И  тут президент  объявил  о предстоящем  визите
китайского премьера.
     Чиун и так уже злился, что из-за речи президента был отменен "Волшебный
мир Диснея". Римо в этот момент  работал над глубоким дыханием, глядя в окно
на мост "Золотые  Ворота", пытаясь представить  себе, как он бежит по одному
из  поддерживающих  этот  висячий   мост  тросов,  соответственно  регулируя
дыхание.
     Чиун  привел  Римо   в  норму  очень  удачно  и  очень  быстро.  Ничего
удивительного в этом не было - ведь  он посвятил этому  делу всю свою жизнь,
начав  тренироваться с полутора лет. Коша  Чиун впервые приступил к обучению
Римо, он сказал, что Римо опоздал на  двадцать шесть  лет, но что он сделает
все от него зависящее.
     Мысленно  Римо спускался по тросу на дальнем конце моста, когда услышал
визг.
     Сознание Римо моментально вернулось в  гостиничный  номер. Чиун издавал
злобные  боевые выкрики,  адресуя  их  телевизору, с  экрана которого  вещал
президент - как всегда, крайне нудно, тщательнейшим образом взвешивая каждое
слово. Президент мог казаться  даже искренним - для  этого надо было только,
чтобы в голосе не слышалось никаких проявлений радости или душевной теплоты.
     -  Благодарю  вас и спокойной ночи, - сказал  президент, но Чиун не дал
ему благополучно смыться  с экрана.  Он врезал  по  экрану ногой,  и  трубка
кинескопа,  еще  несшая  в  себе  облик президента,  взорвалась,  усыпав пол
осколками.
     - Зачем ты это сделал?
     - Идиоты! -  заорал Чиун.  Его  лохматая козлиная  бородка  тряслась от
гнева.  - Бледнолицые  кретины! Дебилы!  Ты  и  твой президент. Белый - цвет
слабости. Все вы - слабые и больные. Все!
     - Да что случилось?
     - Что случилось? Глупость случилась. Вы все идиоты.
     - Да что я такого сделал?
     -  Тебе  и  не  надо  ничего  делать.  Ты  -  белый.  Этого больше  чем
достаточно.
     И Чиун вернулся к своему занятию.  Левой  рукой он ударил по телевизору
сверху,  одновременно  правой  -  сбоку. Деревянный корпус  развалился, лишь
левая сторона  возвышалась  как  колокольня. Ее  он разбил  вдребезги ударом
локтя сверху.
     Чиун с видом победителя  окинул взором груду проводов, щепок и осколков
стекла, и торжествующе плюнул на эту кучу.
     -  Китайский  премьер  собирается посетить вашу страну, -  объявил он и
снова плюнул.
     - Чиун! Где твое самообладание?
     - А где гордость твоей страны?
     - Ты хочешь сказать, что ты сторонник Чан Кайши?
     Чиун снова плюнул на то, что когда-то было телевизором.
     -  Чан  и Мао -  близнецы-братья.  Они оба  китайцы.  Китайцам доверять
нельзя.  Если человек  хочет,  чтобы у  него остались  штаны и рубаха, он не
должен доверять китайцам. Кретины!
     - Ты что-то имеешь против китайцев?
     Чиун медленно разжал ладонь и досмотрел на свои пальцы,
     - Надо же, ты сегодня на редкость понятливый. Мои тренировки оказали на
тебя благотворное воздействие. Ты улавливаешь малейшие колебания воздуха. Ты
дорос до понимания высшего смысла.
     - Ладно, Чиун, успокойся. Все хорошо.
     Но все было отнюдь не ладно и не хорошо.
     Назавтра,  проходя  мимо  третьего  за день  китайского ресторана, Чиун
плюнул в третий раз.
     -  Чиун, прекрати,  - прошептал Римо,  и в  ответ подучил  резкий  удар
локтем  в  солнечное  сплетение,  удар,  от  которого  обыкновенный  человек
прямиком  попал  бы в  больницу. Римо  сдавленно зарычал. Его боль,  похоже,
немного успокоила Чиуна, и  он  начал мурлыкать что-то под нос, мелко семеня
дальше,  ожидая, когда покажется еще один  китайский ресторан,  чтобы  можно
было на него плюнуть.
     Тут все и случилось.
     Парни были здоровенные - Римо никогда не  видел вблизи таких громил. Их
плечи были  где-то на  уровне  его макушки,  а  ширины они  были такой,  что
казались не людьми, а тремя  мускулистыми  автоматами по продаже сигарет. Их
головы размером с хозяйственную сумку соединялись с плечами  чем-то, что  со
строго  медицинской точки зрения можно  было назвать шеями,  но что на самом
деле было скорее наростами из мышечной ткани.
     На  них  были  синие  спортивные пиджаки с  эмблемой  "Лос-анджелесских
бизонов". У одного  из них волосы были подстрижены по-военному,  у другого -
сальные космы свисали на плечи, у третьего - пышная шевелюра в стиле "афро".
Вместе они весили не менее полутонны.
     Они  стояли  перед стеклянной  витриной мебельного магазина и  слаженно
пели.  Тренировочные сборы закончились, и им  предстояла ночь приключений  в
славном  городе  Сан-Франциско.  Они  были   в   добродушном  и  приподнятом
настроении, еще  более приподнятом благодаря выпивке,  и  когда они  увидели
сморщенного старого азиата, ни у одного из них и в  мыслях не было  оставить
карьеру профессионального футболиста.
     -  Приветствую тебя, брат  из третьего мира,  - пропел великан с пышной
шевелюрой,
     Чиун остановился, смиренно  сложив руки, посмотрел на  великана-негра и
ничего не ответил.
     - Я приветствую решение президента пригласить вашего премьера, великого
руководителя третьего мира. Китаец и негр - братья.
     Это  был  конец  блестящей  карьеры атакующего  защитника  "Бульдозера"
Джонса. На  следующий  день газеты  написали,  что, по всей  вероятности, он
снова  сможет  ходить  примерно   через   год.  Двое   его   приятелей  были
дисквалифицированы  на одну  игру и оштрафованы на пятьсот долларов  каждый.
Оба они утверждали - и  полиции, и газетчикам, - что маленький старый китаец
поднял "Бульдозера" и швырнул его на них.
     По  сообщениям газет, тренер Харрахан заявил, что  его  нельзя  считать
слишком  строгим  наставником,  но  подобные  случаи  безудержного  пьянства
катастрофически сказываются  на  всей команде. "Мы  потеряли одного из самых
выдающихся   атакующих  защитников  в  истории  футбола.   Это  трагедия,  и
откровенная ложь только усугубляет ситуацию".
     Пока тренер разбирался  со своими проблемами,  Римо  решал  свои.  Им с
Чиуном  необходимо  было  уносить  ноги из  Сан-Франциско  и  перебраться  в
Сан-Хуан,  где  однажды  ночью  ему  пришлось попросить  Чиуна об одолжении,
причем на согласие старика он нисколько не рассчитывал.
     Чиун отдыхал в "люксе",  который занимал под  именем мистера  Паркса, а
Римо  числился  его  камердинером. Смит  только  что  благополучно  улетел в
Нью-Йорк. И Римо ничего не оставалось делать, как прямо сказать Чиуну:
     -  Чиун, нам придется охранять одного китайца и попытаться спасти жизнь
другого.
     Чиун молча кивнул.
     - Ты согласен?!
     - Да, конечно. Почему бы и нет?
     - Ну, я же знаю твое отношение к китайцам.
     -  Отношение?  Как  можно относиться  к насекомым?  Если наши  хозяева,
которые  платят  нам деньги и кормят  нас,  хотят,  чтобы мы присматривали и
охраняли  тараканов,  мы  будем делать то,  что они  нам  прикажут.  -  Чиун
улыбнулся, и, помолчав немного, произнес: - Только вот еще что.
     - Что? - спросил Римо.
     - Если  вам  положено получить какие-нибудь деньги от  китайцев, требуй
деньги  вперед.  Ничего  не  делай,  пока  тебе не заплатят. Недавно китайцы
наняли несколько человек  из  моей деревни  для  исполнения  крайне опасного
задания. Они не только ничего не заплатали, но даже попытались избавиться от
моих сограждан.
     - Я и не знал, что китайские коммунисты пользуются услугами Синанджу.
     - Не коммунисты. Император Чу-ди.
     - Чу-ди? Тот, который выстроил Запретный город?
     - Он самый.
     - Недавно? Это было пятьсот лет назад.
     - Для корейца это всего несколько дней. Так помни: пусть платят вперед.
     -  Обязательно.  -  Римо  снова  удивился,  когда  Чиун  с  готовностью
согласился подстричь бороду.
     - Когда имеешь дело с насекомыми, совершенно не важно как ты выглядишь,
- пояснил он.
     И вот теперь они стояли у входа в дамскую комнату в аэропорту Дорваль и
ждали.  Сентябрьский дождь барабанил  в окна,  и им было  прохладно в легких
костюмах. Надо будет при первой возможности купить демисезонную одежду.
     - Она, наверное, крадет  мыло,  или полотенца,  или туалетную бумагу, -
сказал, улыбаясь, Чиун.
     - Она там уже десять минут. Пожалуй, пойду проверю, - отозвался Римо.
     Он достал значок, который получил от Смита вместе с удостоверениями для
себя  и  Чиуна,  и  ворвался  в  дамскую  комнату  со  словами:  "Санитарный
инспектор.  Всего  минутку, леди". Тон  его  был официальный,  корректный  и
ровный, так что никто не стал протестовать и все скоренько вышли.
     Все, кроме нее. Она сворачивала бумажные полотенца и засовывала их себе
под китель.
     - Что вы делаете? - изумился Римо.
     - Возможно, в вашей стране не  будет ни полотенец, ни туалетной бумаги.
А здесь полно. Полно. Бумага во всех кабинках,
     - В Соединенных Штатах повсюду полно туалетной бумаги во всех кабинках.
     - Во всех кабинках?
     - Ну да, конечно, если служащие не забыли пополнить ее запасы.
     - Ага. Ну, тогда возьмем немного. Я привезла с собой бумагу из Пекина.
     - Туалетную бумагу?
     - Должным образом подготовиться  к  заданию - значит выполнить задание.
Тот,  кто готовясь выполнить  задание, не смотрит  на дело со  всех  сторон,
неизбежно споткнется с одной стороны. Будь готов!
     - Вы скаут?
     - Нет. Это высказывание Мао. А где книжка? - вдруг забеспокоилась она.
     - Она у моего помощника.
     - Вы ее еще не читали?
     - Она была у меня всего десять минут.
     -  За  десять  минут   можно  выучить  два  самых  ценных  высказывания
Председателя  Мао. И это могло бы освободить вас от ваших империалистических
эксплуататорских привычек. То же относится и к вашему цепному псу.
     Римо схватил девушка за оба плеча - мягко, но цепко.
     -  Послушай,  детка, - сказал он.  - Меня не  волнует, как ты называешь
меня.  Но  выбирай выражения, когда имеешь  дело с  Чиуном.  "Цепной пес"  и
"лакей  империализма"  -  не самые  подходящие  наименования  для  человека,
который старше тебя в три или четыре раза.
     - Если старый мир реакционен и гнил, он должен быть похоронен вместе со
всеми анахронизмами, мешающими человечеству.
     - Он мой друг, - сказал Римо. - Я не хочу, чтобы его обижали.
     - Ваши единственные друзья - это партия и рабочая солидарность.
     Девушка произнесла эти слова, явно ожидая похвалы. Она вовсе не ожидала
резкую  боль  подмышками.  А  Римо  продолжал  работать  большими  пальцами,
круговыми  движениями  буквально  ввинчивая  мышцы  в суставы.  Ее  чудесные
миндалевидные  глаза  от  боли  стали  почти  круглыми.  Она  разинула  рот,
собираясь закричать, и Римо пришлось прикрыть ей рот ладонью.
     - Слушай, детка, и слушай  внимательно. Я не хочу,  чтобы ты оскорбляла
того  человека, который стоит  за  дверью. Он заслуживает  уважения. Если не
желаешь его уважать, то, по крайней мере, не груби. Я позволю себе высказать
предположение, что он знает о мире больше тебя, и если ты заткнешься хоть на
минутку, ты можешь многому от него научиться.  Впрочем, научишься ты или нет
- это меня  не  касается.  Но  вот  твое  плохое  воспитание  меня  касается
непосредственно.  Так что  если  ты еще  раз позволишь себе распустить язык,
детка, мне придется перемолоть твои плечики и сделать из них фарш.
     Римо  воткнул  палец  правой  руки  еще   глубже  и  почувствовал,  как
напряглось все ее тело. Лицо исказилось от боли.
     -  Ну что  ж,  вот и поговорили, -  ласково  сказал Римо,  - и достигли
революционного консенсуса. Верно?
     Он убрал руку, зажимавшую ей рот. Она кивнула и с трудом перевела дух.
     - Верно, - выдавила  она  из себя. - Я  буду почтительна со стариком. Я
сделаю шаг назад, чтобы впоследствии сделать два шага вперед. Но тебе я могу
говорить правду? Не боясь агрессии с твоей стороны?
     - Конечно, детка.
     - Ты дерьмо, Римо - как там тебя?
     Она принялась застегивать  свой  китель,  тратя  массу  сил  на  каждую
пуговицу. Она, видимо, уловила это имя, когда Римо и  Чиун размахивали у нее
перед носом своими удостоверениями.
     - Но  не империалистическое, эксплуататорское, реакционное,  фашистское
дерьмо?
     - Дерьмо есть дерьмо.
     - Прекрасно, мисс Лю.
     - Меня зовут миссис Лю.
     - Вы замужем за сыном генерала?
     - Я замужем за генералом Лю, и я ищу своего мужа.
     Римо  вспомнил фотографию, которую  видел,  когда знакомился с деталями
дела. У генерала Лю было суровое, обветренное лицо, изборожденное  глубокими
морщинами, -  тяготы долгих  переходов не прошли  даром. Ему было шестьдесят
два года,
     - Но ты же совсем ребенок.
     -  Я  не   ребенок,  черт  тебя  подери.  Мне  двадцать  два   года,  а
революционной сознательности у меня хватит на человека втрое меня старше.
     - У тебя тело ребенка.
     - На загнивающем Западе думают только об этом.
     - Генерал Лю взял тебя в жены не за твою революционную сознательность.
     - Между прочим, именно за это. Но тебе этого не понять. - Она с яростью
застегнула верхнюю пуговицу кителя.
     -  Ладно,  пошли.  Слушай,  я  не могу  называть тебя  миссис  Лю  - ты
понимаешь, почему.  И передвигаться  по стране  под  этим  именем ты тоже не
можешь. Уже  ясно, что наша система безопасности вся в дырках,  как  решето.
Как мне тебя называть?
     - Цветок Лотоса, дерьмо, - голос ее был исполнен сарказма.
     - Ладно, не  остри, - отмахнулся Римо и открыл дверь  дамской  комнаты,
пропуская ее вперед. Прохожие смотрели на него ошарашенно.
     - Мэй Сун, - сказала она.
     Чиун ждал их, спрятав руки за спину, и мило улыбался.
     - Моя книжка, - потребовала Мэй Сун.
     - Ты ею дорожишь?
     - Это самое ценное, что у меня есть.
     Улыбка Чиуна стала еще шире -  он вложил  в нее всю силу своей радости.
Он вытянул  руки  вперед  - в ладонях лежали мелкие  клочки бумаги и кусочки
красного картона, все, что осталось от книжечки.
     - Ложь. Это все ложь, - сказал он. - Китайская ложь.
     Мэй Сун остолбенела.
     - Моя книжка, - тихо проговорила она. - Высказывания Председателя Мао.
     - Чиун,  зачем  ты это сделал? Ну,  в  самом-то деле! Это же ни в какие
ворота не лезет. Какие  у тебя были  основания порвать книжку этой маленькой
девочки?
     -  Ха-ха-ха! - ликующе  расхохотался Чиун и подбросил  клочки бумаги  в
воздух, развеяв мысли Председателя Мао по полу возле входа в дамскую комнату
в аэропорту Дорваль.
     Пухлые губы Мэй Сун скривились, а глаза увлажнились.
     Тем громче был хохот Чиуна.
     - Послушай,  Мэй Сун, я куплю тебе  новую красную  книжечку.  У  нас  в
стране их завались.
     - Эту подарил мне мой муж в день свадьбы.
     - Ну ладно, мы отыщем его и достанем для тебя новую. О'кей? Мы достанем
дюжину таких книжечек - на английском, русском, французском и китайском.
     - На русском их не бывает.
     - Ладно, какие есть. О'кей?
     Она прищурила глаза, пристально посмотрела на  хохочущего Чиуна, и тихо
сказала что-то  по-китайски. Чиун  захохотал еще  громче.  Затем  он  что-то
ответил на том  же языке. Мэй  Сун  торжествующе улыбнулась, и не осталась в
долгу. Каждая новая реплика, которыми принялись обмениваться Чиун и Мэй Сун,
была  громче предыдущей, и  наконец, все это  стало походить на  перестрелку
двух банд внутри жестяной банки.
     Они бушевали  -  пожилой мужчина и  молодая  женщина - всю дорогу, пока
пересекали зал аэропорта, а служащие, кассиры, носильщики и все, кто  только
там был, в изумлении  глазели на эту  орущую  парочку.  Римо отчаянно  желал
оказаться где-нибудь  подальше  и понуро плелся  сзади,  делая  вид,  что не
знаком с ними.
     Они проходили мимо балкона, где столпилась масса народу. Людей было так
много,  что задним приходилось наседать на впереди стоящих, чтобы разглядеть
эту странную троицу. Все это походило на театральное представление.
     И Римо в отчаянии крикнул им:
     - Мы не остановимся ни перед чем ради обеспечения секретности!


ГЛАВА ВОСЬМАЯ

     Доктор Харолд В.  Смит просматривал донесения, поступавшие  каждый час.
Если бы он ушел спать домой, то в маленьком сейфе, встроенном в  левую тумбу
его стола, уже накопилась бы пачка бумаг толщиной не менее фута. Но он сидел
у себя  в  кабинете в  санатории  Фолкрофт, расположенном на  уэстчестерском
берегу залива Лонг-Айленд, а помощник приносил бумаги ему в  кабинет и молча
клал на стол.
     Этот  помощник  был  твердо уверен, что  работает  в  каком-то  научном
учреждения,  настолько  секретном,  что у него даже  нет названия.  А личная
секретарша  Смита  полагала,  что  служит  в каком-то  особом  подразделении
Федерального бюро расследований.
     Из  трехсот  сорока   трех   служащих  санатория  Фолкрофт  большинство
полагало, что работают в  санатории, хотя пациентов  в нем было очень  мало.
Значительная  часть служащих была уверена,  что знает, на кого  работает.  В
подвалах санатория  стояли  компьютеры с объемными базами данных, и служащие
думали, что  работают на  какую-то транснациональную компанию,  занимающуюся
торговлей новыми технологиями.
     Один из служащих, честолюбивый юный талант, преследуя свои личные цели,
решил  проникнуть в  базу  данных сквозь все  коды  и  защитные  барьеры. Он
рассудил, что если получит  доступ к секретной  информации, то сможет  очень
выгодно продать ее на мировом рынке и сколотить неплохое состояние.  В конце
концов,  зачем нужна такая секретность, если за ней не скрываются миллионные
состояния?
     Он  был  парень  неглупый,  и  сразу  смекнул,  что  раз  на содержание
Фолкрофта тратится по меньшей мере двести пятьдесят тысяч долларов в неделю,
значит, секретная  информация может стоить во  много-много раз больше. И вот
мало-помалу,  наряду со своей официальной работой на отведенном ему участке,
он  начал   заглядывать  и   на  "чужую   территорию"  через  хитросплетения
компьютерных шифров  и систем  защиты. Прошел  год,  и  перед ним постепенно
открылась  цельная  картина:  сотни  сотрудников,   собирающих   информацию,
преступные  организации   и   специфика  каждой  из  них,  шпионаж,  крупные
мошенничества   в  сфере   бизнеса,   подрывная   деятельность,   коррупция.
Компьютерный портрет тайной жизни Америки.
     Ясно, что это не имело  отношения  к  международной  торговле, хотя  та
часть  информации, которая  проходила непосредственно через него, заставляла
предполагать  именно это,  поскольку была  связана  с  Нью-Йоркской фондовой
биржей.
     Он был  озадачен. Он  был  озадачен всю дорогу, пока добирался к  месту
своего нового  назначения  в  штате  Юта. И вдруг  однажды ночью его  словно
громом поразило - он понял, зачем существует Фолкрофт. Он понял это примерно
за  двадцать четыре  часа до  того,  как в  Солт-Лейк-Сити повстречал одного
человека. Человека по имени Римо.
     Только сутки  существовал человек,  которого можно было считать третьим
сотрудником КЮРЕ, потому что он вдруг понял, на  кого он работает и зачем. А
потом он оказался на дне шахты лифта, переплетенный с пружиной амортизатора,
и снова  только два сотрудника  - Смит и  человек по имени Римо  - знали, на
кого они работают и зачем. И так и должно было быть.
     Из  нынешних ежечасных  донесений было ясно, что опасность разоблачения
снова  стала весьма вероятной,  то  есть  случилось нечто такое,  чего  Смит
опасался долгие годы, начиная с самого первого дня существования КЮРЕ.
     Предыдущую  ночь  он провел на своем  рабочем месте,  слегка  вздремнув
прямо за столом,  и проснулся  холодным серым  утром, когда  первые  сполохи
цвета копченой  семги окрасили небо  над  темной  гладью залива Лонг-Айленд.
Тонированные оконные стекла, позволявшие глядеть из кабинета на залив, но не
позволявшие снаружи  увидеть, что происходит внутри, запотели по краям, хотя
его уверяли, что специальная конструкция окон исключает подобные вещи,
     Помощник  молча  положил на стол очередное  донесение,  и в  этот самый
момент Смит открыл глаза.
     - Пожалуйста, принесите