й  мировой войны  был вынужден  сражаться  и  с
Америкой,  и   с  Англией,  а  сотни  банд  строили  планы,   как  свергнуть
коммунистов,  Земятин  развеял  все  тайные  страхи  вождя.  Он   тогда  был
секретарем кровавого диктатора.
     -- Боюсь, как бы все наши враги не объединились,  -- сказал  ему Ленин.
-- Только  это  может  нас погубить. Если  они перестанут разбираться  между
собой, нам конец.
     --  Если  только  мы не  поможем  им  создать  единый  фронт  борьбы  с
коммунизмом.
     -- Никогда! -- ответил Ленин.
     Коммунисты надеялись только на то,  что  их враги будут драться друг  с
другом. Объединившись, они могли задушить молодую республику.
     -- Позволь мне обратиться к твоему уму, великий вождь. Если против тебя
будет сотня банд, каждая  со своим вождем и со своими  идеями,  будет  то же
самое,  что  было при царе. Сколько ни убивай, оппозиция остается. И  тогда,
как это уже было, одна из групп победит нас.
     -- Если такое и случится, то только потом. Сейчас мы должны бороться за
свою жизнь, -- возразил Ленин.
     -- Дурак ты, "потом" всегда наступает.  Господь нам дал мозги, чтобы мы
могли смотреть вперед.
     -- Алексей, куда ты клонишь? Не забывай, речь идет об архиважных вещах.
Твоя жизнь тоже поставлена на карту.
     -- Вовсе нет, -- ответил  Земятин,  который знал, как Ленину необходимы
аргументы. Очень немногие отваживались  с ним спорить.  --  Сегодня стреляют
даже в Москве. ЧК уничтожила одну банду, но десятки-то остались. Почему?
     -- Потому что на каждой помойке своя зараза.
     -- Потому что они разобщены.  У дерева  может быть  сотня ветвей, и все
они рухнут,  когда спилят ствол.  Но от сотни семян одуванчика не избавиться
никогда.  Леса  можно  срубить,  но ни на  одной лужайке, даже перед царским
дворцом, нельзя избавиться от всех одуванчиков.
     -- Но такая сила может нас раздавить.
     --  Если  мы будем  ею  управлять,  не раздавит.  А кто лучше ЧК  знает
контрреволюционные  группы? Мы не только  соединим их все под одну крону, мы
будем  удобрять  это дерево. Даже  ветки  подстригать. А когда  понадобится,
уничтожим их одним ударом топора.
     -- Это слишком опасно.
     -- По сравнению с чем, Ильич? -- спросил Алексей Земятин.
     В  последующие  годы   стратегия,   предложенная   Земятиным,  принесла
невиданные   успехи   советской   контрразведке,  которая   вызывала  тайное
восхищение даже у врагов. Этот гениальный ход дал России возможность выжить,
но Земятин не пожинал лавров. Наоборот, он настоял на том, чтобы  эти  лавры
достались основателю того, что позже превратилось в КГБ. Земятин отказался и
от славы,  положенной ему за спасение  России от  фашистской Германии. Когда
все ликовали по  поводу подписания Сталиным и Гитлером пакта о  ненападении,
Земятин сказал Сталину, что для России настали страшные времена.
     --  Как так?  -- изумился  Сталин  и  подкрутил  усы.  Они  встречались
наедине, в  кабинете, у диктатора хватало  ума понимать, что он не может при
посторонних позволить  назвать  себя  дураком и оставить  такого  человека в
живых. А смерти Земятина он никак не хотел.
     --  Затишье  всегда говорит о грозящей опасности,  товарищ  Генеральный
секретарь, -- ответил Земятин.
     -- Но мы заключили мир с Гитлером! Капиталисты и Гитлер вцепились  друг
другу в  глотки. Скоро мы  будем контролировать  половину территории Польши,
наша граница будет укреплена, а ты говоришь о какой-то опасности.
     -- И опасность грядет, -- ответил человек с холодными голубыми глазами.
-- Именно  потому, что ты  думаешь, что все в  порядке. Думаешь, твои  враги
вцепились друг  другу в глотки? Да, вцепились. Но раз ты  думаешь, что все в
порядке.  Красная  Армия тоже  думает,  что  все в  порядке.  Солдаты  будут
преспокойно  сидеть в казармах и ждать  увольнительных, чтобы  отправиться в
кабак к девкам, а не готовиться к войне.
     План Земятина состоял в  том, чтобы  за Уралом создать еще одну, тайную
армию. Пусть немцы нападут. Пусть побеждают почти без боя. Мы тем временем к
ним присмотримся. А когда они, уверенные  в победе, дойдут до Москвы, мы уже
будем знать их сильные и слабые места, и тогда-то выпустим вторую армию.
     План  был придуман в  1938 году. Пакт  о ненападении, как и  подозревал
Земятин, оказался пустым звуком, и четыре года спустя продвижение фашистской
армии было  остановлено под Сталинградом. Немцы  уже собирались взять город,
но  оказались   окружены  сотней  дивизий  тайной  армии  Земятина.  Русские
истребили Шестую  армию вермахта,  как  саранчу  на сжатом поле, и пошли  на
Берлин,  остановившись  только при встрече с  американцами,  двигавшимися  с
запада.
     Земятин  как  всегда  своих  заслуг  публично не признал,  его  дивизии
называли армией Жукова.
     Он  переходил от  одного вождя к  другому, как  национальное достояние.
Чаще всего он призывал к осторожности. Алексей Земятин не верил в  авантюры,
как  не  верил и  в  то, что одна  форма  правления чем-то лучше другой.  Он
удержал страну от войны с Китаем. Каждого нового генерала он лично убеждал в
том,  что пока  Россия не может  представлять  реальной  угрозы для Америки,
Третьей мировой  войны не будет. Он  настаивал на том, чтобы русское ядерное
оружие имело три степени  защиты, потому  что больше всего боялся случайного
удара.  Поэтому узнав, что фельдмаршал Земятин готовится  к Третьей  мировой
войне, Политбюро пребывало в ужасе. Генеральный сообщил об этом только самым
доверенным лицам, но слухи расползлись быстро.
     Стояла осень, в стране  русских,  медведей и  сибирских лесов наступали
холода.  Никто не знал,  откуда идет опасность  и есть ли она  вообще, знали
только, что ее ожидают. И даже главнокомандующий задавался вопросом: почему?

     В высших  эшелонах  ходили  слухи, подтверждавшиеся  время  от  времени
Генеральным,  что сам  Земятин, Великий Земятин,  принял решение пребывать в
получасовой готовности к войне.  На одной из ракетных  баз в  Казахской ССР,
неподалеку  от Аральского  моря, произошло  нечто, подпадавшее под категорию
"незначительных неполадок".  Поломки случались часто, поэтому и  происходили
"незначительные  неполадки". Командование  ракетными  войсками  к ним  давно
привыкло. Но Земятин научился опасаться того, что с первого взгляда таким уж
опасным и не кажется. Он часто выезжал то в одно место, то в другое, а потом
тихо  возвращался. Поэтому не было ничего необычного в  том, что фельдмаршал
отправился  на  спецсамолете КГБ  на  ракетную базу, где  произошла странная
авария.
     Авария  заключалась в  том,  что  вся электроника,  начиная  с  панелей
управления и кончая телефонными аппаратами, одновременно и необъяснимо вышла
из  строя. В течение  недели этот факт скрывали  от  начальства,  потому что
командующий базой решил, что в этом виноваты его подчиненные и попытался все
заменить, чтобы избежать обвинения в халатности и разгильдяйстве. Но один из
младших  офицеров   оказался  порядочным  человеком  и   доложил  обо   всем
командованию.  Теперь  командующий  базой сидел в карцере, а  младший офицер
командовал базой.
     Младший офицер, фамилия его была  Курякин, шел за Земятиным по коридору
и без умолку рассказывал о том, что случилось. В небе появился голубой круг,
ярче, чем все  остальное небо.  Трава пожухла.  Вся  электроника  сломалась.
Младший офицер раньше только слышал о Земятине, но видел его впервые. Прежде
он не до конца верил в существование  Великого Земятина. Но то,  как к  нему
обращались генералы КГБ, как он  входил  в комнату и пресекал все разговоры,
не  желая даже  времени тратить на то, чтобы выслушать их точку зрения,  все
это указывало на то, что это и был Великий Земятин.
     Лицо у Земятина было старое и  изъеденное  морщинами, но лысина  сияла,
как новенькая, будто его могучий мозг держал голову вечно молодой  и свежей.
Он  ходил,  слегка  наклонившись   вперед,  но  все  равно  возвышался   над
остальными. Глаза  у него  были  небесно-голубые,  только к  старости  будто
подернулись пленкой. Но Курякину было ясно, что видит он не глазами.
     --  Поэтому,  товарищ  фельдмаршал, -- продолжал младший офицер,  --  я
решил провести расследование. Я обнаружил, что животные  умирали  в страшных
мучениях,  будто  поджаренные  в собственной  шкуре.  Обнаружил,  что  люди,
обслуживавшие  ракеты,  внезапно заболели. Теперь они замечают, что  и у них
кожа почернела и облупилась. Сломалось все оборудование. Все и  сразу. Когда
мой начальник  отказался  об  этом докладывать,  я  нарушил субординацию  и,
рискуя своим положением, а, возможно, и жизнью, сообщил о своих наблюдениях.
Это не просто авария.
     Земятин даже не кивнул. Казалось, что он вообще не слушает. Но вопросы,
которые он  задавал время от времени,  указывали на то, что он не упустил ни
одной детали.
     -- Пошли. Надо встретиться с вашим начальником, -- наконец сказал он.
     Два генерала КГБ помогли ему сесть в ЗИЛ, и все отправились в помещение
карцера.
     Командир сидел на стуле в камере  и,  судя по мрачно склоненной голове,
размышлял  о вероятности  провести остаток  жизни  в сибирских  лагерях  или
оказаться  расстрелянным. Когда вошел Земятин, он даже не поднял  головы. Но
увидев за стариком людей в темно-зеленой форме КГБ, плюхнулся на колени.
     -- Прошу вас, прошу вас.  Я  обо всех доложу. Все, что  угодно  сделаю.
Только не расстрел!
     -- Вы  опозорили  все ракетные войска, -- сказал младший офицер. -- Вас
давно  следовало  убрать.  --  И, повернувшись  к Земятину, добавил: --  Это
дерьмо не достойно защищать нашу Родину.
     -- Я не  виноват!  Я  не виноват! Я хороший  офицер!  -- рыдал  прежний
командир.
     И еще целый час он  говорил полуправду,  пытался обелить  себя. Все это
было так жалко и низко, что даже офицерам КГБ было за него стыдно.
     Когда  он  наконец замолчал, фельдмаршал Земятин ткнул в него пальцем и
сказал:
     -- Он останется командиром.
     А потом повернулся к пораженному младшему офицеру.
     -- А его расстрелять. Немедленно!
     -- Но  командир оказался  предателем и трусом,  -- не выдержал  один из
генералов, который давно знал Земятина.
     --  И тебя расстрелять. Сейчас же! -- ответил Земятин, глядя на  своего
давнего  соратника.  А  потом  обратился  к охране: -- Мне что,  самому  это
делать?
     В  камере  загрохотали  выстрелы,  кровавые ошметки полетели  в  разные
стороны.  Когда  стрельба  затихла, командиру  помогли выбраться  из камеры.
Рубаха его была в крови, а штаны -- в собственных экскрементах.
     -- Ты не  только  восстановлен  в  должности, ты повышен в  звании,  --
сказал ему Земятин. --  Будешь докладывать обо всем, что происходит на базе,
о любых пустяках мне лично. С базы никого не выпускать. Переписку запретить.
Я хочу знать обо всем. О каждой мелочи. И хочу, чтобы каждый занимался своим
делом, будто ничего не произошло.
     -- Надо ли заменить электронику, товарищ фельдмаршал?
     -- Нет. Это укажет на то,  что она пришла в  негодность. А все работает
отлично. Ясно?
     -- Так точно. Совершенно ясно!
     -- Продолжайте рапортовать как обычно. Никаких аварий не было.
     -- А люди? Некоторые умирают. Те, кто был у ракет, уже умерли...
     -- Сифилис, -- сказал Земятин.
     На  пути  в Москву оставшийся в  живых  генерал осмелился  заговорить с
Земятиным, когда тот пил чай с простым сухарем.
     -- Разрешите спросить, почему вы велели расстрелять преданного солдата,
а потом заставили стоять и смотреть, как вы прощаете низкого труса?
     -- Не разрешаю, --  Ответил Земятин. -- Потому что, если я  скажу тебе,
ты можешь прошептать  это во  сне. Я должен был расстрелять генерала, потому
что он был нерасторопен.
     -- Знаю.
     -- Ты должен набрать люден, которые будут принимать сообщения от  этого
низкого труса. Он  будет сообщать мне о каждой  букашке, свалившейся с неба.
Но ищем  мы  только одно. Нас  интересует  кто-то или что-то, интересующийся
тем, что произошло на  базе. Ни командир, ни  его подчиненные  не  должны об
этом знать. Если это случится, немедленно мне сообщить.
     Генерал КГБ коротко  кивнул. Он тоже умел выживать. Он не. знал, почему
Великий  Земятин вернул в должность  труса и  заставил расстрелять героя, но
понимал, почему  ему  этого  не объяснили. Потому же,  почему  ему приказали
расстрелять  другого  генерала,  того,  кто начал  задавать вопросы. Алексей
Земятин  прежде всего требовал беспрекословного подчинения. И требование это
исходило от  человека, который в  течении семидесяти лет, со  времен Великой
Октябрьской революция приходил  к вождям  и велел им сначала думать, а потом
подчиняться. Теперь все было наоборот. Почему-то  все  переменилось  в  этом
мире.
     Земятин велел, чтобы из аэропорта Внуково  его везли не в  Кремль,  а к
Генеральному  домой, за город. Охране, встретившей их у  двери, он  приказал
разбудить Генерального, прошел  за ними в спальню и присел на  край кровати.
Генеральный в ужасе открыл глаза, решив, что это переворот.
     Алексей Земятин взял руку Генерального и положил себе на грудь. Рубашка
у  него  была почему-то жесткая. В спальне Генерального стоял  сильный запах
французских  духов. Видно, вечером  у него опять  была какая-нибудь  дешевая
шлюшка, к которым он в последнее  время  пристрастился. Земятин хотел, чтобы
тот  понял,  насколько  велика  опасность.  Он  как  мог  сильно  сжал  руку
Генерального.
     --  Это  засохшая  кровь.  Кровь  честного  и преданного  офицера.  Мне
пришлось  расстрелять  его  сегодня,  --  сказал  Земятин.  -- Мне  пришлось
расстрелять  и  генерала, который счел,  что  это  неправильно.  А  потом  я
выдвинул самого мерзкого труса, назначив его командиром.
     --  Зачем  же ты это сделал. Великий? --  спросил  Генеральный, пытаясь
найти очки.
     --  Потому  что боюсь,  что в ближайшее время  нам придется обрушить на
Америку ракетный удар. Да  прекрати ты искать свои  очки,  старый дурак. Мне
нечего тебе показать. Мне нужны твои мозги.
     И он объяснил. Что-то, возможно, какое-то новое оружие, вывело из строя
целую ракетную базу. Молча. Без звука.
     --  То,  что  произошло  --  просто  катастрофа.  Русский  Перл-Харбор.
Бесшумно,  как будто осенний лист  упал.  Где-то,  возможно, в Америке, есть
оружие, способное вывести из строя наше.
     -- Нам конец! -- сказал Генеральный.
     -- Нет. Пока нет. Видишь ли, у нас есть одно преимущество. Только одно.
Америка еще не знает, что может так легко нас уничтожить.
     -- Откуда ты знаешь?
     -- Потому что, если бы они  об этом знали, они  бы  это уже  сделали. У
меня  есть  подозрение, что то, что  произошло, это  только испытание.  Если
Штаты  не  будут  знать,  как  оно   работает,   они   не   смогут  провести
полномасштабную атаку.
     -- Да, да, конечно. А ты в этом уверен?
     --  Я  уверен,  что  пока  они  не  знают,   как  это  работает,  мы  в
безопасности. Люди жмут на спусковые крючки ружей, потому что всем известно,
что при этом из  ствола в указанном  направлении вылетают свинцовые пули. Но
если бы  никто не знал, что это происходит, никто бы, друг мой, на спусковой
крючок не нажимал.
     -- Так. Хорошо.
     -- Поэтому я и  не  мог сохранить жизнь человеку, который  один раз уже
сказал  правду. Он мог совершить  какой-нибудь  безумный поступок, например,
предупредить кого-то,  что наша ракетная  база пришла в негодность. Конечно,
он бы сделал это из лучших побуждений. Но из-за его лучших побуждений мы все
могли оказаться  мертвы. Поэтому я заменил его на другого, который будет рад
сохранять только видимость и управлять базой, выведенной из строя  так,  как
будто  все  идет нормально. И, конечно,  мне пришлось  расстрелять генерала,
который разучился думать. Сейчас, как никогда, нам нужно повиновение.
     Генеральный  сосредоточенно заморгал, стараясь  привести в порядок свои
мысли. Сначала он  решил, что это сон. Но даже ему не мог присниться Алексей
Земятин, вот так очутившийся в его спальне.
     -- Сейчас для  нас главная опасность -- это  если они обнаружат, что их
оружие сработало. Поэтому я приказал, чтобы меня информировали обо всем, что
происходит на этой ракетной базе.
     -- Хорошо, -- сказал Генеральный.
     -- Нельзя терять времени. Мне надо идти.
     -- Зачем?
     -- Подготовить ракеты  к упреждающему удару. Как только они поймут, что
могут уничтожить наш ядерный арсенал, мы должны быть готовы запустить их все
и нанести первый удар.
     -- Ты хочешь, чтобы я молчал об этом? -- спросил Генеральный.
     -- Я все тебе рассказал потому,  что только  ты  можешь отдать приказ о
пуске ракет на США. Пойми, едва они поймут, насколько мы уязвимы, нам нельзя
будет терять ни минуты. Надо подготовить ракеты.
     Так сказал Великий  Алексей Земятин, который всех вождей называл в лицо
дураками,  который стал  непревзойденным гением Советского  Союза  и который
только что  переиначил все, что  проповедовал со времен Великой  Октябрьской
революции.

     Президенту  Соединенных Штатов сообщили,  что Советский Союз не  желает
передавать информацию, касающуюся угрозы всему человечеству.
     -- Они там все сумасшедшие, -- заявил президент. -- Что-то проникает за
озоновый щит.  Вся наша цивилизация находится перед  угрозой  уничтожения, и
когда мы  говорим им, что, возможно, это происходит над их территорией, и мы
хотим  объединиться  с  ними,  они  отказываются  говорить  с  нами.  Рта не
раскрывают. Они -- сумасшедшие.
     -- Разведка думает, что они подозревают нас в том, что происходит.
     -- Нас?! А наши шкуры что, другие? --  возмутился президент, отправился
в спальню, поднял трубку красного телефона, на котором не  было ни диска, ни
кнопок, и сказал:
     -- Мне нужен тот человек. Нет, оба.
     -- По какому поводу, сэр? -- спросили его на другом конце провода.
     -- Сам не  знаю, черт подери. Но держите  их наготове.  И вы  сами сюда
подойдите. Я хочу,  чтобы  вы тоже послушали. Кажется, планета разваливается
на куски, но почему -- непонятно.
        "Глава вторая"
     Его звали Римо. Он шел между взрывающимися минами.
     В этом не было ничего особенного. По такому минному полю мог  бы пройти
любой.  Эти  мины   были  безопасны  для  тех,  кто  на  них  наступал.  Они
предназначались  тем,  кто  идет  рядом;  Такие   мины  обычно  использовали
партизаны, например, во Вьетконге.
     Действовали  они  так.  След  в  след  идет  отряд.  Один наступает  на
замаскированное  взрывное устройство,  чем  приводит его  в  действие. Взрыв
обычной мины  направлен вверх, наступивший на нее  превращается  в  кровавую
кашу. А у этой мины сила взрыва направлена  не вверх, а в  стороны,  поэтому
шрапнель достает всех окружающих. Всех, кроме  наступившего на  мину. А один
солдат,   гласит   военная  мудрость,  не   может  ничего.  Ни  одна   армия
солдатами-одиночками  не  воюет.  Армия  действует  взводами, батальонами  и
дивизиями.  И   если   ваша  мина  оставила  солдата  без   отряда,   то  он
небоеспособен.
     Итак, мины взрывались  у  него под  ногами, посылая кусочки шрапнели  в
сухую траву  прерии Северной Дакоты. Римо показалось,  что откуда-то  сверху
послышался смех. А это уже было совсем необычно.
     Услышать слабый звук  среди грохота мог только  тот, кто умеет услышать
стук одного копыта в шуме кавалерийской атаки или  хлопок открываемой  банки
пива на футбольном матче.
     Смех он услышал,  потому  что не старался не замечать шума. Так  делает
большинство людей, оберегая свои  барабанные перепонки. Римо же слышал  всем
телом,  костями,  нервами, он  дышал  в  унисон со звуком  и становился  его
частью.
     Его научили слышать так. Его чуткость шла от дыхания. Благодаря дыханию
он чувствовал скрытые под землей мины, умел не замечать взрывной волны, мог,
если приходилось, уворачиваться  от летящих пуль.  И этот смех он слышал так
же ясно, как собственное дыхание. Тихий смешок