всех над девушкой измывалась именно эта  женщина,
для тех немилосердных ударов невидимыми кулаками не  было  никакой  причины,
кроме той, что жертва старалась уклониться от них, уползти, не было  никакой
причины, кроме той, что девушка не сдавалась, не уступала мучительницам.
   - Женщина, способная без жалости избивать других, - сказала Эгвейн, -  не
смеет возражать, если и ей воздается так же.  -  Она  быстро  сплела  другой
поток Воздуха. Когда первый удар хлестнул ее  по  бедрам,  Джойя  Байир,  не
веря, вытаращила глаза. Эгвейн поняла, как подправить  плетение,  чтобы  оно
поддерживало себя само. -  Ты  запомнишь  этот  урок,  а  когда  проснешься,
почувствуешь все на своей шкуре. Когда я позволю тебе проснуться. И об  этом
тоже не забывай! Если ты еще когда-нибудь попытаешься меня ударить, я  верну
тебя сюда и оставлю здесь до конца жизни!
   Глаза Черной сестры сверкали ненавистью, но в них блестели и предвестницы
рыданий.
   На миг Эгвейн почувствовала стыд. И не из-за своего обращения  с  Джойей:
та заслужила каждый удар, если и не за избиение беззащитных девушек,  то  за
убийства в Башне - без сомнения. Вовсе не  потому  стало  стыдно  Эгвейн,  а
потому, что она потратила драгоценные минуты на сведение личных  счетов,  на
свою месть, в то время как Найнив и Илэйн сидят в камере, отчаянно  надеясь,
что Эгвейн сможет спасти их, освободить из заточения.
   Все еще не понимая, что и как делает, она скрепила и определила потоки  в
своих плетениях, потом остановилась  и  изучила  сделанное.  Три  раздельных
переплетения, и сохранять в действии одновременно все  три  ей  было  совсем
нетрудно, к тому же она что-то такое сделала, и они теперь сами поддерживают
себя. Эгвейн подумала,  что,  если  понадобится,  она  вспомнит,  как  этого
достичь. Наверняка в будущем этот прием пригодится.
   Немного подождав, Эгвейн распустила одно из плетений, и Приспешница  Тьмы
начала всхлипывать - как от боли, так и от облегчения.
   - Я - не ты, - проговорила Эгвейн. -  Второй  раз  мне  пришлось  сделать
нечто подобное, и мне это совсем не нравится!  Лучше  бы  вместо  этого  мне
научиться глотки перерезать.
   Лицо Черной сестры исказилось. Ее явно посетила мысль, уж  не  с  нее  ли
собралась Эгвейн начинать обучение этому делу.
   С отвращением фыркнув, Эгвейн оставила ее  стоять,  пойманную  в  сети  и
отсеченную от Источника, а сама  поспешила  в  лес  полированных  колонн  из
краснокамня. Где-то в их чаще должен быть ход вниз, к темницам.

***

   Тишина пала на каменный коридор, когда смолк последний предсмертный крик,
оборванный челюстями Юного  Быка,  сомкнувшимися  на  горле  двуногого  и  с
хрустом смявшими его. Горька была кровь на его языке.
   Он знал, что это - Тирская Твердыня, хотя и не понимал, откуда  знает  об
этом. Вокруг лежали двуногие, один еще дергал ногами, а в горло  ему  впился
клыками Прыгун. От сражавшихся с волками отвратительно воняло  страхом.  Еще
от них пахло замешательством. Он не думал, что они понимают, где  оказались,
- определенно они не принадлежали миру волчьих снов, но  они  не  подпускали
его к той высокой двери с железным замком, что виднелась впереди. По крайней
мере, эти двуногие ее охраняли. Увидеть волков они  никак  не  ожидали.  Как
показалось Юному Быку, их до глубины души поразило  то,  что  они  сами  там
очутились.
   Он утер  рот  и  непонимающе  уставился  на  свою  руку.  Он  снова  стал
человеком. Он был Перрином. Вернулся в свое тело, вновь в рабочей безрукавке
кузнеца, с тяжелым молотом на боку.
   Мы должны спешить. Юный Бык. Здесь рядом какое-то зло.
   Шагая к двери, Перрин потянул из-за пояса молот:
   - Должно быть, Фэйли тут.
   Один резкий удар, и замок разлетелся  вдребезги.  Перрин  пинком  отворил
дверь.
   Комната была пуста, но в центре ее вытянулся длинный  каменный  блок.  На
этой глыбе лежала и как будто спала Фэйли.  Черные  волосы  широко,  веером,
разметались по камню, тело так обмотано цепями, что он не  сразу  сообразил,
что на девушке нет одежды. Каждую цепь скрепляли  с  камнем  вбитые  в  него
толстые болты.
   Он не заметил, как пересек отделявшее его от девушки пространство,  понял
это только в ту секунду, когда прикоснулся к ее лицу. Провел пальцем  по  ее
скуле.
   Девушка открыла глаза и улыбнулась ему:
   - Я вижу сон, что ты пришел, кузнец.
   - Я мигом освобожу тебя, Фэйли. Перрин поднял молот и ударил по одному из
болтов. Тот сломался, будто деревянный.
   - Я не сомневалась в этом, Перрин.
   Едва его имя слетело с ее языка, как девушка исчезла, будто растворилась.
На камень, где она лежала, упали, звякнув, опустевшие оковы.
   - Нет! - закричал он. - Я же нашел ее!
   Сон не похож на мир плоти. Юный Бык. Здесь  одна  и  та  же  охота  может
окончиться по-разному, и исходов - великое множество.
   На Прыгуна он не обернулся. Он знал, что скалит зубы в яростном  рыке.  И
вновь Перрин взметнул молот  и  со  всей  силы  обрушил  его  на  цепи,  что
опутывали Фэйли. От невиданного удара каменная глыба раскололась надвое; сам
камень Твердыни гулко зазвенел, точно надтреснутый колокол.
   - Тогда я начну охоту снова, - прорычал Перрин.
   Сжимая молот в руке, Перрин широким шагом вышел из комнаты. Рядом  с  ним
бежал Прыгун. Твердыня - это для людей. А люди, как он знал,  охотники  куда
более жестокие, чем волки, и жалости порой не ведают.

***

   Где-то наверху тревожные гонги рассылали по коридору громкие, будоражащие
звоны. Несмолкающий набат не  заглушал  лязга  металла  о  ме