абытого Дульска и дать ему возможность
заниматься парапсихологией?  Она  бы много  отдала, чтобы  увидеть человека,
способного  управлять  его психикой. Судя по всему,  за последние  несколько
дней Рабинович стал совершенно недосягаемым для  убийц. Именно  этого Анна и
опасалась  больше всего. Она была  уверена,  что помимо  убийцы,  посланного
российским  руководством,  за ним охотится кто-то еще. Знать  бы только, кто
именно. Тогда Анна могла бы ему помочь. Но кто в Америке годился на эту роль
и знал так же хорошо, как она, что нужно делать?

     Харолд  Смит  знал,  что  прибор,  который  он  дал  Чиуну,  уничтожен.
Случилось  худшее.  Цепляясь  за  последнюю  слабую надежду, Смит  попытался
уговорить  Римо  прийти  ему  на  помощь, но  тот  реагировал  на  его слова
совершенно непостижимым образом.
     Ему ни до чего не было дела. Он был  занят беседой с каким-то мудрецом,
умершим более четырех тысячелетий назад.
     Смит  пошел домой и  достал  из  шкафа старый  армейский пистолет 45-го
калибра. Смит не стрелял со второй мировой войны. Он понимал, что  не сможет
убить Чиуна, но  знал,  что Чиун  хоть  и  принимает его  за  дурака, но  не
сомневается в его правдивости.
     На этот раз Смиту  придется солгать - сперва Чиуну, а потом Рабиновичу,
после чего он одним выстрелом сделает то, что не удалось сделать величайшему
убийце мира. Смит дал команду компьютерам стереть всю информацию, если он не
вернется.
     Информация,  хранившаяся в  банке  данных  КЮРЕ, была столь деликатного
свойства, что не должна  была пережить  Смита. Пусть  лучше  труд  его жизни
погибнет вместе с ним, чем нанесет вред стране, которую он так любил.
     Напоследок Смит позвонил президенту США.
     - Как вам известно, сэр, русские пытались захватить  этого человека,  и
мы  направили против  них своих агентов. Этот человек  обладает невероятными
способностями  и чрезвычайно  опасен. В  настоящее время он привлек на  свою
сторону целую дивизию, если не больше. Судя  по всему, он  готовится  начать
войну. Один из  наших  агентов выведен из строя, хотя  я  и не знаю, как это
произошло, а второй в  настоящий  момент не может быть задействован. Поэтому
беру эту  миссию на себя. Если я не вернусь, наша организация прекратит свое
существование, но  при  этом никто  не получит доступа  к нашему гигантскому
банку данных. На этот счет я принял все необходимые меры.
     - Желаю удачи, Смит, - сказал президент. - Я знаю, вы сделаете все, что
от вас зависит.

     Римо готовил на кухне  рис. Великий Ван,  сидя возле него на  табурете,
поинтересовался, с кем он  только что разговаривал по  телефону - уж  не  со
своим ли американским хозяином?
     - Да. Он собрался поиграть в кошки-мышки с этим гипнотизером.
     - И ты считаешь, что он справится с этим в одиночку?
     - А почему бы и нет? - сказал Римо. - Это его жизнь. Его страна.
     - Ах,  какие вы непреклонные! Что ты, что Чиун. До  чего  же вы похожи!
Вашему умению водить себя за нос можно позавидовать.
     - Я не вожу себя за нос и я не похож на Чиуна.
     - Ошибаешься! Именно поэтому вы  постоянно  ссоритесь и именно  поэтому
так привязаны друг к другу.
     - Я надеялся, что, встретившись с Великим Ваном, получу ответы на  свои
вопросы. По крайней мере, так обещал мне Чиун. Выходит, он меня обманул?
     - Нет. Просто тебе не нравятся мои ответы. Ты как две капли  воды похож
на  Чиуна, но  достаточно хитер,  чтобы скрывать  это  сходство,  и  поэтому
большинство  людей считает тебя  нормальным. Но  я-то вижу, что ты  безумец,
Римо. Назови хотя бы одну вещь, которая тебе нравится и в которой ты себе не
отказываешь.
     - Мне нравится, когда меня оставляют в покое.
     - Это - самая чудовищная ложь,  которую я до сих пор  от тебя слышал! -
воскликнул  Ван, спрыгнув с  табурета на  пол.  Он принял одну из простейших
поз,  поджав  под себя ноги  и вытянув руки вдоль туловища. В  этой  позе он
казался совершенно беззащитным.  - Ну хорошо, Римо,  ты  не похож на  Чиуна.
Давай-ка посмотрим, на что ты способен. Ну-ка, покажи!
     - Я не собираюсь с вами бороться, - сказал Римо.
     - Не бойся, ты не причинишь мне боли. Я умер четыре тысячи лет назад.
     - Для бесплотного  духа вы, пожалуй,  обладаете слишком большим  весом.
Когда вы спрыгнули с табурета, пол чуть не провалился.
     - Вы с Чиуном  придаете  слишком  большое значение  весу. В  нашем деле
совсем необязательно быть тощим,  как скелет. Ну же, бледнолицый, покажи, на
что ты способен!
     Римо вяло  ткнул его в живот, опасаясь, как бы  этот божий одуванчик не
потерял равновесие. Рука его со свистом рассекла воздух.
     - Ну вот, совсем как Чиун. Ничего не хочешь делать из-под палки.
     Римо захотелось  проверить,  насколько крепок  Великий Ван. Он понимал,
что положить его на лопатки  скорее всего  не удастся, но он мог, по крайней
мере, пощупать его дряблый живот.
     И Римо  предпринял вторую попытку.  Ван даже не старался уклониться  от
его удара.  Рука Римо  вонзилась в центр  Вселенной,  где  стоял невероятный
холод, и он закричал от боли, а Великий Ван с улыбкой поведал ему, что то же
самое в свое время испытал Чиун, поднявшись на высшую ступень мастерства.
     -  Вот что  я  скажу тебе, Римо. Из  всех Мастеров Синанджу вы с Чиуном
обладаете самым чистым ударом. Как это и пристало отцу и сыну.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

     Утром  11  мая три  американские  колонны  под  командованием человека,
которого  одни  считали воскресшим  генералом  Паттоном,  а  другие -  своим
любимым командиром, отцом,  матерью или близким родственником, вторглись  на
территорию Сорники - одного из  недавно получивших  независимость государств
Центральной Америки.
     Сорника считала  себя независимой, потому  что сбросила  с  себя  бремя
сорокалетнего гнета семейства диктаторов,  опиравшихся на армию, численность
которой не  превосходила  полицейского  подразделения,  и установила  власть
Народного Совета, создавшего громадную, вооруженную до зубов армию.
     При  старом режиме диктатора можно было критиковать, но  не более того.
Правда, жители Сорники обладали  еще некоторыми незначительными правами: они
имели право зарабатывать себе на жизнь, менять работу, жениться  и  выходить
замуж по собственному выбору, а если такая жизнь их не устраивала, они имели
право уехать из страны.
     Главным  отличием  нового  режима  было то,  что  он  обязан  был  всем
нравиться.  Газеты,  оппозиционно  настроенные  к  свергнутым   угнетателям,
пользовались прежними свободами.  Они могли свободно публиковать критические
материалы  о  старом  режиме.  Если  же  какая-либо  газета  позволяла  себе
критическое высказывание  о  новой Народно-демократической  Социалистической
Республике  Сорника,  ее немедленно  закрывали  "по требованию разгневанного
народа".
     Символом народа был  генерал Умберто Омерта - человек из народа, живший
с народом и во имя народа. Всякий, кто выступал против Омерты, автоматически
становился  врагом   народа.   Когда   Омерта   направлял   стражей   новой,
социалистической,  законности  закрывать оппозиционные  газеты и  громить их
редакции, чего никогда не случалось при прежнем режиме угнетателей, это было
ответом народа на происки контрреволюции.
     Народ  в лице Омерты  ревностно следил  за тем,  чтобы  все выступающие
против режима изменили  свою точку зрения. Инакомыслие пресекалось  железной
рукой, равно как и желание покинуть страну - таковы уж порядки в независимых
странах.
     Никто не  смел задаться вопросом: стоит ли народ за арестами, казнями и
преследованием реакционных элементов, предателей и американских прихвостней?
Никто не спрашивал, являются  ли они тоже частью народа. Такой вопрос был бы
расценен   как  предательство  дела  революции:  коль   скоро  против   этих
реакционеров  выступает народ,  значит,  они  являются чуждыми элементами. В
нацистской Германии чуждые элементы считались untermenschen - людьми второго
сорта, и для них строились газовые камеры.
     Однако вооруженное вторжение в Сорнику  в это майское утро  объяснялось
не  тем,  что там бросали в тюрьмы и  расстреливали  врагов  народа, а детей
заставляли доносить  на своих родителей.  И не тем, что на  территории этого
государства размещалось несколько учебных  лагерей, где проходили подготовку
отряды  боевиков,  жаждущих освободить соседние народы  от гнета ненавистных
правителей.
     Дело заключалось  в другом. В  Сорнике было  дислоцировано восемнадцать
советских  полков  вместе  с  военными  специалистами.  Именно  их  и  хотел
уничтожить Железный  Генерал,  живое  воплощение  Джорджа  Паттона,  любимый
командир и отец родной, за которого  любой  солдат был готов отдать  жизнь и
который временами искусно скрывался под личиной иммигранта из России.
     Рабинович  исходил  из  того,  что если он сумеет  разгромить  отборные
войска, которые  его бывшая родина направила за рубеж, к  нему  отнесутся  с
уважением. При этом не имело значения, перебьет  ли он  всех до  одного  или
возьмет и плен. Русские уважают силу. Если  он  сумеет доказать, что сила на
его  стороне,  они  оставят  его в  покое.  Не  случайно,  что  единственным
договором, который советское руководство  соблюдало до  последней буквы, был
договор с фашистской Германией. Этот альянс распался  лишь  после  того, как
Гитлер, вопреки  надеждам  советского руководства, напал  вместо  Англии  на
Россию.
     Вслушиваясь   в   звуки   орудийных   залпов,   ощущая   мощь   танков,
прокладывающих себе  путь по раскисшей  грязи, именуемой в Сорнике дорогами,
Рабинович испытывал ни с  чем не сравнимое чувство. До сих пор он пуще всего
на  свете боялся оказаться  в числе убиваемых и  преследуемых,  теперь же им
владело  странное  возбуждение. Он  бросался  на  передовую.  Он подбадривал
лучших командиров.  Он находился в самой гуще боя, изрыгая проклятия в адрес
бойцов, отставших от своей колонны.
     К середине дня остатки прославленных бронетанковых войск из России были
разбросаны по равнинам  и  джунглям  Сорники. Вслед за знаменитыми  русскими
боевыми вертолетами "Олень" генерал Омерта поднял в воздух  весь спой  флот,
чтобы поучаствовать в кровавой бойне, и только тогда, дождавшись подходящего
момента, Рабинович позволил своим войскам использовать реактивные установки,
чего  до  сих  пор всячески  избегал, желая усыпить бдительность противника.
Самолеты один за другим вспыхивали в небе Сорники, словно шутихи.
     -  Я  только  одного боюсь, Чиун,  - погибнуть  от  руки  какого-нибудь
убийцы, - сказал Рабинович, повернувшись к своему телохранителю, облаченному
в черное  кимоно,  как и подобает Мастеру Синанджу,  стоящему на  поле брани
рядом с императором.
     - Разве Великий Ван может погибнуть от руки убийцы? - удивился Чиун.
     -  Кто  знает...  Но  твой  долг  позаботиться о  том,  чтобы  этого не
произошло.
     - Разве я  не прошел  всех  испытаний, прежде  чем  подняться на высшую
ступень мастерства?
     - Считай, что ты должен пройти еще одно.
     - Какое? - спросил Чиун.
     - Самое важное.
     - Но почему?
     - Потому что я так велю.
     -  Разве Великий Ван, давая своему ученику  возможность лицезреть себя,
не должен снизойти до ответа  на его вопросы? Разве само  ваше имя  не  есть
ответ на все вопросы?
     - Ты опять морочишь мне голову своими штучками?
     Чиуна  насторожили  не  столько  странные  речи Вана, сколько  то,  что
учитель упорно  избегал говорить с ним  по-корейски.  Для  Чиуна это служило
знаком явного неодобрения. Он не понимал,  чем заслужил  такую немилость, но
поклялся себе любой ценой исправить ошибку, в чем бы она ни состояла.

     Догнать войска Рабиновича  не составило труда: ни одна армия в мире  не
может  двигаться  незаметно  для   окружающих.  Смит  прибыл   в  Сорнику  с
документами сотрудника  министерства  обороны.  Воздух здесь был  горячим  и
влажным.  Смит  задыхался, то и дело  ему приходилось останавливаться, чтобы
прийти в себя.  Какой-то сержант принес ему  стакан воды и помог найти некое
подобие тени  -  островок  влажного мха  под деревом, куда  со  всех  сторон
устремлялись комары и огромные летающие  жуки, еще не известные науке. И те,
и  другие жалили немилосердно.  Смит вспомнил фронтовые годы.  Правда,  в то
время он был молод и не нуждался в постоянных передышках.
     Пистолет 45-го калибра казался ему тяжелее, чем когда-либо, а поскольку
он висел  у него на груди слева, проходящие мимо солдаты принимали Смита  за
какого-то  секретного агента.  Ему не хотелось предстать в таком  виде перед
Рабиновичем  и  Чиуном.  Чиун,  конечно,  не  особенно  удивится, но великий
гипнотизер,  увидев перед  собой  возможного агента,  наверняка  отреагирует
немедленно, а это никоим образом не входило в планы Смита, который собирался
обмануть его относительно своих намерений.
     Смиту предстояло сбить с толку  и Чиуна: обычный человек не в состоянии
уследить за  движением рук Мастера  Синанджу, не говоря уже о том,  чтобы их
остановить.
     -  Скажите,  - обратился  Смит к сержанту, - вы не могли бы достать для
меня камуфляжную  форму?  С этим пистолетом я смахиваю на  какого-то агента.
Совсем ни к  чему, чтобы сотрудника министерства обороны принимали за агента
ЦРУ, вы так не считаете?
     - Так точно, сэр, - ответил сержант.
     Он был из старослужащих, и  Смит понимал,  что если кто-то и может  ему
помочь, то лишь этот тертый калач.
     Сержант вернулся только к вечеру и беспомощно развел руками:
     - Извините, сэр. Форму для вас найти не удалось.
     - Вы хотите сказать, что интенданты не располагают лишней одеждой?
     - Так  точно,  сэр.  Операция четко спланирована.  У Железного Генерала
каждая пуля на счету.
     - Что вы говорите?! - воскликнул Смит.
     Он  не рассчитывал  услышать  столь приятную  новость. Рабинович где-то
совсем рядом.
     -  Наш командир  держит  все под личным  контролем.  А теперь нам  пора
двигаться дальше, сэр, если вы хотите попасть на передовую и увидеть его. Мы
и так уже потеряли много времени, разыскивая для вас камуфляж.
     -  Полагаю, догнать Рабиновича  не  составит  особого  труда.  Я  лучше
подожду его здесь.
     - Но он сказал, что не остановится, пока не захватит столицу Сорники.
     - Не думаю, чтобы в настоящий момент это было возможно.
     - Наш генерал полностью сломил  сопротивление неприятеля.  Он уничтожил
все его боевые вертолеты.
     - Вы не раздобудете для меня какую-нибудь  палатку, в которой я мог  бы
устроиться на ночь? - попросил Смит. - Если, конечно, таковые имеются.
     - Не знаю, сэр. У нас здесь все на строгом учете.
     - Ясно,  -  вздохнул  Смит.  -  По-видимому,  мне  предстоит закоченеть
нынешней  ночью. Разбудите меня, если к утру  здесь  появится Рабинович, или
Железный Генерал, как вы его называете.

     Ван покатывался со смеху.
     - Напрасно вы обвиняете меня в излишней серьезности, - проворчал  Римо.
- Я только и знаю, что шутить, черт  возьми. Мир устроен весьма забавно, и я
не боюсь об этом говорить.
     Римо чувствовал,  как  в нем вскипает  злоба.  Он  понял  это по своему
дыханию.  Давать  волю  злобе  не менее губительно, чем страху. Эти  чувства
подчиняют себе все остальные.
     - Послушайте!  -  взорвался он. -  Я ждал двадцать лет,  чтобы  увидеть
Великого Вана, боялся, что не удостоюсь такой благодати.  И  вот наконец моя
мечта  сбылась  - и  что  же? Вы  пилите  меня  похлеще  Чиуна! Чиун  -  тот
действительно все принимает всерьез. Он считает, что если не сделает того-то
и  того-то, Дом Синанджу рухнет к чертовой матери. Он носится с идеей женить
меня на  корейской девушке ради  продолжения нашего  славного рода.  Честное
слово! Чем не сводня?
     - Почему ты злишься?
     -  Потому  что вы  меня разочаровали, - огрызнулся Римо. - Не оправдали
моих надежд. Честно говоря, Чиун дал мне намного больше, чем вы.
     -  Весь мир для тебя ничто в сравнении с  Чиуном.  Если бы ты  не любил
его, то  никогда  не научился бы такой  прекрасной технике  удара. Только от
любви рождается что-то хорошее.
     - Да,  я уважаю  Чиуна и люблю его. Ну что, вы довольны?  Смотрите,  не
лопните  от  смеха,  -  проговорил  Римо,  глядя  прямо в  лицо  хихикающему
толстяку.  -  Но я  не считаю его совершенством.  В нашем  языке  есть слово
"псих". Я считаю, что оно как нельзя лучше  подходит нашему дорогому Мастеру
Чиуну.
     - А как насчет человека, одержимого желанием спасти мир?
     - Извините, я меньше всего думал о спасении мира.  Я всего лишь пытался
спасти свою страну.
     - Сколько людей ее населяет? Двести двадцать миллионов?
     - Около того.
     Римо  осточертела эта  квартира с ее великолепно оборудованной  кухней,
роскошной гостиной, ванной  и телевизорами в каждой комнате. Но больше всего
ему  осточертел толстый жизнерадостный Ван с пузом, в котором сосредоточился
весь холод Вселенной.
     Между тем Ван остался  доволен. Все, что ему было нужно,  - это увидеть
удар Римо. Любой Мастер Синанджу по одному удару мог судить о силе человека.
Римо вышел за дверь. Ван последовал за ним.
     - Знаешь, в мое время население всего мира насчитывало  порядка двухсот
миллионов человек. Америка и есть для тебя весь мир.
     - Уже нет, - сказал Римо.
     Служители, подметающие двор, с интересом поглядывали  на его  спутника.
Значит, они тоже видят Великого Вана, подумал он.
     -  Тогда  скажи мне:  кто  в  большей степени псих - тот,  кто пытается
спасти  от  исчезновения род великих убийц,  или  тот,  кто пытается  спасти
страну?
     -  Мне  кажется,  ваш  визит  несколько  затянулся.  Спасибо  за все  и
прощайте.
     - Но ты еще не задал мне своего вопроса, - напомнил Ван.
     - Ладно, когда вы уберетесь отсюда восвояси?
     - А когда ты задашь мне нужный, вопрос?
     - На это может уйти целая вечность.
     - Ну, такого срока в  твоем распоряжении, положим, нет. Но на это может
уйти вся твоя жизнь.
     - Вы это серьезно?
     - Неужели ты  думаешь,  что  мне  приятно  торчать  здесь  с  тобой еще
пятьдесят или сотню лет? - усмехнулся Ван. - Уж на что был задирист Чиун, но
ты и его обскакал. Каждый раз, когда ты открываешь рот, я слышу голос Чиуна.
     - Ничего подобного. Чиун -  настоящий  расист, который презирает  всех,
кто  не  имел счастья  родиться корейцем. А  я  не  расист. Я кто угодно, но
только не расист.
     Ван  расхохотался так,  что чуть  не  повалился на  тротуар,  позабавив
играющих на лужайке ребятишек.
     - Что вас так рассмешило? - спросил Римо.
     -  Ты  рассуждаешь  в  точности  как  Чиун.  Он обозвал бы  всех  белых
расистами, заметив при этом, что считает их низшей расой.
     - Я не говорил ничего подобного о корейцах! Я отдаю  должное мастерству
Чиуна, хотя вы и подвергаете его несправедливым нападкам. И это при том, что
вы сами признали: он обладает самым лучшим ударом из всех Мастеров Синанджу.
     -  Я сказал  не "самым лучшим", а "самым чистым". Это не  одно и то же,
Римо. Но он бы воспринял  мои  слова точно  так же, как и  ты.  А я вовсе не
считаю вас лучшими из лучших.
     - Мне не  о  чем вас спрашивать, - сквозь  зубы процедил  Римо. -  Тема
закрыта.
     - Ты  обожаешь говорить: "Тема  закрыта". Наверное, потому, что боишься
оказаться неправым. Значит, тема закрыта?
     Римо резко повернулся на  сто восемьдесят  градусов и зашагал обратно к
дому.
     - Точно так же поступал и Чиун. Однажды я заметил ему, что он - вылитая
копия  своего  отца.  И знаешь,  что  он  ответил?  Он  сказал  мне:  ничего
подобного.  Он ничуть  не похож на  своего отца, потому  что  тот  капризен,
эгоистичен и боится признаваться в любви к кому-либо. По правде, я не ожидал
от него столь бурной реакции. Ты думаешь, я обманываю тебя, Римо?
     - Мне все равно! - прорычал Римо  и так хлопнул дверью, что она слетела
с петель.
     К счастью, Ван  успел подхватить  ее кончиками  пальцев  и водвор