имаете,  что в  подобном  эксперименте  была  опасность,  что мы  откроем
озоновый щит и превратим Землю в кучку пепла. Тогда наши идеи были бы никому
не нужны.  -- Болт выдержал паузу и оглядел присутствующих. Аплодисментов не
было.
     --  Теперь, --  продолжал  Болт,  --  мы  перешли  к стадии  прикладных
разработок с фантастическим преимуществом.
     -- Ну? -- сказал  председатель правления. -- Что  же  мы будем делать с
этой  штукой, чтобы вернуть  свои пятьдесят миллионов долларов и  заработать
еще?  Кому  мы  это  продадим? Для  чего будем  использовать?  Я  читал ваши
секретные  отчеты. Пока  что  мы  можем  палить лужайки и  убивать  животных
мучительной смертью. Думаете, мы найдем хороший рынок сбыта для этого?
     -- Разумеется, нет.  Эти  эксперименты были нужны, чтобы понять, что мы
имеем.
     -- Мы знаем, что имеем. Для чего мы будем это использовать?
     Председатель правления докопался-таки до того мал-ленького препятствия.
     -- Мне бы  не хотелось  с этим  торопиться. Я  хотел  бы,  чтобы группа
маркетинга  провела  исследования  и  выбрала лучшее направление, -- ответил
Болт.
     -- Болт,  эти пятьдесят  миллионов  обходятся  нам  в сто тридцать пять
тысяч в неделю одних процентов. Поторопитесь представить нам проект, который
можно продать.
     -- Хорошо, -- сказал Болт и постарался исчезнуть из зала  заседаний как
можно  скорее, пока его  никто не спросил, какие у  него  самого идеи насчет
коммерческого использования.
     Сложность открытия, которое  обошлось вам в пятьдесят миллионов, в том,
что его нельзя применять по пустякам. Нужно что-то большое. Очень большое.
     Это-то и кричал Ример Болт своим сотрудникам на следующее утро.
     -- Крупное производство! Масштабные идеи. Масштабные, понимаете?
     -- А что, если использовать как оружие? Это было бы сверхмощное оружие.
А пятьдесят миллионов долларов -- это гроши за что-то, что  может уничтожить
жизнь на Земле.
     --  Не  так  быстро.  Деньги  в  этом  есть, но правительство  этого не
допустит.  Оружие  --  это  на   крайний  случай.  Нужно  какое-то   крупное
производство. Мы должны совершить промышленную революцию.
     Одному  из  младших  сотрудников  пришла  в  голову  великолепная идея.
Никакой связи с животными. И с лужайками тоже. Но эффект печи использовался.
     Они поздравляли  друг друга, но никто из них  и не  подозревал, что для
любого русского генерала эксперимент,  который они  планировали, послужил бы
сигналом к войне во всей Европе.
     Но, подозревай об этом  Болт, это  бы его  не  остановило. Эта  идея не
только могла вытащить "Химические концепции" из ямы, она могла бы произвести
революцию в одной из отраслей промышленности. И даже  хорошо,  что  до этого
додумался какой-то клерк. Тем легче ему будет пожинать лавры.

     -- Ты уверена, что это те джунгли? -- спросил Римо.
     -- Абсолютно, -- ответила Кэти.
     Она никак не могла оправиться от перемены времени и ужасающей посадки в
аэропорту Читибанго. Посадочная  полоса  была  построена  специально,  чтобы
удобнее было выгружать контрабандный кокаин и принимать туристов, решившихся
побывать  там,  где  не  ступала  нога  других  туристов.  Сан-Гаута  всегда
выглядела   девственно  нетронутой.   Отличные  пейзажи   для   любительских
фотографий.
     На  фотографиях  не видно  было  ни  клопов,  ни ужасного  гостиничного
сервиса.  Во  всей  Гауте было только  четыре человека, умевших  определить,
который час. И все они  были в правительстве. Остальные  считали, что в этом
маленьком  раю важны только время обеда и  сна. Спать  ложились по солнцу, а
обедали -- по велению желудка.
     Время  нужно было только психам-туристам  и Пожизненному  Вождю.  Вождю
время было нужно, чтобы  знать, когда встречать самолеты, начинать парады  и
сообщать, что настала пора.
     В  пятидесятые  генералиссимус  Франциско  Экман-Рамирес  объявил,  что
настала пора бороться с коммунистами-атеистами. В шестидесятые была борьба с
империализмом.  В семидесятые --  по определенным дням недели -- то Куба, то
Америка. Теперь настала пора контроля над рождаемостью.
     Генералиссимус не вполне знал, как  это делается, но предполагал, что в
невероятной  неразборчивости  девушек  Сан-Гауты и  потрясающей похотливости
мужчин следует  обвинить  Запад,  в особенности  Америку. Ужасные санитарные
условия,  болезни  и  голод  помогали все-таки  поддерживать  рождаемость на
уровне простого воспроизведения.
     Но из-за сообщений,  что пора настала, с Запада стали приходить корабли
с продовольствием, западные благотворительные общества стали чистить помойки
и читать  лекции о  том, как  продлить  жизнь.  Они посылали сюда докторов и
медсестер.  Появились  лекарства.  Позорный  показатель  детской  смертности
понизился.  Появилось больше взрослых особей. Они стали рожать больше детей.
И теперь действительно пора генералиссимуса Экман-Рамиреса стала подходить к
концу. При  таком  скоплении людей встала  проблема  загрязнения  окружающей
среды.  Голод  усиливался,  что привело  к  самому  худшему  --  объединению
либеральных протестантов,  евреев-интеллектуалов и  монашек. Они  выработали
подробную социальную программу для борьбы с этими ужасами.
     И  подали все  в  таком  виде,  что  каждый,  кто не  восставал  против
существующей  формы  правления,  был хуже самого  дьявола. Все,  кто  был за
борьбу  с  диктатором,  автоматически  считались   приверженцами   добра.  С
диктатором  мечтали  бороться  бандиты, жившие в  горах, которые  уже  много
поколении, еще до прихода испанцев специализировались на грабежах, насилии и
убийстве невинных -- женщин, детей и безоружных крестьян.
     Но теперь они  прицепили на красный флаг крохотную  звездочку,  назвали
грабежи  и  насилие  "партизанской  войной"  и  объявили,  что   борются  за
освобождение.
     Их   немедленно   вооружили   кубинцы,  что   вынудило  генералиссимуса
обратиться  за оружием  и  помощью  к американцам.  Поэтому, если раньше  от
набегов бандитов страдало раз в год одна-две деревни, то теперь набеги стали
еженедельными.  И  если  раньше национальная  армия пару раз в год палила из
пушек в сторону гор, то теперь пришлось проводить ежедневные рейды.
     Человеческие потери были  огромными, особенно они возросли после  того,
как монашки вернулись в Америку с рассказами о зверствах и начали сбор денег
на  борьбу  с  варварством.  Это  не   было  полной   ложью.  Генералиссимус
действительно был варваром. Но то же можно было сказать ч про представителей
освободительных  сил, коих монашки по  своей наивности обряжали в спасители.
Монашки  не представляли себе всей бесконечности собственной наивности  и не
задумывались  о том,  правильно ли они  понимают, что происходит. Но им  так
нравилось рассказывать о страданиях.
     Казалось, крови,  льющейся на улицах Читибанго,  не будет конца, потому
что было  убито  еще недостаточно  людей,  чтобы скомпенсировать  прогресс в
здравоохранении  и  сельском хозяйстве. Проблема  для центральноамериканской
страны типичная.
     В  Сан-Гауте  принимали журналистов, которые желали знать подробности о
зверствах генералиссимуса. И так Кэти, которая всегда следила за событиями в
мире,  узнала о мяснике Экман-Рамиресе, человеке,  чья резиденция охранялась
артиллерией и беспощадными головорезами.
     Когда  человек  с широкими запястьями вошел в ее  жизнь, Кэти вспомнила
именно об этом. Ей  захотелось увидеть,  как мясника из Читибанго разорвут в
клочья. Она могла выбрать кого-то еще. Ее потрясающий спутник мог уничтожить
кого угодно.  Но  ей  хотелось выбрать кого-то  подальше  от  Бостона  и  от
генератора.  Она   хотела   найти  для  своего  нового  знакомца  достойного
противника. Русские определенно не годились. В одно мгновение она остановила
свой  выбор  на  мяснике  из  Южной  Америки.  Она  подумала  о  том,  какой
замечательный  бой разыграют его знаменитые телохранители.  Если  этот  Римо
проиграет, она найдет, чем откупиться, если выиграет -- она получит истинное
наслаждение, присутствуя при этом.
     Но  самое  главное,  что ей сейчас было все  равно, что произойдет.  Ей
хотелось быть рядом с Римо.
     -- Да, я совершенно уверена. Похоже, это именно те джунгли. У него была
замечательная гасиенда.
     -- У всех здешних диктаторов такие, -- сказал Римо.
     -- У него была островерхая шляпа.
     -- И это здесь не редкость.
     -- А нос у него  не висел  как слива,  -- сказала Кэти.  -- И волосы не
такие, будто сделаны на пластиковой фабрике.
     --  Может,  это  Экман-Рамирес,  --  сказал  Римо.  Он  видел   однажды
фотографию в журнале.
     --  Он  сказал,  что  хорошо заплатит за опыт.  Я и  не  знала, что это
принесет столько страдания. Бедные животные.
     -- Ты сама видела это оружие?
     -- Он сказал, что  оно  у  него  есть.  Он  его спрятал. Я  должна была
догадаться.
     -- Почему? -- спросил Римо.
     Он заметил,  что  ей  трудно  идти по  тропе. Местные посмотрели на его
запястья и сразу стали ему доверять.
     Почему, он не знал. Но он был уверен, что они смотрели на его запястья,
когда говорили не только, где живет генералиссимус, но и где он сейчас.
     --  Все  эти статьи. Я им не  верила. Я думала, там все  вранье,  а  ты
говоришь, что это может принести вред людям.
     -- Ты что, не видела там животных? -- спросил Римо.
     -- Видела. И видела, как они страдают. Да, -- сказала Кэти.
     Она  сделала так,  что  ее  блузка распахнулась,  обнажив  вздымающуюся
грудь, блестевшую  на сангаутском  солнце. Кэти умела так изящно  распахнуть
блузку, что  могла делать  что  угодно  со взглядами  мужчин,  заставляя  их
наклоняться через стол, выворачивать  под немыслимым углом шею и  забывать о
том, о чем они должны были в тот момент думать. Правильно распахнутая блузка
была для нее так же незаменима, как портативный компьютер.
     Но этого  мужчину  ее тело не интересовало.  Казалось, он  осязает  все
вокруг себя и знает, где тропа, чего  он  знать никак не мог.  Ей он сказал,
что он это чувствует.
     --  У тебя блузка расстегнулась,  -- сказал Римо.  Кэти подняла глаза и
кокетливо на него взглянула.
     -- Правда?
     И  она  дала ему возможность  насладиться  тем, что выпирало  у нее  из
бюстгальтера.
     -- Да. Так почему ты решила, что не причинишь зла?
     -- Я слишком доверчива,  --  сказала она. Она вдруг поняла, что джунгли
полны созданиями, которых она  не видит. Какими-то  существами  с волосатыми
лапами и мелкими зубами, которых, возможно показывали по телевизору, как они
откладывают яйца или едят что-то такое же волосатое и зубастое.
     Статьи в журналах не могут передать запах или то, что чувствуешь, когда
проваливаешься в  настил из листьев  у тебя под ногами, туда, где  наверняка
куча этих волосатых страшилищ.
     -- Ты женат? -- спросила она.
     -- Кажется, я уже говорил,  что  нет. Не ступай  так  тяжело, -- сказал
Римо.
     -- У меня прекрасная походка, -- сказала Кэти.
     Ее перестали волновать джунгли. Она вдруг обиделась.
     -- Вовсе нет. Хряп-хряп. Постарайся не давить на землю. Относись к ней,
как к другу. Иди с ней вместе. И  тебе,  и ей  будет  легче, а  мы не  будем
сообщать о своем приближении всем за холмом.
     Кэти ничего не видела за густой листвой. И холма она не видела.
     -- Откуда ты знаешь, что там что-то есть?
     -- Знаю. Идем. Иди вместе с землей.
     Вымотанная Кэти  попробовала пойти вместе с землей, чтобы показать, что
у нее ничего не получается, но поняла, что, следя за Римо и думая о том, что
он сказал, она  не  просто  идет,  а скользит.  Она  закрыла глаза  и тут же
споткнулась. Ей надо было на него смотреть.
     -- Где ты этому научился?
     -- Научился, -- ответил Римо.
     -- Это просто замечательно, -- сказала она.
     -- Обыкновенно. Экман-Рамирес, он какой?
     -- Он социопат. Они самые искусные в мире лгуны.  Ведь сумел же он меня
убедить. Зря я не поверила статьям в журналах. Решила, что это пропаганда.
     --  Нет. Они просто не знают, что  делают.  Никто не знает, что делает.
Никто. Эти типы спалят Землю своей штуковиной.
     --  Некоторые  люди знают, -- сказала Кэти. -- Тот, кто научил тебя так
ходить, знает. Наверняка знает. Или это была она?
     -- Он.
     -- Твой отец?
     -- Т-сс.
     -- Кто?
     -- Некто, и все, -- сказал Римо.
     Он подумал о Чиуне,  отправившемся  на поиски старого дерева и  золота,
собрания  дани за  тысячу  лет. Кое-что  давно  потеряло  свою  цену,  когда
современные  люди  научились  производить то,  что раньше  было редкостью. А
остальное? Чего будет стоить рубин, если на Земле  не останется никого,  кто
сможет его оценить? А Чиун все равно ушел.
     -- Знаешь, я без него не скучаю, -- сказал Римо.
     -- Без того, кто тебя учил?
     -- Псих, вот и все. Всегда сам себе голова. Спорить с ним бесполезно.
     -- Тот, кто тебя учил?
     -- Никогда не мог. И не буду. Понять не могу, почему я этого  из головы
не выкину.
     -- Это ты про того, кто тебя учил? -- снова переспросила Кэти.
     -- Смотри, как идешь, -- сказал Римо.
     -- Я впервые вижу, как ты  сердишься. Мне казалось,  с тобой  такого не
бывает.
     -- Постарайся идти, как я сказал.
     Это было уже второй раз.  Ясно, что есть кто-то, кого он любит.  Но что
это  за отношения? Не поэтому ли она его не  интересует? Может,  его  вообще
женщины не интересуют?
     -- Смотри, как идешь, -- сказал он.
     Оказалось, что он совершенно прав. Впереди показалась гора. А  на самой
ее  вершине,  словно  белый  драгоценный  камень,  под красной  крышей  была
классическая  гасиенда,  окруженная  отнюдь   не  классическими  пулеметными
гнездами. У ворот была свирепая  стража,  а на крыше было понатыкано столько
антенн, что их хватило бы, чтобы направить атаку с  воздуха на всю остальную
часть Южной  Америки. Земля  вокруг гасиенды была ровная, укрыться там  было
невозможно.
     -- Ой-ой-ой, -- сказала Кэти. -- Мы туда никогда не попадем.
     -- Это защита только от бандитов. Куда он спрятал эту штуку?
     -- У него спроси, -- сказала Кэти.
     -- Если ты боишься, можешь подождать здесь, я потом за тобой приду.
     -- Нет. Со мной все в порядке.  Я в  долгу перед человечеством и должна
расплачиваться за принесенное мной зло, -- сказала она.
     Она вовсе не  желала ограничиться этой мерзкой прогулкой по джунглям  и
пропустить  сворачивание   шей  и  крушение  костей.  Если   бы  она  искала
безопасности,  то осталась бы в Лондоне, а этого послала бы  в Тибет или еще
куда.
     -- Держись рядом.
     -- Ни на шаг не отойду.
     В Римо было нечто, что она заметила почти сразу -- он действовал, следя
за реакцией людей. Так, легко и просто, он прошел мимо пулеметных  гнезд. Он
помахал  рукой.  Ему  помахали  в  ответ.  Она  поняла,  что   больше  всего
успокаивало то, что он  невооружен. Он не представлял никакой угрозы. Угроза
была  спрятана  глубоко-глубоко.  Кэти  чувствовала,  как  тело  ее  звенит,
наслаждаясь опасностью. Ей стало интересно, убьет ли он ради нее охранника.
     --  Эй, --  сказал  Римо.  --  Я ищу генералиссимуса. У  меня для  него
хорошие новости.
     Охранник по-английски не говорил. Римо заговорил на своем испанском, но
такого странного  испанского Кэти  раньше никогда  не  слышала --  он больше
походил на  латинский  и был  слишком напевен,  как будто его  учителем  был
какой-то восточный человек.
     --  Генералиссимус  не  встречается  с  первым   встречным,  --  сказал
охранник, обратив внимание на запястья Римо.
     Часов у него  не  было, значит это  был  не гринго,  а  гражданин  этой
страны. Охранник спросил Римо, почему тот не работает в поле, или не в горах
с  бандитами, или не в армии генералиссимуса. И что он здесь делает вместе с
красоткой-гринго? Он что, хочет ее продать?
     Римо  сказал,  что  продавать  он  ее  не  хочет.  Но он пришел,  чтобы
предложить  генералиссимусу наивыгоднейшую сделку. Он  может позволить Вождю
увидеть рассвет. Охранник расхохотался.
     Тогда  Римо сделал одно движение.  Его рука,  казалось,  скользнула  по
наглому лицу охранника. Движение  было не быстрым, но  Кэти успела заметить,
как  рука уже уходила  от лица. Смеяться охранник перестал.  Без губ и зубов
смеяться  невозможно.  Охранник  даже руками  ничего делать  не  мог, только
пытался  остановить хлеставшую кровь. Он лишь быстро махнул рукой, указывая,
что генералиссимус  наверху.  Неподалеку был еще  один  охранник. Он спустил
курок пистолета. Но пистолет не выстрелил.  Он опять согнул палец.  Пистолет
ничего не сделал, но показалось что-то красное. Причем из руки. Даже валяясь
на земле, палец продолжал дергаться. Римо вместе с Кэти шел вперед. Охрана у
пулеметов ничего не заметила. Она  знала это, потому что они смотрели на нее
и посылали ей воздушные поцелуи.
     Охранники у ворот пытались кое-как  себя спасти. Кэти потянула  Римо за
рукав.
     -- Ты их прикончишь?
     -- Нет. Было бы у меня рекомендательное письмо, я бы их даже не тронул.
     --  Но ты  же  начал  с ними разбираться. Не понимаю, как ты можешь  не
доводить дело до конца. Ну, сам знаешь, шею сломать или еще что.
     -- Не люблю убивать без необходимости.
     -- Какого черта ты всех завел, а теперь вот так уходишь?
     -- Хотите их добить, леди, добивайте.
     --  Я не умею убивать, -- сказала  она. --  Терпеть этого  не  могу.  В
мужчинах -- особенно.
     -- Тсс-с, -- сказал Римо.
     -- Что?
     -- Я думаю.
     -- Можешь не напрягаться.
     -- Где он тебя встречал, когда ты здесь была?
     -- Римо, все было так странно. От этого... несло  странностью, я ничего
не могла понять. Может, они специально так делали, не знаю.
     -- Иногда они так  делают. Я спрашиваю,  потому  что, если у людей есть
что-то, чем они действительно дорожат, они далеко от этого не уходят. А если
уходят, то недалеко.
     -- На опыте узнал?
     -- Нет, меня научили.
     -- Тот человек научил?
     --  Не  могла  бы  ты  оставить  эту тему? -- отрезал  Римо.  -- Просто
оставить. Наверняка есть что-то, о чем ты не хочешь говорить..
     Он  осмотрел огромные холлы с мраморными полами и  витражными окнами  в
два этажа.  Дорогое  дерево, отполированное до  глубокого  блеска.  Стулья с
высокими спинками. Позолоченные подсвечники.
     На втором этаже он услышал смех и направился туда.
     -- Ты по смеху определяешь, где хозяин дома?
     --  Не знаю.  Может быть. Терпеть  не  могу таких мест. Знаешь,  такие,
немного испанские, немного арабские,  потому что это они  создали  испанский
стиль. Что-то  от  майя.  Что-то  от ацтеков. И  немного  Калифорнии.  Такая
путаница.  Не можешь понять, где же хозяин. Терпеть не могу когда  смешивают
стили.
     Он пошел по лестнице,  Кэти бежала,  чтобы не  отстать. Снаружи  шумели
охранники. Звенел сигнал тревоги. Римо не  обращал на это никакого внимания.
Потом он  увидел,  как  в какую-то  комнату вбежал офицер  и запер  за собой
дверь.  Римо  метнулся  следом,  выбив  замок  как  камень  из пращи.  Кэти,
задыхаясь, догнала его. Рядом с ним было безопасно. Если,  конечно, он знал,
что это ты.
     -- Это я, -- сказала она.
     -- Я знаю, -- ответил Римо.
     -- Откуда?
     -- Я знаю. Пошли. Я работаю.
     Работой было разоружение  двух офицеров при медалях, которые целились в
него  из пистолетов. Разоружал  их  Римо,  взяв за плечи. И  опять  он их не
прикончил.  А двух негодяев, которые бросили  пистолеты,  увидев, как  у  их
товарищей оторвали  руки, он  даже не  тронул. Он  был  почти  мил,  входя в
следующую   комнату,   где   еще   один   офицер   сообщал   генералиссимусу
Экман-Рамиресу  об  опасности,  исходящей  от  какого-то  человека,  который
появился здесь, чтобы угрожать Его Высокопревосходительству.
     Кэти поняла,  что  Римо умеет  дразнить.  И  еще  она  поняла,  что  ей
необходимо, чтобы он прикончил  одного из этих людей,