остановился в  нескольких футах  от переднего ряда  стоявших людей  и слегка
наклонил голову -- то был самый малый из его малых поклонов.
     -- Я Чиун, Мастер Синанджу, -- повелительным тоном  провозгласил он. --
Это Римо, наследник Дома Синанджу. Мы пришли.
     Пухлый уроженец  Востока,  одетый в  простую, малинового цвета  одежду,
выступил из первого ряда и поклонился Чиуну.
     -- Я Лии Вофан, -- торжественно сказал он. -- Новый  принц в длинной  и
блистательной  череде наследников  принца Во.  Я  пригласил вас  сюда,  дабы
обсудить вопрос о дани.
     -- Дани, в которой было отказано моему  предшественнику, Мастеру  Паку,
-- уточнил Чиун.
     -- Дань, в которой  отказал ему  принц Во,  видя в этом  доказательство
могущества своей власти, -- мягко добавил Лии Вофан.
     -- И за это высокомерие и гордыню, -- сказал Чиун.
     -- Мастер Пак,  один-единственный человек, изгнал принца,  его  армию и
его двор из цивилизованного мира.
     -- Это верно, -- согласился Вофан. -- Вот сюда. Именно  к этому острову
приплыл принц Во.
     В голосе Чиуна, когда он снова заговорил, прозвучала мягкая грусть.
     --  И все это только лишь из-за слов,  -- произнес он. --  Из-за отказа
принца  открыто  признать, что Мастер Пак выполнил свое обязательство. -- Он
смолк на мгновение. Тишина была абсолютной.  -- И только из-за этого погибло
столько людей, -- закончил Чиун.
     -- Было так, как вы сказали, -- отозвался Лии Вофан.
     -- Проклятие досталось  нам в  наследство от  принца Во, Странника. Это
проклятие сопровождало  мою семью, все ее ветви в течение двух  тысячелетий.
Теперь  проклятие рассеется. Ибо  мы, семья Во,  открыто  провозглашаем, что
великий Мастер Пак помог  нашему предку  принцу Во.  И далее, мы утверждаем,
что Мастера Синанджу  -- это убийцы, которым нет и не было  равных. И в этом
веке и в любом другом.
     Чиун поклонился своим самым глубоким поклоном.
     -- Я, Чиун, ныне главный Мастер Дома Синанджу, принимаю вашу дань мне и
всем Мастерам, прошлым, нынешним и тем, что еще грядут.
     --  Примите  это  и более того,  -- сказал  Лии Вофан.  Он  отступил  в
сторону,  и  за ним расступились все собравшиеся потомки Во, открыв  взгляду
сам камень, камень, чей наказ -- ждать, покуда  в Доме Синанджу появятся две
головы, а тогда разделить  их и  убить -- не оправдал ожиданий и принес Дому
Во только новые смерти.
     --  Наша вражда  закончена, --  объявил Лии Вофан. -- Никогда более  не
обратимся  мы  к тем словам, что начертаны на  этом  камне.  Мы хотим жить в
мире.
     Чиун  повернулся к Римо и  улыбнулся ему, потом  прошел  через толпу  к
камню.
     Голос его вознесся над толпой, когда он нараспев произнес:
     -- Да  останется наша рознь позади  нас. Но никогда не забывайте принца
Во,  и легенду  о нем, и Мастеров Синанджу, которые  отныне и во  веки веков
будут вашими друзьями и  верными помощниками в беде.  Возвращайтесь  в  свои
пределы и помните. Ибо только благодаря памяти живет вечно величие прошлого.
     И  с этими словами  Чиун  резко взмахнул рукой.  Раз,  другой,  третий.
Камень разлетелся  на  миллионы осколков, которые  так и  брызнули  в  небо,
крутясь и танцуя в полете, и ярко вспыхивая под лучами заходящего солнца.
     --  Добро  пожаловать  домой,  дети  Во,  --  произнес  Чиун,  а  потом
повернулся и пошел прочь  сквозь толпу.  И когда он проходил среди них,  они
падали на колена.



        Ричард Сапир, Уилл Мюррей.
        Последний алхимик


     Дестроер
      "The Last Alchemist", перевод С.Володина
        "Глава первая"
       Тела все еще были там, сохраняемые холодом и  мраком моря, - как он и
говорил. Они нашли  их  точно в том месте, на  которое он указал: на глубине
двести футов,  у  побережья Испании, в брюхе затонувшего испанского военного
корабля. Медленно, словно  во сне, продвигаясь на огромной  глубине, водолаз
обогнул открытый люк, и от  волн, которые шли от  его тяжелых свинцовых ног,
колыхались штанины брюк, надетых на мертвецах. Ему  сказали, что это солдаты
испанского короля, заступившие на вечную вахту  на дне моря. И добавили, что
ему опасаться нечего: Он ответил, что мертвых он, само  собой, не боится,  а
вот  старый  скафандр,  который  ему  предстоит  надеть,  внушает куда более
серьезные опасения. Если, отыскав место затопления, он попытается проникнуть
внутрь корабля, то кислородный шланг может зацепиться за деревянную обшивку.
     - Вам платят не за то, чтобы вы испытывали новейшее снаряжение, а чтобы
вы нашли этот чертов корабль и кое-что оттуда достали, - объявил ему  мистер
Харрисон Колдуэлл, сидя  за столом  в обставленной со всем шиком конторе  по
подъему затонувших кораблей в Барселоне.
     Будучи  американцем,   мистер   Колдуэлл,  как   ни  странно,   говорил
по-испански так, словно был  рожден грандом. Водолаз - его звали Хесус Гомес
-  был  об этом  предупрежден заранее  -  не дай бог, еще  начнет  отпускать
по-испански ворчливые реплики в адрес американского заказчика.
     -  Мистер  Колдуэлл,  сэр. Нет  таких денег,  в которые  я был бы готов
оценить свою жизнь, - ответил тогда Хесус Гомес.
     И  он  на   хорошем   английском  сформулировал   свои  доводы   против
использования  допотопного  кислородного  шланга.  Хесус  был водолаз, и сын
водолаза, и  внук водолаза, человек, чьи предки ныряли за губками вообще без
какого бы то ни было снаряжения и вследствие кессонной  болезни остаток дней
доживали калеками, скривившимися на один бок подобно затонувшим кораблям. Он
хорошо понимал:  чтобы  до конца дней сохранить здоровье,  погружаться нужно
непременно в снаряжении. Если у него будет такое снаряжение, ему не придется
больше нырять  за  губками,  он  сможет  тогда  работать на важных  людей  и
доставать со дна  моря то, что  им потребуется. В  его  представлении важные
люди были те, кто  говорит по-английски.  И поэтому ныряльщик Хесус  Гомес с
юных  лет учил  английский. Первым  словом, которым  он овладел,  было слово
мистер. Вторым словом было сэр.
     - Мистер Колдуэлл, сэр. Если я погибну, какой мне  толк от ваших денег?
Нет таких денег, чтобы заплатить за мою жизнь, - твердо заявил Хесус Гомес.
     - Есть,  есть  такие деньги, -  возразил Харрисон  Колдуэлл,  стряхивая
невидимую  пылинку с  безукоризненного темного костюма.  - Давайте не  будем
тратить времени  на этот бесконечный  спор. Всякий  товар  имеет цену, это и
дураку ясно. В  настоящий момент, однако, речь  не идет о вашей  жизни. Речь
идет всего лишь о риске для жизни.
     - Так точно, сэр,  - ответил Хесус Гомес. Он сидел неестественно прямо,
и слова, хотя и сорвались с его губ, но не шли от сердца.
     -  Вы каждый  раз  рискуете жизнью,  когда идете на погружение, так что
можно считать, что мы с вами обсуждаем не риск как таковой, а его масштабы.
     - Совершенно верно, мистер Колдуэлл.
     - Сколько же вы хотели бы получить за большой риск?
     -  Могу  я  спросить,  сэр,  почему  вы  настаиваете  на  использовании
допотопного  кислородного  шланга,   подключенного  к  стальному  шлему,   и
водолазного костюма? Кислородные шланги часто цепляются за обломки кораблей.
Водолазные  костюмы  излишне  тяжелы.  Сами  по  себе  обломки  и  без  того
достаточно опасны,  что уж говорить  о том, чтобы проникнуть  внутрь, да еще
будучи привязанным к ненадежному шлангу с воздухом.
     - Мне необходимо иметь с вами контакт на всем протяжении погружения.
     -  Сэр,  чем  вам  не  нравится  акваланг?  А  связь  с вами  мы  можем
поддерживать по  телефону. Тогда я буду в  безопасности. Вы получите то, что
хотите, и мы оба останемся довольны.
     -  Моя  цена -  пятнадцать  тысяч долларов за неделю  работы,  - сказал
Харрисон Колдуэлл.
     У  него  было узкое длинное лицо,  благородный нос с горбинкой и темные
глаза с имперским выражением, которое ясно указывало  окружающим на  их,  по
мнению Колдуэлла, место - место черни.
     -  Сэр, я сделаю это и за десять тысяч,  только позвольте мне  нырять в
своем снаряжении.
     - Тридцать тысяч. И снаряжение - мое.
     - Сэр...
     - Сорок.
     -  Пятьдесят,  -  прибавил  Хесус Гомес и,  получив немедленно согласие
американца, отругал себя за то, что не запросил больше.
     Но все  же пятьдесят тысяч  американских долларов за  неделю  -  да это
больше,  чем его отец заработал  за всю жизнь!  Хотя Хесусу Гомесу было  уже
двадцать восемь лет, он,  как мальчишка, хотел было поначалу утаить от  отца
подлинный размах удачной сделки - он опасался, что отец будет недоволен, что
сын так дешево поставил свою жизнь.
     -  Хесус, -  сказал отец, - пятьдесят  тысяч  американских  долларов за
неделю работы - это слишком много. Это слишком много.
     - Никогда не может быть слишком много.
     -  Может,  может.  Боюсь,  как бы это  не был  наш  с  тобой  последний
разговор.
     - Мы  еще увидимся, отец, и я буду богат. У нас будет новый  дом, много
хорошего вина - мы станем покупать вино в бутылках, а не разливное, - у тебя
будут  американские  сигареты  и   французские  сыры,  которые  ты  когда-то
пробовал, когда ездил р большой город. А у мамы будет кружево на мантилью.
     - Слишком много  за неделю работы,  -  твердил отец.  Это был  глубокий
старик,  который уже  в сорок стал  калекой,  потому  что всю жизнь нырял за
губками,  а доставать их с  каждым  разом становилось все  труднее,  поэтому
нырять приходилось все дальше и глубже - и безо всякого  снаряжения. Это был
старик,  который  растратил  здоровье,  чтоб  за  всю  жизнь  заработать,  в
пересчете на американские деньги, не больше двенадцати тысяч.
     Короче говоря,  Хесус Гомес  пошел на погружение, и  вот, как и говорил
мистер Колдуэлл, ему предстал затонувший корабль и мертвецы.
     - Да, мистер Колдуэлл, - сказал Хесус Гомес в  микрофон, предварительно
щелкнув тумблером. - Я вижу тела, они лежат точно там, где вы указывали.
     - Отлично, - сказал мистер Колдуэлл. - Они в штанах?
     - Так точно, сэр.
     - Значит, это передний люк. Двигайтесь к корме. Я подожду.
     Хесус  Гомес стал медленно  продвигаться вдоль потемневшей  от  времени
обшивки корабля, освещая себе путь специальным  глубинным фонарем и стараясь
не наступать всем весом на обшивку, дабы не провалиться внутрь  корпуса. Его
прожектор был единственным  светлым пятном  в зловещем  мраке глубоководного
безмолвия,  и яркий луч  выхватывал из темноты  разлетающуюся во все стороны
мелкую рыбешку.  Обшивка  корпуса была не повреждена, но  за четыре столетия
прогнила  насквозь.  Он  наконец  добрался  до  кормового люка,  и  тут  его
прожектор осветил груду  белых  черепов,  которые были  сложены  в  пирамиду
подобно пушечным ядрам.
     - Санта Мария, - обомлел Хесус Гомес.
     - Ты на месте, - раздался в наушниках голос мистера Колдуэлла. - Теперь
жди камеру.
     Даже находясь  на глубине  двести  футов,  Хесус видел, как толщу  воды
рассекают мощные  огни.  Когда  же  они  оказались  от  него  на  расстоянии
вытянутой руки, глазам стало больно смотреть,  такой яркий  свет из них шел.
Ему пришлось зажмуриться и взять камеру на ощупь. Он отвернул фонари от себя
и  тогда  сумел  разглядеть,  что  они укреплены  на  фотоаппарате,  размеры
которого были  весьма впечатляющими - пожалуй, даже кинокамера была бы вдвое
меньше.
     - Оставь черепа на месте, - снова раздался голос мистера Колдуэлла, - а
сам  вместе с камерой  спускайся с  носовой  стороны от  черепов, медленно и
очень осторожно. Ты будешь двигаться к центральной части.
     - Я опасаюсь за кислород, сэр.
     -  У тебя еще  двадцать минут времени, чтобы заработать  свои пятьдесят
тысяч. Ну, давай же. Не будем торговаться.
     Хесус  Гомес  направил  луч  в  глубь погруженного  во  мрак  корпуса с
разорванными  шпангоутами   -  следствием  крушения  многовековой  давности,
приведшего к опрокидыванию  судна,  -  и  из  его глотки, хоть и  медленно и
нехотя, но  все же вырвались  покорные слова сэр  и мистер. Ни на минуту  не
забывая  о  своем кислородном шланге,  он  подтянул его к  себе и  свободным
кольцом уложил рядом с  собой, следя  за тем, чтобы нигде не перегнуть. Если
шланг, не дай бог, переломится, он  это сразу почувствует - просто не сможет
дышать.
     Аккуратно придерживая  рядом  с  собой виток  шланга, он стал  медленно
опускаться в корпус корабля, все время шепча про себя слова молитвы.
     Он  понимал,  что идти  на такой риск -  чистое безумие.  Вместе  с ним
опускалась фотокамера, ярче солнца освещая древесину, которую воды Атлантики
за четыре столетия  сделали черной как смоль. Его тяжелые водолазные ботинки
ткнулись в  какой-то брусок, но брусок не сдвинулся с места.  Он был тяжелее
свинца.  Водолаз направил фонари вниз -  так и  есть. Золото. Слиток золота.
Нет,  тонны  золота,  уложенного штабелями  по  всей  длине корабля и во всю
ширину. Оно было сложено, как дрова, в поленницу. Вот почему мистер Колдуэлл
так легко согласился на пятьдесят тысяч долларов.
     -  Мистер  Колдуэлл,  вы хотите, чтобы  я заснял ваше золото? - спросил
Хесус  Гомес,  радуясь  оттого,  что  ему  стала  понятна  причина  щедрости
американца. Его больше не тревожила рискованность задания, теперь он думал о
своем гонораре.
     - Нет, нет. Забудь о золоте. Иди дальше к носовой части - там увидишь.
     - Вам не нужно золото? Вас интересует корабль, охраняемый черепами?
     -  Гомес,  золото  меня  интересует  больше  всего  остального.  Что до
черепов, так это старинный способ охранять сокровище.
     - Но там - целая груда черепов.
     - Вот именно, - отозвался мистер Колдуэлл.
     - А что я должен сфотографировать?
     -  Увидишь.  Этого нельзя не заметить. Это  камень, обыкновенный черный
базальт. Круглой формы.
     - И все?
     -  Это  то, за что  тебе  платят,  - донесся  в наушники  голос мистера
Колдуэлла.
     В  этот момент  ему стало  немного трудно  дышать, но  дело  было  не в
кислородном  шланге. О шланге Хесус ни на миг не  забывал и каждые несколько
футов осторожно подтягивал к себе сзади и сверху  мягкий страховочный виток.
Как  только шланг  стал натягиваться, он перестал тянуть  и начал потихоньку
распускать этот виток. Ни шагу не  ступлю после того,  как  кончится  виток,
поклялся он себе.
     Если  уж  на  корме золото лежит штабелями, то в трюме его  должно быть
видимо-невидимо.  Если,  конечно,  балластом  не  служит  этот  камень.  Да,
балластом, по-видимому, был  именно этот  большой  камень,  который  лежит в
средней части корабля.
     Потом ему  пришла  другая  мысль.  Он  осторожно  переступил  плавающую
человеческую  руку, сжимающую  в  скрюченных пальцах меч,  который  не  смог
сохранить жизнь своему владельцу.
     Ему  пришла  мысль,  что  все  должно  быть  как  раз  наоборот.   Если
фотографировать  надлежит камень,  тогда балластом служит золото. Сокровищем
является  этот камень, и это его  охраняют бесчисленные черепа. Вот к какому
ошеломляющему выводу пришел Хесус Гомес и в этот момент едва не споткнулся о
камень. Он больно ударился ногой. Камень был круглый - почти правильный круг
диаметром метра в полтора.
     - Нашел.
     -  Поверни  камеру.  Сзади  есть  резиновый тумблер... Так,  хорошо. Не
поднимай муть со дна.
     Судя по  словам мистера  Колдуэлла,  этот  фотоаппарат каким-то образом
давал обзор и  ему. И все же огромные размеры аппарата оставались для Хесуса
загадкой. Даже телекамеры научились делать величиной с ломоть хлеба.
     - Камень разделен на четыре квадрата, -  продолжал мистер  Колдуэлл.  -
Видишь их?
     - Да, конечно, - сказал Гомес.
     Во  времена испанских мореплавателей золотые монеты  делились на восемь
частей,  а  иногда   на  четыре,   отсюда   и  пошло   современное  название
двадцатипятицентовой  монеты  -  четвертак,  а отнюдь  не  оттого,  что  это
четверть доллара, как воображают американцы.
     - Встань с краю ближнего к тебе квадрата.
     - Слушаюсь, мистер Колдуэлл.
     - Направь камеру прямо себе на ноги и так держи.
     - Сделано, мистер Колдуэлл.
     - Нажми кнопку, которая слева.
     - Нажал.
     Хесус  услышал жужжание камеры  и легкие щелчки.  По  указанию  мистера
Колдуэлла он заснял каждый  сектор квадрата не менее двух раз, а в некоторых
случаях ему даже пришлось  сделать целых пять кадров. Из  этого он заключил,
что  его  съемка  передается  на  поверхность,  где  кадры  просматривают  и
записывают, иначе как бы мистер Колдуэлл мог  знать,  что какой-то кадр надо
повторить.
     Хесусу  показалось, что  какие-то  буквы из  написанных  на  камне  ему
знакомы, но прочесть он ничего не смог.  Наверное, это  арабская вязь, решил
он.  А  вот испанские буквы.  Но слова -  не испанские,  хотя  одно или  два
показались ему знакомыми.
     В  ожидании, пока камера сделает свое дело, он стал  размышлять. Похоже
на латынь. Слова вроде  этих иногда попадаются на стенах храмов. Второй язык
- наверное, староарабский. А вот третьего он вообще разобрать не мог.
     Он посмотрел  на часы. С аквалангом он бы так долго не продержался. При
этой  мысли  ему полегчало.  Пожалуй, в  этом  скафандре  есть смысл. Просто
мистеру Колдуэллу хотелось получить снимки в один заход. Значит,  он получит
пятьдесят тысяч долларов  за  один день  работы! Он  уже  отснял все  четыре
квадрата, больше  делать было  нечего. Он  стал  ждать команды на  всплытие.
Наконец терпение его лопнуло.
     - Мы закончили, мистер Колдуэлл? - спросил Хесус Гомес.
     Ответа не последовало. У него зазвенело  в  ушах.  Что-то давило ему на
черепную коробку.  Дышать стало тяжело,  легкие  словно распирало в  грудной
клетке. Стало жарко - слишком жарко для такой глубины. И тут он понял, что в
скафандре  поднимается  давление  -  до  немыслимых  величин.  Он  попытался
двинуться вдоль обшивки  корабля, но  его свинцовые  ботинки всплывали. Он и
сам всплывал. Он ничего не мог с этим поделать.
     - Мистер Колдуэлл, мистер Колдуэлл. Убавьте давление. Убавьте давление!
- вскричал Хесус Гомес.
     Он чувствовал, как его отрывает от днища и несет прямо к палубе. Однако
внутренняя  обшивка  палубы показалась на удивление  мягкой.  Очень  мягкой.
Потолок  казался гибким и упругим, как надувной мяч.  И тут  он  увидел ее -
раздутую  руку,  оканчивающуюся перчаткой.  Под давлением  его вытолкнуло на
тело другого водолаза,  который тоже оказался пришпилен к потолку.  В руке у
него болталась камера, похожая на ту, какой  мистер Колдуэлл снабдил Хесуса,
только  на  этой  был  всего  один  фонарь.  Хесусу  же  дали  целую  обойму
прожекторов. Значит, в прошлый раз  им не хватило освещения. Но  зачем убили
водолаза? Теперь,  оказавшись прижатым  к  обшивке  корабля, пролежавшего на
глубине двести футов  четыре  столетия, Хесус  Гомес  наконец понял,  почему
мистер  Колдуэлл  с такой  готовностью согласился  заплатить  ему  за работу
пятьдесят тысяч долларов. Он мог бы пообещать ему и пятьдесят миллионов, ибо
мистер Колдуэлл вообще не собирался ему платить.
     Хесус видел, как проплывают мимо кислородный шланг и кабель, к которому
была подсоединена камера. По всей видимости, их отсоединили  сверху, оставив
его без кислорода. Да, так оно и есть: в поле  зрения возник свободный конец
шланга,  из которого  вырывались пузырьки воздуха, он  был как  змея  - змея
жизни,   которая,   извиваясь,  посылала  последний  привет  Хесусу  Гомесу,
пришпиленному к потолку старинного корабля,  Хесусу Гомесу, чей череп станет
очередным в длинном  списке  стражей, охраняющих  сокровище.  Он подумал, не
распороть  ли  скафандр  -  хотя бы для того, чтобы отлепиться  от  потолка.
Конечно, он все равно захлебнется, но может  быть,  ему  удалось бы схватить
тот  конец кислородного  шланга, который,  пузырясь,  уплывает от  него  все
дальше,  дразня пузырьками  воздуха, которого  ему  так не хватает. Но  туго
надутый скафандр не давал шевельнуть и  рукой. От  высокого  давления у него
потемнело  в  глазах  и  все вок