и. - Мой народ выглядит
точно  так же.  Может  быть,  люди,  которых  все  время  подавляют, которым
говорят, чтобы  они  знали, так  сказать, свое место, во всем  мире выглядят
одинаково.
     - Давай  не будем,  - ответил Римо. -  Хотя бы  потому, что я в это  не
верю.  Но если  бы даже так и было, я в этом не  виноват. Я не  участвовал в
событиях возле какой-нибудь  там  Раненой  Лодыжки,  или  как оно  там у вас
называется, по поводу чего твои соплеменники так любят жаловаться.
     Джози хотела было возразить, но тут экскурсовод своим громким баритоном
с прекрасным произношением объявил, что они прибыли в Третьяковскую галерею,
один  из  величайших музеев  мира, и что все  должны  выйти  из автобуса и в
течение двадцати минут совершить осмотр галереи.
     Когда они поднялись, чтобы выйти из автобуса, Римо сказал:
     - А теперь мы смоемся.
     - У нас будут неприятности, - предостерегла Джози.
     -  Не-а, - сказал  Римо. -  Мы  вернемся  в деревню раньше них. А  если
кто-нибудь спросит, просто скажем, что потерялись.
     - Ну, если так, - согласилась Джози.
     Выйдя из автобуса,  толпа спортсменов повернула вслед  за экскурсоводом
налево, а Римо и Джози - направо и, перейдя дорогу, направились к магазинам.
И тотчас же Римо почувствовал,  что за ними следят,  но решил не говорить об
этом Джози.
     -  Может, нам не  следует этого  делать?  -  сказала она. -  А  нас  не
арестуют или что-нибудь в этом роде?
     - За то, что будем просто гулять, вряд ли, - ответил Римо.
     В  витрине он  увидал отражение следовавших за ними двух мужчин. На них
были яркие цветастые рубахи и провисшие на коленях брюки.
     Римо втащил Джози в какой-то магазин. Они стали у прилавка, разглядывая
значки с изображениями Ленина и героев трактористов, - и уже через несколько
секунд в магазин вошли те двое.
     Римо  заставил  Джози   пригнуться  за  прилавком.  Затем,  когда  двое
протопали  мимо с другой стороны, быстро потащил ее к двери, и они выскочили
на улицу.
     - К чему все это? - спросила она.
     - Просто, чтобы избавиться от хвоста, - ответил Римо.
     Миновав три магазина, они зашли в четвертый. Там тоже продавали значки:
с   изображением  героев-трактористов   и  Карла  Маркса.  Пару   минут  они
дожидались, пока те двое в цветастых рубашках пройдут мимо, и Римо удивился,
что  за  целых  две минуты никто из  работников  магазина не  обратил на них
никакого внимания и не стал досаждать им, предлагая свои услуги. Возможно, и
в коммунизме можно найти нечто положительное, подумал он.
     Выйдя на улицу, они свернули за угол налево, на Большую  Ордынку. Через
полквартала они наткнулись на нечто, напоминавшее кафе, и вошли.
     Официантка  в  длинном черном  платье,  которое  делало  ее похожей  на
штатную плакальщицу  из похоронной  конторы, в конце концов  поняла, что они
хотят  кофе,  но,  даже  наливая  его  из   старого  фарфорового  кофейника,
продолжала,   вывернув   шею,  пялиться  на   этих   двух  явно  иностранных
посетителей.
     - На нас смотрят, - сказала Джози.
     - Если и смотрят,  - ответил Римо, - то  только на тебя, потому  что не
могут оторвать от тебя глаз.
     Она взяла его руки в свои и проговорила:
     - Ты прелесть.
     И Римо  подумал, назвала ли бы она его прелестью, узнав  о  том, чем он
занимается последние десять лет своей жизни и сколько на его счету трупов.
     - А почему ты занимаешься бегом? - неожиданно спросила Джози. - Судя по
тому, как ты работал на бревне, ты мог бы победить в любом виде спорта.
     - Не знаю. Наверное, потому, что  в беге есть что-то такое особенное, -
ответил Римо.
     - О тебе ходят разговоры, ты знаешь? - спросила она.
     - Обо мне?
     - Да. Говорят, что  ты  какой-то странный. Странно  одеваешься, странно
себя ведешь и...
     - А ты что думаешь? - перебил Римо.
     - Я уже сказала. Я думаю, что ты прелесть. И странный.
     - Значит, я и правда странный. Почему нам не несут кофе?
     Он перевел  взгляд на стойку как  раз в тот момент, когда в  кафе вошли
двое военных. Оглядевшись вокруг, они уставились на Римо и Джози.
     - Вот  нам  и  сопровождающие,  -  сказал  Римо  и,  почувствовав,  как
напряглись пальцы Джози, добавил: -  Не волнуйся. Просто еще одна бдительная
советская официантка выполнила свой долг.
     Военные подошли к их столику, и один из них сказал:
     - Извините, пожалуйста. Вы из олимпийской команды?
     - Да, - ответил Римо.
     -  Вам  не  положено  одним выходить из  Олимпийской деревни, -  сказал
военный.
     Говоря, он не сводил  глаз с груди Джози. Второй  столь  же  откровенно
глазел на ее красивое лицо.
     "Каждому свое", - подумал Римо и вслух сказал:
     - Мы потерялись.
     - Мы вас проводим, - сказал военный.
     -  Спасибо, - ответил  Римо и  помог  Джози  встать  из-за стола. Затем
повернулся к официантке,  улыбнулся и,  помахав ей рукой, крикнул. - Чтоб ты
отравилась, сука!
     Последовав за военными, они вышли на улицу, где их  тотчас же затолкали
в армейский "газик" на заднее сиденье.
     У  главных ворот Олимпийской деревни их из рук в руки передали  агентам
службы безопасности.  Агенты  потребовали  у  них  назвать свои  имена, Римо
назвался  Авраамом  Линкольном,  а  Джози  сказала, что ее зовут  Сакаджавея
Шварц.
     Агенты  старательно записали  имена,  после чего  уточнили правильность
написанного. Римо сказал,  что написано на "три с  плюсом",  и  они с  Джози
прошли в ворота.
     - Пойдем в спортзал, - предложил Римо. - Начнем твою подготовку сегодня
же.
     Джози  кивнула,  и они направились к небольшому  гимнастическому  залу,
стоявшему  чуть поодаль от  главного спортивного комплекса.  Дверь оказалась
запертой, но Римо распахнул ее одним ударом. В помещении было темно, и Римо,
отыскав осветительный щиток, включил  одну  лампу,  которой было достаточно,
чтобы осветить гимнастическое бревно в дальнем конце зала.
     Пока Джози выполняла свою комбинацию, Римо пристально за  ней наблюдал.
Ей не совсем удавались пробежка и выход в стойку на руках.
     -  Черт! - выругалась она, соскочив  со снаряда.  - Я  почти  все время
делаю ошибки в этих элементах.
     - А когда-нибудь ты делала их без ошибок? - спросил Римо.
     - Редко.
     - Но иногда бывает?
     - Да. Ну и что?
     - Если  у  тебя получилось  хотя  бы один  раз, ты можешь сделать это в
любое время, - сказал Римо. - Это неизменно. Меняешься ты.
     - Как это понять? - спросила она.
     - Джози, все твое выступление у тебя в  голове. Бревно всегда одно и то
же. В  нем  ничего  не  меняется. Тело твое всегда  одно  и то же. Изменения
происходят только у тебя в голове. Залезай на бревно.
     Джози вспрыгнула на  снаряд и замерла,  глядя на  Римо. Перед этим  она
сбросила  юбку и теперь оставалась в гимнастическом трико. Римо снова ощутил
трепет, глядя на это великолепное тело.
     - Посмотри на бревно, - сказал он. - Какая у него ширина?
     - Десять сантиметров, - ответила Джози.
     - Нет. Его ширина 60 сантиметров.  И ты никак не можешь с него упасть И
ты ни за что  с него не упадешь. А вот посередине этого  бревна шириной в 60
сантиметров проходит красная линия - шириной в десять сантиметров Ты видишь?
     - Она посмотрела вниз.
     - Нет. Я вижу только десятисантиметровое бревно.
     - Закрой глаза, - сказал Римо.
     - Хорошо.
     Она крепко зажмурилась.
     - А  теперь представь  его  себе, -  сказал Римо. -  Видишь?  Бревно  в
шестьдесят сантиметров с десятисантиметровой красной полосой?
     - Ну, ладно.
     Она  двинулась  по  бревну  к  дальнему   концу,  чтобы  начать  оттуда
выполнение комбинации. Перед этим она взглянула на Римо. Он покачал головой.
     - Да не с открытыми глазами, глупышка. Закрой.
     - Я не могу, Римо!
     -  Нет, можешь.  Ладно.  Слезь-ка  на секунду, - сказал он и, когда она
легко соскочила на пол, запрыгнул на снаряд.
     В заготовленных русскими правилах  для  спортсменов говорилось,  что ко
всем спортсменам  здесь  будут относиться одинаково,  как к  равным, тем  не
менее среди всех прочих,  как у Оруэлла в "Скотном дворе",  оказались такие,
которые были равны чуть больше других.
     Поэтому бегуну Гансу Шлихтеру из Восточной Германии, страны - сателлита
России, не составило труда раздобыть ключ от запертого спортзала.  Он сказал
русским, что хочет немного размяться. На самом деле он хотел без посторонних
глаз  осмотреть инвентарь  и,  может  быть,  придумать что-нибудь такое, что
помогло бы ему обеспечить себе победу в забеге на 800 метров.
     Войдя  в зал, он увидел  свет и прижался к  стене, стараясь держаться в
тени.
     Американца он узнал сразу. Всем спортсменам из  Восточной Германии были
розданы  досье и  фотографии  возможных соперников.  Это был тот  самый Римо
Блэк, которого  даже его товарищи по команде сочли  ненормальным. Но что  он
делал тут, на гимнастическом бревне?
     Шлихтер с изумлением смотрел, как Римо, с закрытыми глазами, без единой
ошибки выполнил упражнения на бревне, а когда сделал соскок, наблюдавшая  за
ним  американская гимнастка, похожая на индианку, бросилась к нему в объятия
и сказала, что все было великолепно.
     - Так же будет и у тебя, когда мы закончим, - сказал Римо.
     Шлихтер видел,  как девушка обвила Римо руками  и  подставила  губы для
поцелуя. Римо не заставил себя ждать, и Шлихтер, хотя очень хотел остаться и
посмотреть,  что будет дальше, выскользнул  за дверь как  раз в  тот момент,
когда те двое медленно опустились на мат.
     Тут Шлихтеру предстояло  крепко задуматься.  Если этот  Римо Блэк  умел
творить   такие   чудеса   на   гимнастическом   бревне,   которое  являлось
исключительно женским  снарядом, то  что же тогда он  мог сделать на беговой
дорожке?
     И  Шлихтер  решил, что в отношении этого американца надо  будет  что-то
предпринять.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

     На  следующее   утро  полковник  Дмитрий  Соркофский  получил  послание
непосредственно от организации  "Южно-африканцы за равноправие спортсменов".
Содержание письма вынудило его немедленно вызвать Бехенбауэра в отдел.
     За время совместной работы они не  стали  сколько-нибудь лучше понимать
друг  друга, однако это  не пометало им  проникнуться друг к  другу глубоким
уважением. Каждый видел, что рядом с ним настоящий профессионал.
     Соркофский  с нетерпением  ожидал  прибытия  Бехенбауэра, чтобы  вместе
обсудить это послание и возможности предотвращения угрозы.

     Несмотря   на   невысокое   мнение  Соркофского   о   моральном  облике
Бехенбауэра, немец действительно сильно скучал по своей жене. Случилось так,
что, когда Соркофский ему позвонил, Хорек  как  раз  читал полученное от нее
письмо.  При  этом  в  постели с ним  была  молодая  симпатичная  блондинка,
которая,  уткнувшись носом ему  в шею  и глядя  через плечо,  читала  письмо
вместе с ним.
     - Она действительно очень по тебе скучает, - заметила блондинка.
     Немец улыбнулся.
     - Так же, как и я по ней и детям. Но теперь уже недолго осталось.
     В этот момент раздался стук в дверь номера. Бехенбауэр  накинул халат и
открыт дверь, за которой оказался посыльный, прибывший от Соркофского.
     -  Полковник просит вас явиться  к  нему  в отдел. Говорит, это  крайне
срочно.
     - Благодарю.
     Солдат  на  какую-то  секунду задержался,  глядя на лежавшую на кровати
блондинку, которая  закинула руки  за  голову, отчего  из-под соскользнувшей
простыни выглянула ее обнаженная грудь.
     Солдат  с усилием отвел глаза и, отдав Бехенбауэру честь, повернулся  к
двери.
     - Солдат, - окликнул его Бехенбауэр.
     - Слушаю.
     - С вашей стороны  будет неразумно сообщать полковнику о присутствующей
здесь даме. Ее муж может обидеться. Вы меня понимаете?
     Солдат ухмыльнулся и кивнул.
     - Так точно. Можете не беспокоиться.
     Когда  посыльный вышел,  Бехенбауэр  улыбнулся. Он не  сомневался,  что
через несколько  минут  полковнику Соркофскому будет известно о  том,  что в
постели  у  немца  была женщина.  Нет  лучшего  способа  заставить  русского
передать сообщение,  чем попросить его не делать  этого. Все они трясутся от
страха, боясь попасть в сети шпионского заговора, если не доложат начальству
все, что им известно. А немцу доставляло удовольствие дразнить Носорога. Кто
знает, может  быть, к тому времени, когда  их совместная  работа закончится,
ему удастся вернуть этого русского верзилу-полковника на землю, к нормальной
человеческой жизни.
     Подойдя  к  кровати, он поцеловал  блондинку и  провел пальцами  по  ее
груда, отчего по коже у нее побежали мурашки.
     - Ты зачем смутила парня? - укоризненно проговорил он.
     Она запустила руку ему под халат и сказала:
     - Это его только закалит.
     Немец отступил назад.
     -  Я  уже  закалился,  насколько это  мне  необходимо.  А  теперь  меня
призывают мои обязанности.
     Лежа в постели, она наблюдала, как он одевается.
     Быстро собравшись, он спросил:
     - Ты меня подождешь?
     - Конечно. Куда же я денусь?
     Он еще раз поцеловал ее и сказал:
     - Я буду скучать по тебе, когда вернусь в Германию, liebchen.
     Она поцеловала его в ответ и ехидно заметила:
     - Об этом мы поговорим в следующий раз.
     Когда  его  везли  к Соркофскому,  он  все еще  думал  о ней.  Она была
действительно  приятным развлечением, и  оставалось  только  надеяться, что,
когда  придет   время  уезжать,  она  не  станет  ему  устраивать  сцен.  Он
действительно очень скучал по жене.
     Соркофский  ожидал  Бехенбауэра,  сидя  за  столом  в  своем  небольшом
кабинете в Олимпийской деревне.
     - Ваш посыльный сказал, что дело очень срочное.
     - Прочтите вот это, - сказал русский, протягивая через стол бумагу.
     Бехенбауэр сел и прочел краткое послание. Соркофский, запомнивший текст
наизусть,  повторял его про себя: "От имени  организации  "Южно-африканцы за
равноправие  спортсменов" мы требуем отменить Олимпийские игры. Если  они не
будут   отменены,  все   американские   спортсмены   будут  уничтожены.  Для
убедительности  мы продемонстрируем  нашу силу в  день получения  вами этого
письма. Да здравствуют свободные Родезия и Южно-африканская Республика".
     -  "Продемонстрируем нашу  силу'" -  процитировал Бехенбауэр, возвращая
письмо. - Но у нас достаточно жесткая система охраны.
     -  Она  может  оказаться  достаточно  жесткой  только  теоретически,  -
возразил русский.
     - Почему вы так считаете?
     Соркофский провел ладонями по  лбу, отирая  влагу.  Он  чувствовал себя
совершенно  измотанным. Минувшим  вечером  у  его младшей  дочери подскочила
температура, и он всю ночь просидел возле нее. К утру ей стало лучше, но  он
не спал ни минуты, и теперь это давало о себе знать.
     - Слишком  много людей  из  разных стран,  - сказал он. -  Нельзя  быть
уверенным  ни  в чем. Люди постоянно бродят по всей  территории. - Он махнул
рукой, указывая на целую кипу донесений,  лежавших  на  столе,  и в  сердцах
схватил  первое  попавшееся.  -  Вот.  Двое  американцев  гуляли  по Москве.
Обнаружены солдатами в ресторане.
     -  Явно  шпионы,  -  сказал Бехенбауэр. - У нас были все  основания это
предполагать. Но это не террористы. - Однако  его любопытство было задето, и
он спросил: - И кто они такие?
     -  Американский бегун Римо  Блэк.  Вот его фотография. Очень неприятная
личность. Фамилия  женщины  Литтлфизер  - прямо  как  в  ковбойском  фильме.
Гимнастка.  Сказали,  что  потерялись.  Назвались  вымышленными  именами.  -
Полковник положил донесение на место. - Ничего особенного.  Таких,  как они,
полно. Меня вот что беспокоит. - И он указал на послание Ю.А.Р.С.
     - Продемонстрируем силу, - повторил Бехенбауэр. - Хотел бы я знать, что
это означает.
     Лицо немца посуровело,  и  Соркофский понял, что тот вспомнил об ужасах
Мюнхена.
     -  Может  быть,  нам повезет,  и  мы  этого  не  узнаем,  -  проговорил
Соркофский.

x x x

     Демонстрацией силы оказался взрыв.
     Он  произошел в продовольственном киоске на территории деревни в первой
половине дня, когда поблизости не было никого из спортсменов.
     Джек Муллин,  выполнявший в Москве функции руководителя команды Барубы,
счел за лучшее,  чтобы от этого взрыва никто  не  пострадал. Страх следовало
внушить исподволь, постепенно, шаг за шагом,  и слишком  ранние жертвы могли
только повредить их плану.
     Муллин послал одного из мнимых барубских спортсменов купить чего-нибудь
прохладительного, и тот,  уходя, "забыл" возле киоска свою спортивную сумку.
Муллин, наблюдавший за этим с  безопасного расстояния, подождал, когда возле
киоска  никого  не  будет,  и  нажал  кнопку пускового  устройства  у себя в
кармане. После чего убрался восвояси.
     Римо  и Чиун  услышали  взрыв, находясь  на  трибуне  стадиона,  откуда
наблюдали за тренировкой  бегунов, пробовавших искусственную гаревую дорожку
вокруг большого футбольного поля.
     - Взрыв, - сказал Римо.
     - Может, сходишь, - отозвался Чиун. - Меня это не интересует.
     Он все еще дулся после того, как Римо четко объяснил ему, что просто не
сможет  вывести  из  строя  всех  спортсменов, чтобы таким образом  получить
возможность выиграть все золотые медали.
     - А не мешало бы поинтересоваться, - заметил Римо.
     - Меня интересует только твоя золотая медаль, и больше ничего.
     -  Ну   да.  Потому  что   тебе  захотелось  прославиться,  попасть  на
телевидение и заработать на рекламе, правильно?
     - Приблизительно так.
     -  Так  вот  что  я  тебе  скажу,  Чиун.  Если погибнет  кто-нибудь  из
спортсменов, все внимание телевидения и  прессы будет обращено только на это
убийство.  Даже имени  моего в газетах  не появится. И никто у меня не будет
брать интервью.  Я буду просто  ничто, а это  значит,  что  и  ты ничего  не
получишь. Так что лучше бы тебе поинтересоваться.
     - Чего ж ты мне сразу не объяснил, - сказал Чиун. - Чего ж мы тут сидим
и тратим время на разговоры?
     -  Затем встал  и понюхал воздух,  точно  ищейка. - Туда, - сказал он и
бросился бегом в сторону, откуда донесся взрыв.

     Только  Соркофский с Бехенбауэром двинулись к двери, чтоб выяснить, что
означает  этот звук,  как  в радиомониторе  на  столе  полковника  раздались
щелчки.
     Докладывал один из агентов службы безопасности, установивший, что взрыв
произошел в продовольственном киоске.
     - Убитые или раненые есть? - спросил Соркофский в микрофон.
     - Пока неизвестно, - ответил голос.
     Соркофский и Бехенбауэр выбежали из кабинета.

     Прошмыгнув  мимо  охраны,  которая  пыталась  восстановить  порядок  до
прибытия  на место происшествия офицера,  Римо и Чиун получили возможность в
течение четырех минут пошарить среди обломков кирпича, оставшихся от киоска,
прежде чем их попросили удалиться,

     Этих четырех минут им было вполне достаточно.
     Чиун  подобрал  небольшой кусок  плотной  ткани,  лежавшей  под доской,
которая до того была прилавком, и передал его Римо. Тот пощупал и сказал:
     - Похоже, от спортивной сумки.
     Чиун кивнул.
     - Вполне резонно. Сумку у прилавка совершенно спокойно мог оставить кто
угодно. А что в этой сумке примечательного?
     Римо снова  осмотрел ткань, пока агенты службы безопасности отгоняли их
от груды развалин.
     Когда они  с Чиуном оказались  за линией милицейского  оцепления,  Римо
сказал:
     - Домотканая.
     - Совершенно верно, - сказал Чиун. - А что еще?
     Тут   они  остановились,  чтобы  посмотреть  на  здоровенного  русского
офицера,  который  прибыл в  сопровождении  худощавого человека  с  усиками,
похожего на хорька, и  тотчас же начал отдавать отрывистые команды. На месте
взрыва моментально  установилось некоторое  подобие порядка.  Римо про  себя
отметил, что этот русский верзила толковый малый.  Он знал, что надо делать,
и  умел командовать. Таких было не много, что среди милицио