и.
   Подгоняемые ветром, по мутно-зеленым водам реки Эринин плыли корабли,
делая свое дело, которому ничто не могло помешать. Они перевозили товары
даже в эти дни, когда ни один человек не мог знать, чем  кончится  любая
поездка. На восточном берегу реки лес постепенно редел, в  конце  концов
переходя в низкие покатые холмы, покрытые коричневой, иссушенной травой.
   Лишь кое-где тут и  там  попадались  небольшие  группы  деревьев.  На
вершине  одного  из  этих  холмов  стояли  в  круг  повозки.  На  многих
парусиновый верх заметно опален, а на некоторых даже выгорел  полностью,
обнажив железные обручи, на которые он прежде был натянут. На  временном
флагштоке,  вырезанном  из  погибшего  от  засухи  молодого  деревца   и
прикрепленном к остову одного  из  фургонов,  развевалось  темно-красное
знамя с черно-белым кругом в центре.
   Знамя  Света,  как  некоторые  называли  его.  Или   знамя   ал'Тора.
Существовали и другие названия, не столь безобидные, но  их  произносили
лишь дрожащим шепотом по углам. Ветер, проносясь  мимо,  резко  взметнул
знамя и умчался прочь, точно радуясь тому, что  может  не  задерживаться
здесь.
   Перрин Айбара сидел на земле, прислонившись спиной к колесу фургона и
от всей души желая, чтобы ветер не торопился улетать. От  него  хоть  на
некоторое время стало прохладней. И не  так  сильно  чувствовался  запах
смерти, запах, напоминающий о том, где ему надлежало -  и  меньше  всего
хотелось сейчас быть. Здесь, внутри круга повозок, спиной к северу, было
гораздо лучше. В какой-то степени ему даже удавалось  забыть  обо  всем.
Уцелевшие фургоны еще вчера днем оттащили на вершину  холма  -  когда  у
людей нашлись силы не только для того, чтобы благодарить  Свет  за  свое
спасение, но и для чего-то большего. Теперь снова взошло  солнце  и,  по
мере того как оно ползло по небосводу, становилось все жарче.
   Перрин раздраженно поскреб  короткую  вьющуюся  бородку;  чем  больше
потеешь, тем сильнее чешется. Все  вокруг  -  кроме  айильцев  -  просто
обливались потом, а до воды отсюда почти миля к северу. Но там находился
весь этот ужас и смрад. Мало кому хотелось  туда  идти.  Ему  уже  давно
следовало вернуться к  своим  обязанностям,  но  даже  чувство  вины  не
способно было заставить Перрина сдвинуться с  места.  Сегодня  был  День
Раздумий, и дома, в далеком Двуречье, наверняка весь день будут пировать
и всю ночь танцевать. День Раздумий,  когда  полагалось  вспоминать  все
хорошее, что было в жизни, а тому, кто ворчал и  проявлял  недовольство,
могли вылить на голову ведро воды - чтобы смыла все его  неудачи.  Тогда
это частенько даже злило, особенно если было холодно, как и  положено  в
это время года. Сейчас о ведре воды можно было только мечтать. Прекрасно
понимая, как ему повезло, что он вообще  остался  в  живых,  Перрин  все
равно не способен был сейчас думать ни о чем  хорошем.  Вчера  он  узнал
много нового о самом себе. Или, может быть, нынешним утром, после  того,
как все закончилось.
   Он все еще чувствовал свою связь с несколькими  волками  -  маленькой
кучкой тех, которые уцелели и сейчас спешили куда-то, стремясь  убраться
подальше  от  людей.  В  лагере  не   умолкали   разговоры   о   волках,
высказывались всякие нелепые предположения о том, откуда они  взялись  и
почему. Некоторые были убеждены, что их вызвал Ранд. Большинство думали,
что это сделали Айз Седай. Сами Айз Седай своего мнения не  высказывали.
В мыслях волков не было и намека на упрек - что случилось, то  случилось
- но Перрин их фатализма не разделял. Они пришли, потому что  он  позвал
их. Придававшие ему приземистый вид широкие  плечи,  из-за  которых  его
рост   не   бросался   в   глаза,   сгорбились   под   тяжким   бременем
ответственности. И сейчас, и прежде до него  доносились  обрывки  мыслей
других волков, которые не пришли.  Они  презрительно  отзывались  о  тех
волках, кто послушался его. "Вот что получается,  когда  имеешь  дело  с
двуногими. Чего еще можно от них ожидать?"
   Жаль, что он ни с кем не может поделиться своей болью.  Ему  хотелось
завыть. Потому что волки, те, которые источали  презрение,  были  правы.
Потому что ему хотелось домой, в Двуречье. Маловероятно, что  это  снова
произойдет.
   Потому что ему хотелось быть со своей женой, все равно где, только  с
ней, и он не знал, случится это когда-нибудь или нет. Неизвестно.  Очень
небольшой шанс, может быть, совсем ничтожный. Тревога  за  Фэйли  грызла
его изнутри точно хорек, упорно роющий ход наружу, сильнее, чем тоска по
дому или чувство вины из-за волков. А она, похоже, обрадовалась,  узнав,
что он покидает Кайриэн. Что ему с ней делать  -  вот  задача.  Никакими
словами не выразить, как сильно он любил свою жену, как скучал  по  ней,
но она чуть что ревновала его,  обижалась  из-за  всяких  пустяков,  без
конца сердилась вообще  неизвестно  почему.  Как  все  наладить?  Ничего
путного не приходило на ум.
   Беспокойные мысли - только ими была набита его голова, и среди них то
и дело мелькал образ Фэйли, быстрой и беспокойной, точно ртуть.
   - Айильцы могли бы дать им хоть что-то, чтобы прикрыться, -  смущенно
пробормотал Айрам, хмуро глядя в землю. Он сидел рядом  на  корточках  и
держал в руках поводья мускулистого серого мерина; Айрам  редко  отходил
далеко от Перрина. Меч у него за спиной не вязался с курткой Лудильщика,
полосатой, зеленой, лишь наброшенной  на  плечи  из-за  жары.  Свернутый
жгутом платок, повязанный вокруг лба, не давал поту  стекать  на  глаза.
Подумать только,  когда-то  он  казался  Перрину  слишком  красивым  для
мужчины. Однако с тех пор  многое  изменилось.  Почти  все  время  Айрам
выглядел хмурым и мрачным, а сейчас даже больше, чем когда-либо.  -  Это
неприлично, лорд Перрин.
   Перрин неохотно расстался с мыслями о Фэйли. Когда-нибудь ему,  может
быть, и удастся разобраться в том, что с ней такое творится.  Он  должен
сделать это. Когда-нибудь.
   -  У  них  такой  обычай,  Айрам.  Айрам  скорчил  физиономию,  точно
собираясь сплюнуть:
   - Очень неприличный обычай. Мне кажется, айильцы все  это  придумали,
чтобы было легче следить за ними. В  таком  виде  далеко  не  убежишь  и
глупостей не наделаешь. Но все равно это неприлично.
   Айильцыбылиповсюду,конечно.  Высокиемужчиныв  серо-коричнево-зеленом;
единственное яркое пятно  -  кусок  алой  ткани  с  черно-белым  диском,
повязанный вокруг головы. Сисвайаман, так они себя  называли.  Временами
это слово порождало некий отзвук в памяти  Перрина,  будто  он  когда-то
знал его смысл, но забыл. Да и любой из  айильцев,  спроси  его,  глянет
так, точно услышал какую-то чепуху. И сами они не обращали  внимания  на
эти полоски ткани. И ни одна из Дев Копья не носила такой повязки.
   Все Девы, и седовласые, и те, у которых  еще  материнское  молоко  на
губах не обсохло,  выступали  гордо,  бросая  на  сисвайаман  вызывающие
взгляды. Они, похоже, испытывали от этого чувство  удовлетворения,  хотя
мужчины внешне реагировали на такое их поведение совершенно невозмутимо.
И все же в исходящем от них запахе, который Перрин ощущал, чувствовалась
напряженная, страстная жажда. Чего? Он не понимал. И от тех, и от других
доносился привкус ревности, хотя в чем тут дело, Перрин тоже не мог даже
представить.
   И эта подозрительность не была новой, возникла не сейчас.
   Некоторые  Хранительницы  Мудрости  тоже  были  здесь,  внутри  круга
повозок.
   В своих объемистых юбках и белых  блузах,  с  темными  шалями,  точно
бросая вызов жаре, увешанные браслетами и ожерельями из золота и  резной
кости, так кричаще противоречащими простоте  остальной  их  одежды.  Их,
казалось, забавляло взаимное раздражение Дев и сисвай'аман. И все они  -
Хранительницы Мудрости, Девы и сисвай'аман - обращали на Шайдо не больше
внимания, чем Перрин мог бы обратить на какой-нибудь стул или коврик.
   Вчера айильцы захватили  чуть  больше  двух  сотен  пленников  Шайдо,
мужчин и Дев, - немного,  если  учесть,  сколько  народу  участвовало  в
сражении, - и этих пленников никто не охранял. Они  могли  передвигаться
совершенно свободно, относительно, конечно. Лучше  бы  уж  их  охраняли,
подумал Перрин. И одели. Ничего подобного. Они таскали воду и бегали  по
поручениям совершенно голые, как говорится, в чем мать родила. С другими
айильцами они держались смиренно, точно мышки. На любого, по чьему  лицу
можно было догадаться,  что  он  поражен  наготой  пленников,  остальные
айильцы бросали насмешливые взгляды.
   Не один Перрин изо всех сил старался не замечать пленников, и не один
Айрам не знал, куда деваться от смущения  из-за  того,  что  они  бегали
нагишом. Очень многие двуреченцы явно  испытывали  подобные  чувства.  А
кайриэнцы вообще вели себя  при  виде  пленников  Шайдо  так,  точно  их
вот-вот хватит удар. Майенцы лишь покачивали  головами,  будто  считали,
что это всего  лишь  славная  шутка.  И  строили  глазки  женщинам.  Что
айильцы, что майенцы - и у тех, и у других нет никакого стыда.
   - Гаул объяснил мне все  это,  Айрам.  Ты  ведь  слышал  о  гай'шайн,
правда?
   И об этом их джиитох, о том, что они должны отслужить день и  год,  и
все такое? - Айрам кивнул. Хорошо, потому что Перрин и сам  не  очень-то
во всем этом разбирался. Объяснения Гаула относительно айильских обычаев
часто приводили к тому, что Перрин совсем запутывался. Нелегко, наверно,
объяснять то, что кажется очевидным. - Ну  вот,  гай'шайн  не  позволено
носить ничего из того,  что  носят  алгаидсисвай.  Это  означает  "Воины
копья", - добавил он в ответ на  хмурый  вопросительный  взгляд  Айрама.
Неожиданно Перрин заметил, что одна из пленниц  Шайдо  рысью  припустила
прямо  в  его  сторону,  высокая  молодая   женщина,   золотоволосая   и
хорошенькая, несмотря на длинный тонкий шрам на щеке и несколько  шрамов
в  других  местах.  Очень  хорошенькая  и  совершенно  голая.  Прочистив
внезапно охрипшее горло, он отвел взгляд и почувствовал,  как  вспыхнуло
его лицо. - Как бы то ни было, вот почему они... э-э-э... в таком  виде.
Гай'шайн могут носить только белое, а ничего белого здесь у них нет. Это
просто такой обычай.
   Гори огнем и Гаул, и все его объяснения, подумал Перрин.  Могли  дать
им что-нибудь, чтобы прикрыться!
   - Перрин Златоокий, - произнес рядом с ним женский голос. -  Карагуин
послала узнать, не хочешь ли ты воды.
   Лицо Айрама побагровело, он, по-прежнему  сидя  на  корточках,  резко
отвернулся, чтобы оказаться к женщине спиной.
   - Нет, спасибо.
   Это та самая золотоволосая женщина, понял  Перрин.  упорно  продолжая
смотреть в сторону, но ничего не видя. У айильцев вообще весьма странное
чувство юмора, а у Дев Копья - Карагуин  была  Девой  -  оно  отличалось
особым...  своеобразием.  Они  быстро  смекнули,  какое  впечатление  на
мокроземцев производят голые Шайдо - только слепой не заметил бы  этого,
- и неожиданно со всех сторон  к  мокроземцам  поспешили  с  поручениями
гай'шайн, а остальные айильцы только что по земле не катались, глядя  на
краснеющих, заикающихся, а иногда и вскрикивающих мужчин. Перрин  ничуть
не сомневался, что Карагуин и ее подруги сейчас не сводят с  него  глаз.
Уже по крайней мере десятый раз к нему подходила одна из женщин гай'шайн
и спрашивала, не хочет ли он напиться, или  не  нужно  ли  ему  принести
воды, или оселок, или еще какую-нибудь глупость, чтоб им сгореть.
   Внезапно одна мысль пронзила его. К майенцам почти никто не подходил.
   Кое-кто из кайриэнцев - немногие - явно веселились, поглядывая на все
происходящее, хоть и не так открыто, как это делали майенцы;  точно  так
же вели себя  и  некоторые  пожилые  мужчины  из  Двуречья,  а  ведь  им
следовало бы лучше понимать, что к чему. Но дело не в этом. Главное,  ни
к кому из них вторично не подходили с этими якобы поручениями, насколько
он мог заметить.
   Тем же, кто реагировал особенно сильно - кайриэнцам,  которые  громко
возмущались непристойностью такого поведения, и некоторым молодым парням
из Двуречья, которые так заикались и  краснели,  будто  готовы  были  от
стыда провалиться сквозь землю, - вот им докучали до тех пор,  пока  они
не убегали из круга фургонов..
   Перрин с усилием заставил себя взглянуть в лицо  женщины-гай'шайн.  В
ее глаза. Сосредоточься на глазах, со злостью приказал он себе. Они были
зеленые,  и  большие,  и  вовсе  не  кроткие.  От  нее   пахло   чистой,
беспримесной яростью.
   - Поблагодари от меня Карагуин и передай ей, что я не буду возражать,
если ты смажешь маслом мое запасное седло. Если она позволит, конечно. И
у меня нет чистой рубашки. Ты могла бы мне кое-что постирать,  если  она
не будет против?
   - Она не будет против, - хрипло ответила женщина и умчалась.
   Перрин больше не смотрел на нее, хотя ее образ так и маячил у него  в
сознании. Свет, Айрам прав, это неприлично!  Но  если  повезет,  к  нему
больше не будут приставать. Следовало бы подсказать этот выход Айраму  и
тем двуреченским парням. Может, и кайриэнцам его совет  тоже  пригодился
бы.
   - Что мы будем с ними делать, лорд  Перрин?  -  по-прежнему  глядя  в
сторону, спросил Айрам, имея в виду теперь уже не гай'шайн.
   -  Это  Ранду   решать,   -   задумчиво   ответил   Перрин.   Чувство
удовлетворения, мгновение назад охватившее его, быстро таяло. Тот  факт,
что эти  люди  бегали  голышом,  никакой  проблемы,  конечно,  собой  не
представлял. Тут, совсем рядом, есть проблемы посерьезнее. И мысль о них
была Перрину так же неприятна, как  и  о  том,  что  осталось  к  северу
отсюда, у Колодцев Дюмай.
   Внутри круга повозок на дальней стороне от него сидели на земле почти
две дюжины женщин. Все одеты, как положено для путешествия,  большинство
в шелковых платьях и светлых полотняных дорожных плащах, но  без  единой
капли пота на лицах. Трое выглядели совсем  молоденькими,  он,  наверно,
даже пригласил бы их на танец. До того, как женился на  Фэйли,  конечно.
Если бы только они были не  Айз  Седай,  с  неприязнью  подумал  Перрин.
Как-то ему  пришлось  танцевать  с  Айз  Седай,  так  он  чуть  язык  не
проглотил, когда до него дошло, с кем он отплясывал.  А  ведь  она  была
другом, если это слово вообще применимо к Айз Седай. Может,  они  только
кажутся молодыми? Кто знает, сколько  лет  женщина  должна  пробыть  Айз
Седай,  чтобы  я  не  мог  определить  по  виду  ее  возраст?  Остальные
выглядели, как обычно,  женщинами  без  возраста;  может,  ей  двадцать,
может, сорок, разницы на первый взгляд никакой. Это  что  касается  лиц,
хотя у некоторых в волосах мелькала  седина.  Ничего  нельзя  достоверно
сказать об Айз Седай. Ничего, ни по какому поводу.
   - Эти, по крайней мере, больше не  опасны,  -  сказал  Айрам,  мотнув
головой в сторону трех сестер, сидящих немного в стороне от остальных.
   Одна плакала,  уткнувшись  лицом  в  колени;  двое  сидели,  устремив
безумные взоры в пространство,  третья  все  время  безо  всякого  толку
судорожно одергивала юбку. Они находились в таком состоянии  уже  давно,
со вчерашнего дня; хорошо хоть, никто из  них  больше  не  кричал.  Если
Перрин правильно понимал происшедшее, в  чем  он  сомневался,  они  были
каким-то образом усмирены после того, как Ранд вырвался на свободу.  Это
значит, что они никогда больше не смогут направлять Единую Силу. С точки
зрения Айз Седай, это хуже смерти.
   Он ожидал, что другие Айз Седай постараются утешить их, проявят  хоть
какую-то заботу, но большая часть сестер не обращали  на  этих  трех  ни
малейшего внимания, а остальные, похоже,  просто  следили  за  ними,  не
спуская глаз. По правде говоря, усмиренные Айз Седай и сами игнорировали
любое проявление внимания со стороны других. Вначале, по  крайней  мере,
кое-кто из сестер подходил к ним, не вместе, а каждая  как  бы  сама  от
себя. Внешне спокойные, все  они  издавали  острый  запах  отвращения  и
неохоты, но их "жертва"  оказалась  напрасной;  за  свои  труды  они  не
удостоились ничего - ни слова, ни взгляда. Сегодня утром  никто  уже  не
возобновлял таких попыток.
   Перрин покачал головой. Все, что не нравилось Айз Седай, что  они  не
желали принимать, им волей-неволей приходилось  игнорировать,  и  такого
здесь набиралось немало. К примеру, мужчины в черных  мундирах,  которые
находились  тут  же,  охраняя  их.  Для  каждой  сестры   предназначался
отдельный Аша'ман, включая тех трех, усмиренных,  и  все  они  стояли  с
каменными лицами и даже, казалось, не мигали. Айз Седай же напустили  на
себя такой вид, будто никаких Аша'манов  тут  нет;  смотрели  мимо  или,
точнее, сквозь них.
   Это было просто очередное притворство с их стороны. Перрин  и  то  не
мог заставить себя не обращать внимания на Аша'манов, а ведь его они  не
охраняли. Все они, от мальчиков с пушком  на  щеках  до  седовласых  или
лысых мужчин в годах, выглядели на первый взгляд вполне мирно,  если  бы
не черные мундиры с высокими воротниками и  не  мечи  у  бедер,  которые
придавали им угрожающий вид. Все Аша'маны умели направлять,  и  каким-то
образом они мешали  направлять  Айз  Седай.  Мужчины,  владеющие  Единой
Силой, чудовища из ночных кошмаров. Ранд тоже мог, конечно, но  ведь  то
Ранд и, кроме того. Дракон Возрожденный. При виде этих типов  у  Перрина
волосы на голове шевелились.
   Стражи Айз Седай - тоже пленники -  сидели  несколько  в  стороне  и,
конечно,  под  охраной.  Примерно  тридцать  воинов  лорда  Добрэйна   в
колоколообразных кайриэнских шлемах и столько  же  майенских  "крылатых"
гвардейцев в красных кирасах; все они так и зыркали глазами по сторонам,
точно охраняли не безоружных  мужчин,  а  леопардов.  Их  можно  понять,
учитывая все обстоятельства. Стражей было больше, чем Айз Седай;  многие
пленницы, по-видимому, относились к Зеленой Айя. Охранников было больше,
чем  самих  Стражей,  значительно  больше.  И  может  быть,  все   равно
недостаточно.
   - Свет, сделай так, чтобы нам больше не  пришлось  лить  слезы  из-за
этих Айз Седай с их Стражами, - пробормотал Перрин.
   На протяжении ночи Стражи дважды пытались вырваться  на  свободу.  По
правде говоря,  эти  попытки  не  увенчались  успехом  скорее  благодаря
Аша'манам, чем кайриэнцам  или  майенцам.  И  Стражи  явно  на  этом  не
успокоились. Никого из них  не  убили,  но  многие  получили  ранения  и
увечья, однако Айз Седай не позволяли заняться их Исцелением.
   - Если Лорд Дракон не решается, - еле слышно сказал Айрам,  -  может,
это должен сделать кто-то другой. Чтобы защитить его.
   Перрин покосился на него:
   - На что решаться? Сестры велели Стражам сидеть тихо и не рыпаться, а
все они повинуются своим Айз Седай.
   Покалеченные или нет, безоружные, с  руками,  связанными  за  спиной,
Стражи тем не менее выглядели точно стая  волков,  настороженно  ждущих,
когда их вожак подаст сигнал напасть. Ни один  из  них  не  будет  знать
покоя, пока его Айз Седай или даже все сестры не  окажутся  на  свободе.
Айз Седай и Стражи - ничего  себе  компания;  сухая  древесина,  готовая
вспыхнуть в любой момент.
   Но даже Стражам и Айз Седай вместе взятым Аша'маны  оказались  не  по
зубам.
   - Я имею в виду не Стражей. - Айрам  заколебался,  но  потом  все  же
придвинулся к Перрину и продолжил, понизив голос до хриплого шепота:
   - Айз Седай обманом похитили Лорда Дракона. Он не сможет доверять  им
теперь, после этого, ни в коем случае. Но и решиться на  то,  что  нужно
сделать... Если бы все они умерли, а он ничего не знал об этом...
   - О чем ты говоришь? - Перрин  подскочил,  чуть  не  задохнувшись  от
возмущения. Интересно, осталось в парне хоть  что-нибудь  от  Лудильщика
или нет?  Этот  вопрос  возникал  у  него  уже  не  впервые.  -  Они  же
беспомощны, Айрам!
   Беспомощные женщины!
   - Они - Айз Седай. - Темные глаза спокойно  встретились  со  взглядом
золотистых глаз Перрина. - Нельзя ни доверять им,  ни  отпустить  их  на
свободу. Сколько времени можно держать в плену Айз Седай против их воли?
Они до