опасных клиентов - фараонов, извращенцев и драчунов. Он  вроде не
подходил ни под одну.
     - О'кей, - сказала  она. - Ждите здесь.  Я припрячу  две сотни и  сразу
вернусь.
     Батлер кивнул. Он  не  поверил бы проститутке,  если  бы  специально не
продемонстрировал ей содержимое своего бумажника. Сейчас он был уверен,  что
ее  куриные  мозги усиленно работают над  тем,  как  вытянуть из него больше
обещанных  четырех  сотен.  Отдав  две  сотни своему сутенеру,  она  тут  же
вернется назад.
     Действительно,  через три  минуты  она  снова  скользнула  на  соседнее
сиденье и обвила руками его шею.
     - Меня зовут Тельма, - сказала она, - а тебя?
     - Симон, - ответил он. - Хата у меня  есть. - Он захлопнул дверь, и они
тронулись с места.
     Через десять минут они  уже были в комнате Батлера в  мотеле. Еще через
двадцать  минут  она,  связанная, с кляпом во рту, одурманенная хлороформом,
лежала  на  полу за  кроватью - невидимая  из окна  и  достаточно  далеко от
телефона.  Последняя  предосторожность  была явно  излишней,  поскольку  она
отключилась на всю оставшуюся часть ночи.
     Прежде  чем  уйти,  Батлер еще раз посмотрел на  нее и  остался  вполне
доволен.  Рост  - подходящий.  Цвет волос - почти такой,  как  надо.  Нельзя
сказать, чтобы  все было безукоризненно. Вряд ли можно будет  дурачить людей
слишком долго, но  пока  и  эта сойдет.  Во  всяком случае,  годится,  чтобы
выиграть время.
     Удовлетворенно  посвистывая,  он  выбрался  из духоты  городских улиц и
оказался на  дороге среди мелькающих по  сторонам холмов, известных  лисьими
охотами, земли Вирджинии - богатой на богатых сукиных сынов.
     Батлер  проехал  по  этой дороге  трижды, прежде  чем  нашел,  наконец,
поворот к вьющейся  дорожке, ведущей  к поместью  Батлеров.  Выключив фары и
габаритные  огни, он  посидел  немного в  темноте  и  вскоре смог  различить
очертания главного здания, возвышающегося на самой вершине холма, примерно в
двухстах ярдах от  дороги. Он  решил  не рисковать  и не  подъезжать слишком
близко к дому, так как не исключено, что там могли быть установлены охранные
сигнальные устройства.  Медленно  проехав  еще  сотню  ярдов,  он  обнаружил
удобный съезд с дороги и свернул под нависшие ветви густых деревьев парка.
     Батлер   закрыл  машину,  проверил  карманы,  убедился,  что  взял  все
необходимое,  и  направился  прямо  по  аккуратно   подстриженным   лужайкам
батлеровского поместья  к дому на холме,  придерживаясь  тенистых посадок на
северной стороне.
     На ходу он бросил взгляд на светящийся циферблат часов. Можно, пожалуй,
и ускорить шаг, хотя время еще есть.
     От травы исходила влажная прохлада, и он вдруг вообразил себя босоногим
мальчишкой,  одетым в какой-то  обезьяний костюмчик и семенящим  к беседке с
напитками для  своего  хозяина.  Когда это было?  И когда  он  научился  так
ненавидеть?
     Он бежал трусцой, его  большое сильное тело двигалось свободно и легко,
как когда-то на покрытых травой футбольных  полях,  когда он выступал в этой
громадной  клетке   под   открытым   небом,  для  белых  зрителей,   которым
посчастливилось заиметь друга, доставшего абонемент на очередной сезон.
     Не важно, когда он начал ненавидеть. Он ненавидел - и все, но потом, он
вспомнил: Кинг-Конг. Вот когда это началось.
     После  очередного  ожесточенного  спора  со  своей  сестрой,  он  тогда
выскочил  ночью  на  улицу, долго бродил по  Нью-Йорку  и  каким-то  образом
оказался   на  бесплатной   лекции  о  расизме  в  Новой   школе  социальных
исследований.
     Лектором  был  один из  той  кочующей банды  ничему не учащих учителей,
которые умудряются порой сделать одно любопытное, пусть даже и не бесспорное
заявление, попадают в заголовки  газет, а потом лет двадцать обсасывают его,
выступая  с  платными лекциями  в студенческих городках.  Лектор  говорил  о
расизме  в кино,  делая малообоснованные выводы из  второстепенных фактов  и
срывая все  более  громкие  аплодисменты,  находившихся в  аудитории двухсот
человек, в основном белых.
     Затем в  зале погасили свет, и на  экране замелькали отдельные кадры из
старого классического фильма о Кинг-Конге. За отведенные на  это пять минут,
зрителям было показано, как эта  гигантская обезьяна терроризировала Фей Рей
в джунглях,  как забралась потом на Эмпайр Стейт Билдинг и,  держа девушку в
своей огромной ладони, стояла там, на самом верху,  до тех пор, пока не была
расстреляна истребителями.
     Докладчик сопровождал показ фильма такими комментариями, будто старался
подравнять   под   темень  в  аудитории  отсутствие   света   в  собственных
рассуждениях.
     "Кинг-Конг",   говорил    он,   тонко   завуалированная   атака   белых
кинематографистов  на сексуальность черных.  Плотоядное  выражение, с  каким
Кинг-Конг  смотрит  на белую  девушку,  держа  со в  своей  черной руке; его
отчаянные, неистовые, без  раздумий и  колебаний,  поиски  Фей  Рей,  как бы
подтверждавшие мифическое вожделение черных мужчин к белым женщинам; дешевая
по   замыслу  концовка   фильма  с  Кинг-Конгом,  погибающим,  прижимаясь  к
фаллическому символу - башне  здания;  концовка, как бы провозглашающая, что
поднятый в эрекции фаллос черного несет ему гибель, - все это было приведено
докладчиком в качестве доказательств правильности своих утверждений.
     Батлер смотрел на аудиторию, на согласно кивающие головы слушателей.
     "И это - либералы,  - думал он,  - самая  большая надежда  американских
черных,  и ни  один  из  них,  даже на  секунду  не  подверг  сомнению  свою
собственную бездумную готовность видеть в обезьяне черного человека. Разве в
школах больше не преподают антропологию? А вообще, чему-нибудь там еще учат?
Обезьяна волосата,  а  черные люди  безволосы. У  черных  толстые  губы, а у
обезьян  губ вообще нет.  И  все-таки эти типы готовы поверить, что черные и
обезьяны - одно и то же".
     А ведь считается, что эти люди - лучшее, что может предложить Америка.
     Лектор убедил  Батлера  только  в одном: его сестра  была  права, а  он
неправ. Чтобы получить  то, что  черный человек  заслужил, Америке  придется
пройти через конфронтацию, а может быть и насилие.
     Батлер  действовал.  Потом  было  посещение  деревни  лони, где  Уильям
Форсайт Батлер осознал, что он дома. Он услышал легенду лони и решил, что он
- именно он - избавитель из этой легенды, он может использовать лони,  чтобы
захватить  власть  в Бусати  и показать, чего может добиться черный человек,
если дать ему хотя бы полшанса.
     Вот он уже возле дома. В доме было темно и тихо. Он обрадовался, что не
было собак. Собак Вилли Батлер боялся.
     Батлер  постоял  у стены дома,  оглядываясь  вокруг  и  вспоминая  план
расположения   комнат,   который    ему    начертил   исследователь-историк,
обнаруживший  его   в  библиотеке   Конгресса  в  книге  "Исторические  дома
Вирджинии". Комната  девушки  должна, согласно плану, находиться  на  втором
этаже, справа.
     Батлер  посмотрел  вверх. По  фронтону здания  шли  решетчатые балконы,
увитые спускающимися вниз по стене стеблями вьющихся растений. Он  надеялся,
что они выдержат его вес.
     Крепко взявшись правой рукой за  стебель, Батлер подтянул ноги и повис,
испытывая его крепость.
     Он повисел немного на правой руке; стебли были достаточно крепки, а вся
их  переплетенная  масса  цепко  держалась  за  стену  дома.  Удовлетворенно
хмыкнув, он начал карабкаться вверх.  Окно спальни на втором этаже оказалось
незапертым, и  даже слегка  приоткрытым. Внутри  было слышно тихое  жужжание
кондиционера, вдыхавшего прохладу в комнату.
     Ночь была  черна,  как  железнодорожный  туннель  в  полночь.  В  самой
спальне, однако, было достаточно светло от небольшой индикаторной  лампочки,
вделанной в стенной выключатель у двери.
     В  кровати  под  сияющей белизной простыней  Батлер  различил очертания
женского тела. Это должна быть Хиллари Батлер.
     Придерживаясь  одной рукой  за чугунную литую решетку, Батлер медленно,
осторожно  открыл  окно  и  бесшумно  шагнул через подоконник.  Его  ботинки
глубоко утонули в плюшевом ковре, который покрывал пол спальни. Он подождал,
стараясь  не издать ни  одного звука,  выровнял  свое  дыхание и двинулся  к
кровати, к головной ее части. Вот теперь он уже мог видеть лицо девушки. Да,
это была Хиллари  Батлер, спящая безмятежным сном праведницы,  пребывающей в
мире со всем  миром. То, что она была здесь, в  комнате с кондиционером, под
легкой  атласной  простыней  в конечном счете  потому,  что ее предки возили
через  океан  мужчин, женщин и  детей в  полузатопленных  и кишащих  крысами
трюмах  кораблей,  видимо,  совсем  не  мешало  ей  спокойно  спать.  Батлер
ненавидел ее.
     Он  отступил  назад  и  вынул из  кармана  небольшой  пакет,  обернутый
фольгой.  Он осторожно  надорвал  его  и  тут  же  уловил характерный  запах
хлороформа.  Вынув  из  пакета  сложенную   в  несколько  слоев  пропитанную
хлороформом марлю, Батлер аккуратно засунул пакет обратно в карман.
     Он быстро шагнул  вперед. Остановившись рядом с девушкой,  он переложил
марлю с хлороформом в правую  руку. Затем нагнулся и накрыл марлей рот и нос
девушки. Хиллари Батлер  резко вскинулась, и Батлеру пришлось навалиться  на
нее всем своим грузным телом, чтобы удержать. Несколько секунд  она металась
с  широко  открытыми,  полными  ужаса глазами,  пытаясь разглядеть того, кто
напал   на  нее,  но  единственное,  что  она  увидела,   был  блеск  света,
отразившегося от золотого кольца в виде цепочки на пальце руки,  закрывавшей
ей лицо. Рывки ее становились все слабее. Наконец, она затихла совсем.
     Выпрямившись, Батлер посмотрел на лежащую без сознания девушку. Оставив
марлю на ее лице, он принялся методично обследовать комнату.
     Он  внимательно  перебрал  ее  костюмы и платья в занимавшем всю  стену
платяном шкафу,  отвергая их  одно за  другим, пока не  увидел  бело-голубое
платье  из  джерси  с  вышитой  на  нем  эмблемой знаменитого  нью-йоркского
портного. Перед тем, как закрыть шкаф, он убедился, что все в нем  аккуратно
развешано.  На туалетном столике он увидел шкатулку из полированного черного
дерева. Батлер открыл ее, достал горсть драгоценностей, поднес их к лампочке
у   двери  и   внимательно   рассмотрел.   Отобрав   гравированный   золотой
браслет-амулет  и  пару золотых сережек, он положил все остальное обратно  в
шкатулку.
     Скатав  бело-голубое  платье,  Батлер  засунул  его  себе  за  пояс,  а
драгоценности положил во внутренний карман пиджака.
     Подойдя  к кровати, он снял с лица девушки марлю, положил ее в  карман,
затем, поднял девушку  одной мускулистой рукой и понес к окну, как носят под
мышкой свернутые в рулон чертежи.
     Он сам удивился той легкости, с которой спустился с  девушкой на землю.
Все  еще держа ее  под мышкой, он  направился к лесу и дальше, к дороге, где
стоял автомобиль.
     Он бросил  эту маленькую  богатую девушку на пол перед задним сиденьем,
прикрыл  одеялом  и  быстро поехал  прочь. Ему очень не хотелось, чтобы  его
остановил какой-нибудь полицейский, заинтересовавшись,  что делает черный во
взятой напрокат машине в три часа ночи в этой части города.
     Припарковавшись у  мотеля перед  своей комнатой, Батлер положил  свежую
хлороформовую подушечку рядом с лицом девушки и направился  к себе в  номер.
Проститутка все еще находилась без сознания.
     Он надел на нее бело-голубое платье Хиллари Батлер и взятые из шкатулки
драгоценности.  На внутренней стороне  браслета было выгравировано: "Хиллари
Батлер  от  дяди  Лоури".  Серьги.  Оказывается  они   предназначались   для
проколотых  ушей. У проститутки уши не были  проколоты. Как в том  анекдоте,
про белую  ведьму, у которой  тоже не было дырок там,  где они нужны! Острым
концом замка одной из сережек он проколол мочку уха находящейся без сознания
девушки. Она даже не пошевельнулась,  хотя  из небольшой  ранки и выкатилось
несколько капель  крови.  Он  застегнул  на  серьге  миниатюрный  замочек  и
принялся за другое ухо.
     Затем Батлер развязал веревки, которыми была связана девушка, и положил
их  в свой  чемоданчик. Из  его внутреннего  кармана  он  вынул  два тяжелых
коричневых пластиковых мешка, по форме напоминающих армейский рюкзак.
     В   один  из   них  он  затолкал   проститутку.   Верхняя  часть  мешка
застегивалась  на  металлическую молнию,  но через  нее проходило достаточно
воздуха, чтобы  можно  было дышать. Прихватив с собой второй  мешок, генерал
Уильям Форсайт  Батлер вышел на парковочную площадку. Вокруг никого не было.
На  площадке  стояли  еще три  машины, но в окнах  напротив было  темно;  их
владельцы спали.
     Батлер открыл заднюю дверцу машины, втиснулся внутрь и начал натягивать
на Хиллари Батлер пластиковый мешок. Обращался он с ней довольно грубо, одна
из бретелек  ее  нейлоновой сорочки лопнула,  и сорочка  соскользнула  вниз,
обнажив хорошо  сформировавшуюся  грудь цвета свежих сливок. Батлер  положил
свою  черную руку ей на грудь,  ощущая ее теплоту и отмечая  заметный даже в
полутьме контраст  между ее кожей  и кожей  его руки.  Он со злостью ущипнул
сосок, и девушка вздрогнула, несмотря на оцепенение. Он злобно скривил губы.
"Привыкай, милочка,  - подумал он. - Там, где все это началось, тебе  такого
перепадет еще очень много. За твоей  семьей неоплаченный счет  трехсотлетней
давности, и ты заплатишь по нему вот этой расчудесной белой кожей".
     Батлер застегнул молнию мешка, еще раз  осмотрелся, вернулся в комнату,
поднял  мешок с проституткой  отнес к машине и бросил его  на заднее сиденье
поверх Хиллари Батлер.
     Потом  он вынес свои вещи, стер  с дверных ручек  отпечатки  пальцев  и
покинул комнату, оставив ключ в двери.
     Пятнадцатью  минутами  позже   взятая   им  напрокат  машина  была  уже
припаркована  на  темной  неосвещенной  улочке  в сотне  ярдов  от  пирса, у
которого разводил пары, готовясь к отплытию, либерийский танкер.
     Батлер  запер двери машины и  отправился искать капитана. Найдя  его на
мостике, Батлер шепнул ему несколько слов.
     Капитан подозвал матроса и вполголоса поговорил с ним.
     - Ключи, - обратился он к Батлеру. Тот отдал ключи матросу, который тут
же ушел.
     Десять   минут   спустя  он  вернулся  и  занялся   погрузкой  большого
корабельного сундука.
     - Отнесите сундук в мою каюту,  - сказал капитан другому матросу, и тот
скатился вниз по трапу, чтобы помочь первому втащить груз на борт.
     Батлер выждал немного и пошел в капитанскую каюту.
     Сундук был  поставлен  точно  посередине  комнаты.  Открыв  его, Батлер
рывком  вытащил из него  пластиковый мешок. Расстегнув  молнию, он  заглянул
внутрь. Там была проститутка в  бело-голубом платье Хиллари Батлер. Он начал
осторожно стягивать с нее пластиковый мешок, пока не показались полностью ее
голова и плечи.
     Батлер  огляделся. На  небольшом  столике  рядом с  массивной  кроватью
капитана  стояла бронзовая статуэтка.  Покачав ее на ладони, Батлер прикинул
ее вес. Она была достаточно тяжелой.
     Он вернулся и опустился на колено рядом  с бесчувственной проституткой.
"Какой  у  нее  безмятежный  вид",  -  подумал  он,  занося над  ее  головой
статуэтку, и с силой молота обрушил на лицо девушки.
     Батлер  все сделал  старательно.  Он  выбил  ей зубы, раздробил лицевые
кости и в качестве последнего мазка сломал левую руку.
     Он  встал, слегка задыхаясь от напряжения. Ковер  на полу был забрызган
кровью. Взяв из  личного капитанского туалета  полотенце, он тщательно оттер
пятна и отмыл статуэтку. Заметив  что-то похожее на капельку крови на  своем
золотом кольце, он долго промывал его под краном.
     Батлер  затолкал  назад в мешок  мертвое тело девушки и  оставил его на
ковре посередине каюты. Перед тем как выйти, он убедился, что Хиллари Батлер
в своей пластиковой  клетке еще жива, и решительно  захлопнул тяжелую крышку
сундука.
     Вернувшись  на   мостик,  Батлер  отозвал   капитана  в  сторонку.   Из
внутреннего  кармана  он  вынул   конверт   с   пятью  тысячами  долларов  в
стодолларовых банкнотах.
     - Вот, - сказал он, - ваш гонорар.
     Капитан  спрятал   конверт  и  снова  взглянул  на  него  с  выражением
предупредительной готовности.
     - Что я должен сделать в этот раз, чтобы заработать их?
     - На полу  в  вашей каюте  лежит пластиковый мешок.  Через десять минут
после отплытия, когда будет еще темно, его надо скинуть за борт. Лучше, если
вы сделаете это сами. Команда ничего не должна знать.
     Капитан кивнул.
     - В вашей каюте, - продолжал Батлер, - находится сундук. В нем еще один
мешок с обычным содержимым. С ним вы распорядитесь точно так же, как раньше:
в первом же порту вы передадите сундук моему человеку, который вас встретит.
Затем он переправит багаж самолетом в Бусати.
     - Понятно, - сказал капитан.
     Батлер сунул руку  в  карман  и  вытащил  из  него полдюжины пакетов из
фольги.
     - Возьмите, - сказал он. - Это может пригодиться, чтобы ваш груз был...
ну, скажем, более сговорчивым.
     Капитан сунул пакеты в карман.
     -  Спасибо, - сказал он. -  Между  прочим, - спросил он с едва заметной
усмешкой в углах рта, - можно мне будет попользоваться этим грузом?
     Начальник штаба вооруженных сил Бусати на минуту задумался.  Он думал о
Хиллари Батлер, думал о ее теплой белой груди, думал о ее новом доме - белом
здании за железными воротами и отрицательно покачал головой.
     - В другой раз, капитан,  - сказал он. Хиллари Батлер была последней, и
случайное,  походя, изнасилование  было ни к чему. Оно не было бы достаточно
ужасным - во всяком случае для той, чьи предки дали его предкам рабское имя.
Как  минимум,  это  должно  быть  групповое  изнасилование  под  его  личным
руководством. Для начала. - Сожалею, - сказал он.
     Капитан пожал плечами.
     - Так не забудьте про первый мешок,  -  напомнил Батлер. - Десять минут
хода и - за борт. Завтра течение должно прибить ее к берегу.
     - Все будет сделано как вы сказали, полковник.
     - О, между прочим, я теперь генерал. Меня повысили в звании.
     - Уверен, вы это заслужили.
     - Стараюсь, - ухмыльнулся Батлер.
     Он  взял  у капитана ключи,  легко сбежал  по  трапу и вернулся к своей
машине. Впервые после  прибытия в  Штаты  он  включил кондиционер на  полную
мощность.
     Через два часа Батлер уже снова был на борту  реактивного "боинга-707",
на пути домой - в Бусати.
     "Последнее  имя   в   списке,   -  подумал  он.   -  Легенда   начинает
осуществляться".
     На какое-то мгновение мелькнула мысль о  том американце, Римо, и старом
азиате, но он отмахнулся от  нее. К этому времени они  или  уже вылетели  из
Бусати, или сидят в армейской тюрьме. В этом случае он уж постарается, чтобы
они  покинули  Бусати  подобру-поздорову.  Только  он,  и   он  один,  будет
осуществлять легенду лони.

     ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

     - Когда-то мы жили во дворцах. Наши здания поднимались до облаков. Наша
страна была  богата,  и мы жили в мире.  - Девушка отвернулась  от Римо.  Он
лежал на спине на вершине холма  и жевал травинку. - А теперь -  вот  он наш
мир  - сказала она с горечью и  махнула рукой на то,  что расстилалось перед
ней. - Страна крытых тростником лачуг, страна нищеты, невежества и болезней.
Страна,  в которой  хауса охотятся на нас,  как на диких животных. Мы  стали
народом,  для  мужчин которого бояться  так же  естественно, как  для коровы
давать молоко.
     Римо  повернулся  на  левый бок, чтобы  взглянуть на  девушку. Она была
высокая  и стройная. На  фоне ослепительно белого  неба африканского полудня
она  казалась темнее, чем на  самом деле.  На  ней  была лишь короткая белая
туника, вроде  греческой тоги, которая на фоне раскаленного белого неба тоже
выглядела темной. Она  стояла спиной  к Римо, а прямо перед ней,  у подножия
холма, он  видел небольшую грязную