е не следили за текстом.
     Может,  начать продавать билеты?  Ему вдруг пришла в голову мысль,  как
славно было бы взимать плату со всех, кто вздумает преследовать его, Чиуна и
девушку. А может, подойти к этой женщине и  сказать ей: " Эй, послушайте. На
этой неделе мы гастролируем тут.  В субботу мы будем в Фенуэй-парке,  но вам
туда без билета нельзя. Я бы  порекомендовал вам снять ложу, чтобы  вы могли
воспользоваться  ножом, или даже голыми  руками, если  один  из нас случайно
окажется рядом".
     Но подготовка  Римо  не  позволяла ему подобных  шуток.  Никогда нельзя
показывать,  что  ты знаешь, что за тобой  следят.  И  вообще  ничего никому
нельзя  показывать. Как сказал  Чиун в одну из  первых  недель тренировок  в
Фолкрофте,   когда  запястья  Римо  еще  ныли   от  боли,   заработанной  на
электрическом  стуле: "Не страшно,  если тебе будет страшно.  Но никогда  не
вызывай страх у своей жертвы. Никогда не  воздействуй на нее своей волей. Не
давай жертве  даже заподозрить,  что  ты существуешь. Не давай жертве ничего
своего. Будь похож на странный ветер, который никогда не дует".
     Это было все из тех же многочисленных чиуновских загадок, которые так и
оставались  загадками  для Римо. Многие  годы тренировок ушли у него  на то,
чтобы научиться безошибочно определять, что за ним следят. И в обычной жизни
кто-то может испытывать такое чувство, особенно если вокруг много народу.
     Римо испытывал это везде и  всегда.  Как, например, сейчас, в вестибюле
отеля "Либерти". Где безобидная на вид старая дама положила на него глаз.
     Римо направился  к  лифту. Вонючие семьдесят штук! Лифт  остановился на
одиннадцатом  этаже.  А  за   какого-то  паршивого  баскетболиста  -  четыре
миллиона!
     Дверь  лифта за его спиной закрылась. Когда лифт тронулся дальше вверх,
Римо с  силой  оттолкнулся ногами от  пола, подпрыгнул,  прогнулся в спине и
достал  грудью  потолок на  высоте  девяти  футов. Приземлился  на  ноги,  и
принялся водить воображаемый баскетбольный мяч с ликующими выкриками.
     Как-то раз  ему  довелось  увидеть  в игре Лью  Алсиндора.  Сегодняшний
прыжок  Римо перекрыл  бы любые прыжки этой супер-звезды баскетбола.  Да уж,
прыгаю я лучше, подумал Римо. Единственное, чем Алсиндор лучше меня, так это
тем, что выше ростом.  Ну  и,  конечно же, работу он себе нашел поприличнее.
Такую, где не  только  полагаются  пенсионные  льготы, но и сама  пенсия как
таковая.
     Интересно,  подумал  Римо,  а   когда  наступит  конец,  от  меня  хоть
какой-нибудь кусочек останется? "Вот так-то, дорогой", - сказал  он сам себе
и открыл дверь номера.
     Чиун сидел посреди комнаты, скрестив ноги, и с блаженным видом мурлыкал
себе под нос песенку без мелодии  и без названия, служившую у него средством
выражения крайней степени удовольствия. Римо сразу заподозрил неладное.
     - Где Мэй Сун? - спросил он.
     Чиун мечтательно  закатил  глаза. На  нем  было белое кимоно -  признак
высшего восторга - одно  из пятнадцати, которые он захватил с собой.  У Римо
был  саквояж, девушка все свое привезла в  карманах кителя, а  у  Чиуна  был
огромный корабельный сундук.
     - Она чувствует себя преотлично, - ответил Чиун.
     - Где она чувствует себя преотлично?
     - В ванной.
     - Она принимает душ?
     Чиун вернулся к своей песне.
     - Что она там делает? Душ принимает?
     - Уууаа, хумм, уууаа... ниии... шууу... хуммм.
     - Чиун, что ты с ней сделал? - заорал Римо.
     -  Как  ты и  настаивал, я  принял меры предосторожности, чтобы она  не
сбежала.
     -  Мерзавец, - заявил Римо и  бросился в соседнюю комнату. Они занимали
три комнаты -  миссис Лю жила в средней  из них. Дверь  ванной  была заперта
снаружи.
     Римо открыл дверь.  И увидел. Она висела на палке,  на которую вешается
занавес душа,  и  очень напоминала  тушку  поросенка,  предназначенного  для
съедения  на  деревенском  празднике. Запястья были связаны полосками ткани,
оторванными от простынь, и палка  просунута между ними.  Точно  так же  были
связаны  и лодыжки. Тело  ее прогнулось  в виде буквы  "Ц", лицо смотрело  в
потолок, изо рта торчал кляп, густые черные волосы волнами ниспадали на пол,
одежда кучей валялась возле ванны. Она была абсолютно голая.
     Глаза ее налились кровью от гнева и страха, и  она с мольбой  взглянула
на Римо, когда он появился в дверях.
     Римо   быстро  развязал  ей  ноги  и  аккуратно  поставил  их  на  край
белоснежной  ванны,  затем  развязал  руки.  Как только  руки  у  нее  стали
свободными,  она  протянула их к горлу  Римо, пытаясь вонзить ногти  ему под
кожу. Но Римо перехватил ее руки одной левой, а правой размотал кляп.
     - Держись, - сказал он ей.
     В ответ она что-то провизжала по-китайски.
     - Постой, постой. Давай поговорим, - предложил он.
     - Поговорим? Фашист! Животное! Зачем ты меня связал?
     - Я тебя не связывал.
     - Не ты, так твой цепной пес.
     - Он был не в себе. Он больше не будет.
     -  Не  держи меня  за ребенка,  ты, животное. Я знаю такие штучки. Твой
напарник  оскорбляет меня. Ты сочувствуешь и  изображаешь  из  себя друга, а
потом пытаешься  убедить меня  в преимуществах капитализма.  Ты делаешь  это
потому, что вы убили  генерала Лю, а теперь  хотите,  чтобы я стала заодно с
вашей  империалистической  кликой,  и  подала  ложный   отчет  правительству
Китайской Народной Республики.
     - В этом нет необходимости, - сказал Римо. - Я правда сожалею.
     - Слова капиталиста. Как я могу доверять человеку, лишенному классового
сознания?
     - Я говорю правду. -  Римо заметил, как тело  ее расслабилось, в ярость
уступила  место  холодной  ровной  ненависти.  Он  отпустил  ее  руки.   Она
наклонилась, сделав вид, что собирается поднять  с  пола свою одежду, а сама
попыталась ударить Римо в пах. Он уклонился, даже не пошевельнув ногами и не
изменив выражения лица.
     - Сволочь, -  гнев Мэй Сун только  еще более разгорелся оттого, что она
промахнулась. - Я сейчас же уезжаю из этой страны и  возвращаюсь в Канаду, а
оттуда - домой. Ты можешь остановить меня только одним способом - убить, как
ты убил  моего мужа.  Но  мое исчезновение  станет  для  моего правительства
последним доказательством вероломства твоей страны.
     Римо следил  за тем,  как  она  натягивает свои белые трусики из  такой
грубой материи, что любая американка или японка побрезговали бы надеть нечто
подобное.
     Задание было провалено. Ему поручили дело,  не входившее  в  его прямые
обязанности, заставили быть телохранителем,  поручили не допустить того, что
как раз сейчас произошло,  - и вот он  наблюдает, как  Мэй Сун  собирается в
дорогу, а  все  надежды доктора  Смита  и  президента  на  мир  растаяли, не
выдержав ее ярости.
     Ну  что ж, раз уж он исполняет не свои обязанности,  почему бы не пойти
еще немного дальше? Игра была рискованная, но раз уж вратаря заставляют бить
пенальти, что ж, черт возьми, попробуем сделать все от нас зависящее.
     Мэй Сун как раз пыталась застегнуть лифчик у себя на спине. Римо сделал
шаг к ней  и  расстегнул его. Она  попыталась вырваться  из его  рук, в даже
лягнуть в пах, но Римо  легко развернул ее лицом  к себе, взял на руки, и со
смехом отнес в спальню, а там  плюхнулся  вместе с ней  на бежевое покрывало
кровати, всей  тяжестью своего тела вжимая  ее  в матрас, в то время  как ее
руки яростно дубасили его по голове.


ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

     В соседней комнате  Чиун забавлялся тем, что читал  скрупулезный анализ
сложной политической ситуации в Китае, который доказывал только одно: газета
"Нью-Йорк  таймс"  ни черта  не  смыслит в  том, о чем пишет.  В  передовице
сообщалось  о  милитаристах  в Китае,  жаждущих  помешать  визиту премьера в
Америку, и  о  желании  "более  надежных  сил в  руководстве страны"  - Чиун
поморщился  при  этом  -  развивать  и укреплять  отношения  с  Соединенными
Штатами. В Вашингтоне, писала газета, президент по-прежнему ведет подготовку
к встрече китайского премьера,  но, по слухам, опасается,  что китайцы могут
отменить визит.
     Чиун отложил газету. Газетчики потихоньку  начинают догадываться о том,
что  генерал Лю исчез. Это уже серьезно. Но  отменить  визит?  Никогда. Пока
китайцы думают, что могут высосать хоть один доллар из этих идиотов, которые
управляют Соединенными Штатами, они никогда на это не пойдут.
     От мыслей  о  прочитанном  его  отвлек шум в  комнате  Мэй  Сун,  и  он
навострил уши.
     Там Римо придавил к кровати ее  колени  всей тяжестью тела,  а запястья
схватил левой  рукой и завел  ей руки  за голову.  Ее милое нежное лицо было
искажено гримасой ненависти, губы сжаты, зубы стиснуты, глаза превратились в
узенькие  щелочки  -  не  лицо,  а  страшная  маска.  "Животное!   Животное!
Животное!" -  вопила она, а Римо улыбался, глядя на нее  сверху  вниз, чтобы
показать ей, что он не стал слабее от желания, и что полностью держит себя в
руках.
     Ее тело  станет его инструментом. Ее ненависть и яростное сопротивление
сыграют  на руку только  ему, а  не ей,  потому  что в  борьбе  она потеряла
контроль над собой, и ему оставалось только воспользоваться этим.
     Его правая рука поползла к ее ягодицам и аккуратно разорвала трусики из
грубой ткани. Пальцами он начал мять ей ягодичные мышцы -  лицо его при этом
оставалось  бесстрастным. Потом рука его  поползла вверх,  на талию, и снова
вниз - к другой ягодице. Нижняя половина ее тела напряглась еще сильнее.
     Он  потешил себя  мыслью - а не поцеловать ли ее в губы. Но  сейчас это
было  бы неуместно.  Он действовал не ради удовольствия.  Чиун отнял  у него
даже и эту  возможность.  Он  сделал  удовольствие  невозможным,  а  секс  -
скучнейшим занятием.
     Это  было  на  одной  из ранних  стадий  подготовки.  Месячный  курс  в
гимнастическом зале Пленсикофф  в Норфолке, штат Виргиния. Маленькое  здание
чуть в  стороне  от  Грэнби-стрит,  и  лишь  немногие знали,  что это  -  не
заброшенный склад.
     Началось все с лекций,  с непонятных загадок  и с вопросов Римо: "Когда
мне дадут бабу?"
     Чиун  говорил  об  оргазме,  о  том,  что  он  становится  существенным
компонентом отношений только тогда, когда ничто другое их не скрепляет. Чиун
сидел на  полу гимнастического зала  в небесно-голубом кимоно с  вышитыми на
нем золотыми птицами.
     - Когда мне дадут бабу? - повторил Римо.
     - Я смотрю, ты сумел превысить  свое  обычное достижение в концентрации
внимания.  Обычно тебя больше  чем  на две минуты не  хватает.  А смог бы ты
сконцентрировать  свое  внимание,  если  бы тут вдруг  появилась  обнаженная
женщина?
     - Может, и смог бы, - оживился Римо. - Только у нее должны быть большие
сиськи.
     -  Американское  сознание,  - заявил  Чиун.  -  Тебя  стоит  разлить по
бутылкам  и закупорить  как образец  американского сознания. Представь себе,
что здесь стоит обнаженная женщина.
     -  Я  так  и  знал,  что  все это  пустые  обещания,  - вздохнул  Римо.
Деревянный  пол зала был жесткий, и зад  его  онемел. Он чуть-чуть переменил
позу, чтобы  восстановить кровообращение,  и заметил, как Чиун посмотрел  на
него  осуждающе.  Вечернее солнце  освещало  зал  сквозь  покрытые  пылевыми
разводами стекла, глаза Римо следили за мухой: вот она  показалась в  столбе
света, падавшего из одного окна, вот исчезла в тени,  вот снова показалась в
соседнем столбе света.
     - Ты концентрируешь внимание?
     - Да, - ответил Римо.
     - Ты лжешь, - сказал Чиун.
     - Ладно, ладно. Чего ты от меня хочешь?
     - Ты должен увидеть,  что перед тобой стоит женщина. Обнаженная. Создай
ее образ. Рассмотри ее груди. Ее бедра, ту точку, где сходятся ноги. Видишь?
     Римо решил побаловать старика:
     - Вижу, - снисходительно произнес он.
     - Видишь! - скомандовал Чиун.
     И Римо увидел.
     - Но ты неправильно смотришь. Какое у нее лицо?
     - Я не вижу ее лица.
     -  Ага, прекрасно. Ты не  видишь  ее  лица, потому что  именно  так  вы
смотрите  на  женщин.  Вы не придаете значения их лицу.  А  теперь  попробуй
увидеть ее лицо.  Я нарисую его для тебя. Очень просто.  И я скажу тебе, что
она  чувствует,  стоя здесь  совсем  без  одежды.  Как  ты  думаешь, что она
чувствует?
     - Ей холодно.
     - Нет.  Она чувствует то,  чему ее учили с самого раннего детства.  Это
может быть стыд,  или возбуждение, или  страх. Может  быть,  ощущение силы и
власти.  Но все  ее  чувства по поводу  секса  социальны. И  в  этом ключ  к
женскому  телу,  к   тому,   чтобы   разбудить  его.  Через  ее   социальное
происхождение, и через ее воспитание. Понимаешь, мы должны...
     Римо заметил еще двух мух. Они сцепились  в яростной драке. Лампочки на
потолке горели, но очень слабо, не давая никакого эффекта - только обозначая
сам факт своего присутствия.
     Потом он получил оплеуху.
     - Это очень важно, - сказал старик.
     - Фигня, - заявил  Римо. Щека его горела. Он следил  за лекцией  до тех
пор, пока боль не прошла, а это составило  около получаса.  За это  время он
узнал, как выпустить на свободу чувства женщины,  как  выбрать нужное время,
как держать самого себя в руках, как превратить свое тело в оружие против ее
тела.
     При  ближайшем  после этого половой  контакте женщина  была в полнейшем
экстазе,  а  Римо  испытал  чувства,  которые вряд  ли  можно  было  назвать
приятными. Он попробовал еще раз с другой женщиной. На этот раз он все равно
что выполнил учебное задание, хотя  его партнерша получила умопомрачительное
удовольствие. Еще одна попытка убедила его, что Чиуну удалось украсть у него
радость сексуального наслаждения,  и превратить секс всего лишь в  очередное
оружие.
     И  вот теперь в гостиничном номере в Бостоне он приводил в действие это
оружие  для того,  чтобы  взять приступом тело и сознание молодой китаянки с
маленькими, но изысканно-симметричными юными грудками.
     Он позволил ей ерзать  под ним, пока на лбу у нее не выступил пот, и не
участилось дыхание. И все это время  он  массировал ей  талию  и ниже. Когда
Римо  почувствовал, что ее  теплое сочное тело  сопротивляется  все  слабее,
признав как неопровержимый факт,  что он находится сверху, смирившись с тем,
что  она  ничего не может поделать с  этим империалистом, белым человеком  с
южноевропейскими  чертами  лица, которого  она  ненавидит, и который вот-вот
изнасилует  ее, - тогда  Римо прекратил  массаж  спины  и  ягодиц и медленно
правел  кончиками пальцев вниз  по бедру до колена,  очень  медленно -  так,
чтобы она не подумала, что это хорошо рассчитанное движение.
     Она  смотрела на него отсутствующим взором, глаза  ее  были  пусты, рот
крепко сжат, она  молчала,  но  все ее  мышцы от  долгой  борьбы  наконец-то
разогрелись и наполнились дыханием жизни.
     Он посмотрел ей прямо в глаза и оставил правую руку у нее  на колене  -
так, словно она уже  никогда оттуда не уйдет, так, словно  день  за днем, до
самой  последней  минуты жизни, они так  и  останутся в этом  положении. Она
пахла свежестью - запах, который невозможно заточить во флакон, живой свежий
запах  юности.  Кожа  у нее  была золотистая  и  нежная, лицо  -  правильной
овальной  формы,  глаза - черные-пречерные. И наконец,  в этих  глазах  Римо
увидел  то,  чего ждал,  -  слабый проблеск  желания,  чтобы его  рука снова
погладила ее бедро.
     Он так и  сделал,  но нерешительно, и  даже  медленнее,  чем раньше. Но
когда рука поползла обратно вниз к колену, он совершил это движение быстрее,
и с более сильным нажимом, потом начал гладить внутреннюю  поверхность бедра
- непрерывные нежные  поглаживания,  вверх-вниз, но  всегда  останавливаясь,
чуть-чуть не  доходя  во  влагалища.  Темные  соски  на  ее  золотых  грудях
заострились, и  Римо  дотронулся губами  до этих  концентрических кружочков,
потом языком провел линию между ними вниз до пупка, и при этом ни на секунду
не прекращал медленных ритмичных поглаживаний внутренней стороны бедра.
     Он видел, как разжались до того стиснутые губы. Теперь она позволит ему
взять ее, даже  если ей  это не понравится. Так она будет говорить себе.  Но
это неправда. Она хочет его.
     Римо   по-прежнему   держал  ее  руки  у   нее  за  головой.  Стереотип
изнасилования не должен быть нарушен. Если он  отпустит руки,  то воспитание
заставит  ее попытаться  освободиться. Так  что  ему приходилось  держать ее
руки. Но легонько.
     Правой рукой он принялся ласкать  ее груди, затем пупок, плечи, бедра и
наконец, добрался до влажного влагалища. "Ублюдок! Белый ублюдок!" - стонала
она.
     Потом  он вошел,  но  не  до конца. Задержался,  ожидая, когда она сама
попросит.  И  она попросила:  "Черт  побери! Я хочу  тебя!" Стон  перешел  в
сдавленное рычание, ее темные глаза почти исчезли под полуопущенными веками.
     Теперь  он  отпустил  ее  руки,  и  обеими руками  снова  принялся мять
ягодицы, увеличивая давление, входя все глубже, всей силой воздействуя на ее
главный орган чувств, силою воли  вводя  ее в оргазм.  Лишь  на одни краткий
миг, когда ее чувства достигли полного исступления,  он остановился, а потом
сразу расслабился, когда начались  обычные  прерывистые вздохи  и истеричные
женские визги.
     - А-а-а! - вопила Мэй Суй, закрыв глаза в экстазе. - Мао! Мао! - И Римо
внезапно отпрянул и встал на ноги. При других обстоятельствах он бы остался,
но сейчас ему нужно было, чтобы она следовала за ним, чтобы она сомневалась,
захочет ли он ее снова. Он оставил ее лежать в полном изнеможении на кровати
и застегнул молнию брюк - весь акт он совершил полностью одетым.
     И тут он увидел, что в дверях стоит Чиун и качает головой:
     - Механически, механически, - произнес он.
     - Так чего же ты хочешь, черт тебя подери! - возмутился Римо.  - Ты сам
дал мне  точные указания насчет двадцати пяти стадий, а теперь говоришь, что
это было механически.
     - Всегда есть место для творчества.
     - А почему бы тебе не показать мне, как это делается?
     Чиун оставил этот вопрос без ответа.
     -  И   кроме  того,  я  считаю,  что  заниматься  этим   в  присутствии
постороннего - просто отвратительно. Но, впрочем, вы, американцы и китайцы -
свиньи.
     -  Ну,  ты  и фрукт, - заявил  Римо. Он получил  от  секса куда  меньше
удовольствия,  чем  собирался получить человек на  другой стороне  улицы  от
убийства Римо.


ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

     - Мне надо поговорить  с тобой, Чиун, - сказал Римо. - Он закрыл дверь,
оставив Мэй Сун лежать в полном изнеможении поперек кровати.
     Чиун уселся на серый ковер, покрывавший пол комнаты, и скрестил  ноги в
позе лотоса. Лицо его ничего не выражало.
     Римо  сел  перед  ним.  Он  мог, если бы  пожелал,  просидеть  в  таком
положении много  часов подряд - годы тренировок  научили его концентрировать
внимание и полностью контролировать  тело. Он  был  выше Чиуна,  но  сейчас,
когда они сидели друг против друга, глаза их находились на одном уровне.
     - Чиун, - начал  Римо, - тебе придется вернуться в Фолкрофт. Прости, но
ты доставляешь слишком много хлопот.
     И тут Римо уловил нечто, и в то же время был уверен,  что этого нет. Он
не мог точно определить, что это. Во всяком случае, когда речь идет о Чиуне.
Если  бы  перед  ним  был кто-то  другой, Римо  решил бы, что тот собирается
напасть  на него, или  хотя  бы подумывает об  этом. Но с  Чиуном  это  было
невозможно.  Римо знал наверняка, что Чиун не испускает никаких сигналов, по
крайней  мере,  ни в  выражении  глаз, ни  в  движении  позвоночного столба,
никогда  нельзя было уловить ни  малейшего намека  на то,  что Чиун  готов к
нападению. Большинство специалистов этой  профессии выучивается  не посылать
никаких сигналов  глазами, но движение  позвоночного столба - это все  равно
что плакат: "Берегись!".
     И Римо, если бы он не знал, что Чиун не посылает сигналов, и если бы он
не  знал,  что  Чиун  испытывает  к   нему   чувство  искренней  и  глубокой
привя