и двое мужчин, в упор смотревших на Форбиера из дальнего
угла ресторана. Один из них был исполинского роста и все время похохатывал.
     Василивич посоветовал не обращать внимания на его смех.
     -  Это тупой зверь.  Садист. Самое  неприятное в долгосрочных операциях
заключается в том, что ты должен  уживаться с  членами  группы как с членами
семьи.  Этот хохотун - Михайлов. Если  бы не "Треска", его давно бы упекли в
психушку строгого режима. Как вашего Кэссиди.
     Форбиер  решил заказать другое блюдо. Ему захотелось филе. Когда подали
филе,  он  пожаловался официанту,  что  нож тупой. Официант в  развевающемся
переднике исчез в кухне.
     - Я последний из "Подсолнуха"?
     - В Центральной Европе? Похоже на то.
     - Полагаю, вы не можете нарадоваться своим успехам, - сказал Форбиер.
     - Каким еще успехам? - спросил Василивич, макая кусок телятины в винный
соус и осторожно поднося его ко рту, стараясь не накапать на рубашку.
     - Вам  удалось  уничтожить  "Подсолнух".  -  Теперь  Форбиер  знал, что
делать.  Пять  лет  его обучали чему-то,  и  если уж  он  был  последним  из
обезоруженного "Подсолнуха", группа по крайней мере потерпит  поражение не с
сухим  счетом.  Он  заставил  себя  отвести взгляд  от  горла  Василивича  и
воззрился на дверь кухни в дальнем левом углу ресторана "Ле Ватабон", откуда
должен был появиться  официант с острым ножом.  Он  откусил хлеб.  Василивич
оказался прав: корка была как картон.
     -  Когда "Подсолнух"  будет уничтожен, мы  утвердимся во всей  Западной
Европе  и  в Англии,  а потом, если нас не остановят, проникнем в Америку. А
потом, если нас  не остановят, мы  все  в  конце концов окажемся участниками
маленькой ядерной войны. Так что  же  мы выиграем, уничтожив вас? Сражение в
Европе? Сражение в Америке? У нас здесь возник замечательный баланс  страха,
а  ваши  идиоты-конгрессмены решили жить по  детсадовским законам, о которых
уже все в мире давно забыли. Ваша страна сошла с ума.
     - Вас же никто не заставляет проникать в Западную Европу.
     - Сынок, ты не знаешь свойств вакуума. Тебя туда засасывает. Уже  у нас
нашлись  люди, которые выдумывают  для нас  замечательные ходы. И все  будет
выглядеть очень  хорошо. Пока мы не убьем сами себя. Если бы  вы остались  в
живых, вы  бы  сами увидели. Точно так же, как мы должны воспользоваться тем
преимуществом, что вас  обезоружили, мы  воспользуемся тем, что вся Западная
Европа, так сказать, окажется без оружия.
     - Вы отлично говорите по-английски, - заметил Форбиер.
     - Не надо было вам есть этот хлеб, - заметил Василивич.
     Принесли острый нож, но не официант, а гигант хохотун, который, все так
же хохоча, разрезал филе для Форбиера. Форбиер отказался от десерта.
     А  потом  в  тихом переулке  рядом  с бульваром  Сен-Жермен, за обувным
магазином, в витрине которого были выставлены  блестящие сапоги на каблуках,
хохотун с тремя подручными вбил ребра в сердце Уолтера Форбиера.
     Василивич мрачно наблюдал за экзекуцией.
     -  Ну вот, начинается,  - произнес  он на русском. Лицо его помрачнело,
точно предвещало зимнюю непогоду. - Ну вот, начинается.
     - Победа! - сказал гигант хохотун, отирая ладони. - Великая победа.
     - Мы ничего не выиграли, - сказал Василивич.
     Вдруг  на город  обрушился  весенний ливень,  напоив корни  деревьев  и
распустившиеся почки и смыв кровь с молодого лица Уолтера Форбиера.
     А  в  Вашингтон  из Лэнгли,  штат  Вирджиния,  прибыл  курьер  с новыми
инструкциями  и  прервал  заседание  Совета  национальной  безопасности,  на
котором председательствовал президент.
     Курьер получил подпись государственного секретаря, которому  он  должен
был  передать  запечатанный  пакет.  Под  оберткой  оказался белый  конверт,
обработанный  специальным  химическим составом,  так  что,  если  бы  кто-то
посторонний  до него дотронулся, на конверте тотчас  проступили  бы  жировые
пятна  от пальцев. Государственный секретарь,  отдуваясь под тяжестью своего
тучного тела,  оставил  черные  отметины  на конверте, вскрытом  его пухлыми
пальцами. Президент взглянул в его сторону, посасывая  ноющий кончик правого
указательного пальца.  Полчаса назад кто-то передал ему документ с грифом "В
одном экземпляре". Папка попала на большой полированный стол черного  дуба в
секретной  комнатке  позади  Овального   кабинета.  Бумаги   были  соединены
металлической скрепкой.  Папка проделала  путь  от госсекретаря к  директору
ЦРУ, затем к министрам сухопутных  войск, военно-воздушных  и военно-морских
сил, к министру обороны и директору Агентства по национальной  безопасности.
Когда документ дошел  до президента,  он  поспешно  схватил бумаги,  так что
острый конец скрепки впился ему в палец - и выступила кровь.
     - Слава  Богу,  что здесь нет сотрудников  Секретной службы,  - сказал,
смеясь, президент, - а то бы они надели на эту скрепку наручники.
     Присутствующие  вежливо  посмеялись.  Три  графина с  водой  совсем  не
случайно  были всегда сдвинуты на дальний  край  длинного  стола. Кто бы  ни
сидел рядом с  президентом, всегда сталкивал локтем один из графинов на пол.
Члены  Совета   безопасности  совершенно  случайно   узнали,  что  некоторые
секретные  документы  оказывались  неводостойкими всякий  раз, когда  графин
вдруг оказывался у президентского локтя.
     Государственный  секретарь  прочитал  врученный ему документ  и  сказал
торжественным   голосом,   в   котором   проскальзывали   гортанные   звуки,
напоминающие о том, что его юность прошла в Германии.
     - Этого следовало ожидать. Мы могли это предвидеть.
     Он   снял  скрепку  и  передал  три   листка  серой  бумаги  президенту
Соединенных Штатов, который тут же порезал большой палец о край документа.
     Все  сидящие  за  столом  сошлись во  мнении, что  края  плотной бумаги
слишком  острые.  Президент  попросил  принести  воды, чтобы промыть  порез.
Государственный  секретарь   наполнил  стакан  до  половины  и  передал  его
президенту.
     - Спасибо, - сказал президент и смахнул  стакан на колени директору ЦРУ
- тому  сегодня выпала  очередь сидеть  рядом  с  президентом,  но он всегда
жаловался, что министр сухопутных войск вечно пропускает свою очередь.
     Министр  обороны  наполнил другой  стакан и  собственноручно принес его
главе государства, и президент сунул кровоточащий палец в воду.
     - Осторожнее, сэр, - предупредил  госсекретарь. -  Этот документ  также
неводостойкий.
     - Да? - спросил президент и, вытащив палец  из воды, взял бумагу обеими
руками. Большой палец его правой  руки  прошел сквозь лист, как ложка сквозь
овсянку. - Ах ты! - воскликнул президент Соединенных Штатов.
     - Ничего страшного, - сказал госсекретарь. - Я помню, что там написано.
Дословно.
     Группа "Подсолнух"  уничтожена.  Она была сдерживающим фактором русской
"Трески",  успешно действовавшей в Восточной Европе. "Подсолнух"  уничтожили
сразу же после его разоружения. Оружие было изъято у членов группы из боязни
очередного  международного   скандала.   Сейчас   "Треска"  получила  полный
карт-бланш,  ощутила  вкус  крови,  и  теперь   ее,  по-видимому,  ничто  не
остановит.
     -  Может  быть,  послать  жесткую  ноту  в Кремль? -  предложил министр
обороны.
     Государственный секретарь покачал головой.
     - У них свои  проблемы.  Они не могут  остановить "Треску". Мы  создали
вакуум,  который их втягивает.  Они в  данной  ситуации  бессильны  что-либо
изменить. У них  ведь тоже есть ястребы.  После  почти тридцатилетней игры в
кошки-мышки, мышка внезапно попала к ним в пасть, и они ее  заглотнули.  Чем
мы можем им угрожать в этой ноте? "Будьте осторожны, а не то в следующий раз
вас ждет еще больший успех"?
     Директор ЦРУ стал объяснять, как действует "Подсолнух" и что человеку -
исключительно  способному человеку  -  требуется по  крайней  мере пять  лет
усиленных   тренировок,   чтобы  достичь  того  уровня  подготовки,  который
необходим  для  осуществления  тайных  убийств.  Теперь  для  противостояния
"Треске"   нужно  было  создать  аналогичное   по   боеспособности   большое
подразделение. Или развязать ядерную войну.
     - Или выжидать, - сказал госсекретарь. - Они будут убивать и убивать до
тех пор, пока наконец не проснется американская общественность.
     - И что тогда? - спросил президент.
     - И  тогда мы будем  молиться, чтобы у нас  осталось хоть  какое-нибудь
оружие,  с  помощью  которого  мы  сумеем   сражаться   с  ними,  -  ответил
госсекретарь.
     - Америка  еще не  умерла,  -  сказал президент, и голос  его прозвучал
умиротворенно,  а  глаза просветлели после  этих слов. Таким образом решение
было молчаливо принято, и он обратился к следующему вопросу повестки дня.
     Президент отменил  встречу с делегацией  Конгресса,  назначенную  после
обеда, и отправился к себе в  спальню - удивительный  шаг для пребывающего в
отличной форме президента. Он плотно затворил за собой тяжелую дверь и лично
задернул шторы. В  ящике письменного стола у  него стоял красный телефон. Он
дождался, когда часы покажут ровно 16:15, и снял трубку.
     - Мне надо с вами поговорить.
     - Я ждал вашего звонка, - раздался в трубке лимонно-кислый голос.
     - Когда вы можете прибыть в Белый дом?
     - Через три часа.
     - Значит, вы не в Вашингтоне?
     - Нет.
     - А где?
     - Вам необязательно это знать.
     -  Но  вы  же  существуете,  не  так  ли?  Ваши  люди  могут  совершать
поразительные вещи, не так ли?
     - Да.
     -  Никогда не  думал, что мне придется обратиться к  вам за  помощью. Я
надеялся, что не придется.
     - Мы тоже.
     Президент  поставил красный телефон обратно в ящик.  Его предшественник
рассказал ему о  существовании  этого телефона  за неделю до  своего ухода в
отставку. Разговор состоялся в  этой  комнате. Бывший  президент  в тот день
много пил  и плакал. Он  положил левую ногу на  пуфик, чтобы унять  боль. Он
восседал на белой пуховой подушке.
     - Они убьют меня, - говорил  бывший  президент. -  Меня убьют - и  всем
будет наплевать. Они отпразднуют на улицах мою смерть. Вы это понимаете? Эти
люди убьют меня, и вся страна устроит по этому поводу праздник.
     - Это не так, сэр. Многие вас все еще любят, - возразил  ему  тогдашний
вице-президент.
     -  Вы  еще  скажите:  пятьдесят  один процент  избирателей!  -  ответил
президент и шумно высморкался в платок.
     - Вы крупный политик, сэр.
     -  И  что из этого? Если бы Джон Кеннеди сделал то же,  что и я, все бы
сказали: детская шалость! Шутка! Если бы это сделал Линдон Джонсон, никто бы
ничего не узнал. Если бы Эйзенхауэр.
     - Айк бы такого не сделал, - прервал его вице-президент.
     - Но если бы!
     - Не сделал бы!
     - У него бы мозгов для этого не хватило! Этому болвану все приносили на
блюдечке.  Победа во второй мировой  войне - все! Мне  пришлось сражаться за
все, что я получил. Никто никогда не любил меня просто за то, что я - это я.
Даже жена. Не совсем...
     - Сэр, вы меня вызвали по какому-то делу?
     - Да. В этом письменном столе, в ящике  стоит красный телефон. Он будет
принадлежать вам, когда я уйду с поста президента. - Эта мысль поразила его,
и он зарыдал.
     - Сэр...
     - Подождите минуту, - всхлипнул президент, беря себя в руки. - Да,  так
вот. Когда этот день настанет, телефон будет ваш. Не пользуйтесь им. Все они
подонки и предатели и думают только о себе.
     - Кто, сэр?
     -  Эти убийцы. Они совершают убийства  и скрываются. Они разъезжают  по
всей   стране,   убивают   наших   граждан.   Вам  придется  нести  за   них
ответственность,  когда  станете   президентом.  Как  вам  это  нравится?  -
Президент криво усмехнулся сквозь потоки слез.
     - Да кто же они?
     Как объяснил ему бывший президент, Джон Кеннеди - которого никогда ни в
чем не обвиняли - все и начал. Кодовое название: КЮРЕ.
     -  По сути,  это была шайка отвратительных убийц, которым  нельзя  было
доверять  ни на йоту.  Когда все шло хорошо, они были тише воды, ниже травы.
Но когда начинало пахнуть жареным, они распоясывались и распускали руки.
     - И все же мне не вполне ясно, сэр. Вы можете объяснить поподробнее?
     И  президент  объяснил.  Правительство создало КЮРЕ  из  опасения,  что
конструкция не уцелеет  под  натиском  разгула  преступности.  Правительству
потребовались дополнительные гарантии в этой области. Но дополнительные меры
сами по себе были нарушением конституции. И вот, не будучи пойманным за руку
и обвиненным  и противозаконных действиях ни  репортерами,  ни кем  бы то ни
было еще, - этот добренький либерал Джон Кеннеди снял некоего сотрудника ЦРУ
с  должности  и  обеспечил  его  тайным  финансированием.  Это  была  строго
секретная  статья  бюджета.  Создалась  сеть  по  всей стране,  и никто,  за
исключением главы этой организации (а им был уроженец Новой Англии,  который
взирал  на  всех  калифорнийцев  свысока,  потому  что  они  все   рождались
голодранцами), не знал  о  ее  существовании.  В  этой  организации  были  и
исполнители - маньяк-убийца и его учитель, иностранец, да к тому же небелый.
     -  Сэр,  я  что-то не  понимаю,  каким  образом  до  сих  пор  об  этой
организации никто не узнал, - с сомнением сказал тогда вице-президент.
     -  Если  о  чем-то знают  трое  и  только  двое  из  них  понимают суть
происходящего  и если вы можете  убить всякого,  кто  о чем-то догадывается,
причем совершенно свободно и безнаказанно,  то можно скрыть все, что угодно.
Но если вы президент  Соединенных Штатов Америки и республиканец, и родом из
Калифорнии,  тогда вам не удастся даже попытка спасти институт президентства
и эту страну.
     - Сэр, после того как  я вступлю в должность  президента, я не потерплю
такой организации...
     - Тогда снимите трубку и  скажите им, что они  расформированы. Валяйте!
Скажите им! Джонсон рассказал мне о них и предупредил, что, если я захочу от
них избавиться, мне надо только сообщить им, что они расформированы.
     - И вы им сообщили?
     - Вчера.
     - И каков результат?
     -  Они сказали, что решать вам, потому  что я ухожу в отставку на  этой
неделе.
     - А что вы им сказали?
     - Я сказал, что не ухожу. Я сказал, что буду сражаться. Я сказал,  что,
если эти слабаки не станут поддерживать своего президента в час опасности, я
их возьму за яйца. Я объявлю, чем они занимались. Я их разоблачу. Я отправлю
их на скамью подсудимых, и их будут судить  за убийства. Я устрою этому КЮРЕ
праздничную литургию. Вот что я им сказал.
     - И что было дальше?
     - То же, что бывает со всяким великим государственным деятелем, который
не  намерен   лизать   задницы  либеральным  политикам,  который  отстаивает
американские ценности,  на которого  можно  положиться в критический  момент
истории.
     - Я спрашиваю, сэр, что произошло с вами?
     - Я отправился спать, как обычно распрощавшись со своей, как считалось,
преданной и компетентной охраной. Ночью до моего слуха донесся тихий стук. Я
попытался открыть глаза, но не смог - и тут меня сморил  глубокий сон. Когда
же я  проснулся,  весь мир был распростерт  у  моих ног. Весь мир - внизу! Я
оказался на верхушке памятника Вашингтону, и  кругом не было ни огонька. А я
сидел  на  самом кончике  этой бетонной иглы  и  смотрел вниз.  Правая  нога
свешивалась  с одной  стороны,  левая с другой,  и  какой-то человек -  могу
только  сказать,  что  у него  были толстые  запястья, - держал меня с одной
стороны, и какой-то азиат с длинными ногтями - с другой. Так я и сидел там в
халате, и острие  бетонной иглы впивалось  между  половинками моей  ... сами
понимаете чего. И  человек с толстыми запястьями объявил мне,  что болтуны -
несносны и что я должен уйти в отставку не позже чем через неделю.
     - А вы что сказали?
     - Я сказал: даже если это и сон, я - ваш президент!
     - А он что?
     -  А  он сказал, что они меня там и оставят,  а я взмолился, чтобы  они
этого не делали, а он сказал, что либо я остаюсь там,  либо они сбросят меня
вниз. И игла пройдет сквозь меня. И  во сне я пообещал им уйти в отставку. -
Он яростно высморкался в салфетку.
     - То есть у вас был ночной кошмар.
     И вот  тогдашний, очень скоро должный стать  бывшим  президент  вытащил
из-под себя пуховую подушку.
     -  Сегодня  утром  главный врач  страны удалил из ректального отверстия
вашего президента кусочки цемента. Я ухожу в отставку завтра.
     И вот так случилось, что  в  суматохе вступления в должность президента
страны, раздираемой противоречиями, бывший вице-президент, а ныне  президент
не   дотрагивался  до   красного   телефона.  Даже   теперь,   поговорив   с
лимонноголосым мужчиной,  он и сам не отдавал себе отчета в том, какие  силы
выпускает на волю. Но риск себя оправдывал. В мире создалась такая ситуация,
которая могла бы привести к мировой войне, если не  предотвратить события. А
третья мировая  война, со всеми  сопровождающими ее  ядерными ужасами, будет
последней.
     Стараясь не шуметь, он задвинул ящик и,  чертыхнувшись, быстро выдвинул
его снова. Вечно он такими ящиками прищемлял себе мизинец.

ГЛАВА ВТОРАЯ

     Звали  его  Римо,  и  он  плыл  в  голубых  водах  океана неподалеку от
западного  побережья  Флориды.  Он  делал  редкие  мощные  гребки,  рассекая
глубокую воду мускулистым телом,  точно плавником, минуя зеленые водоросли и
рифы,  где ловцы крабов снимали для других урожай.  В  то утро на берегу  по
радио предупредили о появлении акулы, и большинство пловцов-любителей решили
провести весь день на берегу  с джином и лаймовым соком, рассказывая истории
о своих  невероятных  подвигах, и  их героизм возрастал  по мере восхождения
солнца к  зениту и убывания джина  в бутылках,  пока рассказчики и слушатели
поглощали куски  свежего крабьего  мяса и печеной кефали, макая их в сладкий
соус.
     Римо отправился вслед за четырьмя ныряльщиками с подводными ружьями, но
плыл чуть  поодаль,  то опережая их, то  оставаясь далеко  позади,  пока все
четверо,  заметив  его, не  решили  остановиться  и всплыть  на поверхность.
Водная  поверхность  из глубины  всегда кажется  блестящей. Он быстро поплыл
навстречу  сияющей глади и, точно дельфин,  выпрыгнул в воздух, так что вода
только всплеснулась у него около пяток, и в последний миг его мощного взлета
со  стороны могло показаться, что он  стоит  по щиколотку в  воде. Он рухнул
обратно в  воду,  широко  расставив руки  и шумно взметнув  веер брызг,  чем
предотвратил новое погружение с головой.
     Тут и ныряльщики прорвали водную поверхность рядом с ним.
     Отфыркиваясь и отплевываясь, они  сняли маски и  вынули изо рта трубки,
подсоединенные к кислородным баллонам.
     -  Ладно,  мы  сдаемся,  - сказал  один  из  них.  -  Где же  ваш запас
кислорода?
     - Что? - спросил Римо.
     - Запас кислорода.
     - Там же, где у вас. В легких.
     - Но вы же провели вместе с нами под водой двадцать минут.
     - Неужели?
     - Так как же вы дышали?
     - Никак. Не под водой же, - ответил Римо и нырнул, косо погрузив тело в
зелено-голубую прохладу.  Он наблюдал, как ныряльщики погружались,  взбурлив
вокруг себя воду,  делая порывистые  движения телом и  загребая руками;  при
этом  они тратили  массу  энергии  понапрасну, заставляя  мышцы  работать  с
излишней затратой сил, делая глубокие вдохи от неумения правильно дышать: их
мозг  был заперт и, как им казалось, пределах человеческих возможностей, так
что  даже и тысяча  лет  тренировок не научили  бы их использовать  хотя  бы
десятую часть таящейся в их организме силы.
     Все дело  было в ритме и  в дыхании. Количество грубой физической  силы
человека  в  пересчете  на  унцию  веса  куда меньше,  чем у любого  другого
животного на  земле. Но возможности мозга безграничны в сравнении  с прочими
живыми существами, а поскольку мозг находится в ярме, то и все тело тоже. Из
века в  век лю