угом.  Копьями,  мечами. Выпускали на  арену тигров.  Римляне жаждали  все
больше крови, так распаляла их грубая жажда наслаждений.
     Они перестали уважать жизнь, поэтому не могли  оценить профессиональных
наемных убийц. Смерть была для них только смертью, заурядным событием, и для
Лу там не было настоящей работы.
     -  Но правящий  тогда  император, - рассказывал  Чиун,  -  прослышав об
умельцах с Востока, захотел взглянуть на непривычный разрез глаз и  странные
манеры  -  так  Лу  появился  в  городе.  Император  спросил:  каким оружием
сражается  Лу, а тот ответил, что вряд ли император спрашивает у скульптора,
каким тот  пользуется резцом,  или у плотника,  каким он стругает  рубанком.
Может, ты убиваешь своими странными глазами? - спросил император.
     Лу знал, что это молодая страна, и поэтому никак не выказал  презрения,
которое почувствовал. Он  только ответил: Убить  можно и  мыслью, император.
Император решил, что это пустое  хвастовство, но его советник, грек,  бывший
поумнее римлян, - хотя сейчас, - добавил Чиун,  - его соплеменники считаются
нацией  поголовных  идиотов,  -  заговорил  с  Лу и открыл тому, что  у Рима
появилась серьезная проблема.
     - Вся  беда  - в  дорогах, - объяснил  он Лу.  - Дороги нужны  Риму для
продвижения  по империи войск, по ним крестьяне  возят  сельскохозяйственные
продукты  на  рынок. Дороги -  жизненно важная  артерия  империи,  - говорил
советник, и Лу согласно кивал ему. Мастера Синанджу уже успели заметить: для
процветания страны главное - хорошие дороги. Есть они - все в порядке, нет -
страна гибнет.
     Как рассказал Чиун Римо в пещере, Великая китайская стена на самом деле
никогда  не была стеной. Китайцы,  - сказал Чиун, - лентяи и  предатели,  но
дураками их не назовешь. Они понимали, что ни одна стена не остановит армию.
Никогда  этого  не  было  и  не будет. Секрет  Великой  китайской  стены, не
разгаданный в те дни, заключается в  том,  что она вовсе не была стеной. Это
была дорога.
     Римо вспомнил виденные где-то картинки. Конечно же,  дорога. Насыпь для
движения войск  и товаров.  Люди  только называли  ее  стеной, потому что за
стенами чувствуешь себя надежнее, но Римо знал, что это всего лишь иллюзия.
     Советник  римского  императора сказал  Лу: На  наших дорогах объявились
разбойники. Мы распинаем их вдоль этих же дорог для устрашения, чтобы другим
неповадно было грабить.
     И много грабят? - спросил Лу.
     Это  неважно. Главное  - то, что грабят.  Нас беспокоит людской  страх.
Если люди будут бояться ездить, то в каждой  местности начнут  чеканить свою
монету и припрятывать урожай.
     Ну,  это  еще не беда, - сказал Лу, который уже успел  заметить, что  у
этих  варваров с большими  носами пол во  дворцах из  великолепного мрамора,
словно у императора из династии Мин.
     Лучше всего решать проблему сразу же, как только она возникла, - сказал
советник. - Разбойники понимают, что только немногие из них будут схвачены и
распяты.  Но если они  станут погибать  по неизвестной  причине, а мы пустим
слух, что это  делается по  велению  нашего божественного  императора, тогда
число их сразу сократится и дороги Рима опять будут безопасны.
     Такое суждение  показалось Лу мудрым, и он  тут же направился на  юг, в
город Геркуланум. На дороге между Брундизиумом и Геркуланумом  он нападал на
разбойничьи шайки  и быстро,  и умело расправлялся  с ними, не исключая тех,
кто  действовал  в сговоре  с  местными властями. Потому  что тогда,  как  и
теперь, там,  где  водятся  большие  деньги, они  часто  перетекают  из  рук
грабителей в руки тех, кто должен их ловить.
     А тем временем из Рима поползли слухи. Божественный Клавдий издал указ,
согласно   которому   грабители   погибнут,   только   благодаря  одной  его
императорской воле. Один сломает ночью шею, у другого хрустнет  позвоночник,
у третьего окажется  проломленным  череп  -  и  все  это,  только  благодаря
императорской воле. И никто  не знал, что Лу, Мастер Синанджу, был секретным
орудием императора.
     Внезапные  ужасные смерти оказались  более впечатляющими, чем распятия.
Разбойники  очистили  дороги.  Никогда еще те  не были столь безопасны  -  и
купцы,  и  прочие путешественники уверенно  заколесили  по  ним, способствуя
процветанию  Империи  и умножая славу  глупого  императора Клавдия. Вот  что
рассказал Чиун.
     И  когда все  наконец закончилось так удачно, глупый  Клавдий,  который
никак не мог насытиться лицезрением кровавых игрищ, захотел, чтобы прибывший
издалека наемный убийца, охраняющий  покой дорог Рима, выступил для  него на
арене.
     -  Император имеет  право  быть  глупцом, - добавил  от себя Чиун. - Но
Мастер Синанджу, уступив ему, покрыл себя несмываемым позором.
     Памятуя о  великолепных  мраморных  полах, Лу, мучимый сухими,  жаркими
ветрами на дорогах и изнывающий от  скуки, принял предложение императора. Но
он выступил не только для  него,  но  и для многочисленной толпы в цирке. За
три выступления он уложил больше людей, чем за всю свою жизнь, а после этого
уехал.  Уехал, оставив позади  не только  Рим, но  и клятву  спасти  римские
дороги.
     -  Забрал с собой дарованные ему сокровища -  и  только его и видели, -
сказал Чиун.
     -  Я  обратил внимание на римские драгоценности, находясь в  деревне, -
согласно кивнул Римо.
     - Это они и есть. И груженные мрамором подводы и, конечно, золото.
     - Но  какое  отношение к крушению Римской империи имеет Дом Синанджу? -
спросил Римо.
     - Разбойники вновь захватили дороги, - сказал Чиун. - А как только люди
узнали, что все пошло по-старому, дороги опять опустели.
     - Но Римская империя продолжала существовать. Она пала спустя несколько
столетий, разве не так? - спросил Римо.
     -  Именно  тогда она  была обречена, - произнес Чиун. -  Чтобы прийти в
упадок, ей потребовалось  еще несколько столетий, но  в  тот день, когда  Лу
забыл о своей миссии и отбыл на родину, она уже превратилась в труп.
     - Никто не винит Синанджу, -  попытался утешить старика  Римо. - Только
ты знаешь об этом.
     - А теперь и ты.
     -  Я  никому не скажу.  И  никто не обвинит  Синанджу  в  том, что  они
упустили Рим.
     -  Вина -  виной, но  факт остается  фактом.  Лу упустил Рим. Я не хочу
остаться в истории Мастером, упустившим Америку.
     - А что произошло дальше с Лу Опозоренным? - спросил Римо.
     - Много чего, но об этом - в другой раз, - отмахнулся Чиун.
     Римо  встал  и  выглянул  из  пещеры.  Холодная   белизна  гор,  слегка
голубоватое  небо,  нахмуренное и как бы  вызывающее.  Оно  пробудило  в его
памяти те принципы, кодекс чести, которые  помогали ему служить  Синанджу  и
выполнять свой  долг.  Он  чувствовал, что возвращается  на  поле битвы.  Он
вступит  в  борьбу  с людьми,  которые выбивали его из колеи своим искренним
желанием умереть. Он вступит  с ними в борьбу, хотя ему  и не хочется этого.
Но так надо, и это он знал.
     -  Что тревожит  тебя? -  спросил Чиун.  Бросив на Чиуна  взгляд,  Римо
ответил корейцу его же словами:
     - Об этом в другой раз.

     А в  ашраме Кали - богиня. Кали  непобедимая,  простирала над  головами
поклоняющихся ей  людей  новую сверкающую руку.  Все  могли видеть,  как она
будто хотела прижать что-то к груди, но в руке ничего не было.
     - Он грядет. Ее возлюбленный жених грядет, - пели ученики.
     А Холли Роден, сверхпривилегированное дитя  из  Денвера, так и лучилась
счастьем, зная,  кто станет  возлюбленным  богини. Она видела, как  лихо  он
убивал в Северной Каролине.
     - Как он выглядит? - спрашивали у нее.
     - У него темные волосы,  черные глаза и широкие  скулы. Сам он худощав,
но у него мощные запястья.
     - А что еще?
     - Надо видеть, как он убивает, - сказала Холли.
     - Ну и?..
     - Он был... - у Холли Роден перехватило горло,  тело ее затрепетало при
воспоминании об этом дне, - ...он был великолепен.
        "Глава девятая"
      О.Х. Бейнс  проводил  дни в  безоблачном  счастье.  Если  бы  он  умел
свистеть,  петь  или  танцевать  на  столе,  он  бы  так  и поступил,  но  в
Кембриджской Школе бизнеса его этому не учили.
     О.Х. Бейнс знал, что на Джаст Фолкс со смертями покончено, а Интернэшнл
Мид-Америка разорена. Ее  акции исчезли с бирж, словно их и не было, а акции
Джаст  Фолкс,  напротив,  поднялись в цене,  котировались как  никогда, и он
знал,  что  они  будут расти  и  дальше,  когда  на следующей  неделе газеты
развернут рекламную  компанию под девизом Джаст  Фолкс  - самая безопасная и
дружелюбная авиакомпания.
     Он считал,  что все сделал наилучшим образом, хотя, непонятно почему, в
его  сознании всплыл  образ отца,  который, он  знал,  считает  его поступок
мошенничеством. Ты всегда был продувным малым, О.Х.
     Но   философия,  прививаемая  в  Кембриджской  Школе  бизнеса,  которая
определяла  мышление промышленных  кругов  Америки  с  шестидесятых годов  и
реформировала  вооруженные  силы  страны  в  соответствии  с новой  системой
управления, была тем, что, по  мнению  О.Х.  Бейнса,  его отец никак  не мог
должным образом оценить. Отец  был  владельцем бакалейной лавки  в  Бомонте,
штат Техас, и, лишь однажды  навестив  сына  в Кембридже, сказал ему, что  в
Школе учатся сопляки с моралью орангутангов и куриными мозгами.
     - Папа - такой оригинал. - О.Х. попытался свести его слова к шутке.
     - Вы, сопляки, ничего не понимаете в баксах и товаре, - снова взялся за
свое отец. - Только и умеете, что трепаться. Помоги нам Бог.
     Когда  выпускники  Кембриджа  реорганизовали   армию,  отец   только  и
произнес: И армия туда же.
     Отец,  разумеется,   не   понимал  одного:  никого  не  волновало,  что
американское  военное  руководство  чувствует  себя  куда  более  удобней  в
Блуминдейле, чем на  поле сражения. Все это не имело  никакого значения. Это
не входило в новую систему ценностей.
     Согласно ей, армии могли не побеждать, автомобили не ездить, техника не
работать.  Главное -  выпускники  Кембриджской Школы  бизнеса  должны  иметь
хорошую и престижную  работу. У них всегда было  в  этом  преимущество перед
остальными, и выпускники Школы хорошо знали эту свою привилегию.
     Благодаря такой психологической обработке, О.Х. Бейнс и проводил теперь
дни в безоблачном счастье. Правда,  в  последнее время  ему стало  казаться,
что, может, здесь есть и другая причина.
     Возможно, существовал Бог, который избрал его для особой миссии и дарил
ему  успех.  И,  кто  знает, может  этот Бог  имел  что-то общее с уродливой
многорукой статуей,  стоявшей  в складе,  оборудованном под церковь в  Новом
Орлеане.
     И вот однажды все  семейство  Бейнсов, за исключением собаки,  войдя  в
ашрам, предстало перед очами Бен Сар Дина.
     Бен  Сар  Дину  семейство не  понравилось.  Особенно  мышиная  мордочка
женщины  в  стильном  белом  костюме.  Мальчик был в белом блейзере  и белом
галстуке. Серые брюки  тщательно отутюжены, черные туфли начищены до блеска.
Девочка пришла в белой юбке, в руках небольшая белая сумочка.
     - Знакомьтесь, это моя семья. Хотим присутствовать на молении, - сказал
О.Х. Бейнс. Он был одет в темно-синий костюм в красную и черную полоски.
     - Но сегодня не воскресенье, папа, - сказал мальчик.
     -  Т-сс, - остановила его миссис Бейнс. - Не все молятся в воскресенье,
дорогой. И не только в нашей большой церкви.
     Бен Cap Дин отвел О.Х. Бейнса в сторону.
     - Вы привели семью в ашрам? А почему не в свою церковь?
     -  Да,  - ответил Бейнс. -  Заглянув в свое  сердце, я понял, что  хочу
примкнуть  к чему-то значительному и духовно благодатному. Хочу принадлежать
Кали.
     - Но они же маньяки-убийцы,  - зашептал Бен Сар Дин громче, чем надо. -
А это все же ваши родные.
     -  Они убьют нас, папа.  Они убьют нас. Мне здесь не нравится. Я хочу в
нашу церковь, - плакала девочка.
     - Никто не  собирается  нас убивать,  - успокаивала ее миссис Бейнс.  -
Папа не позволит.
     - А вот он сказал, что собираются, - плакала девочка, показывая пальцем
на шарообразную фигуру в белом шелковом костюме. Бен Cap Дин покраснел.
     -  Папочка  говорит, что это  благодатная вера  -  нужно попробовать, -
сказала  миссис  Бейнс  и,  повернувшись к  Бен Cap Дину,  поинтересовалась,
предлагают  ли здесь  программу  йоги, существуют  ли дискуссионные  группы,
обучают ли пению и приезжают ли по приглашению проповедники со стороны.
     Бен Сар Дин, не зная, что сказать, потерянно кивнул.
     - Вот видите? - торжествующе заявила миссис Бейнс детям. - Совсем как в
нашей церкви дома.
     То,  что в ашраме не упоминали про  Иисуса  и спасение,  не  беспокоило
миссис Бейнс.  У них в церкви об этом тоже давно речи не было.  Обычно к ним
приезжал  какой-нибудь  революционный  деятель,   ругал  Америку,   а  потом
заваливался к кому-нибудь домой,  и если там он не  развивал  далее основные
положения  своей речи и не призывал  разрушить Америку, то  к соседям его не
звали. Все  это мало  интересовало миссис Бейнс, ведь она никогда не слушала
проповеди. В церковь ходишь, чтобы встречаться с  людьми своего круга. Люди,
которые заполняли  ашрам,  не были похожи на тех, с кем она обычно общалась,
но, видно, муж знал лучше:  разве позволил  бы он  ей  и  детям исповедовать
религию, которая не пользуется отменной репутацией в лучших кругах.
     Она слышала, как вокруг нее все говорили про какого-то мужчину, который
грядет  к богине  Кали  и  обещает  стать ее возлюбленным.  Совсем  как в их
церкви:  там тоже раньше твердили про Второе пришествие, пока не ударились в
революцию.
     Особенно ей  нравилось,  что в новой церкви к Богу обращаются в женском
роде.
     О.Х.  Бейнс  преклонил  колена   вместе  с  семьей  в  последних  рядах
молящихся. Глядя на других, они тоже  взмахивали руками и  воплями призывали
убивать из любви к Кали.
     - Убивайте из любви к убийству, - пели люди в ашраме, склонившись перед
многорукой статуей.
     О.Х, подтолкнул сына, который упорно молчал - как воды в рот набрал.
     - Мне не нравится так вопить, - признался мальчик
     - Дома ты вопишь предостаточно, - прошептал О.Х.
     - Это другое.
     - Можешь и здесь поорать, - сказал Бейнс.
     - Слов не знаю.
     - Хоть губами шевели, - посоветовал Бейнс.
     - А кого они хотят убивать?
     - Плохих людей. Кричи.
     Сам О.Х. Бейнс размечтался, слушая, как повторяются песнопения - убивай
ради  самого  убийства,  убивай   ради  любви   к  Кали.  Открывались  новые
возможности,  которая давала  неизвестная ему  дотоле сила.  Стоя  у  дверей
ашрама,  он чувствовал себя так,  будто открыл  атомную энергию. Но  тут  он
видел одну проблему. Если община будет расти, будет возрастать и потребность
в  жертвах -  авиапассажирах. Но  массовые  убийства  покончат  не только  с
пассажирами, но и с путешествиями.
     Прервутся  связи,  заглохнет  торговля.  Профессора  не  смогут ездить,
студенты тоже не захотят. Цивилизация откатится назад - к каменному веку.
     Каменный век.
     Бейнс немного задумался, а  тем временем пение  становилось все громче;
казалось,  неподалеку гремит  гром. Каменный век,  - думал он. - Все  пойдет
прахом. Может такое случиться? А почему нет?
     Он знал, что делать. Нужно купить поскорей хорошую пещеру.  На какое-то
время успокоившись, он набрал в легкие побольше  воздуха и заорал: Убивай из
любви к Кали. На этот раз к нему присоединились и дети.
     Вдруг все  резко замолчали. Глаза присутствующих устремились на дверь в
глубине ашрама,  откуда  быстро шел молодой  человек, глаза его  возбужденно
блестели.
     - Она позаботилась,  -  выкрикнул он. - Она  позаботилась. -  В руке он
держал большую пачку авиабилетов. -  Я нашел их на улице, у ашрама, - сказал
он. - Она позаботилась.
     Посвященные дружно закивали. Кто-то пробормотал:
     Она всегда заботится. Мы любим Кали.
     Спустя  минуту  Бен  Cap Дин, покинув  свою молельню-кабинет, вбежал  в
ашрам, бросил кипу желтых платков на руки ученикам и тут же снова исчез. Пол
ашрама задрожал, когда за ним захлопнулась тяжелая, обитая железом дверь.
        "Глава десятая"
       Холли  Роден  закончила  пятисотую гвоздику  для  бумажной  гирлянды,
которую она накинула на шею богини.
     - О, Кали, - мурлыкала она. - Ты стала еще прекраснее.  Когда он увидит
тебя, то не устоит перед твоей красотой.
     Напевая, она украшала статую, словно майское  дерево. Должно быть, один
цветок выпал из гирлянды прямо ей под ноги,  потому что Холли поскользнулась
и с грохотом повалилась на пол лицом вниз.
     - Вот ведь неуклюжая, - рассмеялась она, потирая ушибленное колено.
     Но только  она  приступила  к изготовлению  пятьсот первого цветка, как
снова  свалилась и  на этот раз  чуть  не упала с подножья  статуи.  Пытаясь
подняться, она рухнула опять и,  покатившись,  сорвалась-таки с платформы, с
шумом ударившись об пол.
     - Что за грохот! - завопил Бен Сар Дин, ковыляя из кабинета в ашрам.
     По пути он наткнулся  на компьютер, доставленный сегодня утром для О.Х.
Бейнса.
     -  Сначала  этот сумасшедший американец устраивает  в моем кабинете два
аппарата прямой телефонной связи,  а теперь еще вот это,  -  рявкнул Бен Сар
Дин, пиная компьютер ногой.  - Чего ему от меня надо? Жизнь моя стала совсем
собачья.
     Холли опять не удержалась на ногах, на этот раз падение произошло около
стульев, на которых обычно сидели посвященные.
     - Что с тобой, неуклюжее дитя? В моей стране женщина, даже опускаясь на
колени,  чтобы  поцеловать ступни мужа,  делает это бесшумно. У меня  и  так
хлопот хватает с этим разбойником Бейнсом, узурпировавшим  мое  святилище. А
ты - бум, бум... И так все время. Даже в Калькутте не так шумно.
     - Тысячи извинении,  Святой, которому покровительствует Кали, - сказала
Холли. - Не могу понять, что со мной происходит... - не договорив, она вновь
поскользнулась, стукнувшись головой  о столик с благовониями. - Вот оно что!
- вдруг  выкрикнула  она, садясь на стул.  - Теперь мне  ясно,  почему я все
время падаю.
     - Ага, наркотики. Проклятье нашего века. Что ты употребляешь? - спросил
Бен Cap Дин.
     -  Это Кали, - проговорила Холли,  лучезарно улыбаясь.  - Разве  ты  не
понимаешь. Святой? Ока  выталкивает меня  на  улицу. Хочет послать  с особой
миссией.  Одну.  И  я  подсознательно  это  предчувствовала.  Поэтому  и  не
отправилась с  другими  в  обычный  рейс,  а  предпочла остаться  и украшать
статую.
     - Разве что так, - Бен Сар Дину ничего не оставалось, как согласиться.
     -  Сама богиня  обратилась ко мне, - восторженно ворковала Холли.  - Ко
мне, Холли  Роден. Избрала меня  для  служения. - Она  гордо выпрямилась, но
вновь, пошатнувшись, упала и поползла к статуе. - О, Святой! - возопила она.
- Я обоняю Ее запах!
     - Прекрасно, прекрасно, - заулыбался Бен Cap Дин, согласно кивая.
     Мысленно он дал  себе слово никогда не  посылать больше  Холли на дело.
Девушка явно со  сдвигом.  Тайные  убийства  пассажиров  - и так рискованная
акция, но, если в их рядах будет эта ненормальная болтушка, они  обязательно
привлекут к себе внимание.
     - Ее запах, Ее запах, - нараспев повторяла Холли, наклоняя свои длинные
белокурые волосы  и  водя ими взад-вперед  у  подножья статуи.  - Она хочет,
чтобы Ее запах  передался  мне, и я несла  его дальше. Неси  запах  Кали! О,
Святой, я больше никогда не буду мыться.
     - Вполне по-индийски, - одобрил Бен Сар Дин.
     Раздался телефонный звонок.
     - Неси запах Кали, убивай для Кали, - нараспев повторяла Холли.
     - Это тебя, - подозвал ее к телефону Бен Сар Дин.
     - Думаю, твоя мать.
     Поднимая  голову  от  ног  Богини,  Холли  не  могла  сдержать  гримасу
отвращения.
     - Мама, что еще стряслось? - сказала она в трубку.
     - Да. Да. И что? Даже  не  знаю. О, Боже... Отец... Это Она. Что? Позже
объясню.
     Повесив  трубку,  Холли п