ьное с тех
пор,  как поженились  после  окончания университета в  Мэриленде. Боль  была
слишком велика, чтобы переносить ее одной, а молиться она не умела.
     Она стала собирать  его вещи, откладывая  то,  что можно оставить сыну,
что мог бы взять брат Джона,  и то, что пригодилось бы для Армии спасения. В
подвале она связала  его лыжи,  уложила теннисные  ракетки и  в который  раз
удивилась, почему он никогда не выбрасывал старые кроссовки.
     Она глядела на все эти старые, рваные кроссовки, в которых он ежедневно
пробегал по три мили  с  самого дня их  свадьбы, кроме  разве  что  медового
месяца, и тут неожиданная мысль ударила ее, как током.
     - Отказало сердце. Не может быть, не может!
     Джон не курил, редко выпивал, ежедневно занимался гимнастикой, соблюдал
диету, и никто из его родственников никогда не жаловался на сердце.
     - Не может  быть, - снова произнесла она  вслух  и вдруг заволновалась,
как будто констатация этого факта могла воскресить мужа.
     Она заставила  себя подождать до половины десятого утра и  позвонила их
семейному  врачу.  Трубку  взяла   сестра,  дежурившая  у  телефона,  и  она
записалась на прием, всего на пять минут.
     На самом деле времени потребовалось еще меньше.
     - У  Джона сердце было в полном порядке,  так  ведь, доктор? - спросила
она прежде, чем тот успел выразить ей сочувствие.
     -  Ну, конечно. Для человека  его возраста  сердце работало  хорошо. Он
следил за собой.
     - Могло ли сердце отказать во время операции?
     -  Ну, миссис Боулдер,  операция  вызывает огромное  напряжение во всем
организме.
     - Могло ли оно отказать?
     - У Роблера работают многие  из лучших хирургов страны, миссис Боулдер.
Там лечатся многие  высокопоставленные  лица. Если бы вашего мужа можно было
спасти...
     - Но причиной смерти не  могла стать остановка сердца,  доктор,  не так
ли? Скажите мне. Вы же наш семейный врач.
     - Миссис Боулдер, в клинике Роблера лечится моя собственная дочь.
     - Но Джон  не должен был умереть от остановки сердца при его здоровье и
в таком возрасте?
     - В медицине существует еще многое, чего мы не можем объяснить.
     Но  миссис Боулдер уже  не слушала: она  сочиняла письмо в Американскую
медицинскую  ассоциацию  и различные медицинские  общества.  В  полдень  она
изложила свой план семейному адвокату. Тот был более откровенен, чем врач.
     - Не  тратьте  зря  деньги, миссис  Боулдер. Призвать  к ответу медиков
Роблера за недобросовестное лечение или халатность  можно лишь в том случае,
если нам удастся найти такого  врача,  который  согласится свидетельствовать
против них.
     - Ну так давайте найдем его!
     - Хорошая мысль, миссис Боулдер, но ничего не выйдет.
     - Почему?
     - Если уж ваш семейный врач не поддержал вас - и это в частной  беседе,
-  чего  же ждать  от  постороннего  специалиста-медика  в  суде?  Врачи  не
свидетельствуют  против  врачей.  Хотя  ничего  подобного  и  нет  в  клятве
Гиппократа, но это правило медики соблюдают строго.
     - Вы хотите сказать, что врач может  убить пациента и это  сойдет ему с
рук?
     - Я хочу  сказать, что порой они допускают ошибки и даже халатность, но
с этим никто ничего не может поделать.
     -  Но я  читала, что  одного  врача  обвинили в  преступной халатности.
Кажется, это было... в прошлом или позапрошлом году.
     - Правильно. Вы читали об этом именно потому, что, когда врача признают
виновным в профессиональной ошибке, это  событие. И  я  думаю, что врач этот
был  неуживчивым  глупцом,  который  лез  не в свои  дела  и  конфликтовал с
медицинскими обществами. А вы читали об автомобильной аварии в Фениксе, кода
водителя   признали  виновным   в  нарушении  правил  дорожного  движения  и
неоправданном риске?
     - Нет, по-моему, не читала.
     -  Я  тоже. Никто  не  станет  писать  об  этом,  поскольку  такие вещи
происходят   сплошь   и  рядом.   Свидетелями  в  таких  случаях   выступают
полицейские. Но у нас нет медицинской полиции.
     -  Но ведь существуют комиссии по здравоохранению, законы. Американская
медицинская ассоциация.
     -  АМА? Обращаться  туда  -  то  же  самое,  что  просить  Национальную
ассоциацию промышленников расследовать  вопрос о чрезмерных прибылях. Миссис
Боулдер, я ваш  друг  и неплохой адвокат,  и я был другом  Джона.  Я дам вам
хороший профессиональный  совет и, между прочим, возьму с вас за это деньги,
так что послушайте: выдвигать обвинение против клиники  Роблера  или доктора
Деммета  - пустая трата  времени, денег, и  ваших нервов.  Я  не позволю вам
сделать это, так как вы проиграете.
     - А как насчет вскрытия?
     - Этого мы можем добиться.
     - А если оно подтвердил наше предположение?
     - Оно, скорее всего, подтвердит заключение клиники Роблера.
     - Вы хотите сказать, что и коронеры играют в те же игры?
     -  Этого я не говорил. Нет, они не только не играют,  но  и  никому  не
подыгрывают. Но медики, как и вообще все люди, умеют хорошо подстраховаться.
Если они говорят, что  смерть наступила  в результате  остановки сердца,  то
именно это и обнаружит коронер. Профессия врача ценится очень высоко. Медики
не рискуют попусту. Я  поступлю иначе. Если вы обещаете оставить вашу затею,
то я забуду про счет и ничего не возьму с вас за эту консультацию. Мне очень
жаль.  Я  скорблю  вместе  с  вами,  и если бы  существовала  хоть  малейшая
возможность  вернуть  Джона,  даже  ценой  громадных  хлопот,  или  добиться
компенсации за его смерть,  я пошел бы на это, несмотря ни на что. Но сейчас
мы ничего не можем сделать.
     - Посмотрим,  -  сказала  миссис  Боулдер,  которая  больше  никого  не
благодарила за услуги.
     На  свои письма  она  получила вежливые  ответы,  в  общем  создававшие
впечатление,  что  их  авторы  вникли   в   суть  дела.   Но,   перечитав  и
проанализировав  каждую  фразу,  она  поняла,  что  все  содержание  ответов
сводилось к тому, как прекрасна профессия врача и как добросовестны доктора.
     И  тогда она отступилась.  Однажды ей  опять попалась  на глаза фамилия
доктора Деммета. В  разделе спортивной хроники. Тот выиграл  "малый гросс" в
зимнем парном турнире "Фейр оукс скотч".

ГЛАВА ВТОРАЯ

     Его звали Римо.  Ветры,  налетавшие с залива, хлестали  его со  злобной
силой,  накопленной  над  необъятными   океанскими  просторами.  Перед  ним,
протянувшись до графства  Марин, лежал пролив Золотые Ворота, путь,  ведущий
на северо-запад. За ним был Сан-Франциско и, еще восточнее, вся Америка.
     Он стоял  на перилах моста, откуда четыре сотни и  еще девяносто девять
человек ушло  в  небытие, увенчав самоубийством свое в остальном  незаметное
существование.
     Он был крепкого телосложения  и ростом около  шести футов. Лишь широкие
запястья рук  наводили на мысль, что  это мог, в принципе,  быть  не  совсем
обычный человек.  Запястья, однако,  никак  не  объясняли, как ему  с  такой
легкостью удавалось твердо стоять на округлых перилах моста.
     Даже машины, пересекавшие  залив по мосту, с трудом продвигались вперед
под  перекрестными  порывами  ветра.  Темная рубашка  и  брюки стоявшего  на
перилах трепетали  и щелкали, как при урагане. А  он стоял прямо и абсолютно
спокойно, будто перед телевизором в своей собственной комнате
     Он вдыхал соленый океанский ветер  и  ощущал декабрьский холод, который
заставил автомобилистов поднять боковые стекла автомобилей.
     Он легко переносил холод, заставляя  свое  тело слиться с ним, как  его
учили.  К  ветру он  относился  иначе.  Тело  не  столько  боролось, сколько
побеждало  ветер,  став  продолжением  моста и  его  опор, вбитых  в  скалу,
окружавшую залив.
     - Ты ждешь аплодисментов,  - раздался тонкий голос  у него за спиной, -
собираясь выполнить простейшее упражнение?
     -  Спасибо, что  мешаешь мне сосредоточиться.  Мне только  этого  и  не
доставало. Я стою над водой на высоте двухсот футов, и не хватало еще, чтобы
меня  отвлекали, - сказал Римо, поворачиваясь к миниатюрному пожилому азиату
в черном  кимоно,  чьи седые  волосы развевались по  ветру,  словно шелковые
нити,  и который  так  же  твердо стоял  на пешеходной  дорожке, как Римо на
перилах.
     - Если твое сознание - раб любого шума, не обвиняй шум в своем рабстве,
- сказал Чиун, Мастер Синанджу. - Не  господин  создает рабов,  а раб творит
себе господ из окружающих.
     - Спасибо за веселое Рождество, папочка.
     - Если  в твоем сердце все  еще есть место для праздников белых  людей,
тогда мне  лучше встать на перила рядом с тобой и поддержать  тебя, чтобы ты
не упал. Даже Дом Синанджу не в  силах избавить человека от дурных привычек,
если тот их тщательно оберегает.
     - Ну, я тоже не в восторге от твоего праздника Свиньи.
     - Он не называется праздником Свиньи, - сказал Чиун. - Это просто день,
когда  все, кто в долгу  перед кем-либо, наделившим  их великой мудростью, с
благодарностью дарят в ответ всякие мелочи.
     - Ты не получишь Барбру Стрейзанд, -  сказал Римо. -  У нас  не принято
дарить друг другу женщин.
     - У нее могли бы родиться достойные дети. А глядя на дешевый спектакль,
который ты  устроил,  я  начинаю  думать,  что Дому  Синанджу  нужен  другой
наследник.
     - Она же не кореянка, папочка. Она такая же белая, как и я.
     - Ради  ее красоты я готов  сделать исключение. Кровь  Синанджу победит
любые  недостатки,  включая  неестественный  цвет  кожи,  и  тогда  я получу
ученика,  лишенного  дурных  привычек,   нахальства   и  болтливости.   Даже
величайший  из скульптором испытывает  трудности, высекая  свои творения  из
затвердевшей глины.
     Римо опять повернулся  лицом к  холодному  ветру.  Он  знал,  что ветер
шумит, но  не слышал шума. Он знал, что  сейчас  холодно,  но не  чувствовал
холода. Он знал, что под  ним мост,  но не замечал этого. Он двинулся вперед
по узким  перилам над черной водой, и  его мысли и чувства стали его центром
тяжести.  Он чувствовал,  что может идти или бежать бесконечно, и хотя видел
огни машин, ехавших навстречу, они находились в ином мире. Его мир  вместе с
телом  все  быстрее  несся  мимо  автомобилей, пока не  достиг другого конца
перил, где Римо повернулся и побежал назад к Чиуну, Мастеру Синанджу.
     Все  началось  десять  лет  назад  с  упражнений,  временами  настолько
болезненных, что он иногда думал, что больше  не выдержит. Потом боль  стала
иной, и упражнения, казавшиеся поначалу трудными, стали получаться легко, и,
наконец, его тело само уже знало, что делать, а ум был занят другими вещами.
     Это было нечто большее, чем просто совершенствование силы и ловкости, -
изменялась  вся  нервная  система и сама его  сущность.  И  если  бы он  был
откровенен  с  Чиуном,  то признал  бы, что  чувство  одиночества  во  время
Рождества у него уже давно исчезло. Теперь он считал своей родиной Синанджу,
деревушку  в  Северной Корее,  которая много  веков поставляла наемных убийц
королям  и   императорам,  чье  золото  поддерживало  существование  жителей
деревушки, стоящей среди скал, где, казалось, ничего не росло.
     Римо был первым среди белых, кто овладел секретами Синанджу.  Нанимаясь
на работу,  Чиун согласился быть только  инструктором, но не  исполнителем и
признал как-то, что научил  Римо большему, чем просто "маленьким  хитростям"
кунг-фу,  айкидо и тэ кван до. Он посвятил  его  в секреты Синанджу - основы
всех боевых искусств. А "верхи" получили уникального белого убийцу-ассасина,
который свободно чувствовал себя в обществе белых.
     Римо  приблизился  к  едва  различимому  во  тьме Чиуну,  стоявшему  на
тротуаре, остановился и застыл, слившись воедино с опорами моста, уходившими
в темноту.
     - Можешь начинать, - сказал Чиун.
     - Начинать? Я уже кончил, папочка.
     -  В  самом деле?  Может  быть. Я не  следил. Я  думал  о моем  доме за
океаном. Холодными утрами я  думаю о Синанджу. Думаю о том подарке,  который
ждал бы меня, если бы я  был дома. Не  знаю, как  он выглядел бы - возможно,
она была бы изящна, как  эта ваша певица, но важен не объем груди или бедер,
важна сама мысль. О, если бы я был дома!..
     - Я не могу подарить тебе человека, папочка.
     -  Кто  я такой, чтобы надеяться на благодарную память того, которому я
так много дал?
     - Если ты хочешь чего-нибудь тепленького, я достану тебе корову.
     - У меня уже есть одна корова. Она дерзит мне, - сказал Чиун.
     Услышав  знакомое характерное хихиканье,  Римо  понял,  что услышит эту
фразу еще не раз и не два. Вместе с хихиканьем.
     - У меня уже есть корова, и она дерзит мне, - повторил Чиун.
     Чтобы не слышать  его  смех, Римо вновь побежал  по перилам над  водами
залива. Добежав до конца моста он услышал пронзительные крики, ворвавшиеся в
его мир:
     -  Вот  он.  Остановите  его!  Боже  мой! Он  идет  боком,  невероятно.
Смотрите,  как  быстро.  Собирается  прыгать.  Вон,  тот  парень  на  мосту.
Остановите его!
     Вернувшись к  Чиуну, Римо удостоился  одобрительного кивка и спрыгнул с
перил.
     -  В  Персии шах подарил бы Мастеру  Синанджу собственную дочь.  В Риме
император однажды  предложил  плененную королеву. Вожди сельджуков прекрасно
знали, как должным образом выказать свое уважение к Синанджу. В Африке лони*
продемонстрировали тебе,  какие почести надо оказывать Мастеру Синанджу. А в
Америке... В Америке я получил корову. Дерзкую болтливую корову.

     * См. "Дестроер": "Белые рабыни"

     - На  ужин  опять  будет  рыба,  папочка?  -  спросил Римо,  меняя тему
разговора, хотя они обедали всего несколько часов начал.
     - Если эта рыба не  окажется  чересчур  болтлива, - сказал Чиун и опять
захихикал.
     Полицейская машина, сверкая огнями, промчалась мимо них к другому концу
моста.
     - Кажется, меня там кто-то заметил.
     - Неповоротливость и  неуклюжесть всегда привлекают  внимание. Истинное
совершенство - вещь незаметная.
     - Еще раз спасибо за веселое Рождество, папочка.
     Они возвратились в  свои апартаменты с окнами на залив, арендованные на
время отдыха.  Там Римо обнаружил,  что  куст,  росший  во дворе,  вырван  с
корнями и  установлен посередине  ковра, а  вокруг все  заляпано  грязью. На
ветках висели два пробитых  теннисных мяча, лопнувший мяч для гольфа и кусок
яблока.  Сооружение  венчала желтая  лампочка из  аппарата  для  отпугивания
насекомых.
     Чиун улыбнулся.
     - Это тебе. Как напоминание о твоих привычках.
     - Что это, папочка?
     -  Я  сделал  это  для  тебя.  Раз  ты  не можешь  порвать  с  прошлым,
наслаждайся его частицей.
     Римо указал на причудливо украшенный куст.
     - Да что же это такое?
     - Не прикидывайся дурачком. Это рождественская елка. Наслаждайся.
     -  Это  не  рождественская  елка,  папочка. Рождественская  елка -  это
дерево, ель, а украшения делаются из стекла, фонарики вешаются цветные и...
     - А  по-моему, это  похоже  на рождественскую  елку,  -  сказал Чиун. -
Конечно, очень похоже  - она  зеленая и на ней что-то  висит, горят огоньки.
Это рождественская  елка. Не вижу  разницы между этим  деревом и  теми,  что
стоят в магазинах. Я лишь кое-что улучшил.
     - Помяни  мое  слово,  будь ты американцем, ты  бы  понял, что  это  не
рождественская елка.
     - Если бы  я был американцем, ты  по сей день оставался бы бесформенным
мешком, набитым салом, который палит в людей из  ружей и пистолетов, швыряет
бомбы направо и налево и повсюду  приносит хаос,  что  так типично для вашей
культуры. Перед  тобой прекрасная  рождественская елка, не хуже других, даже
лучше, так как на ней нет той нелепой пестроты, которую ты так обожаешь.
     Их разговор был  прерван  телефонным звонком. Римо снял трубку. Звонили
из  "Вестерн юнион" и передали  телеграмму,  в которой сообщалось, что  тетя
Милдред собирается заехать к ним и девять утра. Она уже в пути.
     - Вот черт! - произнес Римо.
     Чиун  промолчал.  Разве  можно  помочь тому, кто  не  способен  оценить
произведение искусства? Как можно что-либо обсуждать с таким человеком? Чему
его  можно научить?  Если ему нравится это уродливое  блестящее похабство  в
магазинах, то пусть сам его  и покупает. Делать такому подарки  -  все равно
что  давать бриллианты утке. Та все равно  предпочтет клевать  кукурузу. Так
пусть  утка  сама  покупает  себе  початки. Мастер  Синанджу  не  занимается
откормом уток.
     - Я получил сообщение от Смитти.  Наш отдых, похоже, закончился.  Чиун,
ты слышишь?
     - Я не  отвечаю на кряканье, - ответил Мастер Синанджу  и, приняв  позу
лотоса,  погрузился в молчание, из которого, как Римо уже  знал, вывести его
было невозможно.
     - Прости, - сказал Римо. - Спасибо за елку. Очень мило с твоей стороны.
Благодарю, папочка.
     Ответа   не  последовало,  и   Римо  отправился   немного   вздремнуть,
пробормотав напоследок нечто неразборчивое, но явно ругательное.
     Римо проснулся  как по  тревоге, едва раздался звук открываемой входной
двери.  Послышались  голоса, и в спальню вошел человек  с кислым  выражением
желтоватого лица,  в  сером  костюме,  белой рубашке и пестром  галстуке,  с
потертым кожаным портфелем. Визитер опустился в кресло.
     - Что с Чиуном? Вы его оскорбили? - спросил доктор Харолд В.Смит.
     - Даже и не думал! Вообще все, что происходит между нами,  вас, Смитти,
не касается. Итак, в чем дело?
     - Еще раз хочу напомнить вам, Римо, какую ценность для нас представляет
Чиун и как важно, чтобы вы работали рука об руку.
     - Смитти,  вы  не  понимаете  и,  наверное,  никогда  не  поймете наших
отношений. Так в чем же дело?
     - Даже  дело для  меня не столь важно,  как ваши отношения с Чиуном. Из
его объяснений я понял, что он  сделал вам ценный подарок, а вы  приняли его
без  должного  почтения и благодарности и, к тому же, не  исполнили какой-то
его настоятельной просьбы.
     - Вы не заметили в гостиной куст со всякой ерундой на нем?
     -  Да. А  что  случилось? Я  подумал,  что  его  вырвал порыв  ветра  и
зашвырнул вместе  со  всяким  хламом  в окно. Почему,  кстати,  его никто не
убирает? Разве у нас нет прислуги? Вы же должны быть при деньгах.
     - Это как раз и есть "ценный подарок" Чиуна. Между прочим, вы слыхали о
Барбре Стрейзанд?
     - Да.
     -  Вот  ее-то он  и  хочет заполучить,  об  этой  маленькой услуге он и
просил.
     - На  некоторые вещи,  -  сухо  заметил  Смит, -  мы  не  жалеем денег.
Учитывая,  как  мы ценим Чиуна, можно было бы  выделить некоторую сумму  для
удовлетворения его личных потребностей. Актрисы иногда соглашаются на... так
сказать, платные услуги. Конечно, не мисс Стрейзанд, но кто-нибудь в  том же
духе.
     - Он не хочет платных услуг, Смитти.
     - Он желает вступить в брак!?
     - Нет.
     - Тогда чего же он хочет?
     - Он хочет получить ее в собственность.
     - Исключено, - сказал Смит.
     - Абсолютно согласен. Перейдем теперь к вещам более вам понятным.
     -  Минуточку.   Надеюсь,  вы  не  собираетесь  похищать  ее?  Я  должен
сказать...
     - Нет, не собираюсь. Ну, так в чем же состоит ваше дело? Я так понимаю,
вы в очередной раз напортачили, а мне теперь предстоит все расхлебывать?
     - Знаете, мне становится так же трудно  вас  понимать, как,  временами,
Чиуна, хотя в общении он более приятен.
     - Благодарю, - сказал Римо и приготовился слушать.
     Прошло уже десять лет с тех пор, как он получил первое задание от этого
въедливого педанта и  за это время, в отличие от Чиуна, не помышлял работать
на   кого-либо  другого.   Правда,  он  попытался  однажды*,  но  это  плохо
кончилось...

     * См. "Дестроер": "Судный день"

     Как  и  все Мастера Синанджу,  Чиун унаследовал  многовековую  традицию
службы любому императору, который оплачивал счет  деревни  Синанджу. Но Римо
не был Мастером Синанджу.  Он был всего лишь простым полицейским из Ньюарка,
который  был казнен  на электрическом стуле, а  потом  тай