спокоился о вас, - заметил Римо.
     Бобби Джек моргнул, словно ему было трудно сфокусировать взгляд.
     - Это его трудности. А теперь мне надо пи-пи, - и он пошел к дому.
     Римо взглянул на Чиуна, но тот только пожал плечами.
     - Надеюсь, вы не собираетесь это делать там? - крикнул Римо Бобби Джеку
вдогонку.
     - А почему бы и нет? - поинтересовался Бобби Джек; он повернулся к Римо
и переминался с ноги на ногу, словно цапля, выбирая, на какую встать. Ноги у
него были тощие и белые, как сметана.
     - Пошли, -  лицо Римо исказилось от отвращения. - Только не около дома.
Лучше где-нибудь еще. - Он махнул в сторону рельсов. - Давайте там.
     - Решайте скорей, а то я описаюсь,  -  проскулил Биллингс и пошел вдоль
железнодорожного полотна.  Футах  в  тридцати от дома  он  остановился между
рельсами и язвительно крикнул: - А тут можно?
     - Годится! - крикнул Римо в ответ.
     - Что ж, большое спасибо, - промычал Бобби Джек.
     Римо наблюдал, как  Бобби Джек  тщетно  пытается справиться  со  своими
боксерскими  трусами. Тот повернулся к Римо спиной  и прицелился  как раз на
третий  рельс.  Обернувшись  к  Чиуну,  Римо хотел  что-то  сказать, но  тут
раздался треск и Римо посмотрел туда, откуда он шел.
     Бобби  Джек  пал  жертвой зова природы.  Ток,  проходящий  по  третьему
рельсу, поднялся по струе, вытекающей из бренного тела, и ударил  его. Банка
с  пивом в руке  Бобби Джека  заискрилась голубыми  блестками. Биллингс упал
ничком на рельс, и снова послышался треск.
     Вернувшись  во внутренний дворик,  Римо отключил рубильник,  подававший
ток на третий рельс.
     - Забыл выключить, - пробормотал он.
     Чиун  хмыкнул. Пока Римо  осматривал тело Бобби Джека, он лениво стоял,
сложив руки на груди.
     -  А сколько народу погибло  из-за  такой  ерунды! - философски заметил
Римо.
     - Такова жизнь, - отозвался Чиун.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

     Об  остальном  позаботился  доктор Харолд  В.  Смит.  Трупы  убрали,  а
представителям  прессы сообщили, что Бобби Джек Биллингс  и его близкий друг
Эрл Слаймон погибли в результате несчастного случая в  поместье Слаймона под
Ньюпортом, где Биллингс гостил последние несколько дней.
     Мустафа Каффир был объявлен "персоной нон грата", и ему было предписано
в недельный срок покинуть США.
     Смит поблагодарил  Римо за  службу и признался, что  у  него отлегло от
сердца,  когда  выяснилось,  что  президент  не  замешан в  похищении.  Таим
образом,  с него  снято  подозрение, что он  пытался  уйти от расследования,
связанного с  финансированием  избирательной  кампании.  Смит  категорически
запретил  Римо  и Чиуну  принимать участие  в  Олимпиаде-80.  Категорически,
подчеркнул он.
     Повесив трубку, Римо передал эти слова Чиуну и добавил:
     -  Единственное, ради чего игра  стоит  свеч,  -  это потрепать  Смитти
нервы.
     - Мне нравится ход твоих мыслей, - ответил Чиун.



    Уоррен Мерфи, Ричард Сэпир.
    Опасные игры


     ---------------------------------
     выпуск 10
     Перевод Н. Шалыгина
     Издательский центр "Гермес" 1995
     OCR Сергей Васильченко
     --------------------------------

ГЛАВА ПЕРВАЯ

     По  всей Греции  его знали под прозвищем  Непадающее дерево,  хотя  его
настоящее имя  было  Мирос.  Руки  его в  предплечьях  были толщиной с  ногу
обычного  человека, а ноги в бедрах - с лошадиную шею. Ему было сорок четыре
года, но  за  всю свою жизнь он  ни разу не  пробовал ни вина, ни  женщин, и
мышцы его живота бугрились под кожей, точно наполовину покрытые водой камни,
вспарывающие поверхность медленно текущего ручья.
     Он считался героем не только в своей  деревушке Арестинес, но и во всей
Греции.  Однако жизнь его была посвящена прославлению  великого  бога Зевса,
который, согласно легенде, положил начало Олимпийским играм во время битвы с
неким  менее значительным богом за обладание  планеты Земля, поэтому, вместо
того  чтобы  жить,   как  подобает  баловню   судьбы,  почитаемому  за  свои
пользующиеся спросом  способности,  Мирос жил,  как и все  простые обитатели
Арестинеса.  Каждый  день он  спускался в пещеры и приносил  оттуда огромные
бадьи с углем для жителей своей деревни,  чтобы  те могли согреться во время
холодной зимы. День сменялся днем, зима - летом, и однообразие существования
Мироса  нарушалось лишь  тем, что раз  в четыре года  он отправлялся в  одну
плодородную  долину,  чтобы  отстоять свой  титул  Олимпийского  чемпиона по
борьбе.
     Сейчас  он  собирался завоевать этот титул в  шестой раз.  Он знал, что
такое удалось только Мило из Кротона сто лет назад... тем не менее  Мирос из
Арестинеса позволял себе  тешиться надеждой, что спустя еще  четыре года  он
снова отправится  туда, чтобы завоевать олимпийскую  корону в  седьмой  раз.
Такого не удавалось  еще никому. Это будет  рекорд, о котором станут помнить
долгие  годы и  после  того,  как  сам  Мирос  превратится  в  прах,  а  его
бессмертная душа  вознесется  на гору Олимп, чтобы вечно  жить там  вместе с
Зевсом.
     Сидя на земле в своей хижине, Мирос потряс головой, дабы отогнать прочь
эти  мысли.  Прежде  чем праздновать  седьмую  победу, следовало посерьезней
подготовиться к тому, чтобы завоевать шестую.  Его колени  уже  давали повод
для беспокойства.
     Только он  принялся  обматывать правое колено полоской тонкого полотна,
как  в   палатку  вошел   мужчина.  Человек   был   высокий,   худощавый,  с
бледно-розоватым лицом, что  было весьма необычно для этой  деревни, которую
за   последнюю  неделю   заполонили  атлеты   со  всей  Греции   -  крепкие,
орехово-коричневые от работы на солнцепеке.
     - Что, Мирос, колени беспокоят? - спросил человек.
     На вид ему было никак не меньше шестидесяти, и, взглянув на него, Мирос
с  грустью  подумал,  что Плинатес  постарел.  Плинатес  был  главой  Совета
старейшин, еще с тех пор, как Мирос был мальчишкой, -  вот так и состарился,
служа своей  деревне. Мирос был  рад тому,  что ему  не приходилось работать
головой,  а только пускать в  ход свои руки, ноги и спину. Плинатес выглядел
так, будто жить ему осталось совсем недолго.
     Мирос ничего не ответил.
     Затем сообразил, что это невежливо, и сказал:
     - Я посвящен  служению  Зевсу, однако,  когда  он  создавал  людей, ему
следовало бы получше подумать об их коленях.
     Говорил Мирос медленно, продолжая накладывать на колено повязки.
     - Совсем неважно,  каким большим может  вырасти человек, колени у  него
точно такие же, как и у  маленького. Мне кажется, это не вполне разумно. - И
тут же быстро  добавил: - Однако  Зевс,  конечно же,  не  поверял мне  своих
планов.
     Плинатес  что-то пробурчал  и  сел  на  подушку  напротив  Мироса,  тем
временем темноволосый гигант  продолжал заниматься своим коленом. Семь полос
полотна слева направо. Потом четыре полосы вдоль ноги вертикально. Затем еще
четыре полосы справа налево. Потом закрепил все тонкой полотняной тесьмой  и
принялся за левое колено.
     - Видел  твоего  противника, - проговорил Плинатес. - Похоже,  он очень
силен.
     - Оттониус  действительно  очень силен, - ответил  Мирос. -  Но он  еще
мальчик, а я мужчина.
     - Ты  был не намного старше, когда  впервые  победил  здесь,  - заметил
Плинатес. - Не следует недооценивать мальчиков. Этому дали прозвище Нож.
     - На этих играх я со всеми осторожен, - сказал Мирос,  не поднимая глаз
на своего собеседника, - Потому я и перевязываю себе колени.
     -  Может  статься,  что на этих играх  Нож свалит  тебя,  кого называют
Непадающим деревом, - проговорил Плинатес.
     Мирос тотчас  поднял  глаза. Если  бы  Плинатес  не  был главой  Совета
старейшин и лучшим другом его покойного отца, он указал бы старику на дверь.
А так это выглядело бы непочтительно. И Мирос, опустив глаза, снова принялся
за левое колено.
     - Ведь может статься, что ты не готов, - продолжал Плинатес.
     -  Не  готов? - переспросил Мирос.  Эти слова Плинатеса показались  ему
насмешкой. - Я не готов?! Да я, Плинатес, могу сегодня победить весь мир! Не
готов!  -  И  он,  набрав  полную  грудь  воздуха,  расхохотался  глуховатым
раскатистым смехом.
     - Это очень плохо, - сказал Плинатес.
     Мирос  поднял  на  него  удивленный  взгляд, уронив  при  этом  на  пол
полотняные повязки.
     - Потому что сегодня ты проиграешь, - добавил старик.
     Его выцветшие глаза  спокойно смотрели  на  Мироса,  и борец пристально
вглядывался в них,  пытаясь  уловить  насмешливое выражение, подтверждающее,
что тот шутит. Но ничего такого не увидел. Плинатес был серьезен.
     - Что такое ты говоришь? - спросил Мирос.
     - Сегодня ты проиграешь. Так решил Совет старейшин.
     -  К  счастью, -  сказал  Мирос,  -  мнение Совета отличается от  моего
мнения, и его эдикты не имеют отношения к состязаниям по борьбе.
     -  Это  верно, -  сказал  Плинатес.  -  Этот эдикт  не  имеет  никакого
отношения  к  состязаниям по борьбе. Он  имеет  отношение к правительству  и
войне. Ты - проиграешь.
     -  Но  почему?! - воскликнул Мирос,  все еще ничего не  понимая. -  Да,
Оттониус из Куристеса силен. Он молод. Но при этом глуп, да к тому же тратит
свою жизнь на женщин и вино. Ему ни за что меня не одолеть.
     - Все это верно, - проговорил Плинатес. - И тем не менее он победит.
     - И как же это? - спросил Мирос.
     - Ты ему поддашься, - ответил Плинатес.
     Мирос в  ярости вскочил на ноги, из горла у него вырвалось  нечто очень
похожее на рычание.  Любой другой, увидев выражение его  лица, вылетел бы из
палатки. Но Плинатес не пошевелился и не выказал никакого волнения.
     - Ты должен благодарить Зевса за то,  что был другом моего отца, - тихо
проговорил Мирос. Его  черные глаза  пылали гневом,  жилы на  шее  вздулись.
Огромные кулаки то сжимались, то разжимались.
     - Да.  Я  был другом твоего  отца, и  я твой  друг.  Но еще  и  главный
старейшина  деревни  Арестинес, и  это налагает на меня  ответственность еще
большую, нежели дружба.
     - Ну  да,  - сказал Мирос.  - Ведь наша  деревня уже  пять лет  воюет с
Куристесом; сейчас  у  нас перемирие на время игр, а завтра, после того  как
сегодня я выиграю у Оттониуса, мы снова продолжим войну с Куристесом. И  все
пойдет по-прежнему. Я же отстаиваю честь нашей деревни.
     - А сколько людей погибло за эти пять лет войны? - спросил Плинатес.
     - Не знаю. Это пусть считают политики.
     - Двести шесть человек, -  сказал Плинатес. - А что, если я скажу тебе,
что в твоей власти  спасти, может быть, столько же? Или даже четыреста?  Что
сейчас  в твоей власти покончить с этой войной? Что ты один можешь  привести
свою деревню к победе? Что ты на это скажешь?
     - Я скажу, что я борец, - ответил Мирос.
     - А я  скажу, что твой отец  отдал  за  нашу деревню свою  жизнь. И  ты
сочтешь эту цену недостаточно высокой?
     Мирос медленно опустился  на земляной  пол и  отшвырнул ногой  полотно,
которым  обматывал колено. Оно ему  уже  не понадобится.  Он  понял  это,  и
сознание безысходности сдавило ему грудь, словно тяжелый, черный кусок угля,
который он копал в Арестинесе на протяжении тридцати лет.
     В полдень Мирос из  Арестинеса и Оттониус  из  Куристеса встретились  в
финальном олимпийском поединке борцов. Тела их блестели от пота под  палящим
греческим солнцем,  когда  они  стали  друг  против  друга  на прямоугольной
двенадцатиметровой  площади, очерченной на  земле в  долине,  где  сливаются
Кладец и Алфец.
     Оттониус был одного  роста с Миросом, но  в отличие от смуглого  Мироса
имел белую  кожу и белокурые волосы. Мирос видел, как Оттониус победил своих
противников на  четырех предыдущих  поединках, и знал, что этот  юноша очень
силен.  Но  он также  знал, что  он сильнее и  быстрее Оттониуса, и  что тот
меньше заботился о своем теле. Как там сказал Плинатес? Что он не готов? Он,
Мирос, не  готов?! Да он мог бы уложить  в этот день целую сотню  таких, как
Оттониус!
     Глядя на Мироса,  Оттониус усмехнулся, и Мирос подумал,  уж не известно
ли тому, о чем просил его, Мироса, Плинатес. Но тут он увидел, что  Оттониус
остановил взгляд на его смуглых тяжелых детородных органах,  и сделал вывод,
что  Оттониус  ничего не  знает  ни о требовании Плинатеса,  ни о детородных
органах. Если уж борца оценивать по величине этих самых органов, то бык, без
всяких сомнений, должен быть сильнейшим борцом.
     Судья подал сигнал к началу схватки, публика стихла,  и два  обнаженных
атлета осторожно двинулись навстречу друг  другу к центру двенадцатиметровой
площадки. Когда  они  начали кружить в  центре  площадки, Мирос заметил, что
Оттониус двигается не совсем правильно. Белокурый юноша стоял в классической
стойке, на  носках, но  когда двигался вправо, то большую часть своего  веса
переносил на  правую ногу  и  опускался  при  этом  на всю  ступню. Это была
небольшая, но все-таки ошибка, и Мирос собирался ею воспользоваться.
     Но  вот борцы  сошлись  и  схватились  за руки.  Мирос сделал  два шага
вправо, вынуждая Оттониуса сделать то же самое, чтобы держаться к противнику
лицом. Мирос чувствовал  каждое движение Оттониуса: один шаг,  второй. И как
только Оттониус перенес  вес тела  на  правую  ногу, Мирос мгновенно перенес
тяжесть своего  тела на  левую, упал  на спину  и, уперевшись  правой  ногой
Оттониусу в живот, перебросил его через  себя. Оттониус тяжело плюхнулся  на
спину.  От его падения в воздух взвилась туча пыли.  Не успел он вскочить на
ноги, как Мирос был уже на нем. Его руки стиснули шею молодого борца.
     - Никогда  не смей надо мной смеяться. Ты, сын  собаки из  Куристеса, -
прошипел Мирос в ухо юноше.
     Оттониус  сделал  отчаянную попытку  освободиться от  захвата,  но  его
движения, казалось, только позволили  ручищам Мироса  еще надежнее обхватить
его шею.
     - Ты двигаешься, как бык,  - прошипел Мирос. - Вот почему теперь лежишь
подо мной, точно овца для стрижки.
     Он еще  сильнее сдавил горло Оттониуса, и тот, дернув ногами, попытался
движением всего тела вырвать  свою мокрую от пота голову из  рук  Мироса. Но
этот прием ему не удался.
     - А борешься ты, как женщина, - продолжал Мирос.  - Я мог бы продержать
тебя  так, пока ты не  уснешь. Или просто одним движением свернуть тебе шею.
Ясно тебе?
     Оттониус снова попытался освободиться. Но Мирос  сдавил его еще сильнее
и слегка подвинулся, чтобы усилить захват  тяжестью  тела. И тут юному борцу
показалось, будто голова его начинает отделяться от туловища.
     - Я спрашиваю, тебе ясно? - повторил Мирос.
     - Да, - выдавил Оттониус. - Ясно.
     - Вот и хорошо,  - прошипел Мирос.  - А  теперь, глупая башка,  я  тебя
отпущу - живи, но постарайся бороться так, чтобы всем казалось, будто ты сам
освободился. Дрыгни-ка ногами еще раз.
     И Оттониус дрыгнул обеими ногами. На  этот раз Мирос ослабил  захват, и
Оттониус выскользнул из его  рук. Как только юноша неловко поднялся на ноги,
Мирос сделал  бросок к нему. Нарочно промахнувшись на несколько сантиметров,
Мирос упал, уткнувшись лицом в землю,  и  тут же почувствовал, как Оттониус,
прыгнув ему на спину, стиснул руками его шею.
     -  Почему?  -  спросил  Оттониус, наклонившись к самому  уху  Мироса. -
Почему ты это сделал?
     - Не знаю,  - ответил  Мирос.  - Наверное, потому, что я сегодня был не
готов.
     Позволив Оттониусу продержать  себя достаточно долго, Мирос поднял руку
в  знак того, что сдается. Оттониус  встал и победно вскинул вверх обе руки,
затем наклонился, чтобы помочь подняться Миросу.
     Мирос встал сам.
     - Я не нуждаюсь в твоей помощи, павлин, - прошипел он.
     Публика  сидела  молча,  пораженная  скоротечностью  схватки, но  через
минуту разразилась приветствиями, когда Оттониусу вручили медаль на цепочке.
Мирос стоял рядом  с  противником  и  восхвалял  силу и  быстроту Оттониуса.
Оттониус же  восхвалял мастерство Мироса и называл его величайшим  чемпионом
всех времен. Миросу было лестно это слышать, но удовлетворения он не ощущал.
     Вернувшись  в свое  жилище, Мирос  нашел  там  мешочек, оставленный ему
Плинатесом.  В  нем  было   шесть   золотых  монет.   Это  было   богатство,
предназначенное Миросу в утешение за его поражение.
     Мирос пошел к реке и швырнул золото в воду.
     В  тот  же  вечер  Оттониус с  группой атлетов  из Куристеса отправился
домой. К этому  времени он уже позабыл,  при каких обстоятельствах досталась
ему победа, и теперь важно шествовал во главе вытянувшихся цепочкой атлетов,
точно  Ахиллес,   марширующий   вдоль  стен  осажденной   Трои.  Когда   они
приблизились к  стенам Куристеса, атлеты подняли  Оттониуса и понесли его на
руках. Это был сигнал, которого ожидали жители деревин.
     Они  тотчас  же  принялись  пробивать в  стене тяжелыми молотами  дыру,
поскольку многовековая  традиция гласила: если среди  нас есть такой великий
атлет, то к чему все эти  защитные сооружения от врагов? Эта  традиция имела
столь  же  давнюю  историю, как  и  сами  Олимпийские  игры,  и  пришла, как
говорили, из далекой заморской земли, где обитали боги.
     Атлеты  остановились  перед пробитым в  стене проходом, а  в это  время
сидевший в сотне метров от них на  вершине холма  Мирос наблюдал за  ними и,
наконец-то все поняв, с грустью качал черноволосой головой.
     Оттониус, рисуясь,  прохаживался  взад-вперед  вдоль стены, разглядывая
проход. Миросу  с вершины холма  было хорошо  слышно, как  тот с недовольным
видом кричал:
     - Я победил  Мироса из Арестинеса!  Так  неужели вы  считаете, что я не
заслужил большего чем эта узкая щель?
     Он еще не договорил, а люди с молотками уже взялись увеличивать проход.
В конце концов они  сделали его таким, что Оттониус смог пройти  через него,
не нагибаясь. Остальные атлеты последовали за ним.
     Вскоре на  землю опустилась тьма,  но в деревне разожгли костры,  возле
которых еще долго пели и танцевали.
     А Мирос все сидел на вершине холма и смотрел.
     Шум  стих за два часа  до  рассвета. И тогда, как  он и предполагал, на
склоне  одного  из холмов показался отряд воинов в полном боевом снаряжении,
стремительно двигавшийся к деревне.
     Мирос понял,  что это были люди из  Арестинеса, которых  вел  Плинатес.
Отряд беспрепятственно прошел через  пролом в  стене, и вскоре пространство,
где  совсем недавно  звучала музыка,  огласилось жуткими воплями. К рассвету
деревня Куристес была  вырезана  до последнего человека, включая  Оттониуса,
олимпийского чемпиона по борьбе.
     Сидевший на  вершине  холма  Мирос  встал.  Думая  о  погибших  жителях
Куристеса,  он тяжело вздохнул и смахнул набежавшую  слезу.  Он  понял,  что
политики воспользовались Олимпийскими играми ради  победы  в  войне и теперь
они уже никогда не будут такими, как прежде.
     Пора было возвращаться  домой,  идти  работать в  шахту. Мирос двинулся
прочь и растворился в туманных глубинах истории Олимпийских игр.
     Извлеченный им из этого опыт - держать политику подальше от Олимпийских
игр  - еще долго  всем будет служить  предостережением, пока спустя двадцать
пять столетий в городе под названием  Мюнхен шайка варваров не решится пойти
ради достижения своих политических целей на убийство  ни  в чем не  повинных
юных атлетов.
     Всеобщий   ужас   и   осуждение   по   случаю   этого   события   будут
непродолжительными,  и вскоре террористы  станут любимцами левых, а  кое-кто
даже решит использовать их тактику,  в городе под названием Москва. В стране
под названием Россия. Во время Олимпийских игр 1980 года.

     Джимбобву Мкомбу  нравилось, когда его называли  президентом,  королем,
или   императором,   или  пожизненным  правителем   той   будущей  страны  -
Объединенной  Африки,  - которая,  как он  поклялся, в  один прекрасный день
заменит на карте мира ЮАР  и Южную Родезию.  И  ему, естественно,  очень  не
нравилось, когда его называли Джим.
     И Джек Муллин,  бывший  лейтенант