Вы не  продержитесь  больше двадцати
секунд.
     - Сука, - прорычал Стасио. Не  снимая пальто и даже брюк, он расстегнул
на них молнию и обошел вокруг стола.
     Кэти  Хал  со смехом  подняла  ноги.  Он  увидел,  что на ней  не  было
трусиков, а потом началось - ее ноги оказались у него за  спиной, его колени
уперты  в  кресло.  Она  была  влажной,  податливой   и  очень  теплой.  Она
отсчитывала секунды и смеялась, глядя на часы.
     Стейс  собрал волю  в кулак.  Он старался  думать о биллиардных шарах и
бейсбольных битах,  но это  не  помогало.  Потом -  о лампах  на потолке,  о
похоронах, о  самых страшных эпизодах  своей жизни. Ему было пятьдесят  пять
лет  -  уже  не мальчик. Его больше  не должны волновать  подобные  вещи. Он
уважаемый бизнесмен.
     Но тут  он почувствовал, как она  напряглась и  тут  же расслабилась, и
кончил.
     -  Восемнадцать секунд, -  сказала  Кати Хал. Она  обхватила ногами его
шею. - Теперь поговорим. Мы можем предложить вам программу, в рамках которой
вы пожертвуете столько,  сколько захотите. Но запланированное убийство стоит
миллион долларов. Вы согласны?
     - Это уйма  денег, - сказал Стейс,  у  которого заболела  спина,  кровь
прилила к голове и участился пульс. Он подумал, что у Кэти Хал красивый нос,
теперь он получил возможность разглядеть его вблизи.
     -  Ну  и что?  Мы знаем, что  ваше  дело  процветает, и  предлагаем вам
разумную сделку.
     Она слегка взъерошила рукой его волосы.
     - Это уйма денег, - повторил он.
     - Да.
     - Пожалуй, я сперва все же попробую что-нибудь другое.
     - Кое-что другое вы уже попробовали. Если бы оно  сработало, вас бы тут
не было.
     Она невозмутимо взглянула на него.
     - Допустим,  я  соглашусь. Почему вы уверены,  что  я заплачу  вам  эти
деньги?
     - Мы об этом позаботимся.
     - А если я займусь вами? Вы делаете вашу работу, я  должен вам миллион.
Я договариваюсь кое с кем за пять или шесть тысяч долларов - такова разумная
цена. Допустим  даже, что вы будете чрезвычайно осторожны, - тогда  двадцать
пять тысяч,  самое большее. Двадцать пять тысяч - и вас убирают, а  я никому
ничего не должен.
     -  Похоже, что вы  уже  поступали  так раньше, - произнесла  Кэти  Хал,
теребя за спиной Стейса левой рукой кольцо на пальце правой.
     - Возможно,  -  сказал он и  покачал  головой.  Миллион  слишком много.
Попробую сначала что-нибудь другое.
     Она пожала плечами.
     - У меня болит спина, отпусти, - сказал Стейс.
     Кэти Хал улыбнулась, запустила руки к  нему в брюки, взяла за ягодицы и
притянула еще  ближе к себе. Левое бедро что-то кольнуло. Она вновь сжала ею
ногами, а потом отпустила. Стейс выпрямился и  потер спину, привел в порядок
гардероб  и  с  облегчением  заметил,  что  не испачкался.  К нему не только
вернулось самообладание, оно  даже возросло. Она дала  ему свое  тело, а  он
взял его, но остался при своем мнении и отказался платить миллион.  К черту!
Дон Пьетро, наверное, прав. Лучше устроить пожар.
     Одернув  юбку,  Кэтлин Хал опять с деловым  видом уселась за стол.  Она
улыбнулась, и ему стало жаль ее.
     - Послушай, - сказал он, -  я сожалею, что  мы не договорились.  Но мне
все же хотелось бы что-нибудь сделать для больницы. Сколько?
     Она взглянула на часы.
     - Восемнадцать тысяч долларов. За восемнадцать секунд.
     - Согласен. Перевести на счет больницы?
     - Нет, мне лично.
     - Я бы заплатил столько хорошей любовнице, - сказал высокомерно Стейс.
     - И я, - сказала Кэтлин Хал. - Если бы нашла.
     Он выписал  чек.  Она  проверила сумму, положила  чек в  ящик  стола  и
спросила:
     - У тебя когда-нибудь болит голова?
     - Никогда.
     "На этот раз отболит за все время", - подумала Кэтлин Хал.
     Позже  вечером в Скрэнтоне Ансельмо  Стасио  дал  указания  Марвину (по
кличке  "Поджигатель"), но детали обсуждать не  стал. У  него страшно болела
голова. Когда он ложился спать, слуга предложил ему принять успокоительное.
     - Нет, спасибо, - сказал Стейс.
     - Может быть, вызвать врача, сэр?
     - Нет, нет, только не врача, - сказал Стейс, вспоминая больницу. - Врач
совершенно ни к чему.

ГЛАВА ПЯТАЯ

     - Итак, сегодня ночью,  папочка, - сказал Римо, доедая остатки риса. Он
отнес  тарелку  в ванную  и спустил  в  канализацию  гостиницы "Холидей Инн"
лосося со спаржей под золотистым голландским соусом. Он давно уже понял, что
в больших ресторанах лучше не заказывать отдельно рис, кусок рыбы  или утки.
Это  вызывало  недоумение  и  массу вопросов.  Гораздо  проще  было заказать
какое-нибудь блюдо с рисом, съесть рис, а  остальное выкинуть.  Римо никогда
не заказывал говядину, так как соус, которым поливали ее и рис, как и многое
другие блюда, содержал глютамат натрия.
     Некоторые  плохо  переносят  глютамат натрия,  а  Римо  с  его  нервной
системой по этой причине однажды оказался в  коме. Вещество подействовало на
него как сильный яд, один из немногих, которые он не мог переносить.
     Чиун, наоборот, был  против  того,  чтобы выкидывать  пищу, говоря, что
если бы она была в изобилии, то никогда не появился бы Дом Синанджу.
     - Значит, тебе повезло, правда? - сказал Римо.
     - Нет, - ответил Чиун.  - Как ни  прекрасен  Дом Синанджу, его породили
боль, страх и голод. Дом Синанджу вырос из семян, которые не взошли.
     - Ты  упустил жадность, папочка. Ты  постоянно  вспоминаешь, как  твоим
предкам хорошо жилось в  Персии, а  сам  со  своими четырнадцатью сундуками,
которые  приходится всюду таскать  с собой, достаточно  богат  по  корейским
стандартам.
     - Жадность порождается памятью о  голоде. Это одна из форм  страха. Мое
богатство, мое настоящее богатство, как и твое, - это наше искусство. У тебя
ничего другого нет.
     - Я могу получить от шефа столько денег, сколько захочу.
     - И что бы ты купил?
     - Я всегда могу купить все, что захочу.
     -  В богатой  стране  ты всегда  будешь  богат, так  как не испытываешь
потребности в вещах.
     - Меня воспитывали в приюте для сирот. Монахини. У меня ничего не было.
Абсолютно ничего.
     - Ты был сыт?
     - Да.
     - Ты спал в постели?
     - Да.
     - Тогда,  как  и  другие в  твоей  стране,  ты не  поймешь,  как  живет
остальной мир. Вы сами создаете кризисы по  привычке и не знаете,  что такое
настоящий  кризис. У  вас богатая и благословенная страна,  где каждый имеет
столько, сколько никто и нигде раньше не  имел.  Хотя  священники, шаманы  и
короли  всегда  обещали то же самое,  в  истории не бывало такого  изобилия.
Нигде и никогда.
     - Да, мы неплохо живем, папочка.
     - Неплохо? А что ты сделал для этого, кроме  того, что появился на свет
в хорошей стране в спокойное время? Ничего.
     - Весь этот шум из-за паршивой отбивной? - спросил Римо.
     - Я  видел, как убивали  людей и не из-за  такого  куска мяса, - сказал
Чиун   и  сердито   включил  телевизор,  показывавший   бесконечные  дневные
телесериалы, которые Чиун  называл "единственным  выражением красоты  в этой
вульгарной стране", а Римо - "мыльными операми".
     Мастер Синанджу  считал,  что  безнравственно  одновременно  показывать
несколько фильмов, поскольку  посмотреть можно только один. Шеф устроил так,
что  пока  Чиун   смотрел  один,  остальные  сериалы   записывались,  и   он
единственный  во всей  стране  мог  потом смотреть их  днем  без перерыва  в
течение четырех часов, начиная с "Пока Земля вертится" в двенадцать и кончая
"Молодым и дерзновенным" в четыре часа пополудни.
     Иногда, правда, случалось, что кто-нибудь загораживал или даже выключал
телевизор*, но это длилось ровно  столько,  сколько требовалось  руке Чиуна,
чтобы нанести смертоносный удар. Потом Римо  приходилось  заниматься выносом
тел. Как объяснял Чиун (а он мог все объяснить так, что получалось, будто он
не   виноват),   просто  нехорошо  лишать  старого  слабого   человека   его
единственной маленькой радости.

     * См. "Дестроер": "Укол мафии"

     - В Америке мы это называем убийством, - говорил Римо.
     - У  вас в Америке многое называется странными словами, - отвечал Чиун.
Он  всегда отказывался выносить  трупы  под  предлогом  того,  что  Римо был
учеником, а  уборка в доме как  раз и входит в  обязанности ученика. А потом
разве Римо слышал хоть раз, чтобы Чиун просил этих людей мешать ему смотреть
телевизор?  Нет,  это  было  неспровоцированное  нападение   на  безобидного
старика.
     Нормальный человек  не станет мешать смотреть  телевизор  и выбрасывать
пищу.  Поэтому Римо благоразумно помалкивал во  время телепередач и старался
не  выбрасывать еду  на  глазах у Чиуна.  Спуская пищу в унитаз,  он  всегда
закрывал дверь ванной.
     -  Итак,  сегодня  ночью.  Я  чувствую  это,  -  сказал  Римо. Он решил
проверить, забыл ли Чиун про свою обиду из-за рождественской  елки и  Барбры
Стрейзанд  или,  как  он  однажды  выразился  по дороге  из  Сан-Франциско в
Пенсильванию, до  сих пор считает себя "оскорбленным  до глубины души". Римо
не совсем  понимал,  что происходило в голове у  Чиуна, но каким-то  образом
кормежка уток стала его любимой темой, и долгие периоды молчания прерывались
лишь замечаниями об утином корме и  кряканье, как  сути американского образа
жизни, и о Римо, как воплощении его жутких пороков.
     Сейчас Чиун сказал:
     -  Помни,  что   ты  представитель  Дома  Синанджу.  Нерешительность  и
небрежность в технике не делают чести Синанджу.
     Римо  успокоился. Ему предстоит еще  не раз услышать намеки на  то, что
Чиуна обидели, но  в целом  инцидент  исчерпан. Замечание по поводу  техники
означало, что ему все простили. Забыть - не забыли, но простили.
     - Папочка, - сказал Римо, - когда ты  показывал мне с помощью  шариков,
как убивают на  Западе и на Востоке,  а  я по  глупости следил  за вращением
шаров вместо того, чтобы слушать тебя, мне пришла в голову еще одна мысль.
     - Надеюсь, более умная, чем первая.
     - Возможно.  Я подумал,  что  если  мы владеем  этим искусством  и твои
предки им владели, то почему они не помогли Синанджу, играя в азартные игры,
которые при их ловкости и умении могли бы принести большой доход?
     - Я тоже  размышлял об этом,  - сказал  Чиун,  -  и  тогда мой  учитель
показал  мне,  как  играть  в  кости.  Он  сказал,  что   сначала  даст  мне
подзатыльник, а потом научит, как бросать  кости,  чтобы  сверху всегда было
нужное  число. Важно  ведь то  число, которое выпадает  на  верхней  стороне
кости, а не сбоку или снизу...
     - Я знаю, знаю, - сказал Римо нетерпеливо.
     -  Я не  знаю, чего ты  не  знаешь. Я  не  перестаю  удивляться  твоему
невежеству, так что я должен быть внимательным, обучая тебя.
     - Я знаю, как играют в кости, папочка.
     - Очень  хорошо. Учитель хотел  меня  стукнуть, и  я уклонился,  нагнув
голову. Для  человека без подготовки это  было слишком быстрое  движение, но
для тренированного  - слишком  медленное.  Потом он показал мне все тонкости
игры, и  я овладел  ими,  так как  все грани  с  точками находятся в весовом
соотношении друг с другом, если только шулера не изменяют это соотношение.
     Римо вежливо кивнул.
     - Однажды он приготовил праздничный ужин и отдал мне половину. Но перед
едой он предложил мне сыграть на целый ужин. Я с охотой согласился.
     - Ты не подумал, что за этим что-то кроется? Какая-нибудь хитрость?
     - Ребенок  думает,  что мир устроен  так же, как и он сам. Посмотри  на
себя, например.
     - Да, папочка, - сказал Римо, уже мечтая о том, чтобы разговор сменился
долгим молчанием.
     - Итак, я бросил кости и выиграл. Но когда я хотел съесть ужин, учитель
ударил меня.
     "Ты  не  выиграл,  сказал  он.  - Почему  ты  садишься  есть?" - "Но  я
выиграл", ответил я. " А я  говорю нет", - сказал он и опять ударил меня. "Я
выиграл", -  повторил я еще раз,  но  его удар отбросил меня в  другой конец
комнаты. Ударом, от которого я легко уклонился, когда он начинал меня учить,
теперь он сбил меня  с ног.  И  то, что  он  сказал мне потом, я никогда  не
забуду:  "Тот,  кто не может  защитить себя,  теряет все, даже богатство или
собственную жизнь". А чтобы я никогда не забывал об этом, он  заставил меня,
голодного, смотреть, как он ест. В Синанджу мы не выбрасываем пищу.
     - Он заграбастал твой ужин, ха! - воскликнул Римо.
     -  Он здорово попотчевал меня в ту ночь, как и всю деревню, как и тебя,
ибо,  лишившись еды, я узнал, как  добиться  того,  чтобы я всегда был сыт и
другие тоже.
     - Слишком  уж сложно все  сразу понять. Стоило ли ради науки отнимать у
мальчишки ужин?
     - Когда у Мастера есть стоящий ученик, он его учит. Когда он имеет дело
с бледным куском свиного уха, то он рассказывает сказки.
     - Итак, сегодня ночью, папочка, есть работа. Я вернусь к рассвету.
     - Для глупца не бывает рассветов.
     - Я понял, понял. Я все уже понял. Достаточно.
     - Больше, чем  достаточно  для того, кто не ценит подарки  и  ничего не
дарит в ответ.
     Стоя   у  двери,  Римо  поинтересовался,  что  еще,   кроме  Популярной
американской певицы, Чиун хотел бы получить в подарок, и тут же пожалел, что
спросил об этом.
     - Приведи мне того, кто умеет слушать.
     - Я этого и ждал.
     - Следи за равновесием. Соблюдай равновесие во всем, что делаешь. Очень
полезно развивать в себе чувство равновесия.
     - Да, папочка, - сказал  Римо  угрюмо,  как  он говорил с  сестрой Мэри
Френсис в приюте.
     Коридор мотеля был освещен цветными огнями, а на кофейной стойке в фойе
стояла  настоящая  елка,  Римо  вышел  на  улицу  под   звон  рождественских
колоколов. Близился сочельник.
     Дом Уилберфорсов был освещен, но без яркой рождественской  иллюминации.
В  окне столовой  Римо  видел елку - явно  искусственную и украшенную чем-то
вроде жареной кукурузы. Это все же было лучше, чем куст с теннисными мячами.
На  соседнем  доме горел  девятиламповый канделябр.  У евреев  есть праздник
Хануки. Они  адаптировались, свой маленький праздник превратили  в большой в
соответствии  со   временем   года  и   чужими  обычаями,   а  ведь   у  них
пятитысячелетняя история, и даже Чиун  признавал, что это  кое-что значит. А
что  есть  у  Римо?  Праздник Свиньи? Праздник  Свиньи и куст  с  теннисными
мячами.
     По грязной улице промчалась  машина,  обдав его талой жижей и напомнив,
кто он  такой. Римо постарался забыть свою злость,  потому что нельзя делать
дело со злостью, не такое дело, во всяком случае. Злиться он будет потом.
     Потом  можно  будет  врезать  по  чьим-нибудь шинам и пожелать  кому-то
веселого  праздника Свиньи, но  сейчас, когда  близилась полночь и  колокола
замолкали,  когда  люди  собирались  ложиться  в   теплые  постели,  у  Римо
оставалось  только  одно  -  то,  что  Мастер  Синанджу  считал  их  главным
достоянием. Искусство убийцы-ассасина.
     Было  около  трех часов ночи,  когда  за несколько  домов  от  особняка
Уилберфорса остановилась машина с потушенными фарами  и  работающим мотором.
Двое в темных пальто, держа что-то в руках, направились вверх по улице. Римо
слышал, как  плескалось  и булькало содержимое их  ноши. Вероятно,  керосин.
Римо замер в тени у края тротуара и пропустил их мимо. Он почувствовал запах
алкоголя  и  последовал  за  двумя устало двигавшимися  фигурами,  легкий  и
незаметный, как сама тьма.
     Они  пересекли  улицу  и  заснеженное пространство перед домом, которое
весной  превратится в  газон Уилберфорсов. Когда,  тяжело  дыша, один из них
принялся осторожно взламывать фомкой подвальное окно, Римо прошептал:
     - С праздником Свиньи.
     - Тс-с, - сказал человек с фомкой.
     - Я и так молчу, - ответил его спутник с двумя канистрами в руках.
     - С праздником  Свиньи.  Всего  наилучшего  людям доброй воли, - сказал
Римо. - Или недоброй.
     - Эй, ты кто? - спросил человек, стоявший на коленях на снегу. Лицо его
было раскрасневшимся и злым.
     - Дух  Синанджу явился, чтобы сообщить:  вы  ошиблись домом. Уилберфорс
живет не здесь.
     - Что ты несешь?
     - Это не тот дом. Идемте со мной.
     - Что ты делаешь тут в одной рубашке? Тебе не холодно? Кто ты такой?
     - Я дух  Синанджу и  пришел показать вам дом, который  надо  поджечь. В
канун праздника Свиньи я помогаю всем убийцам.
     - Никто и не собирается ничего поджигать, - сказал первый, поднимаясь с
колен.  Изо рта у  него вырывались клубы пара.  Он был крайне  удивлен, видя
перед собой человека  в одной  рубашке, и  не заметил  даже, что у странного
незнакомца пар изо рта не шел.
     -  Ты ведь не  Санта Клаус,  верно? Так что  же ты делаешь тут с  этими
канистрами, как  не  пытаешься поджечь дом, а? Но зачем  же поджигать не тот
дом, который надо? Пойдем со мной, - сказал Римо.
     - Ты знаешь этого типа, Марвин? - спросил человек, возившийся  в снегу.
Впервые вижу, - ответил второй, стоявший рядом.
     - Я дух Синанджу, я пришел показать вам нужный  дом, - повторил Римо. -
Идите за мной. Я покажу вам дом Уилберфорса.
     - Что скажешь, Марвин?
     - Ничего не понимаю.
     - Я тоже.
     - Прикончим его?
     - Мое дело поджоги, а не убийства, Марвин.
     - Послушай, что он говорит. Этот сукин сын похож на привидение, а?
     Темная  фигура манила  их  пальцем  за  собой,  и  оба  были уже не так
уверены, что перед ними дом Уилберфорса.
     - Проверим, может, он прав. А, Марвин?
     - Давай. Тс-с.
     На  другой стороне  улицы  темная  фигура,  тихо  скользившая по снегу,
сделала  им знак остановиться и прислушаться. Марвин по кличке "Поджигатель"
услышал, как у него над ухом что-то просвистело. Он хотел  темный силуэт, но
рука не слушалась, он перестал ее ощущать.
     Его напарник  швырнул  в темную  фигуру  канистру. Марвин  увидел,  как
сверкнула белая  рука, и услышал глухой  удар. Потом  он сам полетел в грязь
лицом  вниз, керосин  вылился  на  снег, а  его  ноги  непостижимым  образом
оказались в воздухе.
     - Будем  отмечать  праздник Свиньи.  Итак, вопросы и ответы,  -  сказал
Римо.
     - Что? - спросил Марвин.
     - Поверни голову. Вот так. Марвин, кто тебя послал?
     - В чем дело?
     -  Так не пойдет,  в праздник  Свиньи  вопросы задает дух Синанджу. Кто
нанял тебя, спрашивает дух Синанджу, и ты отвечаешь...
     - Ник Бэнно. Ник Бэнно.
     - А, святой Ник. А где он живет?
     - Больше ничего не  скажу,  - ответил Марвин. Он заметил движение  руки
незнакомца, почувствовал жжение в  груди  и предпочел  вспомнить, где  живет
Большой Ник,  сколько ему заплатили, где Ник проводил вечера,  как выглядел.
Еще Марвин вспомнил, что никогда не любил Большого Ника. Совсем.
     - Спокойной ночи  и веселого  праздника Свиньи, -  пожелал таинственный
незнакомец в черной рубашке, и Марвин  заснул навечно, даже не увидев взмаха
руки.
     Ожидавший в машине шофер попытался выяснить, что случилось с Марвином и
его напарником.  Снег  мешал  ему видеть  происходящее. Ему послышалось, что
кто-то произнес нечто вроде "веселый праздник Свиньи", а потом он уже ничего
не слышал. Никогда.
     -   Вымостим   улицу  врагами,  ля-ля-ля,   -  пел  Римо.  Мелодия  ему
понравилась, и он запел громче.
     В одном из домов на втором этаже вспыхнул свет, и кто-то крикнул, чтобы
он замолчал.
     - С праздником Свиньи вас, - ответил Римо.
     - Чертов пьяница! - раздалось из окна, и Римо, отмечая праздник Свиньи,
ударил по шинам ближайшего автомобиля в  надежде, что он принадлежит тому, с
кем он препирался.
     Дом  Николаса Бэнно  являл собой образец  дурного вкуса. Он был освещен
разноцветными огнями, развешанными во дворе.
     Римо постучал.
     Наверху зажегся свет. Внутри послышались шаги.
     Дверь  открыл дородный мужчина в  красном бархатном пиджаке.  Он  мигал
заспанными  глазами, в  правом  кармане пиджака,  где он  держал руку,  Римо
заметил револьвер.
     - Николас Бэнно? - любезно спросил Римо.
     - Да. Послушайте, что с