вами? Вы без пальто, заходите и согрейтесь.
     - Не  будь приветливым  и  не  осложняй мне работу, - сказал Римо. - Мы
должны  вести  себя в соответствии  с  традициями  праздника  Свиньи. Смерть
замышляющим зло.
     Тут Николае Бэнно ощутил два вроде  бы несильных удара в грудь, увидел,
что фонари  во  дворе качнулись прямо  на  него,  ощутил невыносимую боль  в
области шеи, которая не прекращалась до тех пор, пока  он не сказал, на кого
работает и  где найти его  хозяина.  Николасу Бэнно не суждено было услышать
голос жены, интересовавшейся, все ли с ним в порядке.
     - Все хорошо, - ответил Римо за Бэнно Римо. - С праздником Свиньи!
     - Ник, Ник, что с тобой? Ник!
     По  предрассветным улицам Скрэнтона  разгуливал  Римо  - дух Синанджу и
наносил  визиты накануне  праздника  Свиньи.  Чиун,  конечно,  этого  бы  не
одобрил.  Но то Чиун. А Римо хотелось в Рождество работать играючи, весело -
он и веселился по-своему. Каждая религия имеет национальную окраску, колорит
народа,  который  ее  исповедует.  Так  и  Римо  в  некотором  роде  являлся
американским  Синанджу,  обновленным  Синанджу  или  Синанджу  американского
образца.
     - С праздником Свиньи! - выкрикнул он опять.
     Полицейская машина объехала его стороной. Видимо, блюстители порядка не
имели желания связываться с очередным пьянчужкой в холодную снежную ночь.
     Джон  Лэример,  президент  Первого национального  сельскохозяйственного
банка  и  трастовой  компании  Скрэнтона,  был  хорошим  отцом  и  достойным
гражданином. По  крайней  мере, до двух тридцати ночи  - если верить  словам
Ника  Бэнно, который говорил  правду, как  и  большинство  людей,  когда  им
причиняют боль.
     После  двух тридцати  он переставал быть хорошим отцом и  гражданином и
начинал наслаждаться жизнью. У него была квартира в доме, который по  меркам
Скрэнтона  мог  считаться  высотным.  Даже  у  президента  банка  есть  свой
финансовый "потолок", но Джон Лэример имел неиссякаемый источник доходов, не
облагавшихся налогом,  и  когда  он  не  находился при  исполнении  семейных
обязанностей,  предпочитал  проводить  ночи с Фифи, Хани, Пусси  и  Снукамс,
которые стоили очень, очень дорого. Что ж,  развлечения требуют денег. Много
денег, наличных.
     Джон Лэример, как обычно,  вошел  в дом через кухню. Там  помещался его
шкаф с одеждой - со специальной  одеждой, не той, которую он носил на работе
или дома.
     Он  повесил в  шкаф костюм и жилет,  снял коричневые туфли из испанской
кожи,  белую  рубашку  и полосатый галстук. Надел высокие красные ботинки со
шнуровкой до верху, желтые шелковые брюки, шелковую рубашку и норковую шляпу
фасона "сафари".  На пальцы надел перстни с рубинами и бриллиантами. В таком
виде, поскольку Лэримеру  было уже за пятьдесят  и  у него отросло брюхо, он
вполне походил на сутенера.
     - Женщины, я  пришел! - крикнул он, входя в  обитую плюшем комнату, где
свет ламп играл на гладкой коже низких диванов.
     - Милый  Джонни!  О, Милый Джонни! - закричала  Хани. Она  впорхнула  в
комнату в розовом неглиже и белой меховой накидке.
     -  "Сам"  дома.  Хозяин пришел! -  завопила Пусси,  вбегая в  комнату в
бальных туфлях и черном кружевном белье.
     Милый Джонни Лэример стоял в центре комнаты с  надменным видом,  уперев
руки в бока, с холодным выражением лица.
     Когда женщины принялись гладить  его,  ласкать и целовать, он оттолкнул
их.
     - Я пришел за деньгами, а не за ласками. Нет денет - нет Милого Джонни.
     И он замолчал  в ожидании, пока они принесут ему "выручку". То, что они
отдавали,  не  составляло  и  десятой  доли суммы,  которую  они еженедельно
получали от  него  же в пухлых  белых конвертах,  но это  не имело значения.
Более  тог,  об этом  надо  было забыть, ибо в  противном  случае  вся  игра
расстроилась бы. Имя девушки, у которой на сей раз якобы не было денег, пока
не упоминалось. Эта роль переходила от  одной проститутки  к другой и иногда
оказывалась достаточно тяжелой. Сегодня она выпала Пусси, крашеной блондинке
с большой грудью.  Она пока курила в своей  комнате, стараясь не  смотреть в
зеркало.
     - Чертов идиот! - выругалась она про  себя. Но тут же добавила:  - Хотя
кто идиот на самом деле? Тебя ведь лупят, дорогая, а не его. Он ведь платит,
а не ты.
     Если  бы  ей  пришлось  выбирать - оставаться ли  здесь на ночь,  когда
приходила ее очередь,  или идти на улицу,  она лучше бы  ушла. Но зато потом
впереди будет целый месяц до  следующего раза, так что глупо отказываться от
таких  легких  денег.  Незаметно опять наступала ее очередь,  а  потом опять
легкие деньги.  И так полтора года. Во всяком случае, ей хватало на жизнь. И
не  надо  было  думать, куда  вложить деньги:  Милый Джонни был еще и Джоном
Лэримером, президентом банка, и помогал распорядиться деньгами.
     - Так,  кого-то нет, кто-то  сегодня без денег! - услышала она  рычанье
Милого Джонни.
     Пусси  затушила сигарету и второпях  больно  обожглась.  Она  вышла  из
комнаты, посасывая палец.
     - Где деньги, ты, женщина? - спросил Милый Джонни.
     - Вот, дорогой. Была неудачная неделя.
     Пусси   протянула   ему  две   бумажки   по  десять  долларов  и   одну
пятидолларовую.
     - Здесь только двадцать пять. Мало. Где мои деньги?
     При этом Пусси получила пощечину, но палец болел сильнее, и  она забыла
изобразить на лице муку.
     Это было  ошибкой.  Последовал удар  коленом в  живот, от  которого она
согнулась пополам. Так больно он никогда еще не дрался.
     - Ах ты сука, стерва! Проклятая белая сука! - завопил он и навалился на
нее, а тут и подруги схватили ее за руки.
     - Убери свои  проклятые лапы, чертов банкир! - закричала Пусси и вдруг,
заметив полные ненависти  взгляды товарок,  поняла, что они  не хотят терять
свой заработок. Фифи ударила ее лампой по зубам.
     -  Прижги ей  соски.  Милый Джонни. Не позволяй  ни  одной женщине  так
поносить тебя. Ты наш мужчина, - сказала Фифи.
     - Да, да, - сказал Лэример. - Верно.
     - Она боится огня. Жги ее, жги суку! Ты наш господин.
     -  Не-ет, ради Бога нет! - умоляла Пусси, но  ей заткнули рот подушкой,
сорвали с нее неглиже, а потом ее  груди коснулся чей-то рот и чьи-то волосы
рассыпались по плечам. Это была одна из ее подруг.
     - А теперь выжги этой стерве сосок!
     Они мстили за то, что она нарушила правила  игры. Это была неподдельная
месть, так мстят настоящие сутенеры.
     Пусси все ждала, что боль  прекратится, но она усиливалась и спускалась
все ниже, запах горелого мяса смешивался с терпким запахом духов ее подруг.
     Когда жгучая боль охватила низ живота, до нее  донесся  странный голос,
упомянувший какой-то странный праздник:
     - С праздником Свиньи всех и каждого!
     Мучения  прекратились,  ее руки больше никто не держал, и  она услышала
какой-то свист  и  треск  костей.  Скорчившись, она лежала на  ковре. Кто-то
задавал Лэримеру вопросы, и тот отвечал плаксивым голосом.
     - Спасибо, и с праздником Свиньи!
     Послышался звук, будто сломали большую  кость, и кто-то осторожно вынул
у нее изо рта подушку.
     - Где у вас витамин "Е"?
     Пусси  не открывала глаз. Она  не хотела  их  открывать.  Она не хотела
видеть. Когда глаза закрыты, не так больно.
     - Должен быть в ванной, - прошептала она.
     - Благодарю.
     Она не слышала, как человек сходил в  ванную,  но тут же, неестественно
скоро почувствовала,  как  ожоги чем-то  смазывают.  Потом  ее  завернули  в
простыню и осторожно, на удивление  аккуратно,  подняли и положили на что-то
мягкое. Это была кровать.
     - Отдыхай. Каждый день по два раза мажь ожоги витамином "Е". Излечивает
наверняка.
     - Очень больно, дайте что-нибудь от боли.
     - Лучше прибегнем  к ручной  акупунктуре, милочка. Мы в Синанджу нового
американского образца знаем в этом толк.
     Она почувствовала, как незнакомые пальцы нащупали у нее на шее какую-то
точку. Одно нажатие, и она перестала ощущать собственное тело. Ушла и боль.
     - Спасибо, большое спасибо!
     -  А  кстати,  что такая испорченная девушка,  как ты,  делает  в таком
высоконравственном месте?
     Пусси  не хотелось  смеяться, во всяком случае, сейчас,  здесь, в таком
виде, после всего случившегося. Но все равно было смешно.
     - Мы в войсках Синанджу нового американского образца  не лишены чувства
юмора.  Этим  мы  отличаемся  от  старого,  восточного образца. С праздником
Свиньи и всем спокойной ночи!
     Позже,  днем,  когда  полиция и  коронеры заполонили дом и  задавали ей
вопросы, она  вдруг  увидела, что  выносят тела,  покрытые  простынями.  Она
попыталась было объяснить, что  произошло, но кто-то сказал, что она в шоке,
и ей дали успокоительное и обезболивающее. К  сожалению, эффект акупунктуры,
в которую никто не верил, тут же пропал, и к ней вернулись боль и страдание.
     Римо  покинул роскошные  по  меркам Скрэнтона апартаменты. До  рассвета
оставалось  еще  немного  времени,  и  он направился по  последнему  адресу,
который дал ему покойный Джон Лэример, известный также как Милый Джонни.
     Особняк Стейса имел три этажа и  сочетал в  себе элементы  греческой  и
английской архитектуры. Под рукой Римо вделанный в косяк двери  мощный запор
лопнул с сухим треском.
     Стейс,  по  описанию  Лэримера,  был  моложавым  на   вид  широкоплечим
человеком с проседью лет пятидесяти с лишним.
     Римо  тихо  прошел  по дому, проверил все кровати,  но  не нашел никого
подходящего под это  описание. В первой комнате для прислуги кто-то тощий, в
другой - толстый вместе со своей женой, подростки  спали в своих комнатах, а
старый, истощенный  и,  видимо,  доживающий  последние  дни  человек занимал
комнату, где должна была бы быть спальня хозяина.
     Римо разбудил толстяка, и тот с испугом подтвердил, что  мистер Стейс и
был  тем,  кто  спал в комнате  хозяина, но вот  уже  два дня  не вставал  с
постели.  Римо вновь погрузил толстяка в сон, постаравшись, чтобы тот заснул
не навеки.
     Он разбудил иссохшего и  бледного как привидение хозяина легким шлепком
по  лбу и осторожно повел  его  в подвал. Старик  едва  передвигался, шаркая
ногами, бессмысленно поводя глазами, словно в поисках утраченной молодости.
     - Вы - Энтони Стейс, он же Ансельмо Стасио? спросил Римо.
     Старик кивнул.
     - Теперь это уже не важно, - сказал он прерывающимся голосом.
     Римо внимательно  посмотрел  на редкие седые  волосы, морщинистую кожу,
мешками висевшую под глазами, высохшие, с пятнами, руки, согбенную спину.
     - Вам не дашь пятьдесят, - сказал Римо.
     - Верно. Я так раньше не выглядел.
     -  Извините,  что разбудил вас,  старина, но вы  играли не по правилам.
Это, конечно, выгодно,  но  только  до тех пор,  пока  вы не мешаете верхам,
тогда это плохо кончается.
     -  Что ты  собираешься  отнять у  меня,  парень? Жизнь? День? Несколько
часов? Минуту? Что ты хочешь знать? Мне теперь все равно.
     Старик тяжело опустился на ящик рядом с котлом отопления.
     -  Вы что, хотите  испортить мне праздник Свиньи?  Вы  действительно не
хотите слегка  рассердиться  и  покричать  на меня?  Нет,  ух  лучше  зовите
телохранителей или начинайте угрожать мне.
     - Все кончено. Мне все равно.
     - Ладно, будь по-вашему. Продолжайте в том же духе, раз уж окончательно
решили испортить мне праздничную ночь.
     И Римо  услышал, почему Стейс хотел убрать  Уилберфорса, о махинациях в
банке,  о трех попытках покушения на жизнь Уилберфорса  и о том, что все это
теперь уже не имело смысла.
     - Что-нибудь еще?
     - Это все. Напоследок один совет: держись подальше от врачей.
     Что это, на  лице старика мелькнула усмешка? Римо попытался узнать  еще
что-нибудь, но старику на глазах  становилось все хуже,  и так как  вроде бы
все  было ясно, Римо простился с Ансельмо Стасио или Энтони Стейсом накануне
праздника Свиньи.
     В это же  время на другом конце города Натан Дэвид Уилберфорс проснулся
больным.
     Миссис Уилберфорс вызвала врача.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

     Миссис Уилберфорс ругала себя. Сели бы она не потакала Натану Давиду...
Если бы заставила его надеть галоши... Если бы сходила бы к нему на работу и
проверила... Такое всегда случается в обеденный перерыв. Человек выходит  на
улицу и ходит чуть ли  не босым по снегу,  а правительству на это наплевать.
Она  понимала  теперь,  почему  в  стране   развелось   столько   радикалов.
Правительству ни до чего нет дела.
     - Это  не  просто  простуда, - мрачно констатировал врач тихим голосом,
стоя   у   двери  Натана   Давида.   -   Это  воспаление  легких.   Придется
госпитализировать больного.
     - Я сообщу ему на службу, - сказала миссис Уилберфорс.
     Врач кивнул и попросил разрешения воспользоваться телефоном. Он считал,
что  это пневмония, по многим признакам это  была именно она. Да  теперь это
уже и не важно: когда пациент  попадет  в больницу, там во всем  разберутся,
сто раз проверят, пневмония это или  что-нибудь еще.  Что-то не в порядке  с
легкими,  и  больного  лучше отправить в больницу, чтобы  он  находился  под
постоянным контролем.
     Родственникам ни за что  нельзя  говорить, что причина  болезни неясна.
Это может вызвать ненужную панику. Лучше сообщить нечто такое, что давало бы
надежду, иллюзию, что  болезнь  излечима и  не опасна. Если  дело  обернется
иначе -  пусть за  последствия отвечают  специалисты  стационара.  Врачу  на
вызовах  работу во время  Рождества оплачивали не настолько  щедро, чтобы он
мог  откровенно  признаться,  что не  знает  подлинной причины  недуга,  что
заболевание  может  оказаться  очень   опасным.  С  другой  стороны,  вполне
возможно, что все не так уж серьезно.
     Человеческий организм  -  удивительная штука.  По  большей части  он  в
состоянии сам справиться  с  болезнью. А коли  так,  то в больнице  "спасут"
пациента и будут героями. Он позвонил в больницу, где  у него были связи,  и
добился  места для  мистера Уилберфорса.  Нет, он  не может ждать до завтра.
Тяжелый больной. Пневмония. Доктор извинился, что не может дождаться приезда
машины скорой  помощи,  и  миссис  Уилберфорс  со слезами на глазах  приняла
извинения.
     - Меня ждут другие пациенты. Очень много работы.
     - Да, я понимаю. У врачей  нелегкая жизнь, - сказала миссис Уилберфорс,
глядя, как  доктор  надел кашемировое  пальто,  а затем осторожно прошел  по
нерасчищенной  дорожке  к  своему  черному  "кадиллаку-эльдорадо" с  высокой
антенной.
     Уже в больнице к ночи состояние больного ухудшилось, и на  рассвете для
спасения жизни Натана Уилберфорса была  вызвана специальная бригада  врачей.
Они работали  до  полудня.  Затем  миссис  Уилберфорс пригласили в кабинет и
представили одному из врачей, приятному человеку с орлиным профилем.
     - Мы сделали все, что могли, - сказал доктор.
     - Возникли осложнения? - спросила миссис Уилберфорс.
     - Да, осложнения, - ответил доктор Дэниел Деммет.
     Римо   был  удивлен,  увидев  доктора  Харолда  Смита,   прибывшего   в
Калифорнию, чтобы лично поздравить  его с выполнением задания. Римо  и  Чиун
уже два дня  жили в Ла-Джоле,  отеле на берегу моря, как вдруг  Чиун заявил,
что по телевизору ничего хорошего не показывают. Дело было так. В свое время
Чиун  отправил на  телевидение  письмо с предложениями. Ему  пришел ответ  с
благодарностью за проявленную заинтересованность  их программами.  Посчитав,
что теперь там ждут  его советов,  Чиун опять написал на  студию,  предложив
убрать из  фильмов сцены  насилия  и жестокости, стрельбу, трансляции кетча,
где толстяки прыгают  друг на друга, а остальные  сидят, глазеют  на  них  и
разговаривают.  Он  предложил  с  восхода до  закона  показывать одни только
телесериалы, дабы приобщить побольше людей к подлинной красоте. Вновь пришел
ответ с выражением благодарности.
     Чиун был в  восторге. Он решил, что теперь всю  неделю будут показывать
то, что Римо называл "мыльными  операми",  а не пихающихся борцов-толстяков.
Но  время шло,  ничего не  менялось,  и  Чиун разочаровался, назвав людей  с
телевидения лжецами,  которые не понимают, что такое настоящая красота. Римо
решил сказать Чиуну,  что на телевидении  работают  друзья императора Смита,
так  как лишь это  могло удержать пожилого азиата от визита на студию, чтобы
продемонстрировать  "подлинную  красоту".  Со  временем  Чиун   окончательно
смирился с тем, что он называл "американским сумасшествием".
     Но теперь телесериалы возобновились, и Римо  осторожно  провел Смита  в
гостиную, где они могли спокойно поговорить. Смит был с неизменным портфелем
и в теплом, не по сезону, пальто. Не но сезону Ла-Джолы.
     - Все было легко и просто, - сказал Римо. - Я прошел по всей цепочке до
первого звена. Вы должны были получить отчет на следующее утро.
     - Понятно, - сказал Смит. Он открыл портфель и  достал три машинописных
листка  тонкой  прозрачной  бумаги  с  отрывочными  буквами. Если  правильно
наложить листки друг на друга, то можно было прочесть весь текст. По крайней
мере, Смит мог это сделать. У Римо это не получалось.
     -  Есть  несколько  моментов,  которые я  хотел  бы прояснить.  Сколько
человек было в той цепочке, которую вы "проверяли"?
     - Не знаю.  Надо посчитать... Двое,  трое,  четверо, тот толстяк... три
женщины. Кажется, восемь человек, - сказал Римо.
     - И всех необходимо было убирать?
     - Да,  конечно.  Это не  игрушки.  Я никогда  не убиваю потому, что мне
кто-то не понравился.
     - А не вы ли разгуливали по Скрэнтону, желая всем счастливого праздника
Свиньи или что-то в этом роде? До нас дошли очень  странные слухи о том, что
произошло той ночью. Город весь охвачен страхом, а  это  вовсе не  входило в
вашу задачу или в планы нашей организации.
     - Ах,  вот оно что, - произнес  Римо с улыбкой. -  Праздник Свиньи. Это
было нечто вроде шутки, которую я придумал для себя.
     - Похоже, вы здорово пошутили в ту ночь.
     Римо пожал плечами.
     -  Я  считал,  что  вы понимаете, какова наша роль.  Если  о нас станет
известно, само существование КЮРЕ утратит смысл. Вы, Римо, не осознаете всей
серьезности происходящего. Мы пытаемся сохранить страну.
     - А если она не желает этого, Смитти?
     - Вы уже  стали думать, как Чиун,  который считает,  что все императоры
одинаковы? Что важнее всего Дом Синанджу? Я знаю, именно так он и думает.
     - Чиун стоит тех денег, которые ему платят.  У вас не мажет быть к нему
никаких претензий. Он стоит дороже. Он не предавал ни себя, ни организацию*.
Давайте  взглянем на  это иначе, Смитти.  Синанджу посылала к черту  державы
посильнее,  чем  наша хреновая  страна  со  своей  всего лишь  трехсотлетней
историей.

     * См. "Дестроер"; "Судный день"

     - Я не жалуюсь на Чиуна. Чиун есть Чиун. Но вы? Где ваша лояльность?
     - Со  мной. Если вам  что-то не нравится,  давайте прекратим  все.  Вы,
наверное,  не знаете,  что  на  меня  в мире  большой  спрос.  Чиун получает
предложения по почте.
     - Я знаю, Римо. Я читаю почту. Так вы с нами или нет?
     - Я делаю свое чертово дело!
     - Тогда делайте его четко. Уилберфорс мертв.
     - Как мертв?!
     - Когда  останавливается сердце, перестает  работать мозг, прекращается
дыхание, то человек умирает, Римо. Даже  в стране всего лишь с трехсотлетней
историей это называют смертью.
     - Кто убил его?
     - Пневмония.
     Римо встал и низко поклонился.
     -  Мои  извинения  за то, что снова подвел вас. В  следующий раз я буду
защищать легкие подопечного ценой своей жизни.
     - Вы должны были сохранить его в живых.
     -  Я  делаю  то, что могу. Не  больше. Если  хотите  спасти  кого-то от
пневмонии, наймите медсестру или врача. Я тут не помощник.
     - Мы провели вскрытие Уилберфорса. Тайно, конечно. Возможно,  его убили
на операционном столе.
     - Тогда ищите врачей получше. Что вы хотите от меня?
     - Я  хочу, чтобы  вы, по возможности бе