тебя серебристая полоска на лбу. Похоже, ты был в Патне, но сохранил
способность мыслить здраво.
  Кришна допил виски и снова наполнил стакан.
  -- Знаешь, говорят, зараза к заразе не пристает.  Бизнес  Дора  стар,  как
мир.  Немного  наркотиков,  много  секса, а еще больше светлого будущего для
всего человечества. Хочешь трахнуть  родную  мамочку?  Валяй.  Это  средство
достижения  блаженства.  Хочешь  ограбить  своего  работодателя  или  надуть
акционеров? Ты просто обязан это сделать, если хочешь достичь блаженства.
  -- А ты сам?
  -- Когда я поехал в Патну, я прекрасно представлял себе, что меня ждет.  И
его  штучки  не  сработали.  Я  уже  сидел  на  игле, и секса я перепробовал
предостаточно, так что этим меня не проймешь. А счастье всего  человечества?
Тьфу,  я  и  так  всегда счастлив. Но как бы то ни было, я притворился и вел
себя, как все остальные, и вот я тут, и не просто я --  а  главный  гуру.  И
сдается  мне,  они  хотят  надуть  меня  и  отобрать  мои  кровные  двадцать
процентов. Пусть лучше поостерегутся. А если они это сделают  --  я  уйду  в
трансцендентальную медитацию.
  --  Во  всяком  случае, -- произнес Римо, вставая, -- я сообщу, куда надо,
что система безопасности у тебя безупречна. И вообще все отделение, помоему,
работает неплохо.
  -- Спасибо. У вас есть где остановиться?
  Римо помотал головой.
  -- Ладно, оставайтесь здесь. У нас наверху полно свободных комнат.  Раньше
тут был бордель.
  -- Думаю, так мы и поступим, -- согласился Римо.
  --  Здесь  мы будем поближе ко всему происходящему Особенно если Всеблагой
соизволит явиться. Скажи мне еще вот что: как ты добился такого цвета кожи?
  -- Лосьон для загара, -- усмехнулся Кришна. Он отставил  стакан  и  теперь
пытался  запихнуть  свои  рыжие космы под розовый тюрбан. -- Ну, знаешь, эта
химическая дрянь. Мажься погуще  и  почаще  --  и  станешь  коричневым,  как
индиец.  Одно неудобство -- когда я езжу в Малибу на уикенд, то выгляжу так,
будто у меня желтуха.
  Зазвонил  телефон.  Кришна  откашлялся  и,  подражая  индийскому  акценту,
сказал:
  -- Миссия Небесного Блаженства. Может ли Кришна вас осчастливить?
  Он выслушал, что ему сказали, и присвистнул'
  -- Ни фига себе. Спасибо, что позвонили.
  Он повесил трубку и улыбнулся Римо:
  -- Черт побери, я рад, что вы тут.
  -- А что такое? -- удивился Римо.
  --  На  прошлой  неделе  прошел слушок, что в отделении Миссии в Сан-Диего
произошла какая-то заварушка. Но толком никто ничего не знал или  не  хотели
говорить.  А  сейчас  мне  рассказали. Старший гуру, Фредди, откинул копыта.
Кто-то сломал ему шею.
  -- Кто же? -- невозмутимо спросил Римо.
  -- Они пока не знают. Все там разбежались, чтобы не иметь дела с полицией.
  -- Ты думаешь, они подбираются к Шриле?
  -- Черт его знает, -- пожал плечами Кришна. -- Одно тебе скажу: я рад, что
ты здесь. Мне вовсе не хотелось  бы  чтобы  тут  болтались  всякие  психи  и
убивали моих людей
  -- Не волнуйся, -- заверил его Римо. -- Мы тебя защитим.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

  -- Кто же он, Элтон?
  -- Индеец.
  -- Да брось ты, Элтон, во всей стране не осталось ни одного индейца.
  -- Да не тот индеец. Он из тех индейцев, что в Индии живут. -- Элтон Сноуи
перегнулся  через  стойку,  всю  испещренную  следами окурков, и прошептал в
багровое ухо бармена: -- Вроде как ниггер, ясно?
  -- Еооо... С твоей  Джоулин?  --  На  толстом  лице  цвета  вареного  рака
отразилось недоверие.
  Сноуи мрачно кивнул.
  --  Наркотики.  Он ее накачивает. Ну, я пошел к пастору-ниггеру и отправил
его туда, но он так и не вернулся. Наверное, и его накачали.
  -- Слушай, Элтон, по-моему, все пошло наперекосяк  с  тех  пор,  как  этот
раздолбай заказал чашку кофе.
  Сноуи задумчиво кивнул и глянул на стакан кактусовой водки в руке.
  --  Надо было его тогда пристрелить, -- продолжал бармен. -- Да, -- сказал
он, как бы соглашаясь с собой. -- Надо было его пристрелить.
  Сноуи, который вымотался, весь день собирая  отряд  добровольцев,  готовых
помочь ему в деле спасения дочери, устало ответил:
  -- Но как бы это помешало этому кобелю из Индии?
  --  Это  был  бы  для  него урок. Вся беда в том, что мы слишком позволяем
высовываться всяким ублюдкам. Сначала ниггеры,  потом  пуэрториканцы,  потом
настоящие  индейцы, а теперь еще эти странные индейцы, которые на самом деле
ниггеры. И все они нами утираются. Не успеешь оглянуться, как еще и католики
начнут выступать.
  -- Будем молиться, чтоб до этого не дошло, -- сказал Сноуи.
  --Да уж. А то после них непременно жди жидов.
  Мысли о таких ужасных последствиях усилили жажду Сноуи, он  залпом  осушил
стакан и со стуком поставил его на стойку
  -- Еще, Элтон?
  -- Нет, хватит. Ну, и как?
  -- Только мигни. Я с тобой.
  -- Хорошо, -- произнес Сноуи. -- Собери вещи. Мы едем сегодня.
  -- Мы?
  -- Ты, я, Фестер и Пьюлинг.
  -- Хей-хо! -- воскликнул бармен. -- Все мы едем в Сан-Франциско?
  --Угу.
  --  Черт побери, вот это я понимаю -- гулять так гулять! И без жен!! Хей--
хо!! -- Он так громко закричал, что посетители бара  уставились  на  него  с
недоумением  Он  наклонился к Сноуи и сказал уже тише: -- Я просто сгораю от
нетерпения.
  -- Сегодня вечером у меня. В шесть.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

  Он ехал из Фриско на  запад,  в  сторону  Японии,  которая  называет  себя
Страной  восходящего  солнца,  но  с  точки  зрения Америки является Страной
заходящего солнца, что Америка и продемонстрировала в конце  Второй  мировой
войны,  и  далее -- через мост Золотые Ворота, застенчиво краснеющий в лучах
полуденного солнца. Зной прогнал покров тумана, вездесущие рабочие  наносили
на мост очередную дозу омерзительной красной краски, а его путь лежал дальше
--  с  моста  на  шоссе,  потом  в  тоннель,  разинутая  пасть которого была
размалевана всеми цветами радуги, и, наконец, снова из тоннеля на шоссе.
  Он  вел  машину  без  напряжения,  очень  четко.  Его  внимание  не   было
сконцентрировано  ни  на  машине,  ни  на  дороге, его тело и инстинкты были
просто настроены на одну волну с ними и автоматически реагировали на  каждый
поворот   дороги,  точно  рассчитывая  массу  ма  шины,  скорость,  величину
центробежной силы с поправкой на коэффициент трения колес -- и  все  это  не
сознанием, а кончиками пальцев, ладонями и спинным мозгом.
  Фердинанд  Де Шеф Хант никогда раньше не бывал в этой части Сан-Франциско.
Несколько лет назад он приезжал сюда по делам,  но  у  него  тогда  не  было
никакого желания осматривать окрестности
  Хант  рано  узнал  о  своей  способности  подчинять себе разные предметы и
местности тоже он рассматривал как  своего  рода  предметы,  только  большие
Потому места которые он не видел, его не интересовали.
  Впереди  еще  один  тоннель. Склон горы над ним был вымазан белой краской,
словно какой-то исполинский Том Сойер пытался выкрасить  не  забор,  а  весь
мир.   Острый   взгляд   Ханта  различил  под  краской  рисунок.  Он  слегка
притормозил. Да, там была когда-то изображена  женщина,  обнаженная  женщина
высотой  в  сорок  футов.  Белая  краска  уже  начала  стираться,  и под ней
проступали пышные формы женщины. И выглядела она весьма соблазнительно.
  Еще две недели, решил Хант, и белая краска  вся  слезет:  хорошо,  если  к
этому  времени  он  еще  будет  поблизости.  Ханту  очень  хотелось  получше
рассмотреть  женщину.  По  резкости  линий  рисунка  он  догадался,  что   и
художником  тоже  была женщина. Мужчины, изображая женщин, обычно пользуются
мягкими плавными линиями, каких на самом деле  женское  тело  не  имеет,  но
большинство  мужчин  этого не знает, потому что они попросту боятся смотреть
на женщин. Чтобы оценить женщину, чтобы  разглядеть  ее  внутреннюю  силу  и
жесткость,  нужна  женщина  --  и  в этом рисунке явно чувствовалась женская
рука.
  Открытие замазанной картины означало, что день не прошел бессмысленно. Так
бывает, когда в углу  картины  Иеронима  Босха  находишь  маленькую  деталь,
которую  не  замечал  раньше,  хотя видел картину уже сто раз, и вот, на сто
первый, вдруг замечаешь эту деталь и крик удивления рвется из груди, и какая
тебе разница, если другие совершили это открытие раньше.  Для  тебя  это  --
твое  личное открытие, настоящее и бесценное. Оно превращает тебя в Колумба,
и Хант, нажимая на газ и снова увеличивая скорость, испытывал  именно  такие
ощущения.
  И  дальше,  в  сторону  с  автострады,  через  маленькие городишки, жители
которых в основном заняты изготовлением разных вычурных  поделок,  отчего  о
районе к северу от Залива идет дурная слава среди любителей искусства. И вот
дорога  перевалила  через  холм, и, спустившись по длинному пологому склону,
Хант неожиданно выехал из сельской местности в  пригородный  район,  который
вполне  можно  было  бы перенести в любую другую часть Соединенных Штатов, а
потом миновал окраины и въехал в центр города -- аккуратный  и  весь  словно
срисованный с городов времени освоения Запада.
  Милл-Вэлли.  Оставив  позади  магазин  стройматериалов,  Хант  оказался на
главной площади. На перекрестке сигнал светофора заставил его  остановиться.
Напротив   была  старая  пивнушка.  Перед  входом  стояли  три  мотоцикла  с
наклейками, гласящими, что "Иисус бережет", -- и, видимо, речь шла о  весьма
существенных  сбережениях,  потому  что  это были мощные "харлеи-дэвидсоны",
каждый ценою тысячи по три.
  Еще один квартал. Хант повернул налево, и его старенький "форд" 1952  года
покатил  вверх по склону холма. Похоже было, что он ехал по спине гигантской
змеи,  кольцами  свернувшейся  на  дороге  специально  для  того,  чтобы  ее
раздавили.  Он  доехал  до  едва  заметной  проселочной  дороги, отходящей в
сторону от шоссе, и чуть было не проскочил мимо, но дернул рычаг, переключая
скорость с третьей на вторую, одновременно с этим развернул передние  колеса
вправо и нажал на тормоз.
  Машину  занесло,  он  выключил зажигание и отпустил тормоз, и машина своим
ходом поехала по проселочной дороге, постепенно замедляя ход, а Хант  сидел,
сложа руки, позволяя машине катиться по инерции, и ничуть не удивился, когда
автомобиль остановился в дюйме от двери гаража.
  В  отличие  от Америки цивилизованной, где гаражи строятся либо вплотную к
дому, либо неподалеку от него, здесь гараж стоял на  самом  краю  обрыва,  а
сбоку от него Хант увидел ступеньки, ведущие вниз.
  Хант  пошел  по  ступенькам,  и  тут путь ему преградили четыре человека в
длинных розовых одеяниях -- здоровенные парни с  непроницаемыми  коричневыми
лицами. Они стояли, скрестив руки, и в упор смотрели на Ханта.
  -- Я Ферди...
  --  Мы  знаем, кто вы, -- оборвал его один из людей в розовом. -- Следуйте
за нами.
  Двумя пролетами ниже, на узком выступе скалы, примостился домишко -- серое
деревянное здание с окнами на все четыре стороны.
  Не проронив ни слова, четверо в розовом повели Ханта в дом, и он  оказался
в  маленькой  комнате  с  розовыми  стенами.  В  комнате раздавался какой-то
странный писк. В центре помещения Хант увидел огромный  металлический  ящик.
По  бокам  ящика  торчали  грязноватые  сапоги для верховой езды и клетчатые
бриджи.
  -- Он здесь. Всеблагой Владыка, -- произнес голос за спиной Ханта.
  -- Уйди отсюда, Христа ради, -- донесся голос из-за ящика.
  Потом Хант остался в одиночестве. Он слышал, как за его  спиной  закрылась
дверь, как из ящика донеслась новая серия попискиваний, и наконец:
  --  Ч-черт! -- и из-за игрового автомата высунулось толстое лицо. -- Итак,
ты и есть тот самый янычар? -- спросило оно.
  -- Я Фердинанд Де Шеф Хант, -- ответил Хант, который  не  знал,  зачем  он
здесь  и  что  такое  янычар. Знал он только одно: что двое владельцев фирмы
дали ему бессрочный отпуск с полным содержанием и  оплатили  всю  дорогу  до
Сан-Франциско.
  --  А  эти  два  трепача с Уолл-стрит не соврали? Ты действительно большой
мастер?
  Хант не знал этого и пожал плечами.
  Шрила Гулта Махеш Дор встал со стула. И сидя, и стоя,  он  все  равно  был
ниже,  чем игровой автомат. На нем были бриджи в красную, коричневую и белую
клетку, темно-коричневые высокие сапоги и золотисто-бежевая  майка  с  тремя
обезьянками  --  не  видеть зла, не слышать зла, не говорить зла. Майка туго
облегала его мягкую и округлую, почти женскую грудь.
  -- Возьми стул, -- сказал он. -- Ты знаешь, чего я хочу?
  -- Я даже не знаю, кто ты есть, -- ответил Хант, усаживаясь на вращающийся
стул, обтянутый черной кожей, -- такой же стул был и у Дора.
  Дор внимательно посмотрел на Ханта и откинулся на спинку своего стула.
  -- Как тебя, кроме Ханта?
  -- Фердинанд Де Шеф Хант.
  -- О'кей. Пусть будет Фердинанд. Можешь звать  меня  Шрилой,  или  Великим
Всеблагим  Владыкой,  или  Богом,  как  тебе  больше нравится. -- Он еще раз
пристально посмотрел на Ханта. -- В раю возникли проблемы, дружище.
  -- В раю всегда проблемы, -- проронил Хант.
  -- Я рад, что ты это понимаешь. Тогда ты должен понимать, зачем мне  нужен
ангел мщения. Как его -- серафим или херувим? Не помню, я всегда их путаю. Я
никогда  не  был  особенно  силен  в теологии. Вот бизнес -- это мое. Ладно,
Фердинанд, перейдем к делу. -- Не прерывая разговора, Дор снова повернулся к
своему игровому автомату -- это был электронный пинг-понг, -- нажал  красную
кнопку, и по экрану от одного края к другому поползла белая точка.
  Дор  ухватился  руками за обе рукоятки -- и справа, и слева -- и, время от
времени бросая косой взгляд на  экран,  начал  манипулировать  рычагами.  По
обоим  краям  экрана  вверх-вниз,  повинуясь  движениям  рук Дора, двигались
короткие вертикальные линии. Белая точка, все ускоряя движение, ударялась об
эти  линии  и  отскакивала  к  противоположному  краю   экрана.   Хант   как
завороженный  следил  за ней. Дор продолжал говорить, не слишком внимательно
следя за игрой.
  -- Так вот, к делу, -- повторил он. --  Во  вторник  вечером  я  собираюсь
устроить  тут  одну  грандиозную  штуку,  а  два  каких-то типа путаются под
ногами. Они были в моем дворце в Патне -- это наш  Пентагон  в  Индии  --  и
устроили там жуткий разгром. Разогнали моих телохранителей и забрали с собой
одну из моих телок.
  -- А кто они? -- спросил Хант, все еще не понимая, при чем тут он.
  -- Сейчас дойду и до них.
  "Бип-бип-бип!".
  --  Примерно  неделю назад был убит один предатель. Потом был убит один из
моих людей. А потом еще один. Прямо здесь -- в Соединенных Штатах этой вашей
Америки, и это меня просто выводит из себя. "Бип-бип-бип!".
  -- И всех их не просто убили, а переломали шеи, и мои старики с кальсонами
на голове заныли и заскулили что-то насчет древнего проклятия.
  "Бип-бип-бип!".
  -- И все это дело рук  двух  человек,  и  сдается  мне,  они  где-то  тут,
неподалеку. Вот почему я прячусь в горах, вместо того чтобы жить в городе.
  -- А зачем тебе я?
  --  Слушай,  я  не хочу, чтобы эти два типа испортили грандиозное событие,
которое я назначил на стадионе "Кезар". Это будет мой триумфальный  въезд  в
вашу Америку -- с флагами и фанфарами, -- и мне не нужны помехи.
  -- Что я должен сделать? -- спросил Хант.
  Дор  развернулся  вместе  со стулом. Он отпустил рычаги, и белая точка, не
встретив на пути препятствия, стукнулась о край  экрана.  Раздался  писк,  и
табло высветило счет 10. Дор пристально воззрился на Ханта.
  -- Уж конечно, не встречать их хлебом-солью. Я хочу, чтобы ты их убрал.
  Хант  посмотрел  на  экран. Белая точка снова поползла справа налево и, не
встретив препятствия, стукнулась о левый край экрана.  Раздался  писк.  Счет
стал 2:0. Хант нюхом ощутил, как нагрелся автомат.
  -- Убрал? -- переспросил он.
  -- Ну да. Прокомпостировал им билеты!
  -- Билеты?..
  -- Черт тебя раздери, ты что -- полный придурок? Убей их, болван!
  Хант  улыбнулся. Так, значит, вот что такое янычар. А тем временем машина,
предоставленная самой себе, уже довела счет до 5:0.
  -- Кстати, какой у тебя опыт? -- поинтересовался Дор. -- Сколько засечек у
тебя на прикладе?
  -- Насколько я понимаю, ты спрашиваешь, сколько человек я убил?
  -- Точно, Ферди. Сколько?
  -- Ни одного.
  Дор опять воззрился на Ханта. На его гладком, лоснящемся  лице  отразилось
раздражение.
  -- Погоди-ка, -- недоумевающе произнес он. -- Это еще что за фигня?
  Хант пожал плечами.
  --  Черт  побери,  я  прошу  найти  мне  классного  убийцу, а мне приводят
джентльмена-южанина, который торчит тут, как шишка на сучке, и скалится. Что
тут происходит, черт вас всех побери?
  -- Я могу их убить, -- с удивлением услышал Хант собственный голос.
  --  Конечно,  малыш,  конечно.  У  меня  в  Патне  было  девяносто  восемь
телохранителей  -- служба безопасности, какой нет у этого вашего крестоносца
в Риме, и знаешь, где они теперь? Все девяносто восемь! Они наклали в  штаны
и  вернулись к себе в горы -- и все из-за этих двух мерзавцев. А ты хочешь в
одиночку с ними справиться. Не смеши меня.
  "Бип-бип-бип!". Счет стал 11:0, и обе вертикальные линии по  краям  экрана
исчезли.  Игра окончилась, и белая точка принялась беспорядочно двигаться по
экрану -- бесцельно и безрезультатно.
  -- Я могу их убить, -- спокойно повторил  Хант,  на  этот  раз  слова  его
прозвучали  куда естественнее для него самого -- так, будто именно эти слова
ему следовало произносить всю жизнь.
  Дор вернулся к игре, презрительно отмахнувшись от Ханта  --  вали  отсюда,
убирайся в задницу.
  Хант  сидел  и  наблюдал за тем, как Дор играет -- мрачно, сосредоточенно,
дергая за оба рычага -- правая рука против левой.  Светящаяся  точка  бешено
металась  по  экрану.  Один -- ноль, один -- один, два -- один, три -- один.
Розыгрыш каждого очка шел долго, и у Ханта было время поразмыслить. А почему
бы и нет? Его предки занимались этим несколько столетий. Его боссы, Долтон и
Харроу, говорили, что это принесет ему много денег. Так  почему  бы  и  нет?
Почему  бы  и  нет?  Почему  бы нет? Итак, блудный сын Фердинанд Де Шеф Хант
решил вернуться в лоно  семьи  и  стать  профессиональным  убийцей.  И  черт
побери, он не позволит этому жирному поросенку помешать ему.
  -- Что за игра? -- спросил он громко.
  -- Электронный пинг-понг, -- отозвался Дор. -- Играл когда-нибудь?
  -- Нет. Но я тебя побью.
  Дор язвительно расхохотался.
  --  Ты  не побьешь меня, даже если я буду играть с завязанными глазами, --
сказал он.
  -- Я побью тебя, даже если я буду играть с завязанными глазами, --  заявил
Хант.
  -- Уйди отсюда, прошу тебя, -- отмахнулся Дор.
  -- Давай сыграем, -- предложил Хант.
  -- Уходи.
  -- Моя жизнь против работы. Игра решит.
  Дор  обернулся  и  пристально  посмотрел  на  Ханта. Тот встал и подошел к
автомату.
  -- Ты это серьезно? -- спросил Дор.
  -- Я ставлю свою жизнь, -- ответил Хант. -- Я не привык этим шутить.
  Дор хлопнул в ладоши. Точка продолжала скакать по экрану. Теперь, когда ей
никто не мешал, очки набирала та сторона, за которой было право подачи.
  Открылась дверь, и в комнату вошли четыре человека --  те  самые,  которые
привели Ханта в дом.
  --  Мы будем играть в пинг-понг, -- сказал им Дор. -- Если он проиграет --
в расход. -- И обернулся к Ханту: -- Ты не возражаешь?
  -- Ничуть. А если я выиграю?
  -- Тогда мы с тобой поговорим.
  -- Мы поговорим в шестизначных цифрах?
  -- Хорошо, но насчет этого не волнуйся: через три минуты ты  будешь  одним
из незабвенных, ушедших в мир иной.
  Дор потянулся к красной кнопке, чтобы начать новую игру.
  -- Не надо, -- остановил его Хант.
  -- Как так?
  -- Давай доиграем эту.
  --  А,  ну конечно. Я так и знал! Так я и знал, что тут какая-то хитрость.
Ты хочешь фору? Так вот, я не дам тебе семь очков форы. Счет восемь -- один.
Ага, уже девять -- один.
  -- Мое -- одно очко, твои -- девять. Играй, -- сказал  Хант  и  взялся  за
левую  рукоятку.  Точка  мягко  отскочила  от  правого нижнего угла экрана и
полетела в его сторону.
  -- Заказывай гроб, -- сказал Шрила. -- Похороны я тебе обеспечу.
  Хант не