нул себя по лбу.  - С ума сойти!
Вы  -  моя  специальная  охрана,  как же  вы  не знаете,  против кого  я даю
показания?
     - Один-ноль в вашу пользу, - проговорил Чиун.
     - Виноват, - сказал Римо и снова принялся успокаивать Кауфманна.
     Им преградил путь дежурный  лейтенант, сообщивший, что в Седьмой корпус
имеют доступ только родственники, причем прошедшие проверку.
     Перед  Седьмым  корпусом  были  ворота  с  электрическим  приводом.  Их
круглосуточно  охранял караул из двоих часовых, обходивших  здание за десять
минут.  О проникновении  сюда посторонних  нечего было  и  думать:  извольте
предъявить пропуск или быть узнанным в лицо.  При входе проводилась проверка
на металлические предметы; каждое изделие из металла,  проносимое в  Седьмой
корпус, подлежало проверке.
     - Самая надежная зона,  не считая ставки  верховного главнокомандующего
объединенными  вооруженными  силами  НАТО,  сэр,  -  похвастался  лейтенант,
обращаясь к Римо.
     - Смертельная ловушка, - откликнулся Чиун по-корейски.
     - Что, что он сказал? - всполошился Кауфманн.
     -   Что  это  -  самая  надежная  зона,  не  считая  ставки  верховного
главнокомандующего, - сказал Римо.
     - Нет, я спрашиваю про него. - Кауфманн указал на Чиуна.
     - А, он отпустил замечание по поводу Седьмого корпуса. Успокойтесь, вам
нечего бояться, кроме вашего собственного страха.
     Чиун усмехнулся и обратился к Римо по-корейски:
     - Какая  глупость! Неужели при виде  опасности ты станешь обвинять свое
зрение? Неужели,  заслышав приближение  крупного зверя, ты станешь  обвинять
собственный  слух? Зачем ты несешь эту чушь? Страх, подобно  любому  другому
чувству, помогает подготовиться к встрече с опасностью.
     - Ты не разбираешься в тонкостях работы правительства, папочка.
     - Нет, как раз разбираюсь!
     - О  чем  вы  там  болтаете?  -  вмешался  Кауфманн.  -  Меня  окружают
погремушки, а на самом деле мне грозит смерть.
     -  С таким командующим  гарнизоном,  как  генерал  Хапт, вам совершенно
нечего опасаться, - заверил его лейтенант.
     - Еще бы! Попробовал бы  архиепископ неодобрительно  высказаться о папе
римском? - отмахнулся Кауфманн. - Нет, я уношу отсюда ноги.
     Римо проводил его до  аккуратного  дощатого домика, окруженного  белыми
камнями, как  все остальное на территории этой базы. Двое часовых из военной
полиции, наставив на  Римо "пушки"  45-го  калибра, потребовали  "предъявить
удостоверение  и только  потом  пропустили  его  внутрь вслед за Кауфманном.
Внутри обнаружился еще один субъект из военной полиции - этот прохлаждался в
гостиной.  Он тоже потребовал у Римо удостоверение. На втором этаже Кауфманн
принялся швырять вещи в чемодан.
     - Не подходите ко мне! Один звук - и эти ребята будут здесь.
     - И вы хотите бежать несмотря на такую надежную охрану?
     - Ага.
     - Почему?
     - Потому что если они добрались до того бедняги в Оклахоме, значит, они
доберутся и до меня.
     - Куда же вы направитесь?
     - Так я вам и сказал!
     - Неужели мне так и не удастся убедить вас остаться?
     - Не удастся! - Засунув в  чемодан последнюю  рубашку и  несколько  пар
носков, Кауфманн надавил на крышку. Замок щелкнул. - И не пытайтесь.
     - Вы нужны  правительству как свидетель.  Почему вы не хотите выслушать
меня?
     - Даю вам три секунды.
     За  эти  три секунды  Римо  продемонстрировал  чудеса  красноречия.  Он
объяснил,   что  общество  держится   на  гражданах,  которым  небезразлична
справедливость.  Что  искоренение  деструктивных  элементов  вроде  Поластро
приведет к процветанию элементов  конструктивных. Наконец, он пролил свет на
проблему ответственности гражданина в свободном обществе.
     Не  удовлетворившись  этим,  он   вдавил  упрямцу  верхний  позвонок  в
затылочную впадину,  отчего Кауфманн сперва  подумал, что умирает, ибо перед
его меркнущим взором заплясали огоньки, а потом мысленно взмолился о смерти,
так  как ему  показалось, что по всему  его телу  прошлись крупной наждачной
бумагой.
     Римо заботливо положил Кауфманна на кровать рядышком с чемоданом.
     - Ох! - чуть слышно простонал Кауфманн, дожидаясь, когда отступит боль,
чтобы зайтись в душераздирающем вопле.
     -  Надеюсь,  теперь  вы  поняли,  что  нужны  правительству  для  более
эффективной работы, - рассудительно молвил Римо.
     Кауфманн  понял.  И  подтвердил  это  кивком  головы.  Кивок  получился
исключительно    искренним:   Кауфманн   так   ревностно   продемонстрировал
гражданскую сознательность, что лоб его ткнулся в колени, и он даже скатился
с кровати на пол.
     - Выражаю вам благодарность от имени правительства Соединенных Штатов и
американского народа, - сказал Римо.
     Сойдя вниз, он  приветливо  улыбнулся парню из военной  полиции. Сверху
раздался  пронзительный  крик.  У Кауфманна  снова  действовали легкие.  Ему
больно, но это скоро пройдет. Чиун называл примененный Римо  прием  "опавшим
лепестком" и утверждал, что его действие объясняется нарушением  соотношения
сил жизни и смерти,  сосуществующих  в  человеческом организме. Римо пытался
описать этот эффект в западных терминах, и самым близким по смыслу оказалась
"дисфункция центральной нервной системы в результате силового  воздействия".
Разница  состояла в том,  что,  согласно  медицинским учебникам,  пациенту с
подобным  диагнозом  грозит  неминуемая  смерть,  жертвы  же  Римо неизменно
выживали.
     Охранник рванулся на второй этаж. Снаружи двое стражей остановили Римо:
ему было ведено не шевелиться, пока не будут устранены всякие  сомнения, что
непорядок,  чем бы он  ни был вызван, не  имеет отношения к лицам,  временно
допущенным на территорию гарнизона.
     - Вы хотите сказать...
     - Я хочу сказать, что вы не сойдете с места, пока мы не разберемся, что
произошло наверху, - разъяснил военный полицейский с револьвером.
     В окне второго этажа появилась голова стража, охранявшего гостиную.
     -  Он  говорит, что с ним все в порядке,  - доложил страж. - И твердит,
что всей душой поддерживает конструктивные элементы.
     Наблюдавший за этой сценой Чиун прокомментировал увиденное кратко:
     - Опавший лепесток.
     Трое   мальчуганов,   один  из  которых  был   воооружен  пластмассовой
бейсбольной битой, влетели во двор и проскользнули мимо Римо.
     - Хотите, сыграем, мистер Кауфманн? - крикнул один.
     - Нет! - ответил со второго этажа Кауфманн. - Можете взять печенья!
     - Простите, что пришлось вас задержать, - извинился военный полицейский
с официальной улыбкой, в которой не было ни сожаления, ни раскаяния.
     Один из мальчишек подбросил белый мячик и отбил его головой.
     На  опрятной  улочке  с подстриженными  газонами  пахло  вкусной  едой.
Солнечного тепла хватало в тот день не только на расположение части, но и на
обе  Каролины.  Римо  спросил,  почему   Чиун  назвал  гарнизон  смертельной
ловушкой.
     -  На  мой взгляд,  вероятность  выжить  составляет здесь  пятьдесят на
пятьдесят, - сказал Римо.
     - Это в процентах?
     - Ну да.
     - Тогда пятьдесят против девяноста.
     - Принято исходить из ста процентов.
     - В таком случае, единица против сотни.
     - Ты уверен в этом?
     - Почти.
     - Тогда единица против девяноста девяти.
     -  Пусть  так, -  согласился  Чиун.  -  Ставлю девяносто  девять против
одного, что Кауфманн - не жилец. Недаром инстинкт подсказывает ему, что надо
улепетывать.
     - Почему ты так думаешь?
     - Тебе известно, как погибли те трое? Их, между  прочим, тоже тщательно
охраняли.
     - Нет, не известно. Именно поэтому я и прикинул,  что меры безопасности
эффективны только наполовину.
     - Предположим, у тебя есть миска риса, которая стоит на земле, и кто-то
вздумал ее украсть.
     - Ну и что?
     - Что ты предпримешь?
     - Буду стеречь миску.
     - Так, хорошо. Как?
     - Привяжу рядом собаку.
     - А если на следующий день собаку убьют?
     - Возведу вокруг миски забор.
     - Проходит еще день - и риса как не бывало, хотя забор стоит на месте.
     - Придется замаскировать рис. Получится замаскированная  миска с рисом,
дырявый забор и дохлый пес.
     - Следующим утром ты приходишь - а рис опять исчез. Твои действия?
     - Очевидно, попробую придумать что-нибудь еще.
     -  И  столь же очевидно, что это твое "что-нибудь еще" не даст никакого
результата.
     - Вовсе не обязательно, - возразил Римо.
     - Обязательно, - отрезал Чиун.
     - Откуда ты знаешь?
     -  Очень просто, - сказал  Чиун.  - Нельзя защититься от того, что тебе
неизвестно.
     - А вдруг это "что-нибудь еще" сработает? Знаю, шансов не так уж много,
но все же они есть.
     - Нет у тебя шансов, - заверил его  Чиун.  - Удачи как таковой попросту
не существует.  Существуют  только благоприятные условия,  которыми  люди не
умеют пользоваться.
     - Тогда как быть со мной? Разве не удача, что я постиг тайны Синанджу?
     - Ответ прост, - сказал Чиун, и Римо пожалел, что затронул эту тему. Он
заранее знал,  что сейчас последует: довольная  ухмылка на морщинистом  лице
Мастера Синанджу.
     - Мое решение  учить тебя, посвятить  тебя в тайны Синанджу объясняется
очень  просто, -  сказал  Чиун. -  С  раннего  детства я  мечтал  преодолеть
непреложные законы жизни. Но это  все равно что  пытаться превратить  свиное
ухо  в нечто стоящее или сделать из грязи алмаз. Я уже  признался  в ошибке:
напрасно мой выбор пал на тебя.
     - Знаешь что, - взвился Римо, - хватит с меня этой болтовни! Я ничем не
хуже прежних Мастеров, исключая, возможно,  только тебя. Но если ты считаешь
иначе, что ж, вольному воля.
     - О, я вижу, ты сердишься?
     - Дело не в этом. Что толку плевать против ветра?
     - Обидеться из-за такого пустяка!
     - Мне  осточертел  весь этот бред про твою  деревню в Северной Корее. Я
видел ее. Если бы такая появилась в Америке, ее бы дружно прокляли.
     Улыбка Чиуна растаяла.
     - Очень типично - превратить безобидную шутку в зловредную клевету.
     Чиун  насупился  и  побрел  на  противоположный  конец гарнизона.  Римо
остался  стоять у забора. От нечего  делать он  покидал с детьми легкий мяч,
показывая,  как  заставить его зависнуть в горячем  воздухе  летнего вечера.
Один  из военных  полицейских попытался повторить его  фокус,  но так  и  не
сумел,  хотя  когда-то  был  вбрасывающим   в  команде   международной  лиги
"Тайдуотер".  Примерно в 3 часа 42 минуты пополудни Римо  услышал два резких
хлопка, похожих на удары молотка по гвоздю, загоняемому в  фарфор.  Он велел
полицейским проверить, все ли в порядке с Кауфманном.
     - Зачем?
     - Я слышал какой-то звук, - объяснил Римо.
     - А я ничего не слышал, - был ответ.
     - И все же проверьте, - отрезал Римо. Таким тоном разговаривает старший
по званию с подчиненным.
     Полицейский  понял,  что  придется  подчиниться,  хотя  никаких  знаков
отличия на одежде Римо не наблюдалось: просто приказ есть приказ.
     Полицейский  бросился выполнять приказание.  Римо  пошел вслед за  ним,
хотя знал, что предстанет  его взору. То были не просто хлопки, а  небольшие
взрывы. Не мог же он объяснить полицейскому, что натренированный организм не
только слышит, но и чувствует звуки.
     Часовой  в  гостиной  защищал  печенье  от  одиннадцатилетней  девочки,
которая утверждала, будто Кауфманн всегда разрешал ей брать по семь штук, на
что часовой резонно заметил, что даже если мистер Кауфманн и разрешает брать
по семь штук, в чем  он, по правде  говоря,  сомневается,  то мать наверняка
велела бы ей положить шесть обратно. И весь разговор!
     Заслышав  шаги, он  выглянул из кухни,  однако  Римо и  полицейский уже
поднимались  по  лестнице в спальню  Кауфманна,  так  что он  даже не  успел
спросить, в чем, собственно, дело.
     Они  нашли  Кауфманна сидящим  на  полу с  вытянутыми вперед  ногами  и
опущенными вдоль туловища руками. Плечами он упирался в картину, сорванную с
крючка у него над головой. Видимо,  он  отпрянул к стене с картиной, а потом
съехал на пол, утащив картину за собой. Глаза его были закрыты. На его яркой
тенниске  расплывалось  пятно  крови. Сандалии  отскочили в  сторону, словно
отброшенные электрическим зарядом.
     -  Слава  Богу,  жив, -  проговорил  полицейский.  -  Наверное, упал  и
порезался.
     - Он мертв, - сказал Римо.
     - Но я только что видел, как он дернулся.
     - Просто его тело освободилось от последней,  ставшей ненужной энергии.
Его покидала жизненная сила.
     Как было  установлено  позднее, Кауфманн был  убит  двумя  пулями 22-го
калибра,  вошедшими  ему под подбородок  и застрявшими  в мозгу. Сотрудники,
направленные   министерством  юстиции   -  белый  по  имени   Римо   и   его
коллега-азиат,  -   проявили,   согласно  докладу  генерала  Хапта,   полную
безответственность, и их полномочия требуется взять под сомнение.
     В самый  разгар поднявшейся  суматохи генерал-майор Уильям Тэссиди Хапт
продемонстрировал,  каким  способом  он  заслужил   свои   звезды  и  почему
подчиненные неизменно  называют  его "самым непотопляемым из  всех проклятых
генералов во всей проклятой армии".
     Сначала, попав под обстрел  тяжелой вашингтонской артиллерии, он провел
срочные   фланговые   маневры.   Была  немедленно   создана   сверхсекретная
следственная комиссия, возглавляемая молодым полковником. Комиссии вменялось
в обязанность разобраться, в чем состояло упущение лейтенанта.  Подобно всем
великим   военачальникам,   генерал   Хапт    заранее   принял   все    меры
предосторожности.  Он  хитроумно  призвал  на  помощь  подразделение военной
полиции  из  Форт-Дикса,  тем  самым  ловко  подставив  под  удар  командира
подразделения, которому  было приказано обеспечить охрану Кауфманна. Генерал
Хапт  никого  об этом не уведомил,  и все секретные распоряжения, касавшиеся
военной  полиции,  поступали   из   Нью-Джерси  непосредственно  лейтенанту,
командовавшему злополучным  подразделением.  Сперва начальник штаба генерала
Хапта  не понял, что  к чему, однако позднее,  в  день  убийства  Кауфманна,
загадочный бумажный маневр продемонстрировал всю гениальность Хапта. Узнав о
гибели  Кауфманна,  Хапт  выдвинулся прямиком  на  линию огня:  ведь это его
полковнику было приказано разобраться  с недосмотром Форт-Дикса.  Форт-Брэгг
не только  не  был  обвинен в  случившемся,  но и  превратился в  обвиняющую
инстанцию.
     Кроме того, генерал продемонстрировал тактическую гибкость:  он перешел
в решительное  наступление и нанес  официальному Вашингтону  удар прямиком в
челюсть  в  телефонной  беседе с генеральным  прокурором  (он  же -  министр
юстиции), выложив все, как есть:
     - Последние, кого видели с пострадавшим, Кауфманном, приписаны к вашему
департаменту,  господин  генеральный  прокурор.   Передо   мной   лежат  все
документы.
     - Что такое?
     -  Возможно, что вина лежит на Форт-Диксе. Пока что мы ничего не знаем.
Но  я  не  собираюсь отправлять  на  виселицу своего  коллегу по вооруженным
силам,  если на самом деле прокол  допустило министерство  юстиции.  Белый и
азиат, являющиеся сейчас главными подозреваемыми, - ваши люди.
     Начальник штаба разинул рот от удивления. Капитан, недавно переведенный
в  гарнизон из Пентагона, где  не принято вести  фронтальную атаку на другие
правительственные ведомства, тем более на министра, почувствовал, как у него
подгибаются ноги. Сержант глядел прямо перед  собой;  никто не  заметил, как
побелели у него костяшки пальцев. Хапт держал телефонную трубку и не пытался
в нее кричать, его слова  были  и  без того весомы.  Вашингтон притих;  Хапт
прикрыл трубку ладонью.
     -  Проверяют,  -  объяснил он  и подмигнул капитану.  Показать  войскам
стойкость под  огнем  -  дело  полезное,  Это успокаивает  личный  состав  и
закаляет его нервы.
     -  Полагаю, вы  правы, -  снова  раздался  в трубке голос  генерального
прокурора.  -  Эти  двое  действуют  не  по   обычным  каналам,  но  у   них
действительно  имеется  мандат  министерства  юстиции.   Сейчас  проверяются
подробности.
     Генерал заранее подключил к телефону динамик, чтобы разговор был слышен
подчиненным.
     - Хочу заверить  вас, сэр, - сказал  Хапт,  -  что расследование  будет
справедливым и беспристрастным. - С этими словами он повесил трубку.
     Начальник  штаба,  старый вояка, десять лет  просидевший  в официальном
Вашингтоне,  первым  понял смысл случившегося. Форт-Брэгг обратил в  бегство
само министерство юстиции, и  если  тому удастся перейти в контрнаступление,
то  удар придется исключительно по  Форт-Диксу.  Так прокладывается дорога к
славе: катастрофа превращается в победу.
     Радостно выпрыгнув из кресла,  он  со  всей  силы хлопнул командира  по
спине.
     - Старый проныра, - завопил он, - ты опять на коне!
     Тут и капитан сообразил, что победа осталась за ними.
     - Ну и ну! - протянул он. -  Никогда бы  не поверил, если  бы не увидел
собственными глазами!
     Сержант, чья грудь была увешана ленточками, заработанными героической и
опасной службой в штабах от Висбадена до Токио, понимающе ухмыльнулся.
     - Если позволите, сэр, - отчеканил он, - нервы у вас железные.
     Выслушав льстивую похвалу, генерал напустил на себя серьезный вид.
     -  Не будем  забывать, что и в министерстве юстиции  работают  такие же
люди, как и мы. Их можно пожалеть.
     - А как насчет командира гарнизона Форт-Дикса? - подал голос капитан.
     -  Попытаюсь его  вытащить, - пообещал генерал Хапт. - Не надо было ему
соваться  в эти  дела!  Вот  что  происходит,  когда имеешь дело  с зеленым,
необученным личным составом. Вечно он попадает впросак!
     - Но гарнизоном Форт-Дикса тоже командует генерал, - молвил капитан.
     -  Полагаю, полковник лучше меня объяснит, что к чему, - сказал генерал
Хапт.
     -  Благодарю  вас,  сэр,  -   откликнулся  полковник  и  встал.  -  Да,
командующий  из  Форт-Дикса   числится  генералом.  Но  лишь  по  назначению
Конгресса и официально присвоенному званию. Дело в том, что  вся его карьера
прошла вне боевых действий. У него нет настоящего опыта армейской службы.
     - Не понимаю, - уперся капитан.
     - Представьте себе выпускника  Вест-Пойнта, - втолковывал полковник,  -
которого сходу назначают во Францию командовать фронтовым взводом во  Второй
мировой  войне. До  самой Корейской войны он занимается маневрами, а  потом,
представьте   себе,   командует   батальоном,   сражающимся   с   китайскими
коммунистами   и   северокорейцами.  Прежде  чем  он   успевает  поднакопить
настоящего опыта, его посылают во Вьетнам, где он командует дивизией. Где уж
тут набраться настоящего опыта, черт возьми? Ведь  он понятия  не имеет, как
произнести  речь, как  беседовать  с иностранными  дипломатами  или  принять
заезжего конгрессмена.
     - Теперь понятно, - пробормотал капитан.
     - Такова суровая правда жизни, -  подхватил генерал Хапт. - Если вам не
терпится   заняться   пальбой   из  "хорландов",  вступайте  в  Национальную
ассоциацию владельцев стрелкового оружия или в мафию. А в армию не суйтесь.
     - Из гаубиц, сэр. "Хорланды" давно сняты с вооружения.
     -  Если бы  вы прослужили в нашей армии с мое, - упрекнул генерал-майор
Уильям  Тэссиди  Хапт  младшего по званию, -  то  у вас не было  бы  времени
запоминать  такие мелочи. Если бы всем заправляли настоящие генералы,  то мы
бы никогда не вляпались во Вьетнам. Любой младший лейтенантишка понимал, что
на  этом  не  наберешь  голосов,  не  поднимешь  индустрию,  не  заработаешь
политических дивидендов. Это же детское мышление -  поиграть в  солдатиков и
решить все серьезные проблемы, вдоволь настрелявшись из "хорландов".
     - Из гаубиц, сэр.
     - Это  неважно, - отмахнулся генерал Хапт.  - Давайте-ка выпьем. Долгий
выдался нынче денек!

     В  санатории  Фолкрофт  на  берегу  пролива Лонг-Айленд Смит читал гору
докладов. Ему удалось вклин