стину  безграничной  она станет, когда  я  скажу  тебе,  что  мы
отправляемся в Хьюстон, папочка. Чиун печально кивнул.
     -- Ты все-таки хочешь  взяться  за это задание,  хотя  я и предупреждал
тебя. Скоро, очень скоро ты познаешь свою ошибку.
     Выкарабкавшись из  автомобиля, Чиун, не  взглянув на Римо, повернулся и
зашагал прочь. Римо следил, как его согнутая фигурка в развевавшемся длинном
кимоно, со сложенными на груди руками, что делало ее похожей на катящуюся на
колесах кибитку, медленно взбирается по склону небольшого холма.
     --  Один крохотный  порез,  а  он уже  на  дыбы,  -- пробормотал Римо и
повернулся  к Мэри,  методично поглощавшей содержимое пакетика. -- Простите,
что так получилось.
     Мэри подняла голову; к ее нижней губе пристали зернышки тмина.
     --  Да  ерунда.  --  Слизнув зернышки,  она кивнула вслед  удалявшемуся
Чиуну. -- Он ваш друг?
     --  Родственник. --  Римо  прикинул, за  сколько минут  доберется он до
холма, на вершине  которого виднелась фигурка Чиуна. --  И  еще раз огромное
вам спасибо.
     --  Для собрата-вегетарианца -- все,  что угодно, -- уголками  губ Мэри
улыбнулась ему. -- Увидимся.
     До вершины холма Римо добрался как раз вовремя, чтобы увидеть, как Чиун
исчез за следующей вершиной.
     Прибавив шагу, Римо добрался до следующей -- только  чтобы увидеть, как
Чиун  исчезает   за  дальним  поворотом.  Невольно  Римо   вспомнил  детскую
считалочку -- "залез  медведь на гору, и ну реветь  -- еще одну  гору увидел
медведь!".  Дойдя до  поворота, Римо увидел  желтое  кимоно,  мелькавшее  за
деревьями  в небольшой роще. У края рощи он заметил, как  кимоно скрылось за
каменной насыпью;  обошел насыпь  -- и  увидел,  что Чиун стоит на  земле на
коленях ярдах в пятистах от него.
     Римо медленно  шел к  Чиуну;  и так  же  медленно  на землю  спускались
сумерки. Подойдя  ближе,  Римо  увидел,  что руки  старого корейца  по самые
запястья ушли в землю.
     Когда Римо подошел вплотную к учителю, Чиун поднял руки, и у  его колен
в  земле  открылась небольшая  ямка, а  в ней -- присыпанные землей  остатки
человеческих внутренностей.
     Римо  успел  заметить сердце  и печень, а  потом перевел взгляд на лицо
Чиуна.  Не говоря  ни слова,  старик  поднял указательный палец вверх:  и  в
ветвях ближайшего дерева, освещенного взошедшей  луной, Римо  увидел труп  с
содранной кожей; на оголенное  мясо были  натянуты свободная рубашка и брюки
из серой шерсти. Это было все, что осталось от Питера Мэтью О'Доннела.
     -- Внутренности они всегда хоронят у подножия дерева, -- кивнул Чиун.
     -- Кто "они"? -- спросил Римо, глядя на кровавые ошметки у ног Чиуна.
     Чиун, отойдя от  дерева, сунул кисти рук в широкие развевающиеся рукава
кимоно.
     -- Они, сын мой -- это род, древний, как Дом Синанджу.
     Римо вопросительно посмотрел на него. И Чиун продолжал:
     -- Дом Синанджу древен, но был таким не всегда; нет ничего в этом мире,
что некогда не было бы молодым, как молодой месяц. И в те времена, о которых
я расскажу  тебе,  Дом  Синанджу  был так  же  юн. Но  даже фараоны  Египта,
царствовавшие  в то время, уже знали о нас;  и  о нас знали великие  владыки
Китая.  Императоры Среднего  царства  глубоко ценили Дом  Синанджу. Это было
очень давно, еще до нашествия железного всадника -- Чингисхана. И мы также с
чрезвычайным почтением относились к династиям Среднего царства, сын мой.
     Римо  кивнул. Подробно изучив  в свое время биографии великих  Мастеров
Синанджу, каждый из которых  был славен каким-нибудь героическим деянием, он
помнил,  что  они  с  неизменным уважением  относились ко  всем  императорам
Среднего царства,  а  за эту  эпоху успело  смениться  несколько царствующих
семей.
     -- Итак, мы были молоды, но  уже высоко ценимы, и главного Мастера  тех
времен  звали  Пак.  Он не был таким, как Мастера Синанджу последующих эпох,
ибо тогда не был еще открыт солнечный источник  телесной силы. Это произошло
лишь  несколько  веков  спустя  при величайшем  из Мастеров  --  Ванге,  имя
которого унаследовали многие в последующих  поколениях. И ты должен знать их
историю и не путать друг с другом!
     -- И  в  то время, Римо, Мастера Синанджу еще пользовались орудиями  из
заостренного металла, -- добавил Чиун.
     --  Давненько же это было, папочка, --  улыбнулся Римо. В первый раз на
непривычно  торжественном  лице  Чиуна он  видел  это странное  выражение --
почтения,  смешанного  со  страхом,  страхом  настолько  сильным,  что  Чиун
позволил Римо беспрепятственно перебить себя.
     И Римо чрезвычайно  не  понравилось,  что  в  мире  существует  что-то,
способное бросить тень на немеркнущую воинскую славу Чиуна, Мастера Синанджу
и его учителя. То,  что  могло заставить Чиуна умолкнуть в  немом  почтении,
было прямым вызовом самому существованию Римо.
     -- И  в то  время жил император, -- заговорил наконец  Чиун,  -- и этот
император  рассказал  Мастеру  Синанджу об  одной  своей провинции. Рядом  с
Шанхаем,  так   теперь  называется  это  место.  И  в  этой  провинции  жили
невежественные и бесчестные люди, которые  не  уважали своего императора.  И
захватили  назначенного им наместника,  требуя за него выкуп. Но его ответом
разбойникам, сказал владыка, будет искусство Синанджу.
     Чиун кивнул, словно подтверждая свои слова. Именно так обычно строились
его  рассказы об истории  Дома Синанджу -- вначале о том, кто, когда и какую
решал задачу, затем -- какие использовал методы, и в конце -- какой полезный
опыт почерпнул из этого Дом Синанджу. Опыт, который  Дом Синанджу приобретал
на заре своего существования, был самым дорогим -- он был оплачен кровью.
     -- И  Мастер  Пак  взял с  собою  слуг и  служанок, и был  последним из
мастеров, имевшим слуг. И встал лагерем у  названного ему густого  леса там,
под Шанхаем,  и  велел сказать тем,  кто  жил  в нем, что имя его  Пак, и он
прибыл по  указу  самого  императора. И решил ждать  у  леса два  дня,  а по
истечении  выступить  против  них,  если  они  не  вернут  ему  захваченного
наместника.
     -- И в ту ночь из  лагеря Пака пропали две девушки, и Пак послал  двоих
слуг, чтобы  их  найти.  Но из двух слуг вернулся в  лагерь  только один,  и
сказал, горько рыдая, что  Мастер  Синанджу посылает слуг  в те  места, куда
боится идти сам. Этот  человек не боялся гнева Пака,  ибо одной из пропавших
девушек была его любимая  дочь.  И Пак сказал ему: "Ты прав в своем гневе, о
безутешный отец, ибо для Мастера гораздо важнее не блюсти приказ хозяина, но
защищать  собственных  своих слуг. В этом  -- подлинная доблесть". И отослал
всех домой, и вот с тех пор мы не имеем слуг, Римо.
     --  О'кей. Это,  конечно,  кое-что  объясняет, --  воспользовался  Римо
паузой. -- Но как все-таки насчет этих покойников на деревьях? И для чего ты
рассказал мне эту  историю? Что у вас гнет слуг, я знаю, потому что все твои
сундуки обычно таскаю я. К чему ты клонишь?
     -- Этот Мастер Синанджу видел, как на глазах его умерло много достойных
людей. Вот что самое замечательное.
     -- Замечательное? -- недоуменно переспросил Римо. Усевшись на землю, он
в упор взглянул на Чиуна. -- Что же в этом замечательного, хотел бы я знать?
     -- А то, что если бы Пак не был свидетелем смерти своих братьев, своего
дяди и своего отца. Дом  Синанджу не  достиг  бы таких высот, и  мы  с тобой
сейчас бы здесь не сидели. Слава Паку,  который смог вынести боль  от многих
душевных ран в безымянном лесу близ города, что зовется сейчас Шанхаем!
     И Римо услышал продолжение жутковатой истории Чиуна. Пак сам отправился
в лес и вскоре понял, отчего так горько  рыдал отец пропавшей дочери: голову
девушки  Мастер Пак  обнаружил  у  подножия срубленного дерева,  внутри  его
пустого  ствола -- лишенные мяса кости,  а  в  ямке у корней  --  засыпанные
землей внутренности.
     -- Лицо убитой девушки было совершенно белым; "отвратительно белым, как
сама смерть", -- добавил Чиун. Римо поежился.
     -- И тут Пак заметил дым, струящийся из-за гребня горы,  и подумал, что
же могло там гореть, и пошел туда, и подойдя ближе, услышал радостные крики,
и узнал язык, на котором говорили в этих местах.
     А  те, кто собрался там, видели за день до этого,  как покидали их края
слуги Пака, и подумали, что вместе с  ним ушел  и он, отступив, и это спасло
ему жизнь, они не видели, как он подошел к их лагерю,  ведь всем известно --
не видишь того, за кем не следишь.
     Пак же к  тому  времени  превзошел  искусство оставаться  недвижимым, и
замер меж деревьев, а дым плыл мимо него, и Пак пошел на дым, не зная, с чем
ему  предстоит  там встретиться, но  понимая, что там, где дым, могут быть и
люди.
     -- Нам, значит, предстоит сражаться с этими самыми дымными ребятами? --
снова перебил его Римо. -- Они что же, всегда прячутся за дымовой завесой?
     -- Нет, они сами часто превращаются в дым, -- тихо ответил Чиун.
     -- На  Западе  многие люди верят,  что  вампиры  сосут кровь  из  горла
жертвы,  но  это вовсе не так.  Белые люди исказили древние легенды, которые
принесли в Европу  воины Чингисхана;  а он, как  знаешь ты, дошел  только до
Восточной  Европы, и  именно  там  распространились сказания  о  вурдалаках,
сосущих кровь.
     Ибо поглощение крови  есть не  что иное,  как религиозный ритуал. И те,
кто совершает его,  никогда  не едят мяса, но лишь  пьют кровь, а  для этого
вскрывают сердце жертвы и подвешивают тело над огромным медным сосудом, пока
оно не становится отвратительно белым, белым, как сама смерть.
     -- Про "отвратительно белых" предлагаю закончить, -- нахмурился Римо.
     --  Но ведь  не я  избрал белый цвет цветом смерти -- это  сделала сама
природа, -- безучастно отозвался Чиун.
     Римо решил  не замечать  этой  фразы, а Чиун принялся рассказывать, как
все  собравшиеся -- сначала мужчины, потом мальчики, затем  девочки, женщины
-- по очереди пили кровь из сосуда. После чего тело вываривали, пока  мясо и
жилы не отделялись от  костей, и бросали мясо на съедение диким псам, жившим
в этом лесу близ Шанхая.
     -- И Пак увидел, что кости лежали внутри выдолбленного ствола дерева --
и  понял, что это  жертва,  дар предкам. И Пак  понял,  что эти... эти звери
считали,  что  их  предки,  живущие  в  загробном мире,  нуждаются  в  таких
подношениях,  и вскоре  понадобится  еще больше жертв,  ведь умерших предков
тоже с каждым годом становится больше.
     -- И Пак продолжал за ними следить -- а тем временем в лагере его дядя,
обеспокоенный тем,  что  племянника  долго  нет,  решил  отправиться на  его
поиски. И Пак увидел, как его почтенный родственник вышел из-за деревьев, --
и в ту же минуту плечи его окутал дым, и Пак хотел предупредить дядю, но тут
дым  заговорил человеческим голосом, и голос  спросил: "Могу ли  войти?",  и
дядя,  пораженный,  лишь  сказал  "да", и тут  дым превратился  в  человека,
который  нанес  удар  --  у  этих  людей  были  уже  тогда  эти  их  длинные
смертоносные ногти.
     --  Но  удар был не так  силен  и лишь  ранил  почтенного  родственника
Мастера,  и тот, ибо он тоже  владел Синанджу, возобладал  над противником и
немедленно уничтожил  этого  пожирателя крови. Но новое облако дыма возникло
перед ним,  и он пал жертвой  множества смертельных ударов,  разделивших его
шейные позвонки.
     -- На следующий день у леса разбили свой лагерь еще двое храбрецов -- и
это были брат и отец  Пака. Пак, встретившись с ними, рассказал об увиденном
и предложил всем троим  атаковать врага. Но  отец его, Ванг, -- конечно,  не
тот, великий -- настаивал на том, чтобы  Пак лишь наблюдал  за их  борьбой с
людьми  дыма, ибо, даже  если  они проиграют, Пак  будет знать все  способы,
которыми  те могут  убивать. Врага, известного тебе, победить  вдвое  легче.
Атака же противника с флангов  именуется окружением,  а в центр расположения
его -- прорывом.
     -- Бог мой, Чиун, ты до сих пор уверен, что я не знаю этого? -- вспылил
Римо.
     -- Никогда и никому еще не могло повредить повторение основ мудрости.
     -- Да сколько же можно!
     --  И  потому  Пак  вернулся в лес, и на следующий день отец и брат его
пришли  к  тому месту и  увидели дым,  и осторожно приблизились, и отец  его
небрежно,  словно  отрабатывая удар, рассек мечом облако дыма. И  тут  воины
Синанджу поняли, что пьющие кровь неуязвимы для оружия, когда превращаются в
дым.
     -- И тогда они  пошли дальше и увидели огромное дымное облако; и в один
миг  оно  превратилось  в  вооруженных  людей,  числом   семнадцать,  и  они
приблизились к воинам Синанджу и спросили: "Можем ли войти?". И оба  Мастера
лишь  кивнули,  и  враги  напали  на   них,  и  каждый  действовал  мечом  и
смертоносным ногтем, и воины Синанджу поразили десятерых, но пали сами; а мы
ассасины, а не солдаты, Римо, и  смерть  для  нас -- не  почет, и смертью не
накормишь голодных детей Синанджу.
     И Пак  теперь  знал многое о том,  как  убивают  пожиратели  крови,  но
понимал, что  еще больше ему предстоит  узнать. Но  на следующий день той же
дорогой пришел к лесу его единственный  сын, и хотя с  невыносимой  болью  в
сердце Пак заставил себя смотреть, как умирают его дядя, его брат и отец, он
не смог бы вынести смерть на его глазах единственного сына.
     И тогда Пак вышел в самый центр сборища пожирателей крови, и рассмеялся
им в  лицо, и  объявил, что  он Мастер Синанджу, и настал их черед встретить
смерть.  Те же сказали, что им приходилось уже убивать мастеров Синанджу, но
Пак  возразил: то  были лишь их слуги, и  ваших  убили  они вдесятеро. И Пак
сказал,  что воины  Синанджу  знают давно все  их хитрости с дымом и мерзкий
обычай пить кровь, и потребовал,  чтобы они тотчас же оставили лес и  искали
пристанища  среди  белых  варваров на Западе  или черных  дикарей  в  жарких
землях.
     Но они оспорили  то, что  он им сказал,  и напали  на него,  и  он убил
многих, они же смогли лишь ранить его. И Пак не давал,  невзирая на  великую
боль, жизни уйти из его тела -- и  те поняли, что побеждены, и, взяв с собой
свой  медный  сосуд и оружие,  навсегда оставили  лес, и, проходя  мимо сына
Мастера, низко кланялись  ему,  ибо Пак сказал им, что юноша,  идущий по его
следам -- наследник великих Мастеров Синанджу.
     И  так в том лесу  около  города,  который ныне  именуют Шанхай,  воины
Синанджу  получили  знание  о  пожирателях  крови  --  как те движутся,  как
убивают, как справляют свой культ и как превращаются в дым, и еще о том, что
ни один из  них  не может  убить, пока не получит приглашения войти от своей
жертвы. И тогда установилось перемирие.
     Такую вот историю рассказал Чиун  Римо, и добавил, что с давних  времен
повелось считать, будто вскоре после того пожиратели крови вымерли.
     Но,  продолжал  он, смертельно раненый Пак успел рассказать своему сыну
все,  что Чиун  передал  сейчас  Римо, --  но еще и  предупредил юношу,  что
пожиратели крови не ведают страха смерти.
     -- Мы бы им могли устроить хорошую взбучку, -- хмыкнул Римо.
     --  Что?! -- возопил Чиун. -- Значит ли  это, что  я  потерял полжизни,
воспитывая  футболиста, жонглера, клоуна?! Ты ассасин,  а не шут, ты,  комок
белой грязи со свиными мозгами!
     -- Прости, -- Римо не на шутку пожалел о сказанном.
     -- Тебе нет прощения... Вот, теперь мы  встретились с этими кровососами
вновь. И сейчас  у  них наверняка есть такие новые способы, о которых мы еще
ничего не знаем.
     --  Сделаем  все от  нас зависящее.  И приглашать их войти  уж точно не
будем. Кстати, а что случилось с наместником императора? Ну, с тем, которого
должен был освободить Пак?
     Чиун пожал плечами.
     -- Кто может уследить за всеми этими китайцами? Их так много.

     Виктория  Вирджиния  Энгус  сидела   на  высоком  табурете,  напряженно
вглядываясь  в  рабочую панель высившейся  перед  ней башни,  состоявшей  из
миниатюрной телефонной станции.
     "Рай,  штат  Нью-Йорк".  Цифры 914  были  просто-напросто  кодом  этого
региона.
     Наклонившись,  Вики перевела переключатель  в нижнее положение.  Стерла
записанное на дисках "Ханивелла". Встала и отправилась в столовую.
     Сев  за столик, она заказала холодный  сэндвич с  ростбифом и горчицей;
подумав,  попросила  полить  его  еще и  кетчупом.  И  в  ожидании заказа не
переставая  думала  о   том  загадочном   человеке,  которого  Чиун  называл
"императором". Он ведь был из города Рай, Нью-Йорк.
     Смерть отца... Чиун и  Римо...  Оказавшись дома. Вики  начала  поспешно
укладывать рюкзак.
     Дверь открыл Римо, поскольку Чиун, сидевший прямо посреди  их номера  в
мотеле на окраине города Фэйрфилд, штат  Коннектикут,  был занят  сочинением
очередной   части  своей  великолепнейшей  драмы,  с  невозмутимостью,  мало
напоминавшей о событиях минувшего вечера.
     Римо как  раз  ждал официанта, который должен был принести из ресторана
заказанный рис, и, когда  постучали в  дверь, причин сомневаться в  том, что
это  именно упомянутый  официант, у него не  было --  заказ Римо сделал  уже
минут сорок назад, а на кухне вечно уродуют его, как Бог черепаху.
     Либо  они  готовят  рис  с  консервированным мясом, либо  заливают  его
соусом,  на девяносто процентов  состоящим из двуокиси соды или какой-нибудь
другой отравой, которую организм Римо просто не сможет вынести.
     Но запаха пищи или скрипа колес ресторанной тележки по ту сторону двери
не было, и Римо открыл дверь левой рукой, пряча за спиной порезанную правую.
     Ворвавшись, словно вихрь,  в комнату. Вики Энгус с разбега кинулась ему
на шею.

     -- Римо, слава тебе, Господи, Римо, -- всхлипывала она, плотно прижимая
к нему свою  пышную  грудь,  которую с трудом  прикрывала -- при  отсутствии
лифчика -- сатиновая рубашка. Уронив голову ему на плечо. Вики разрыдалась.
     -- Ну,  ну, давай-ка  успокоимся,  --  приговаривал Римо,  помогая  Вик
присесть на диван. -- Что случилось?
     Прикрыв  лицо руками,  Вики еще  немножко поплакала,  а  затем,  подняв
голову, поглядела на дверь.
     --  Я... я была одна дома. И  мне было так  страшно  одной,  а потом  я
выглянула в окно и увидела... по-моему, я увидела... о, это было  ужасно! --
Вскочив, она вновь вцепилась в Римо. -- Мне страшно даже подумать об этом!
     --  Успокойся  же,  --  повторил  Римо,  в  то  время   как  Вики   уже
распласталась по его телу и терлась бедрами о  перед его штанов. -- Что  там
было такое? Тебе придется вспомнить, если хочешь, чтобы мы помогли тебе.
     --  Не  оставляй  меня,  --  Вики всхлипнула. -- Не оставляй меня  одну
больше. -- Ее груди снова, как бомбы, обрушились на грудную клетку Римо.
     -- Не волнуйся.  Теперь все  будет в  порядке. Присядь, я принесу  тебе
воды.
     Всхлипывания Вики начали понемногу стихать.
     -- Ну... ладно. -- Она следила, как в ванной Римо наливает из-под крана
воду в стакан.
     А  потом  Вики заметила рядом с собой Чиуна -- и ей потребовалось ровно
две  секунды,  чтобы  придать  лицу   скорбное  выражение  и   опять  начать
всхлипывать.
     --  Когда  ты вошла, -- спросил Чиун, -- ты сказала  "Римо, Римо, хвала
небесам" или "Римо, Римо, слава тебе, Господи"?
     Вики беспомощно посмотрела на него.
     -- "Слава тебе, Господи", по-моему.
     --  Благодарю  тебя, юная  дева, --  снова сев  на ковер,  Чиун  что-то
вычеркнул в разостланном  пергаменте и затем  зацарапал по нему  с удвоенной
силой.
     Римо вышел из ванной со стаканом  воды в руке и  сел на кровать рядом с
Вики.
     Взяв у него стакан. Вики пила воду маленькими глотками.
     --  Так что  ты видела во дворе? -- спросил Римо. -- Или кого? Это были
люди?
     -- Да, Римо. Люди. В нашем дворе.
     -- Их было много? Вида какого -- восточного? Сколько их было там? Трое?
Четверо?
     -- По-моему,  четверо.  Было уже  темно.  И они были именно  восточного
вида, я в этом совершенно уверена. Ой, это было так страшно!
     Римо взглянул на Чиу