не было  -  лишь
отверстие вместо двери да дыра в крыше с кулак величиной, чтобы туда выходил
дым от керосиновой лампы.
     В лачуге  вокруг самодельного стола сидела, скрестив  ноги  по-турецки,
семь   человек.   Шестеро  были  представителями   семьи  Мадера.   Седьмой,
расположившийся поближе к двери, - почетный гость. Звали гостя Уолли Доннер.
Честно  говоря, ему  было  нехорошо.  Он  чувствовал, что если сейчас  же не
глотнет  свежего  воздуха, то его жутко, неприлично вырвет,  а это вовсе  не
входило в его планы.
     Лицо  Доннера  блестело от пота,  насквозь  мокрая  рубашка прилипла  к
спине. Но  мало  того,  что  было жарко.  Ноги  начинало сводить от  долгого
сидения на  полу.  Но хуже  всего  был  запах - непередаваемая вонь от шести
немытых  тел,   сгрудившихся  в  помещении,  которое  было  немногим  больше
встроенного шкафа в его квартире.
     Доннер   сделал  глубокий   вдох,  стараясь  не  обращать  внимания  на
обстановку.  Он  должен сосредоточиться  на работе  - вот что  сейчас  самое
главное.  Он  здесь  для того, чтобы торговать  мечтой,  сказочным  видением
прекрасной  страны. Но  все оказалось  не так  просто, как он поначалу  себе
представлял. Порой приходится помогать людям представить себе этот волшебный
край, чтобы  его  образ отчетливо возник  в  их  воображении. И  как  всякий
торговец мечтой, Доннер старался всегда помнить первое и главнейшее правило:
сосредоточься на мечте.
     -  Всем хватило  еды? - спросил  он, широко улыбаясь самой  дружелюбной
улыбкой.
     Голос  у него был глубокий,  успокаивающий. В  неясном свете лампы  его
влажные светлые волосы отливали золотом, водянистые голубые глаза  светились
лихорадочным возбуждением.
     - Это был просто настоящий пир, - вежливо пробормотала Консуэла Мадера.
Старшая из троих сестер, она была самой симпатичной. Доннер заметил ее почти
сразу, как только остановил машину в тени деревьев на деревенской площади. И
едва он ее увидел, как понял: вот  именно то, что нужно хозяину. Ее  младшие
сестры  тоже  оказались  вполне ничего. Обе с  черными  как смоль волосами и
своеобразной красотой, они стали для него приятной неожиданностью.
     - Ерунда,  -  сказал Доннер, широким жестом обводя  валяющиеся  на полу
обертки и коробки, в которых еще недавно была всякая снедь. - В Америке  это
не более чем закуска.
     При взгляде на измазанный шоколадом целлофан Доннера  чуть не стошнило,
но он мужественно продолжал улыбаться.
     - Выходит,  в Америке  все это  можно запросто  купить? - с  надеждой в
голосе  спросил Мигель Мадера. Он  был единственным  сыном в  семье, жирный,
сопящий чурбан с тупым, тусклым  взглядом карих  глаз, зловонным дыханием  и
прыщавым лицом. Он сожрал  столько же,  сколько остальные  вместе взятые. На
какое-то мгновение Доннеру даже показалось, что придется  принести из машины
еще еды.
     - В любом месте с северной стороны границы, - заверил его Доннер. - А с
теми  деньгами,  которые  мы  предлагаем,  вы  можете  набить  всю  квартиру
деликатесами.
     Это сообщение вызвало  у семьи Мадера взрыв  эмоций, и они  возбужденно
заговорили  между собой. Судя по всему, это был местный диалект, причудливая
смесь  испанского  и  какого-то  гортанного  индейского  языка.  Сам  Доннер
свободно говорил по-испански, но тут он  понимал с пятого на десятое,  и это
раздражало его.
     Вдруг  он  почувствовал легкое дуновение  и  быстро, повернул  голову к
потоку  свежего  воздуха.  В  желудке немного  улеглось, но вонь  продолжала
преследовать  его.  Это  был  густой,  прилипчивый  запах  нищеты,  столь же
неповторимый в своем роде, как аромат дорогих духов.
     - А расскажите еще раз о том, где мы будем жить, - попросила Консуэла с
улыбкой.
     -  У  каждого из вас будет своя комната, - принялся объяснять Доннер, -
по размерам в десять  раз превосходящая это помещение. На полу, от  стены до
стены, будут лежать толстые ковры. В доме  будут кондиционеры, горячая вода.
И конечно, как я и обещал, в каждой комнате - по цветному телевизору.
     - Все  это звучит так невероятно,  -  прошептала Консуэла и  в раздумье
покачала  головой.  Неясный,  колеблющийся  свет  подчеркивал  четкий  изгиб
высоких скул и медный оттенок кожи. Черные волосы отливали синевой.
     Настоящая красавица,  подумал  Доннер.  И  неважно, что  к двадцати она
будет мало чем  отличаться от остальных дебелых мексиканских девок. В данный
момент она именно то, что надо. В самый раз.
     - А что же мы должны будем делать взамен? - спросила она.
     Доннер одарил ее своей самой обворожительной улыбкой.
     - Да все, что хотите, - проникновенным голосом ответил он. - Заниматься
оранжировкой букетов, обставлять  квартиру, да просто  ходить по  магазинам.
Все, что доставит вам удовольствие. - Он похлопал ее по руке.
     Консуэла кивнула, боясь говорить. Она знала, что такое  возможно и даже
вполне реально.  Она  сама  в прошлом  году  переходила  границу  - ночью, с
дюжиной других мексиканцев,  вброд  через Рио-Гранде, держа на голове узелок
со скромными пожитками. На американской стороне  их уже поджидал пограничный
патруль. Завидев  нарушителей,  солдаты в грузовиках  бросились  за  ними  в
погоню, прорезая ночь  лучами мощных фонарей. Но Консуэле  удалось убежать и
провести целых три дня  у  двоюродной сестры, которая работала  экономкой  в
Эль-Пасо.  Пограничники нашли  ее  там и  под арестом  отправили на автобусе
домой. Но к этому времени она уже успела насмотреться  всяких чудес и знала,
что они существуют на самом деле.
     -  Несколько месяцев назад, - медленно начала она,  - один человек тоже
предлагал переправить нас через границу. Но он хотел, чтобы мы заплатили ему
сто долларов вперед и спрятались в багажнике автомобиля - все вместе.
     Она  содрогнулась  при  воспоминании об ухмыляющемся  дельце  с изрытым
оспинами лицом и золотым зубом, сверкавшим, как недобрый глаз.
     Доннер хохотнул.
     - Вот койот!
     - Что? - переспросила Консуэла.
     - Койот, - повторил  Доннер. - Профессиональный контрабандист, торговец
людьми. Нет, я не из таких. Мне от вас, простых людей, деньги  не нужны. Все
расходы покрывает хозяин. Мы с шиком  пересечем границу.  - Он повел рукой в
сторону новенького, сверкающего свежей краской "эконолайна", припаркованного
возле входа в лачугу.
     - Но пограничники...
     -  Есть  договоренность  с  властями,  чтобы  вы пересекли  границу без
малейших помех.
     Все это казалось Консуэле невозможно чудесным, и все же она колебалась,
стоит ли принимать предложение, сама не понимая почему.
     -  А как насчет carta  verde?  -  спросила  ода.  -  Двоюродная  сестра
говорила, что без этого документа не имеешь права работать в Америке.
     - Нет  проблем, - ответил  Доннер.  Стараясь скрыть за улыбкой растущее
раздражение, он полез  в  карман  своей  помятой  рубашки и извлек небольшую
пачку  "грин-кард", документов, необходимых иностранцам, работающим в США. -
Потом заполним, -  небрежно бросил  он, раскрывая  их веером, словно циркач,
собирающийся  показать  фокус. Как только все смогли взглянуть на документы,
он тут же убрал их в карман.
     - Ну? - подбодрил он Консуэлу.
     Он сразу понял,  что убеждать  надо  именно ее.  Если  она  согласится,
остальные последуют за ней.
     - Но  почему?  - спросила она; от  смущения на лбу появились морщины. -
Почему именно мы? Мы ничем не заслужили такой подарок судьбы.
     Доннер заговорщически наклонился к ней.
     - Видите ли, мне нельзя говорить, но...
     Он таинственно замолчал,  и слова  его повисли в  тишине. Все семейство
склонило головы поближе к нему, ожидая продолжения.
     -  Мы никому не скажем,  -  наконец произнес  Мигель,  взяв  слово  как
старший в семье. - Ваш рассказ не пойдет дальше этой комнаты.
     Доннер  несколько секунд  внимательно смотрел на Мигеля, делая вид, что
колеблется. Наконец, когда напряжение достигло своего пика, он кивнул.
     - Хорошо, - вздохнул он. - А ты здорово торгуешься. Ты знаешь об этом?
     Мигель  с  гордым видом  ухмыльнулся.  Женщины  посмотрели  на  него  с
восхищением.
     -  Все  началось  тогда,  когда   вся   Америка   смотрела   телесериал
"Миллионер", - начал Доннер.
     Одна из сестер Консуэлы захлопала в ладоши.
     - Верно! Друг нашего дяди, живущий в Америке, перед смертью написал ему
об этом. В нем богач раздавал деньги совершенно незнакомым людям.
     - Так вот оно что! - воскликнула Консуэла. - Подарок от миллионера!
     Доннер пожал плечами.
     -  Больше я ничего  сказать  не могу. Но помните, что в  Америке очень,
очень много богатых людей.
     -  Страна безграничных возможностей, - флегматично  заметил Мигель. - В
Америке  каждый имеет  право на богатство. Даже  если человек  не  работает,
государство дает ему  в  сто  раз больше, чем мы зарабатываем  здесь, только
чтобы он был богатым. Это называется социальное обеспечение.
     -  Вы  будете жить гораздо  лучше, чем  те, кто получают  пособия, если
поедете со мной.
     Семейство снова принялось совещаться, опять перейдя на местный диалект.
В животе у Доннера крутило, к горлу подступала тошнота. Он  должен как можно
скорее глотнуть свежего воздуха. За последние несколько минут  он  нагородил
такой чуши, что  теперь боялся запутаться.  "Миллионер", черт бы их  побрал,
подумал он. Эти идиоты готовы поверить всему.
     Ему  на руку спланировала  муха. Доннер прихлопнул  ее и щелчком скинул
трупик  с  руки.  Какого  черта они так  долго обсуждают? И словно для того,
чтобы сделать  ожидание  невыносимым, в хибару неторопливо  вошла  хозяйская
собака,  подняла  ногу и украсила  стену источающей сильный запах желтоватой
струей. Доннер  с  трудом  преодолел  нестерпимое  желание  схватить  пса  и
свернуть его тощую шею.
     Он снова переключил внимание на семейство.  Консуэла что-то обсуждала с
матерью еле слышным шепотом. Лицо старухи оставалось безучастным. Она больше
походила  на  индианку,  нежели  на  мексиканку,   с  угловатыми  чертами  и
заплывшими глазками, которые, казалось, не отрываясь смотрели на Доннера. От
этого взгляда Доннеру было не по себе. Создавалось  впечатление, что старуха
догадывается, что он замышляет.  Может, это в крови, подумал он. Что-то, что
передается  из  поколения  в поколение  с  тех  пор, как  первый конкистадор
обманул ее далеких предков.
     Следуя  давней привычке, Доннер  сунул руку под стол -  удостовериться,
что его  пистолет по-прежнему покоится в закрепленной на  лодыжке кобуре. Он
любил   подстраховаться,  чтобы   всегда   быть  наготове,  хотя  ему  редко
приходилось  использовать  его. Затем  Доннер многозначительно  постучал  по
часам.
     - Уже поздно, - добродушно заметил он. - Не хочу вас подгонять, но... -
Он осклабился и развел руками. - Если вас не заинтересовало мое предложение,
придется поискать другую семью. Таковы правила, уж извините.
     - Мы едем с вами, - твердо заявила Консуэла.
     Ее  мать продолжала смотреть на  Доннера с подозрением, но  старик-отец
сжал ему плечо, обнажив в  улыбке два желтоватых зуба.  Две  младшие дочурки
принялись хихикать. При мысли об обильной еде взгляд Мигеля просветлел. Даже
пес выглядел довольным.
     -  Приветствую  ваш  здравый  смысл,  -  поздравил  их  Доннер.  -  Вам
понравится  в Америке. Я подожду  снаружи. - Он с трудом поднялся на ноги. -
Только  собирайтесь   быстрее.  И  не  прощайтесь  с  соседями.  Они  станут
завидовать вашему счастью и могут рассказать об этом не тем людям.
     С  этим предостережением  он  на ощупь двинулся из лачуги, жадно глотая
воздух, чтобы успокоить разбушевавшийся желудок.
     Опершись о машину, он закурил, продолжая следить за лачугой. Трое одним
махом, поздравил он себя. Консуэла - что надо, именно то, чего хочет хозяин.
Внешность королевы, тело блудницы. Какой стыд, что она мексиканка.
     Сколько он себя помнил,  Доннер ненавидел все,  что хоть отдаленно было
связано с Мексикой и мексиканцами. При одном взгляде на коробку мексиканских
сигар  его  начинало  тошнить.  Насколько  он  мог  судить, мексиканцы  были
отбросами  земли. Столь негативная  оценка этой нации была для Уолли Доннера
особенно   неприятна,  потому  что  он   вообще-то  и   сам  был  наполовину
мексиканцем. И его настоящее имя было частично мексиканским. Хосе Доннер. Он
ненавидел его.
     Отца  своего, сухопарого улыбающегося  блондина он не помнил - тот ушел
из дома ночью через  несколько месяцев  после рождения мальчика. Долгие годы
его портрет  в  серебряной рамке стоял  на телевизоре. Каждое утро мать Хосе
первым делом протирала портрет,  а потом принималась гладить -  одну рубашку
за  другой.  Рубашки  принадлежали  богачам, живущим  на холме. А  пока  она
гладила,  то   говорила  со  своим  малышом  по-испански,  изливая  на  него
нескончаемый  поток тихих,  мягких  слов.  Она  рассказывала  ему  сказки  и
легенды,  мешая фольклор  и местные слухи, лишь бы скрасить  свой монотонный
труд.
     Маленький  Доннер  никогда  не  играл с  соседскими  детьми.  Мало  кто
приходил в их дом с облупившейся штукатуркой. Еще реже мать с сыном выходили
наружу. В  результате только  в пять лет  Доннер обнаружил, что по-английски
говорят не только по телевизору. Этот  урок дался ему нелегко и был преподан
в  первый же  день в  школе. Голубоглазый блондин  с  нежным цветом лица, он
выглядел стопроцентным американцем,  но с губ  его срывались лишь непонятные
слова.
     Белые дети  возненавидели его. И дети мексиканцев тоже  его невзлюбили.
Горстка  черных  и  китайцев решила, что  он  слишком смешон,  чтобы  с  ним
говорить. Маленький Доннер, после  школы с трудом  добравшись до дома, решил
во  что  бы то  ни стало изучить  американский язык,  даже если  ради  этого
придется навсегда отказаться от разговоров с матерью.
     Его учителем  стал телевизор. В  каком-то смысле  он стал  и его домом.
Каждый  вечер  он переселялся  в устроенный и счастливый мир шоу  Донны Рид,
сериала "Отцу видней" и дюжины других аналогичных передач. У телегероев были
полные семьи.  Они жили на приятных, засаженных деревьями улицах и мыли руки
перед  едой.  Мамы  киномалышей  всегда носили серьги  и  туфли  на  высоком
каблуке. Но  что самое главное, в этих телевизионных историях никогда ничего
не происходило. Конечно, у героев были свои проблемы, но какими ужасными они
бы ни были, к последнему рекламному блоку их все удавалось разрешить.
     Любимым сериалом  Доннера  был "Пусть  решает бобер". На всем свете  не
было более стопроцентного американца,  чем  Уолли Кливер. Он  был совершенно
неуязвим. Доннеру  даже  казалось, что  Уолли  Кливер мог стукнуть  старушку
ледорубом по  голове,  но  все  было бы  тут  же  улажено  и он,  зубастый и
симпатичный, мог,  сунув руки в карманы, вразвалку подойти к отцу и сказать:
"Привет, отец".
     Итак, Доннер наблюдал и учился. Быстро промелькнули  годы, неразличимые
в своем  однообразии. Днем  Доннер продолжал бороться, а  вечером - смотреть
телевизор. Не замечая  надоедливой болтовни  матери, он  сосредоточивался на
сверкающем экране. Он быстро научился говорить  на  американском  языке.  Он
чувствовал, что этот язык всегда  жил  в нем. Нужно  было лишь  научить язык
произносить  слова. Одновременно он изо  всех сил старался забыть испанский,
но не мог изгнать его из головы. В  конце концов он  признал свое поражение.
Испанский  останется с ним на всю жизнь, как какое-то  жуткое родимое пятно,
которое лишь он один может увидеть в зеркале.
     В  пятнадцать он  ушел  из дома, просто выскользнул незаметно на улицу,
пока его мать была в  церкви. Он вовсе не планировал побег. Просто проснулся
воскресным утром  и понял: пора. Уложил  кое-какие вещи в спортивную сумку и
ушел,  не потрудившись даже закрыть за собой дверь. Не озаботился  он и тем,
чтобы написать записку: мать  поймет,  что он  ушел навсегда,  когда  увидит
разбитую  рамку  и порванную  фотографию  блондина,  изуродованную осколками
стекла. А если она решит, что это  всего  лишь недоразумение,  ей достаточно
будет заглянуть  в  коробку  из-под  леденцов,  где  она хранила  деньги  на
хозяйство. Стоит ей туда заглянуть, и она все поймет раз и навсегда.
     В тот первый  вечер самостоятельной жизни Доннера подвезла некая дама в
"Кадиллаке-Эльдорадо".  Он до  сих пор помнил ее  -  светлые  мягкие волосы,
загорелую  морщинистую кожу на шее и  как кроваво-красные  ноготки  выбивали
нервную дробь на рулевом колесе.
     Она спросила, как его зовут. Он совсем было собрался произнести "Хосе",
но с губ невольно сорвалось "Уолли".
     - Уолли? Здорово.
     - Да, мэм, благодарю.
     Но это было только начало.
     Она  пожалела  его,  такого  большого   и  крепкого  парня,  совершенно
одинокого  в этом  мире, и ее  сочувствие приобрело форму  приглашения.  Она
решила, что было бы неплохо, если бы Доннер погостил у нее пару дней.
     Пара дней превратилась  в месяц, и Доннер  узнал кое-что новое и весьма
интересное  о своем теле,  нечто,  о  чем прежде он  лишь смутно подозревал.
Теперь, размышляя  об  этом  эпизоде  с  высоты лет, он понимал, что  старая
хрычовка получила  гораздо больше своих  денег. Но как бы то ни было он ушел
от нее с тремя тысячами баксов в  кармане, что  составило сотню  в день.  Он
знал, что стоил таких денег и даже гораздо больше.
     Он  стал переезжать  из  города в  город и  понял, что  всегда найдется
кто-то,  готовый его поддержать. Другими  словами, сунуть в джинсы небольшое
количество зеленых за вовремя оказанные услуги. И  все  же иногда случалось,
что   поток   "пожертвований"   иссякал,  так   что,  как   всякий   хороший
предприниматель, Доннер  переключился на другой вид работы. Чаще  всего  это
называют "вооруженный грабеж".
     Первое свое  убийство он совершил в  Джексон-Хоул, штат Вайоминг, когда
продавец винного  магазина полез под  прилавок  за  обрезом.  Это  была  его
роковая ошибка. Память о том случае до сих пор жила в  нем, словно ласкающий
душу стоп-кадр. Громоподобный  удар выстрела, забавной формы кровавое пятно,
растекающееся по линялой ковбойке, и выражение удивления на лице, прежде чем
парень рухнул навзничь, прямо на стеллаж уцененных вин.
     - Мы готовы! - крикнула Консуэла, прервав поток мыслей Доннера.
     Он выдавил улыбку.
     -  Так  чего  же  мы  ждем?  -  Он отшвырнул сигареты и  открыл  дверцу
"эконолайна". Салон  выглядел удобным,  манящим:  на  полу  лежал  ворсистый
коврик,  сиденья были  обтянуты  плюшем,  заднее  стекло  и окна машины были
приятного желтоватого цвета. Если даже кому-то из семейства  Мадера что-то и
показалось странным, он не подал виду. - Поехали,  - сказал Доннер, делая им
жест приблизиться. - До границы путь неблизкий.
     Кинув  быстрый взгляд на лачугу,  Консуэла пошла по заваленному мусором
двору  -  остальные последовали  за  ней.  Свой скудный  скарб  они  несли в
тряпичных узелках.  Мигель  попытался  было  спрятать  пса  в многочисленных
складках  собственной  одежды,  но  тощее  тельце  продолжало извиваться,  а
розовый язык то и  дело норовил  лизнуть  жирную физиономию  хозяина. Доннер
решил, что лучше взять  собаку  с собой. Зачем поднимать  шум, когда от  нее
легко  можно  будет  избавиться,  стоит  лишь  пересечь  границу.  Семейство
загрузилось  в автомобиль в почтительном  молчании. Наконец  все  расселись.
Тогда Доннер плотно закрыл зверь и вставил ключ в зажигание.
     Ведя  машину по узкому  серпантину, Доннер старался  сосредоточиться на
дороге. Нельзя сказать, чтобы эта часть Чихуахуа  пестрила дорожными знаками
или сияла огнями.  В некоторых деревнях, расположенных в  стороне от дороги,
не было даже метра асфальтированного пространства. Даже удивительно, подумал
он,  насколько  эти люди отрезаны  от мира, словно  двадцатый век обошел  их
стороной, совершенно  не задев. Впрочем, это  только  облегчало его  работу.
Начинал   он   в   приграничных   городках,   но  там