ый. Даже очень! Я таких не встречала -- одни скулы чего
стоят. А эти карие глаза! А губы! Будто вырезаны резцом --  это  видно  даже
сквозь  черную  дрянь  на  лице.  Нет, вы только посмотрите на эти запястья!
Словно бейсбольные биты. Подожди, я сейчас вылезу к тебе.
     -- Оставайтесь, пожалуйста, на месте, -- быстро сказал  Римо.  --  Сюда
нельзя: вы упадете. Это, между прочим, двенадцатый этаж.
     --  Ну и что? Я наблюдала за тобой, все очень просто, порхаешь себе как
бабочка!
     -- Но вы же не бабочка!
     -- Ладно, я не стану вылезать. Но только если ты заглянешь сюда.
     -- Позже.
     -- Когда?
     -- Когда я закончу свои дела.
     -- Когда ты закончишь, тебе, может быть, уже больше не захочется.
     -- Ладно, откроюсь вам: я не собираюсь никого насиловать.
     -- Я так сразу и подумала. Но вдруг тебе  все-таки  захочется  со  мной
встретиться?
     --  Может быть, -- сказал Римо, -- но большая любовь всегда оказывается
неразделенной. Любовь к страннику в ночи...
     --Красиво! Это ты для меня придумал?
     -- Да. Закрывайте окно и ложитесь спать.
     -- Спокойной ночи, дорогой. Если что, номер моей квартиры --1214.
     -- Спокойной ночи, -- сказал Римо.
     Фонарик погас. Он увидел, как округлое  женское  лицо  убралось  внутрь
комнаты  и  окно  закрылось.  Римо снова прижался к стене. Пальцы ног, руки,
пальцы ног, руки... На высоте тринадцатого этажа он взял  правее,  ухватился
за  выступ  подоконника,  открыл  окно  и  заглянул  внутрь. Квартира, как и
говорили "наверху", оказалась пустой. Прижавшись к стене, он подождал,  пока
не  замедлятся дыхание и биение сердца. Когда напряжение спало, он продолжил
движение вверх. Еще один этаж. Это окно квартиры-люкс было заперто. Большими
пальцами Римо нажал на  раму,  шпингалеты  не  выдержали.  Открыв  окно,  он
скользнул  внутрь,  на мягкий коврик на полу комнаты. Большая выпуклость под
легким белым одеялом издавала храп, напоминающий раскаты  сотрясаемых  недр.
Рядом  с  большой выпуклостью виднелась еще одна, поменьше, с копной светлых
волос.
     Римо осторожно поднял край одеяла. Закатав нижние концы пижамных  брюк,
он  обнажил  толстые,  волосатые  икры спящего. Вынув из-под своего широкого
черного пояса большой моток прочной  упаковочной  ленты,  он  одним  быстрым
движением  крепко связал ему ноги. Ноги дернулись, поскольку их владелец уже
проснулся, но прежде чем он успел вскрикнуть, Римо подсунул правую руку  под
жирную  спину,  нажал  на спинной нерв, и груда мяса, немного поколыхавшись,
замерла. Легко подняв тело правой рукой, Римо отнес его  к  окну,  перевалил
через  подоконник  и  начал  потихоньку  спускать вниз головой, подтравливая
упаковочную ленту, как рыбак травит  леску,  опуская  крючок  с  грузилом  в
прорубь.  Когда  тело  толстяка  опустилось  на  девять  фугов, Римо надежно
привязал конец ленты к трубе кондиционера. Все было  проделано  быстро  и  в
полном молчании.
     Затем,  держась  левой рукой за подоконник, он выбрался за окно, повис,
примеряясь, и отпустил руку. Скользнув вниз, он уцепился  за  подоконник  на
тринадцатом этаже, влез в комнату и, выглянув из окна, посмотрел на крупное,
обрамленное  сединами  лицо, которое постепенно наливалось багровой краской.
Обладатель лица был в полном сознании.
     -- Доброе утро, судья Мантелл, -- сказал Римо. -- Я представляю  группу
заинтересованных  граждан, которые желают обсудить ваш подход к правосудию и
юриспруденции.
     -- О-о-о!.. Тельма! -- выдавил, задыхаясь, судья.
     -- Тельма спит  этажом  выше,  а  вы  висите  над  тринадцатью  этажами
пустоты.   От  падения  вас  удерживает  упаковочная  лента,  привязанная  к
лодыжкам. Ну, а я, между прочим, специализируюсь на  разрезании  упаковочных
лент.
     -- Что?! Прошу, не надо!.. Нет!.. Не надо!..
     --  Наша  группа  хочет  вас  поздравить  с  тем,  как лихо вы выносите
приговоры. А вернее сказать -- с тем, как вы их не выносите. Общественностью
было отмечено,  что  за  последние  два  года  вы  председательствовали  при
рассмотрении  в  суде  ста  двадцати  семи  дел, связанных с изготовлением и
распространением наркотиков. Но только  двое  из  обвиняемых  были  признаны
виновными,  да  и  тем вы дали срок условно, заявив прессе, что не допустите
давления со стороны общественности, требующей осудить  якобы  невиновных.  Я
прав?
     -- О-о-о!.. Да... Помогите мне!
     Руки судьи Мантелла потянулись к подоконнику. Римо помешал судье.
     -- Лучше не надо, -- сказал он, -- лента может соскользнуть.
     -- О, Боже! Нет!..
     --  Боюсь,  что да. Вернемся к более важным вещам. Вскоре вам предстоит
разбирать дело обвиняемого по имени Джозеф Боско или  Биско,  или  что-то  в
этом  роде.  На  имена  у  меня  плохая  память.  Ему полагается пожизненное
заключение, поскольку один молодой пуэрториканец, арестованный  за  торговлю
наркотиками, признал в нем главного поставщика.
     -- Но улики недостаточны, -- простонал Мантелл.
     --  Более  чем  достаточны,  --  сказал Римо и слегка толкнул пальцем в
подбородок судьи Мантелла.
     -- Но это же верное пожизненное заключение! -- забормотал  Мантелл.  --
Без  права  обжалования  или  амнистии.  Я  не могу выносить такой приговор,
основываясь только на показаниях какого-то мальчишки.
     Римо толкнул Мантелла снова, на этот раз  сильнее.  Тот  закачался  над
пустотой,  словно  маятник, а на голубых пижамных брюках начало расплываться
мокрое пятно. Оно быстро перешло  на  куртку,  и  вот  уже  светлая  струйка
побежала по шее и ушам судьи Мантелла, нырнула в волосы и -- капля за каплей
-- полетела вниз.
     --  Судя  по  тому,  что  адвокат этого Боско или Биско заявил, что его
подзащитный отказывается от суда присяжных, они  уже  уверовали  в  вас,  --
сказал  Римо. -- А теперь скажите мне: разве судья, такой состоятельный, как
вы, который может позволить себе жить на Парк-авеню, не обладает достаточным
опытом, чтобы определить, кто виновен, а кто нет?
     -- Согласен, согласен, этот мерзавец  виновен  как  смертный  грех,  --
выдохнул  судья  Мантелл.  --  Отпустите  меня, прошу вас. Виновен, виновен,
виновен...
     -- Хорошо. Теперь делайте так, как я скажу. Я хочу, чтобы  вы  навсегда
запомнили  одну картину. Советую вспоминать ее каждый раз, когда у вас будет
дело, связанное  с  героином,  и  кто-то  предложит  вам  очередной  толстый
конверт,  которые  вы  так любите. Я уверен, что вам предстоит еще не раз ее
вспомнить,  поскольку   добрая   половина   предстоящих   крупных   судебных
разбирательств  в  этом городе по делам, связанным с героином, уже вписаны в
ваш календарь. А теперь поднимите-ка голову, господин судья.
     Судья Мантелл прижал подбородок к груди.
     -- Нет, не так. Наоборот, назад, подтяните затылок к спине.
     Судья повиновался.
     -- Откройте глаза.
     -- Я не могу...
     -- Сможете.
     -- О, Боже! -- простонал судья Мантелл.
     -- Если я вас сейчас отправлю вниз, ваша смерть будет несравнимо  более
легкой,  чем  смерть  тех,  кто погибает от белого порошка, -- сказал Римо и
слегка  дернул  за  ленту.  Руки  Мантелла  безвольно  повисли,  он  потерял
сознание.  Римо  втащил  его в комнату, сорвал ленту, помассировал заплывший
жиром позвоночный столб, чтобы привести судью в чувство, и помог  встать  на
ноги.
     -- Я на всю жизнь запомню этот переулок там, внизу, и то, как я смотрел
на него сверху, -- сказал, тяжело дыша, судья.
     -- Вот и прекрасно, -- сказал Римо.
     --  Но мне, вероятно, осталось жить не слишком долго. Ко мне приставлен
некто по имени Дон, телохранитель, а точнее -- палач.
     -- Я знал, что вас охраняют, -- сказал Римо, -- потому и не пошел через
парадный вход.
     -- Он следит, чтобы  я  не  наделал  ошибок,  --  пояснил  Мантелл.  --
Политика кнута и пряника. Деньги -- пряник. Дон -- кнут.
     -- У него, видимо, отдельная комната в вашей квартире?
     -- Точно, -- подтвердил, весь дрожа, судья Мантелл.
     --  Дышите глубже, -- посоветовал Римо. -- Я сейчас вернусь. Старайтесь
дышать так, чтобы легкие доставали при вдохе до самой спины. Я бы не  хотел,
чтобы  вы  умерли  от  шока  теперь,  когда  вы, так сказать, встали на путь
истинный.  Постарайтесь  представить  себе,  что  ваши  легкие  соединены  с
позвоночником.
     Тучный  судья  в пропитанной мочой пижаме задышал так, как было велено,
и, к своему удивлению, почувствовал, что страх уходит. Он даже  не  заметил,
как худощавый молодой человек вышел из пустой квартиры, расположенной этажом
ниже  квартиры  Мантелла. Судья радовался, что с каждым глубоким вздохом все
дальше отступает переполнявший его  ужас,  и  не  следил  за  временем.  Ему
показалось,  что  лишь  секунду  назад  молодой человек был еще здесь, потом
вышел и вот он уже возвращается, толкая вперед здоровенного  верзилу  --  на
целый фут выше и на добрую сотню фунтов тяжелее его самого. Худощавому, судя
по всему, совсем не трудно было тащить тяжеловеса: на его лице была написана
скука и ничего больше.
     --  Это  Дон?  --  уточнил  Римо, держа одну руку на плече, а другую на
загривке пленника.
     -- Да, -- подтвердил судья Мантелл. -- Он самый.
     -- До свидания. Дон! -- Римо швырнул его в окно.
     Разведя ноги в стороны, Дон попытался зацепиться ими за  стену  по  обе
стороны   окна,   но   в  его  пояснице  что-то  хряснуло,  громадное  тело,
переломившись, сложилось вдвое, ступни достали до плеч,  и  Дон  вылетел  за
окно.
     --  Надеюсь,  теперь  вы не забудете, кто мы и что от вас требуется, --
сказал Римо человеку в мокрой пижаме.
     Судья отправился к себе, а Римо пошел в ванную,  чтобы  отмыть  лицо  и
руки  от  черной  краски. Снял черную рубашку, вывернул ее наизнанку и надел
снова. С изнанки  рубашка  оказалась  белого  цвета.  Вышедший  из  квартиры
человек  в  белой рубашке и черных брюках сбежал, насвистывая, по лестнице с
тринадцатого этажа и,  выходя  на  улицу,  бодро  пожелал  швейцару  доброго
--утра.
     Он возвращался в гостиницу пешком, что выглядело как утренний моцион по
Парк-авеню.  Войдя  в свое временное обиталище -- номер в гостинице "Уолдорф
Астория", -- он усердно проделал утреннюю зарядку, так что  даже  запыхался.
Оставалось  лелеять  надежду,  что  свернувшийся на циновке тщедушный старик
спит.  Чиун  обладал  способностью  так  располагать  свое  ложе,   что   он
доминировал  над  помещением,  где  находился,  и препятствовал какой-- либо
активности.  Номер-люкс  был  достаточно  просторным,  но  всю  его  площадь
контролировала пегая бороденка азиата. Даже тогда, когда он спал.
     Однако в это утро Чиун бодрствовал.
     -- Если ты так и не научился правильно дышать, то совсем не обязательно
делать это в присутствии других, -- проворчал он.
     -- Я думал, что ты спишь, папочка.
     -- Я спал. Но дисгармония нарушила покой моей души.
     --  Если бы ты спал, как все, в спальне, а не в гостиной, то тебя бы не
разбудило мое дыхание.
     -- Никто не может быть таким, как все, так как никто  по-настоящему  не
знает  никого  другого.  Можно,  конечно, стараться быть похожим на то, чем,
судя по всему,  являются  другие,  но,  не  зная  точно,  что  они  из  себя
представляют,  достичь  этого не удастся. Тот "другой", с которым я нахожусь
большую часть времени, это -- ты. Я не хочу походить на тебя. Поэтому я сплю
здесь.
     -- Спасибо за разъяснение, -- буркнул Римо, даже не пытаясь  проследить
за  вязью  витиеватых  чиуновских  сентенций,  и  вдруг  заметил стоявшую на
телевизоре  разорванную  коробку.  Как  пенная  шапка  над   кружкой   пива,
поднимался  из  коробки  спутанный клубок кинопленки. На коробке был написан
номер их люкса, она была, очевидно, доставлена с нарочным, так  как  на  ней
была наклеена голубая этикетка, означавшая также и кое-что еще.
     -- Папочка, но ведь на коробке голубая этикетка!
     --  Ты  прав,  --  ответствовал  Мастер  Синанджу,  поднимаясь с тонкой
циновки, на которой он спал в предназначенном  для  сна  специальном  желтом
кимоно, -- она действительно голубая.
     --  Но  ты же знаешь, что треугольная этикетка голубого цвета означает,
что это посылка от начальства.
     -- Да, от императора Смита, -- подтвердил Чиун, который называл так  их
шефа  --  доктора  Харолда  В.  Смита,  обладавшего скрипучим лимонно-кислым
голосом и возглавлявшего секретную организацию КЮРЕ.
     Поскольку Смит возглавлял эту организацию,  то  для  Чиуна  он  являлся
императором.  При этом не имело никакого значения то, что формально Смит был
директором  санатория  Фолкрофт.  Поколение  за  поколением   Чиун   и   его
предшественники,  другие  Мастера  Синанджу, служили императорам. За счет их
жалованья кормилось население корейской деревушки Синанджу, расположенной  к
югу  от  реки  Йялу.  Некоторые  из этих императоров называли себя королями,
другие -- монархами, патриархами, царями, принцами, председателями или  даже
директорами  санаториев.  Но  император  есть  император,  и им был тот, кто
платил в данное время Дому Синанджу.
     -- Значит, ты понимаешь, что  если  этикетка  голубая,  то  посылка  от
Смита,  --  сказал Римо. -- Но это означает также, что коробка предназначена
мне лично. Ты не должен был ее открывать. И ты это прекрасно знаешь.
     -- Внутри что-то пересыпалось.
     -- Голубая этикетка вовсе не означает, что ты можешь  открыть  коробку,
даже  если  в  ней  что-то  пересыпается.  Она означает только то, что ты не
должен вскрывать посылку. Пересыпается в ней что-то или нет.
     -- Не все ли равно? Все равно эта штука оказалась сломанной и ни к чему
непригодной. Я воткнул вилку в розетку, но никакой  картинки  не  появилось.
Только свет да жужжание.
     -- Но, папочка, это же не телевизор. Это кинопроектор и пленка к нему.
     --  А  вот об этом они почему-то забыли написать на голубой этикетке. Я
не должен ее, видите ли, открывать. О!  Это  так  важно!  Кто  и  что  будет
смотреть  --  это тоже не менее существенно. Разве можно понять разум белого
человека?
     -- Эта штука показывает фильм. Смит хочет, чтобы я его посмотрел.
     -- Это фильм о нежной любви и верности? --  с  надеждой  спросил  Чиун,
сложив  перед  собой  тонкие  пальцы с длинными ногтями, словно две красивые
птички в своих гнездах.
     -- Нет, Чиун. Там показано  нападение  одного  человека  на  другого  с
расчленением  или чем-то в этом роде. Смит интересуется техникой исполнения.
Он говорит, что смотрел этот фильм, и ему это  кажется  важным.  Что-то  там
такое, связанное с деньгами.
     -- С деньгами для нас?
     -- Нет. С фальшивыми деньгами.
     --  Все, что не золото, -- фальшивое. Я никогда не доверял этим клочкам
бумаги. Как тебе известно, я никогда не  соглашался,  чтобы  в  мою  деревню
посылали бумажки. Только золото. Все остальное -- лишь надежда или обещание.
Запомни это, Римо. Иногда можно согласиться на драгоценные камни, но ты ведь
в них не разбираешься.
     Римо  обследовал  коробку  и  занялся  адским  делом  --  разматыванием
перепуганной пленки. Ряд за рядом он укладывал  ее  на  полу  во  всю  длину
комнаты,  пока все пленка не оказалась уложенной ровными полосами и ее можно
было снова перемотать на катушку. Чиун наблюдал, ревниво следя за тем, чтобы
пленка не касалась его циновки или телевизора, по которому в  дневное  время
он наблюдал столь дорогие его сердцу мыльные оперы.
     --  Кому  придет  в  голову смотреть, как работают другие? -- удивлялся
Чиун.  --  Только  не  мне.  Когда  такое  показывают  по   телевизору,   я,
естественно,  выключаю  его.  Лучше бы Смит прислал нам какой-нибудь фильм о
подлинной красоте и нежных чувствах.
     -- Это нужно для дела. Он хочет узнать, что за техника применялась  при
этом нападении.
     -- А... Так вот почему он собирается прибыть сюда сегодня утром!
     -- Смит приезжает? Что же ты сразу не сказал?
     --  Потому  что  на  телефонном  разговоре  не  было  голубой наклейки.
Хе-хехе!
     Чиун, довольный собой, время от времени хихикал.  Так  продолжалось  до
тех пор, пока Римо не закончил возиться с пленкой и не включил проектор.
     Они  увидели,  как  на  углу  улицы  остановился  человек и стал ждать.
Подошел другой. Чиун заметил, что было бы неплохо, если бы все  это  шло  на
фоне органной музыки, поскольку его не очень интересовало то, о чем они там,
собственно,  говорили. Римо сказал, что у мужчины с легкой улыбочкой на лице
хорошо контролируемое дыхание. Чиун высказал мнение, что Рэд Рекс из сериала
"Пока Земля вертится" красивее. Римо отметил, что у этого человека  странная
координация движении. Чиун проворчал, что он с большим интересом смотрел бы,
пожалуй, какую-нибудь рекламу. Римо обратил внимание Чиуна на то, как что-то
маленькое  ударило  нападающего в лоб и прорвало его кожу. Чиун высказался в
том смысле, что стыдно показывать такие вещи на экране. Римо заметил, что  у
того  человека что-то не в порядке с чувством равновесия. Чиун сказал, что в
фильме явно не хватает женщины или чего-либо, связанного с женщиной.
     -- Какое же это искусство, когда нет женщины?
     Римо удивился тому,  как  легко  этот  человек  расчленил  другого.  Он
посочувствовал  жертве:  тот  отчаянно, до последнего дыхания не выпускал из
рук  какие-то  прямоугольные  предметы  и  был   достоин   уважения.   Чиуну
показалось,  что  фильм  только  выиграл бы, если бы в число действующих лиц
включили еще кого-нибудь, скажем, врача, или в канву событий  было  вплетено
что-то вроде нежелательной беременности.
     Но  когда фильм окончился, Чиун продолжал молча смотреть на то место на
стене комнаты, на котором только что светились, сменяя друг друга, кадры.
     -- Что скажешь, папочка? -- спросил Римо.
     -- Скажу, что еще не встречался с этой  школой.  Она  не  имеет  ничего
общего  с  такими  новинками, как карате или кунг-фу, или с другими игровыми
вариантами Синанджу.
     -- Как ты думаешь, что это такое?
     -- Прежде всего, я думаю, что ничего не надо  говорить  Смиту.  С  этим
шутить  нельзя.  Этот  человек  --  серьезный  противник, я не знаком с этой
техникой боя.
     -- Мне все время казалось, -- сказал Римо, -- что то, что он делал,  не
должно было сработать. Мы знаем, например, как двигается тело. То, что делал
он... В этом, понимаешь ли, не было жизни.
     -- Ты должен пока что избегать этого человека.
     -- Почему? -- заинтересовался Римо.
     -- Ты знаешь его?
     -- Нет.
     -- Может быть, ты знаком с его техникой?
     -- Нет.
     -- Тогда почему ты считаешь, что сможешь одолеть его?
     --  Он  слишком медленно передвигается. Я легко с ним справлюсь. Я могу
справиться с кем угодно, за исключением, может быть, тебя, папочка.
     -- Неужели ты так ничему и не  научился?  Видел  ли  ты,  чтобы  собака
нападала  на  льва?  Или змея атаковала мангуста? Или червяк напал на птицу?
Почему ты уверен, что не окажешься червяком или змеей, или собакой, если  не
знаешь наверняка ни того, кто он, ни того, что он собой представляет?
     -- Он какой-то медлительный.
     --  Снежная  лавина в горах со стороны тоже выглядит медленной. Волна в
океане тоже выглядит медленной.
     -- А, чепуха! -- Римо в раздражении отвернулся.
     -- Еще один пример типичной мудрости Запада, -- промолвил Чиун.
     Приехавший в полдень Смит объяснил им опасность,  которую  представляют
собой  безукоризненно  выполненные фальшивые деньги. Из-за них может рухнуть
экономика страны, люди  будут  умирать  от  голода  прямо  на  улицах.  Римо
почувствовал  облегчение,  когда  оказалось,  что  у Смита к ним только один
вопрос -- о технике, которую использует этот загадочный субъект.
     -- К сожалению, Чиун не распознал ее, -- сказал Римо.
     -- Я  принимал  участие  в  совещании,  на  котором  выступал  человек,
возглавлявший  неудавшийся  обмен.  Он считает, что у этого мистера Гордонса
был какой-то режущий инструмент, -- сказал Смит кислым