сказала  своей  спутнице:  "Ты  представляешь? Он заработает на этом
фильме миллионы, а сам и двух слов связать не может".
     Когда репортеры вышли, снова появился  мэр  Юмы  и  началась  очередная
серия рукопожатий.
     - Вы были великолепны, Барт. Ничего, если я буду вас так называть?
     - Продолжайте,  продолжайте.  Насколько  я понял, вы уже успели к этому
привыкнуть.
     - Спасибо, Барт.  В  следующем  году  будут  перевыборы,  и,  благодаря
сегодняшней пресс-конференции мои шансы взлетят до небес.
     - По   крайней  мере,  на  мой  голос  можете  рассчитывать  совершенно
спокойно, - пошутил Бронзини.
     - А вы разве зарегистрированы в нашем городе?
     - Это была маленькая шутка, - объяснил Бронзини.- Совсем малюсенькая.
     Мэр выглядел озадаченным. Во взгляде у него явно  читалось:  "Так  этот
неандерталец  еще  и  шутить  умеет?" О, каким знакомым все это казалось для
Бронзини.
     - Ааа! - протянул мэр Кловз. - Шутка. Что ж, приятно слышать, что у вас
есть чувство юмора.
     - Мне его не так давно пересадили, - ответил Бронзини.
     - Так вы уладите дело с лицензией? - поспешил вставить Джиро Исудзу.
     - Да-да, конечно. И позвольте мне  стать  первым,  кто  пожелает  вашей
съемочной бригаде всего самого наилучшего.
     Бронзини  с  явным облегчением пожал протянутую мэром руку. Неужели это
все? Нет, наверняка еще попросит автограф. Может быть, хоть это будет не так
ужасно?
     - Ах да, пока вы еще не ушли, - заторопился мэр. -  Можно  попросить  у
вас автограф?
     - Конечно,  -  согласился  Бронзини,  беря  у  него ручку и собственную
фотографию, вырванную из какого-то журнала.
     - Для кого сделать надпись? - спросил он.
     - Напишите на мое имя, хотя вообще-то это для дочери.
     - Угу, - вздохнул Бронзини,  расписываясь  на  фотографии.  Дарственная
надпись звучала так: "Мэру города Юма от его друга Арнольда Шварценеггера".
     Как он и предполагал, мэр проглотил это и глазом не моргнув.
     Когда они с Джиро Исудзу вышли на улицу, Бронзини прорычал:
     - Ну что, все? Теперь, наконец, я свободен?
     - Нет,  нам  осталось  нанести  еще  много визитов. Сначала мы зайдем в
отель.
     - Зачем? Неужели уборщица  требует  оставить  ей  локон  на  память?  -
пробормотал Бронзини, запрыгивая в седло мотоцикла.

     Они  поехали  в  сторону Шайло-Инн, элегантного каменного отеля рядом с
шоссе номер восемь. Вход в гостиницу был окружен толпой пикетчиков. В  руках
они держали плакаты с надписями "Бронзини потерял совесть", "Бронзини против
Америки", "Бронзини - предатель".
     У  одного  из  демонстрантов  была  афиша фильма "Гранди-3", на котором
Бронзини, с яркой повязкой на голове, был снят  в  профиль.  В  подписи  под
плакатом  "Бронзини  в  роли  Гранди"  последнее  слово было перечеркнуто, и
вместо него подписано "Гада".
     - Что это, черт возьми, значит? - взревел Бронзини.
     - Профсоюз, - объяснил Исудзу. - Они протестуют.
     - Будь  они  прокляты!  Но  мы  же  снимаем  фильм,   который   одобрен
профсоюзом!
     - Да, конечно. Японским профсоюзом.
     - Послушайте,  Джиро,  я  не могу принимать участие в подобных съемках.
Мое доброе имя втопчут в грязь. Я ведь друг и герой рабочего класса!
     - Так  было  до  "Ринго-5",  когда  Ринго  убил  соперника   во   время
боксерского матча. Но в Японии вы все еще супергерой. Ваше будущее там, а не
здесь. Американцы устали от вас.
     Бронзини уперся руками в бока.
     - Не виляйте, Исудзу. Почему бы нам не поговорить начистоту?
     - Извините. Не понимаю. Я и так говорить начистоту.
     - Вы  не понимаете! Хорошо, тогда я объясню: я не стану отказываться от
всего, что связывают с моим именем.  Ведь  я  Бартоломью  Бронзини,  ожившая
мечта миллионов американцев, богатых и бедных.
     - Эти люди тоже американцы, - возразил Исудзу, показывая на марширующих
пикетчиков. - Но они не называют вас героем.
     - Потому  что они считают, что я их предал. Но я не стану этого делать.
Все, с меня  довольно,  -  решительно  сказал  Бронзини  и  взялся  за  руль
мотоцикла.
     - Шварценеггер снимется за меньшие деньги, - бросил ему вслед Исудзу, -
и, наверное, сделает это лучше.
     - Ну  и  договаривайтесь  с  этим  олухом  из Шварцвальда, - огрызнулся
Бронзини.
     - Так мы и сделаем.  А  гонорар  заплатим  ему  из  денег,  которые  вы
выплатите нам по судебному иску.
     Уже  закинув  одну ногу, чтобы влезть в седло, Бронзини так и застыл на
месте. Казалось, что он вдруг решил изобразить собаку, которая после долгого
воздержания решила облегчиться у ближайшего столба.
     От одной только мысли, что Шварценеггеру заплатят из  его  собственного
кармана,  Бронзини  так  и  передернуло.  С явной неохотой он опустил ногу и
вернулся к невозмутимо поджидавшему его японцу. На обычно непроницаемом лице
Джиро Исудзу промелькнуло что-то, весьма похожее на удовлетворение.
     - Теперь вы понимать?
     - Похоже, мы с вами не сработаемся, Джиро.
     - Наш офис в этом отеле. Нужно идти туда -  много  телефонных  звонков,
много работы, если мы хотим, чтобы съемки начались по графику. - У Джиро это
слово выходило как "си-омки".
     Бронзини посмотрел в сторону демонстрантов, окруживших вход.
     - Мне никогда еще не приходилось прорываться через пикеты.
     - Тогда мы использовать задний ход. Пойдемте.
     Джиро  Исудзу  двинулся  к гостинице, вслед за ним потянулась остальные
японцы. Бронзини  еще  раз  поглядел  на  пикетчиков,  настолько  увлеченных
выкрикиванием  лозунгов,  что  от  их  внимания  ускользнуло  столь  близкое
соседство с объектом их претензий.
     Не привыкший отступать, когда ему брошен  вызов,  Бронзини  решил,  что
попытается  их  урезонить. Он уже направился к пикетчикам, как вдруг один из
них, здоровенный детина, заметил его.
     - Эй, а вот и  он!  -  закричал  этот  человек.  -  Стероидный  Жеребец
собственной персоной. Бронзини!
     Со стороны толпы послышались свист и улюлюканье.
     - Уууу! - кричали оттуда. - Бронзини, убирайся обратно в Японию!
     - Выслушайте же меня! - попытался перекричать их Бронзини, но его голос
потонул   во   всеобщем   шуме.   Пикетчики  -  члены  Международного  Союза
Кинематографических Работников - истолковали гневное выражение лица Бронзини
по-своему.
     - Слышали, как он нас назвал? - с негодованием прокричал кто-то.
     Это выкрик оказался последней каплей. Толпа двинулась на вперед.
     Бронзини остановился и сложил руки на груди. Он не двинется с места.  В
конце концов, на что они способны?
     Как   выяснилось   секундой   позже,  самое  большее,  на  что  хватило
пикетчиков, это окружить его плотной кричащей толпой.
     - Долой Бронзини! У бамбино-колосса оказались глиняные ноги!
     - Послушайте же! - кричал Бронзини. - Я просто хочу обсудить с вами все
это. Думаю, мы могли бы прийти к компромиссу.
     Он ошибался.  Никто  его  и  не  слушал.  К  гостинице  уже  подъезжали
телеоператоры, чтобы запечатлеть, как знаменитого Бронзини взяли в заложники
три десятка демонстрантов, вооруженных одними плакатами.
     Увидев,  что их снимают, один из пикетчиков крикнул: "Вот, глядите!", и
с силой хлопнул Бронзини своим транспарантом. Деревянная ручка, ударившись о
плечо актера, переломилась пополам. Он почти не почувствовал удара, но  дело
было  не  в  этом.  Суровое детство Бартоломью Бронзини прошло в итальянском
квартале, где подставивший другую щеку мог легко поплатиться жизнью.
     Поэтому Бронзини уложил обидчика мощным ударом справа.
     Демонстранты, ошалев, яростно бросились вперед, и Бронзини не  замедлил
ответить  ударом  на  удар. Один за другим он укладывал своих противников на
асфальт перед гостиницей. Его типично итальянское лицо  исказила  ухмылка  -
вот это то, что надо. В драке Бронзини чувствовал себя, как рыба в воде.
     Тем не менее, расквасив очередной нос, он засомневался, на чьей стороне
будет, в конечном итоге, перевес.
     Все  его  сомнения  разрешились,  когда из фойе на улицу высыпала толпа
японцев. Часть из них, очевидно, телохранители, услышав  возбужденные  крики
Джиро Исудзу, вытащила из-за пазухи пистолеты.
     - Остановите их! - верещал Исудзу. - Защищайте Бронзини! Живо!
     Телохранители  бросились вперед, и толпа моментально обрушилась на них.
Бронзини попытался прорваться вперед, но противников было слишком много.  Он
схватил  одного  из  пикетчиков за горло, и в этот момент прозвучал выстрел.
Человек, которого железной хваткой держал Бронзини, дернулся и обмяк. Когда,
упав, он ударился об асфальт, в голове у него что-то хрустнуло.
     - Какого дьявола! - завопил Бронзини. - Кто стрелял? Кто это был?
     Ответ он получил  через  несколько  секунд,  когда,  почувствовав,  что
кто-то    тянет   его   за   ремень,   обернулся,   и   увидел   одного   из
телохранителей-японцев.
     - Пусти, - рявкнул Бронзини. - Не видишь, он тяжело ранен!
     - Нет, идите за мной.
     - Я сказал пус...
     Бартоломью Бронзини так и не успел договорить, потому что земля и  небо
внезапно  поменялись  местами,  и  он  понял, что лежит на спине. От резкого
удара  у  него  перехватило  дыхание,  и  Бронзини  подумал,  что  наверняка
схлопотал  шальную  пулю.  Затем, под звуки не прекращающихся выстрелов, его
приподняли и потащили в сторону поджидавшего их микроавтобуса,  который  тут
же понесся прочь от гостиницы.
     - Что  это  было?  - ошеломленно спросил он у нависавшего над ним Джиро
Исудзу.
     - Дзюдо. Так было нужно.
     - Твою мать...

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

     Когда Римо добрался на такси до своего обиталища в  городке  Рай,  штат
Нью-Йорк, уже светало.
     Расплачиваясь, он вручил водителю хрустящую стодолларовую бумажку.
     - С Рождеством, - сказал Римо. - Сдачи не надо.
     - Эй,  тебе  тоже счастливого Рождества, приятель. По-моему, ты неплохо
запасся к празднику.
     - Да нет, просто с меня не требуют отчета о расходах на службе.
     - Все равно спасибо, - поблагодарил, отъезжая, водитель.
     В Рае снегопада не было. Буря, засыпавшая  снегом  все  северо-западные
штаты,  прошла здесь днем раньше. Тротуары уже вычистил маленький бульдозер,
оставивший кое-где характерные отпечатки гусениц.
     Однако дорожка, по которой нужно было пройти Римо, все еще  лежала  под
слоем снега.
     Задержав  дыхание,  Римо  поставил ногу на корку, образовавшуюся поверх
сугроба. Его руки, казалось, слегка  приподнялись,  как  будто  наполнившись
каким-то легким газом, вместо обычной плоти и крови.
     Римо шел по тонкому слою наста, ни на миллиметр не проваливаясь внутрь.
Он чувствовал  себя  не тяжелее перышка. Да он и в самом деле был перышком -
он думал и действовал так же, как оно,  и  поэтому  покрывавшая  снег  корка
реагировала на него не больше, чем на клочок пуха.
     Когда  Римо  вошел  в  дом, на лице у него появилось выражение, которое
бывает обычно у людей, весь вечер шлепавших в носках по грязи,  а  вовсе  не
удовлетворение  человека,  только что справившегося с фактически непосильной
задачей.
     Даже тот факт, что впервые после своего вступления в организацию он мог
вернуться не в отель, а в свой собственный дом, не подняло Римо  настроения.
В  гостиной,  щеголявшей голыми стенами, из мебели был только широкоэкранный
телевизор, и перед ним на полу две соломенных циновки.
     Почему-то, эта обстановка не выглядела домашней.
     В спальне, куда направился Римо, тоже было  почти  пусто.  В  одном  из
углов  на  полу  был  расстелен матрас, а его личный гардероб, состоявший из
шести пар  штанов  и  нескольких  черных  и  белых  маек,  лежал,  аккуратно
свернутый,  в  шкафчике. Кроме этого, под пустой вешалкой валялось несколько
пар итальянских кожаных мокасин ручной работы.

     Из второй спальни доносились монотонные, протяжные, словно крики  диких
гусей осенью, звуки.
     - Грррррхммм!
     - Хнннннкккк!
     Храпит, подумал Римо.
     Спать ему не хотелось совсем, поэтому, развернувшись, Римо направился к
двери.
     Несколько  минут  спустя, в круглосуточной аптеке, он поинтересовался у
продавщицы, принимают ли здесь кредитные  карточки,  и,  когда  та  кивнула,
направился  прямо  к  полке  с рождественскими украшениями. Такое количество
гирлянд, мишуры и леденцов на палочке за  один  раз  было  явно  не  унести,
поэтому  Римо  просто  взялся  обеими  руками  за  полку  и потянул на себя.
Раздался громкий треск.
     Держа в руках полку, он подошел к кассе.
     - О Господи! - охнула продавщица.
     - Запишите все это мне на карточку, - попросил Римо  бросая  на  стойку
пластиковый квадратик.
     - Вы сломали полку!
     - Точно. Прошу прощения. Добавьте это к счету.
     Выйдя  на  улицу,  Римо  положил полку на крышу своего Бьюика и, открыв
багажник, ссыпал свертки внутрь. Затем  он  засунул  полку  сбоку,  рядом  с
пустыми канистрами, и сел за руль.
     Следующую  остановку  он сделал у огороженного участка, рядом с которым
виднелась вывеска "Подержанные автомобили. Рождественские елки. Распродажа".
Торговля еще не началась, так что у  Римо  было  достаточно  времени,  чтобы
внимательно осмотреть товар. Первая симпатичная елка была слишком высока для
его  гостиной,  когда  он  взялся  за  вторую, в руках осталась горсть сухих
иголок.
     Перепробовав все имевшиеся в наличии елки, Римо  пришел  к  заключению,
что  если  подержанные  автомобили  здесь  в таком же состоянии, то водители
вскоре начнут вымирать, как динозавры.
     - Да, в наши времена никто уже не уважает Рождество, - проворчал  Римо,
поднимая, одно за другим, деревья, и резким движением обрывая ветки.
     Уходя,  он  оставил  записку:  "Слишком увлекся благодаря царящей здесь
праздничной атмосфере. Извините. Можете прислать счет". Ни имени, ни  адреса
в записке указано не было.
     После   этого   возмущенный   Римо   отправился  на  поле  для  гольфа,
раскинувшееся прямо у него за домом. Пробираясь сквозь  еловую  поросль,  он
выбрал  молодое  деревце,  и, присев на корточки, принялся ощупывать рядом с
ним  землю,  чтобы  понять,  в  какую  сторону  идут   корни.   Как   только
обнаруживалось слабое место, Римо ребром ладони перерубал корень.
     Когда  он  закончил,  вырвать  елку  из промерзшей земли было ничуть не
труднее, чем сорвать ромашку.  Положив  деревце  на  плечо,  как  заправский
лесоруб,  Римо  пошел  к  дому.  Мастерски затащив свою ношу через дверь, он
ухитрился потерять всего три иголки.
     Елку Римо поставил в углу. Несмотря на отсутствие опоры, дерево  стояло
прямо  - он специально расправил торчащие во все стороны корни, образовавшие
естественную подставку.
     Сходив к машине за украшениями,  Римо  принялся  не  торопясь  наряжать
елку.  После  двух  часов  кропотливого  труда  напряжение начало постепенно
спадать с его лица, и в уголках глубоко  посаженных  глаз  появилось  что-то
вроде  веселого  удовлетворения.  Еще минута, и Римо стал бы насвистывать "В
лесу родилась елочка..."
     Однако этому моменту так и не суждено было наступить.
     Доносившиеся из спальни звуки внезапно стихли, как будто издававшая  их
стая  простуженных  гусей  все-таки  улетела  на юг. Потом зашуршал шелк, и,
наконец, послышался тихий, едва различимый шорох сандалий.
     В комнату просунул голову  ни  кто  иной,  как  Чиун,  Правящий  Мастер
Синанджу.  Взгляд  его  остановился на стройной, мускулистой спине ученика и
приемного сына, и в глубине светло-карих глаз  промелькнуло  удовлетворение.
Римо вернулся. Было приятно снова видеть его дома.
     Но тут Чиун заметил, чем был занят его ученик.
     - Тьфу, - сплюнул он. - Судя по всему, настал очередной День Иисуса.
     - Это называется Рождество, - бросил, не оборачиваясь, Римо, - и у меня
как раз  появилось  праздничное  настроение,  пока  ты  не  встрял со своими
замечаниями.
     - Встрял?! - возмущенно воскликнул Чиун. - Ничего я не встревал, что бы
ты не имел под этим в виду.
     Мастер Синанджу был уже не молод, юным оставался лишь его взгляд.  Чиун
был  низенький  азиат,  почти совсем лысый, только над ушами свисали длинные
седые пряди, а на подбородке  красовалась  клочковатая  борода.  На  Мастере
Синанджу  было  желтое  шелковое  кимоно,  длинные  рукава которого скрывали
сцепленные на животе руки.
     - Я не встревал, - повторил  Чиун,  когда  Римо,  не  обращая  на  него
внимания,  снова  повернулся  к  елке  и начал развешивать на ветках мишуру.
Ответа не последовало.
     - Деревьям место на улице, - не унимался Чиун.
     Римо устало вздохнул.
     - Это рождественская елка, и она должна стоять в доме. Так что, если ты
не собираешься мне помогать, лучше отойди.  Скоро  будет  первое  Рождество,
которое  мы  справим  в новом доме, и я собираюсь его отпраздновать, с тобой
или без тебя.
     Чиун, казалось, призадумался.
     - Это дерево напомнило мне о его величественных  собратьях,  украшающих
склоны  холмов  в  моей родной Корее, - наконец заметил он. - Да, пахнут они
очень похоже.
     - Тогда за работу, - смягчившись, предложил Римо.
     - И эту красоту ты загубил ради своей варварской  церемонии,  -  сурово
добавил Чиун.
     - Если  ты  будешь и дальше продолжать в том же духе, тогда под деревом
никаких подарков для тебя не окажется.
     - Подарки? - оживился Чиун. - Для меня?
     - Ага. Таков обычай. Я кладу подарки для тебя, а ты - для меня.
     Чиун с интересом заглянул под елку. Подарков не было.
     - А когда это произойдет? - спросил он.
     - Что?
     - Когда там появятся подарки?
     - В сочельник, то есть в воскресенье вечером.
     - А ты их уже купил? - недоверчиво поинтересовался Чиун.
     - Ну, не совсем, - загадочно ответил Римо.
     - У меня для тебя подарков нет.
     - Что ж, времени осталось еще достаточно.
     Прищурившись,  Чиун  с  нескрываемым  интересом  уставился   на   Римо,
сосредоточенно наряжавшего елку.
     - Последние   несколько   лет   тебя   не   так   уж  интересовала  эта
рождественская дребедень, - заметил он.
     - За последнее время мне впервые пришлось убить Санта-Клауса.
     - Ага! - проговорил Чиун,  со  значением  поднимая  украшенный  длинным
ногтем палец. - Наконец-то мы подобрались к сути дела.
     Римо  решил  промолчать.  Он  вынул  из  коробки связку колокольчиков и
теперь старательно очищал ее от налипших упаковочных стружек.
     - Кхм, насчет твоего задания, - Чиун решил зайти с  другой  стороны.  -
Все прошло успешно?
     - Он  мертв,  если  ты  хотел  узнать  именно это, - отозвался Римо, и,
пригнув верхушку елки, нацепил на нее колокольчики. Когда он отпустил  руки,
комната наполнилась веселым перезвоном.
     - Да,  для человека, который отплатил негодяю за смерть стольких детей,
ты выглядишь не слишком счастливо.
     - Убийца и сам был еще ребенком.
     Чиун чуть не поперхнулся от изумления.
     - Нет! Ты просто не мог убить ребенка! Это против всех правил,  которые
я пытался тебе привить! Дети священны. Скажи же, что я ослышался, Римо.
     - Убийца был ребенок душой, а не телом.
     - А,  один  из  миллионов  слабоумных,  населяющих  Америку!  Печальная
история. Думаю, все дело в том,  что  люди  здесь  пожирают  в  бесчисленных
количествах гамбургеры. Они явно разрушают мозговые клетки.
     - Мне так хотелось убить этого парня, что я стал сам себе противен.
     - В  твоей  работе нет места ненависти. Ты просто должен своевременно и
эффективно, как и подобает профессионалу, избавлять императора от врагов.
     - Я сделал все правильно. Это была легкая смерть.
     - Но ты-то отнесся к этому не так легко!
     Отложив коробку с украшениями в сторону, Римо уселся на циновку.  Тихо,
но  все  еще  взволнованно,  он  рассказал  Мастеру  Синанджу  обо всем, что
произошло предыдущей ночью. Закончив, он спросил:
     - Как ты считаешь, я поступил правильно?
     - Когда тигр из простого хищника становится людоедом, - глубокомысленно
проговорил Чиун, - ег