убов.
     - Ага, - отвечал Боров, - а ты останешься без башки.
     -  Перестаньте, хватит,  - вмешался Маккалох,  -  не  ссорьтесь! Сперва
разберемся с этим фруктом.
     Негронски  удалось  незаметно  спрятать  под  пиджаком  обрезок  трубы.
Надвигалась развязка.
     - Зайдем ко мне  в кабинет все  сразу,  или вы предпочитаете беседовать
один на один? - спросил Джетро.
     - Сначала поговорю с тобой  я.  Потом никому  это уже  не  понадобится.
Боров, Прат, Тимми! Приглядите за Зигги, ребята, - сказал Маккалох.
     - Заходите в лифт и поднимемся ко мне, - предложил Джетро.
     - Разберемся прямо здесь, - ответил Маккалох.
     - Мой кабинет - самый большой сюрприз, - настаивал Джетро.
     - А что, давайте поглядим, - сказал Боров. - Ничего плохого от этого не
будет.
     Маккалох бросил на Борова сердитый взгляд.
     -  Ладно,  поехали.  Посмотрим,  что  это  за  кабинет,  где  все   так
"здорово-о-о!".
     Его спутники засмеялись.
     Разместить   в  кабине  лифта,  рассчитанной  на   двенадцать   человек
нормального  сложения,   девять  бывших  и  настоящих  водителей  грузовиков
оказалось   так   же   непросто,    как   засунуть   в   шляпную    картонку
шестикилограммовый  окорок.   Из-за   тесноты   немедленно  была  обнаружена
свинцовая  труба, спрятанная за  пазухой  у  Негронски,  и  извлечена оттуда
довольно неучтиво, при этом был содран кусочек кожи  с подбородка Зигги.  По
шее потекла кровь. Негронски ничего не сказал. "Все кончено", - думал он.
     -  Зигги,  малыш,  кто  это  тебя?  Запомни  этого  человека, мы  после
разберемся. Я  никому не позволю  обижать  моих людей,  -  послышался  голос
Джетро.
     Негронски  не мог в этой компании разглядеть своего шефа, тот  был ниже
всех ростом, и  его не было видно, хотя Джетро должен был быть где-то рядом,
раз он заметил, что произошло  с Зигги. В поисках Джетро Негронски попытался
повернуть  голову, но пощечина  вернула ее в прежнее положение.  "Может, нас
просто  побьют,  -  с надеждой  подумал  Негронски,  -  а потом отправят  за
решетку.  Может,  так и случится".  Негронски старался  уверить себя в этом,
пока лифт опускался вниз, на один из подземных этажей.
     Двери лифта  открылись, и компания,  вывалившись из кабины, оказалась в
просторном помещении.
     Маккалох презрительно взглянул на  громадную карту  с никому незнакомым
названием профсоюза под ней и потребовал показать ему, где кабинет Джетро.
     - Там, - ткнул пальцем Джетро.
     Маккалох ухватил его за воротник и потащил к двери.
     - Дверь заперта, - сказал Джетро.
     - Ничего, пробьемся, - сказал Маккалох и швырнул Джетро прямо на дверь.
Она не поддалась.
     - Дайте  мне  по крайней  мере открыть  ее, -  попросил Джетро. Еще  не
оправившись от удара,  он тем  не  менее  аккуратно повернул  ручку  сначала
направо, потом налево и, наконец, еще раз направо, на полный оборот.
     Маккалох втолкнул его в кабинет.
     - Подождите минут пять, друзья! - крикнул он, прежде чем закрыть дверь.
-  Следите за Зигги  и пока что  его не трогайте, он еще должен  нам кое-что
рассказать.
     Ухмыльнувшись, он затворил за  собой дверь. Негронски стоял неподвижно,
избегая встречаться  взглядом с остальными. Когда  он все-таки поднял глаза,
то заметил, что и  они стараются  на  него не смотреть. Негронски оставалось
надеяться, что если придется ждать достаточно долго, то у людей Маккалоха не
поднимется рука его  прикончить. Может даже не сильно  изуродуют. Так прошло
около получаса.
     Негронски ощупал ссадину на подбородке. Пигарелло  протянул ему носовой
платок.
     - Хорошо бы промыть холодной водой, - смущенно проговорил Боров.
     - Да, неплохо бы, - согласился Негронски.
     - У вас тут есть поблизости холодная вода?
     - Здесь в подвале вообще нет воды.
     - Как нет, а это что за трубы?
     - Они не для воды.
     - А для чего же?
     - Не знаю, но только не для воды.
     -  Ага.  Но  похожи  на водопроводные,  правда  ребята? Похожи  они  на
водопроводные трубы?
     - Заткнись лучше, - огрызнулся Коннор.
     - Все-таки  это водопроводные трубы, -  сказал Боров,  недоумевая,  чем
вызвано недовольство товарища.
     Дверь распахнулась. Из нее высунулась кудрявая голова Джетро.
     - Коннор, Маккалох хочет вас видеть. Кстати, это вы обидели Зигги?
     - Он прятал за пазухой трубу, - сказал Коннор.
     - Понятно,  - ответил Джетро. - Я понимаю. Заходите. Маккалох хочет вам
кое-что сказать.
     "А,  может быть,  дай-то Бог, сработало  обаяние  Джетро", - с надеждой
подумал Негронски. Хорошо  бы.  Негронски  даже не сердился  на  Коннора, не
такой он был человек, чтобы долго помнить обиды. Всякое в жизни случается.
     - Как думаешь, чего там произошло? - спросил Райан.
     - Не знаю, они, наверное, договорились, - ответил Волцыз.
     - Не-а, Маккалох  не станет договариваться с  этим гомиком, - вступил в
беседу еще один делегат.
     - Не станет, - поддержал его другой.
     - Они договорились, - сказал Волцыз и неожиданно улыбнулся Негронски.
     - Я точно знаю, - вскричал Пигарелло, - я догадался!
     Все посмотрели на Борова.
     - Это точно водопроводные трубы: на них капли.
     - Отвяжись! - сказал Волцыз.
     - Господи! - сказал Райан.
     - Это не водопроводные трубы, - сказал Негронски.
     Прошло еще полчаса. Дверь опять отворилась.
     - Джентльмены, прошу вас, заходите.
     Все закивали  и по  одному, как  школьники, ожидающие своей очереди при
игре в крикет, вошли в кабинет Джетро.
     - С нами будут договариваться, - прошептал Волцыз.
     Но  этим не  пахло. Кабинет  был раза  в  три  больше  кабины  лифта  и
совершенно пуст, если  не считать  металлического стола. Слабенькая лампочка
желтым светом  теплилась под  потолком, придавая  загадочный вид торчащим из
стены трубам с кранами и наконечниками. Ни Маккалоха, ни  Коннора  в комнате
не было. Не было в ней и другого выхода - ни окна, ми двери.
     -  Маккалох  и Коннор предпочли  Майами.  Их не устраивают  современные
идеи. Они уехали, - сказал Джетро.
     - Как они отсюда вышли? - спросил Волцыз, оглядывая комнату.
     - Так  и вышли. Давайте поговорим о делах. Вы, джентльмены, - фундамент
моего президентства. Хотите стать состоятельными  людьми  или  предпочитаете
хранить  верность  теперешнему  реакционному,  крохоборствующему руководству
нашего профсоюза?
     - Мы не станем голосовать без  Маккалоха и Коннора, - заявил делегат из
штата Мэн.
     - Тогда вам вообще не придется голосовать, - ласково сказал Джетро.
     Но  вышло по-другому, поскольку все  вдруг догадались,  что  произошло.
Моментально единодушным  голосованием было решено,  что  блок  Новой  Англии
отнюдь не собирается поддерживать старое, реакционное и скупое руководство.
     -  Лучший выбор - Джетро! - выкрикнул  один из делегатов, вспомнив, что
на  прошлой неделе видел такой текст на пачке листовок, которую он выбросил.
Сейчас он жалел об этом поступке.
     - Вместе  с Джетро!  Лучший выбор  - Джетро! -  принялись  скандировать
остальные делегаты.
     Джетро успокоил своих новых приверженцев.
     -  Не  знаю, что и  сказать, друзья  мои.  Похоже,  что в Международном
братстве водителей побеждает новое мышление.
     У Пигарелло был крайне важный вопрос.
     - Мистер Джетро, а эти вот трубы, они водопроводные?
     - Это водопроводные трубы, Боров, - ответил Джетро.
     Пигарелло просиял.
     - Вот видите, я же говорил!
     На радостях он даже предложил вынести мусор, так как уборщиков, похоже,
не было, а у стены кабинета мистера Джетро стояли два здоровенных мешка.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

     Врач внимательно смотрел  на человека, который  умирал  на операционном
столе. Хирургические лампы заливали  мускулистое тело белым сиянием. Если бы
кто-то посторонний увидел пациента, лежащего на столе  в  операционной  с ее
покрытыми кафелем стенами, с  приготовленными  хирургическими инструментами,
то, несомненно, решил бы, что предстоит обыкновенная операция.
     Да, непосвященный  мог  подумать,  что  находится в больнице, но доктор
Джералд Брайтуэйт знал, что это не так. Он пристально наблюдал за пациентом,
который, приходя время от времени в сознание, называл себя Римо.
     Если бы речь  шла о нормальном  человеке,  любой  медик сказал бы,  что
видит типичную картину  шока: неровный  пульс, пониженная  температура тела,
прерывистое дыхание.  Но пациент время от времени приходил в себя и симптомы
шока исчезали, а антишоковые меры только ухудшали его состояние, подталкивая
все ближе к смерти.
     Доктор  Брайтуэйт  покачал  головой. Он хотел объяснить  медсестре, что
происходит,  - надо  же хоть с  кем-то поделиться по поводу  происходящего в
этом сумасшедшем доме, словно взятом из приключений Алисы в Зазеркалье, - но
вовремя спохватился: сестра ни слова не понимала по-английски.
     "Стоит ли удивляться", -  подумал доктор Брайтуэйт. Это же не больница:
они  находились  на угольной барже, стоящей на якоре в  устье реки где-то  в
южных штатах.  Именно на Юге, судя по созвездиям в ночном небе,  которые  он
сумел разглядеть  перед тем, как самолет  приземлился в небольшом аэропорту,
где не было ни сигнальных огней ни других самолетов. Потом вертолет доставил
его на баржу.  Там пробравшись  между кучами наваленного  на палубе угля, он
оказался  в импровизированной  операционной. Все  это  должно  было  вызвать
недоумение,  если  не  подозрение,  но когда  перед тобой  маячит исполнение
заветной мечты, всегда спохватываешься слитком поздно.
     Доктор Брайтуэйт  посмотрел  на  медсестру -  похоже, она  откуда-то из
Восточной Европы, судя по отдельным словам, которые ему удалось разобрать.
     Пациент застонал. Брайтуэйт знаками  показал сестре,  что нужно ремнями
пристегнуть больному руки и ноги. Ему  больше  не хотелось снова становиться
свидетелем странных  происшествий. Вчера, например,  пациент упал со стола и
по идее должен  был разбиться. Но больной, находящийся в полубессознательном
состоянии, падая, извернулся  в воздухе, словно кошка, и приземлился на руки
и ноги. Человек не способен на такое, ведь люди - не кошки.
     Но  удивляться  не  стоило:  пациент  только внешне  напоминал обычного
человека, а его  нервная система  действовала абсолютно не так, как у людей.
Доктор Брайтуэйт  обнаружил это  сразу, едва только оказался в  этом  дурном
сне. Нет, нервные клетки были обычными, нормальной была  и структура нервных
волокон, но некоторые звенья системы  были настолько  гипертрофированы,  что
сама она и, естественно, ее реакция абсолютно ничем не напоминали нормальную
нервную систему.
     Доктор Брайтуэйт  снова показал  сестре на ремни,  усиленные  стальными
полосами,  и улыбнулся.  Улыбкой он  пытался  показать сестре,  что  от  нее
требуется  выполнить его  просьбу. Сестра улыбнулась в ответ  и  пристегнула
ремнями щиколотки и запястья пациента  к  столу. Брайтуэйт  эти сверхпрочные
ремни не заказывал,  они были приготовлены заранее. В первый день пребывания
на барже этот странный доктор Смит показал Брайтуэйту медицинское хозяйство,
где помещений хватило  бы на двадцать больных.  Штат составляли только трое:
доктор Смит,  не понимающая английского языка  медсестра и этот невероятный,
безумный азиат.
     - Вот обычные ремни, - сказал доктор Смит, - но на всякий случай есть и
усиленные стальными полосами.
     - Они не понадобятся, - ответил Брайтуэйт. - Обычные-то ремни никому не
под силу разорвать, ветеринары привязывают такими даже горилл.
     Доктор Брайтуэйт  глубоко  заблуждался: обычные  ремни  не выдержали  в
первый  же  день. Доктор  смотрел,  как  на  необыкновенно  широкие запястья
пациента  ложатся поблескивающие металлом  полосы. За всем этим стоит доктор
Смит, и когда это...  похищение выплывет на свет, от его репутации останется
одно воспоминание.
     Да, это было именно похищение, хотя бы и с согласия доктора Брайтуэйта,
причем  похищение  из одного штата  в  другой. Брайтуэйт  сжал  кулаки,  но,
заметив  обеспокоенное  выражение   на   лице  сестры,   поспешил  ободряюще
улыбнуться, показывая, что он сердит не на нее.
     "У доктора Харолда  Смита - директора  санатория  Фолкрофт  в Рае, штат
Нью-Йорк  -  прекрасная  репутация,  но  она  сильно  пострадает,  -   думал
Брайтуэйт,  -  когда  я  наконец  выберусь   отсюда,  из  этого  подпольного
госпиталя."  Всем станет известно, как  обошлись  с одним из  ведущих врачей
страны.
     Поначалу  предложение казалось абсолютно безвредным, безопасным и - да!
- выгодным, в конце концов. Доктор Смит каким-то образом проведал о мечте, о
заветном плане  Брайтуэйта и предложил  воплотить  его в реальность. Поэтому
обрадованный Брайтуэйт не смог отказаться от предложения осмотреть какого-то
особенного пациента "тут,  неподалеку от Фолкрофта".  Доктор Брайтуэйт давно
задумал создать  медицинскую школу принципиально  нового  типа,  необходимую
обществу,  на  основе  собственной  оригинальной  концепции  -   всесторонне
разработанной  теории. Эту  концепцию  доктор  Брайтуэйт - один  из  ведущих
врачей страны  - вынашивал  уже в течение тридцати лет. Доктор Смит позвонил
Брайтуэйту  в Нью-Йорк и  почти сразу же  предложил ему помощь в организации
собственной  больницы, что  должно  было  бы  показаться подозрительным.  Не
заглянет  ли  доктор  Брайтуэйт  во  второй половине  дня в Фолкрофт,  чтобы
обсудить  создание  новой медицинской  школы  и  на  месте  решить некоторые
проблемы?
     А  откуда,  поинтересовался  Брайтуэйт, доктору  Смиту  известно о  его
плане? Это  длинная история, последовал  ответ,  об этом мы  тоже поговорим.
Доктору  Брайтуэйту  не  придется даже самому вести машину  -  его отвезет в
Фолкрофт водитель из санатория.
     Закрались  ли сомнения в  душу доктора Брайтуэйта? Нет. Отреагировал ли
он на эти предложения как здравомыслящий интеллигентный человек? Нет. Доктор
Брайтуэйт,  опьяненный  близкой возможностью воплощения своей  мечты, быстро
собрал  бумаги,  касающиеся  его прожекта, и отменил  назначенный на  вторую
половину дня прием больных.
     Так  был  сделан первый  шаг,  Затем,  совершенно  неожиданно,  доктору
Брайтуэйту   предложили  пройти  медицинское   освидетельствование,  где  он
встретил одного из своих коллег.
     - Привет, Джерри! Как поживаете?
     - Нормально, - отвечал Брайтуэйт.
     - Ну  и  в местечко мы  с вами попали!  Здесь,  в Фолкрофте, в  деньгах
просто купаются!
     - На самом деле? Интересно, - сказал Брайтуэйт.
     Доктора  Смита  чрезвычайно  заинтересовал  план  новой  больницы.  Они
обсудили даже дату  начала строительства. Но  Смит очень спешил и  предложил
подбросить  доктора  Брайтуэйта  до  Нью-Йорка  на  принадлежащем  Фолкрофту
самолете, а в пути поговорить поподробнее.
     Брайтуэйт, естественно,  согласился. Так был сделан третий шаг. Самолет
в  Нью-Йорке не  приземлился.  Как только  они оторвались от взлетной полосы
небольшого  аэродрома  в Вестчестере, произошли сразу два события.  Первое -
доктор Смит твердо пообещал Брайтуэйту построить медицинскую школу. Второе -
попросил осмотреть пациента, в котором  он,  Смит, очень заинтересован.  Это
совсем недалеко, объяснял Смит, а он будет так обязан доктору Брайтуэйту.
     Четвертая и последняя ошибка:
     - Хорошо, доктор Смит, с удовольствием.
     "Совсем  недалеко"  оказалось  в двух с  половиной часах  полета сквозь
опустившуюся  ночь. Затем - несколько минут на вертолете, приземлившемся  на
угольной  барже. Во влажном соленом  воздухе  ощущался  запах  расположенных
неподалеку  болот.   "Большая  река  впадает  в  океан",  -  сориентировался
Брайтуэйт. В куче угля оказалась дверь. Доктор Смит запер ее за собой, и все
его дружелюбие моментально улетучилось.
     - Вы должны спасти  этого человека,  -  приказал Смит.  - Со мной можно
связаться по телефону из той комнаты.
     Смит бегло ознакомил доктора Брайтуэйта  с импровизированным госпиталем
и пропал. Прошла уже почти неделя с  тех пор,  как доктор Брайтуэйт оказался
фактически  в плену  в  этом  сумасшедшем  доме  в  компании  медсестры,  не
говорящей  по-английски,  странного  пациента,  только внешне  напоминающего
обыкновенного человека, и  азиата, который, хотя и говорил по-английски, нес
нечто несусветное.
     Доктор Брайтуэйт стоял перед подергивающимся телом.
     - На этот раз, надеюсь, ремни выдержат, - произнес он.
     Темноглазая медсестра  бросила на  него  непонимающий взгляд. Брайтуэйт
показал пальцем  на ремни, сделал  вид, что дергает их, и  улыбнулся. Сестра
улыбнулась в ответ. "Замечательно, -  подумал Брайтуэйт, - в ход пошел  язык
жестов."
     Вот если  бы этот древний азиат,  находящийся, судя по всему, на закате
жизни, тоже не говорил по-английски, это было бы здорово! Он начал досаждать
Брайтуэйту с самого первого дня, когда, склонившись над пациентом, потыкал в
него пальцами с длинными ногтями, а потом недоверчиво покосился на доктора и
стал объяснять, что произошло.
     - Гамбургер, - сказал старик, - нарушил гармонию его бытия.
     - Шли  бы  вы  отсюда, -  сказал  Брайтуэйт. -  Я не  могу  осматривать
пациента, когда вы в него тычете пальцами.
     - Мой сын нарушил чистоту своей внутренней гармонии, - настаивал старый
азиат. - Нужно ее восстановить!
     Доктор Брайтуэйт позвал санитара,  чтобы тот вывел старикашку. Никто не
отозвался.  Брайтуэйт  еще  раз  попросил  его  выйти  вон  - хилый  дед  не
шевельнулся,  хотел  схватить  его за плечо  -  плечо выскользнуло  из  рук.
Брайтуэйт толкнул его в грудь. Старикашка вряд ли весил  больше сорока  пяти
килограммов,    но    даже   не    сдвинулся    с    места    под    напором
восмидесятикилограммового  доктора,  который,  кстати,  за  последний  месяц
немного похудел. Брайтуэйт толкнул его снова - безрезультатно.
     Разъяренный  Брайтуэйт бросился на старика. И  отлетев,  словно  мячик,
оказался на полу.
     -  Вам очень повезло.  Мне могут  понадобиться  ваши услуги,  -  сказал
старик. Все  последующие  дни  он  неотлучно находился  рядом  с  пациентом,
наблюдая за доктором и время от времени задавая дурацкие вопросы  касательно
того или иного инструмента.
     - Хорошо, - промолвил он наконец, - может быть, вам удастся его спасти.
- Старик вышел, и с тех пор его не было видно.
     С  точки зрения рефлексологии пациент  являл собой нечто феноменальное.
Прикосновение к отдельной мышце вызывало целую серию ответных движений,  как
будто  она  обладала  памятью или была  запрограммирована.  Легкий  удар  по
колену, например, вызывал комплекс ответных движений рук, движений настолько
быстрых, что рук практически не было видно.
     А полубессознательное бормотание? Если верить  этому бреду, пациент был
казнен на электрическом стуле  и стал человеком - супероружием без прошлого,
без личности. Можно было разобрать: "Чиун", "Вот так-то, дорогой!"  и "Прямо
в сердце".
     В бреду пациента, очевидно, мучили воспоминания о  множестве  убитых им
людей. Он бормотал что-то о  равновесии,  об ударах, о  состоянии повышенной
готовности.  Мышцы  сокращались,   приоткрывались  глаза,  он  на  мгновение
приходил в себя и снова терял сознание.
     Доктор  Брайтуэйт  смотрел  на  лежащего  перед  ним.  Что же  все-таки
произошло  с  этим  человеком?  Ответа на  этот вопрос у  медицины не  было.
Единственное,  что было хоть немного похоже  на объяснение, - слова азиата в
первый день. Гамбургер. Х-м-м. Гамбургер?
     Доктор Брайтуэйт задумчиво потрогал усиленный стальными лентами ремень.
Гамбургер. Он  посмотрел  на  часы. Ему  было ведено не беспокоить азиата до
половины шестого. Гамбургер... Нервная система.
     Брайтуэйт  быстро вышел  из залитой светом  операционной  и,  пройдя по
коридору, постучал в дверь. Подождал. Из-за двери  доносились звуки  органа,
исполнявшего мелодию - заставку к телесериалу - одной из "мыльных опер", как
их называют. Дверь отворилась.
     Престарелы