ого, исключительно карательного закона?
     Три года прошло  с  последней казни. Казалось, что  времена меняются. И
вот, пожалуйста... Мгновенно принятый  к рассмотрению обвинительный акт! Суд
Уильямса, решительный отказ в апелляции, и бедняга в камере смертников.
     Пропади все пропадом! На черта нужна такая работа? Взгляд Джонсона упал
на фотографию, стоявшую  в дальнем углу его широченного дубового письменного
стола. Мэри и детишки. Где еще заработаешь 24 тысячи в год? Так тебе и надо:
не  будешь в  другой раз поддерживать кандидатов, побеждающих на выборах. Ну
что же этот ублюдок не звонит о помиловании?
     Тут  на  его  "вертушке" -  телефоне цвета  слоновой  кости  - замигала
лампочка.  По широкой скандинавской  физиономии  начальника тюрьмы разлилось
облегчение. Он схватил трубку:
     - Джонсон слушает!
     Знакомый голос произнес:
     - Хорошо, что ты на месте, Мэтт.
     "Где  же  мне  еще  быть?"  -  раздраженно  подумал Джонсон,  но  вслух
произнес:
     - Рад слышать вас, губернатор, даже не представляете, как рад.
     -  Весьма сожалею,  Мэтт. Помилования не  будет.  И отсрочки исполнения
приговора - тоже.
     - А-а, - сказал Джонсон. Его левая,  не  занятая  трубкой рука скомкала
газету на столе.
     - У меня просьба, Мэтт.
     - Конечно, губернатор, конечно.
     Он спихнул скомканную газету с края стола в корзину для мусора.
     -  К  вам там  должен  приехать монах-капуцин и сопровождающий. Они,  я
думаю, уже  поднимаются к тебе. Пусть монах побеседует с  этим, как его... с
Уильямсом.  А  тому, второму, разреши,  пожалуйста,  понаблюдать за казнью с
пульта управления.
     - Да ведь оттуда почти ничего не видно.
     - Ничего, пусть посидит там.
     - Но по инструкции не...
     - Перестань, Мэтт. Мы же не дети. Пусть побудет там.
     Губернатор уже не  просил; он приказывал. Джонсон снова уперся взглядом
в фото жены и детей.
     - И еще. Парень,  который  будет  наблюдать за  казнью,  он  из частной
клиники.  Департамент  медицинских  учреждений  разрешил   им  забрать  тело
казненного к  себе.  Они там  изучают мозг  преступников,  во  Франкенштейна
играют. Их будет ждать "скорая". Предупреди  дежурных на  выходе. Я  уже дал
письменное разрешение.
     На Джонсона навалилась усталость.
     - Хорошо, губернатор, я прослежу.
     - Вот и отлично. Как Мэри, как ребятишки?
     - В порядке.
     - Передавай привет. Как-нибудь обязательно загляну к вам.
     - Будем рады.
     Губернатор  повесил  трубку.  Поглядев  на  телефонную трубку  в  руке,
Джонсон прорычал: "Иди ты к дьяволу!" и швырнул ее на рычаг.
     Ругательство заставило вздрогнуть  его секретаршу, неслышно  вошедшую в
кабинет той особой походкой, которую она выработала специально для глазеющих
заключенных.
     - К вам священник и еще один человек. Пригласить?
     - Нет. Пусть священник идет к  осужденному. Сопровождающего проводите к
месту казни. Мне с ними встречаться ни к чему.
     - А как же ваш тюремный капеллан? Вам не кажется странным, что ...
     -  Быть палачом - вообще странное занятие,  мисс Скэнлон,  - прервал ее
Джонсон. - Делайте то, что я сказал.
     Он  повернулся вместе с креслом к  кондиционеру, из которого  в кабинет
струился чистый прохладный воздух.


ГЛАВА ТРЕТЬЯ

     Лежа  на  спине  с закрытыми глазами, Римо Уильямс беззвучно постукивал
себя пальцами по животу. А на что, собственно говоря, похожа смерть? На сон?
Спать он любил. Почти все любят поспать. Так чего бояться?
     Если глаза открыть, виден потолок. Но с закрытыми глазами, в  созданной
им для себя  темноте,  он становился на мгновение  свободным,  свободным  от
тюрьмы и от людей, которые хотят  отнять у него жизнь,  от серой решетки, от
резкого света лампы под потолком. Темнота умиротворяла.
     В  коридоре  послышался  мягкий ритм приближающихся шагов. Звук громче,
громче.  Шаги  смолкли. Бормотание  голосов, шелест  одежды.  Звон  ключей и
лязганье  отворяющейся решетки.  Римо моргнул от  яркого  света.  На  пороге
камеры  стоял  монах  в  коричневой  рясе,  сжимая в руке черное распятие  с
серебряной фигуркой Христа. Темный капюшон затенял лицо. Глаз не было видно.
Он держал распятие в правой руке, а левая была спрятана под складками рясы.
     - Вот и священник, - отходя от двери, сказал надзиратель.
     Римо сел,  спустив ноги с койки  и опершись спиной о стену. Монах стоял
неподвижно.
     - Святой отец, у  вас есть  пять  минут, -  проговорил  охранник. Снова
щелкнул ключ в замке.
     Священник кивнул. Римо жестом указал ему на свободное место на койке.
     - Благодарю.
     Монах присел рядом, держа  крест перед собой, как наполненную  до краев
лабораторную  пробирку.  У него было суровое,  в морщинах, лицо. Впечатление
было такое, словно  оценивающий взгляд его голубых глаз  прикидывает, как бы
ударить, а не спасти душу. В  свете лампы на  его верхней губе  поблескивали
капельки пота.
     -  Хочешь  ли ты спасти душу свою, сын мой? -  спросил  монах, чересчур
громко для такого вопроса.
     - Конечно, - ответил Римо, - кто же не хочет?
     - Хорошо.  Сумеешь ли ты, обратясь к собственной совести, совершить акт
самоочищения?
     - Я плохо разбираюсь в этом, отец...
     - Понятно, сын мой. Господь да поможет тебе.
     - Ага, - вяло произнес Римо. Может, если закончить побыстрее, останется
немного времени на последнюю сигарету?
     - Грешен ли ты?
     - Не знаю.
     - Нарушал ли ты заповедь Господню, гласящую: "Не убий"?
     - Я не убивал.
     - Сколько человек?
     - Во Вьетнаме?
     - Вьетнам не считается.
     - То есть это не было убийством?
     - Убийство на войне не есть смертный грех.
     - А в мирное время?  Если мне говорят, что я убил, а я на самом деле не
убивал?
     - Ты имеешь в виду свой приговор?
     - Да.
     Римо уставился себе в колени. Так это может продолжаться всю ночь!
     - Ну, в этом случае...
     - Ладно, отец. Каюсь. Я убил этого человека, - соврал Римо.
     У  выданных  ему  серых  брюк  из свежего  твида даже  не  будет  шанса
поизноситься.
     Римо заметил, что капюшон  у священника  тоже новехонький.  Но что это?
Неужели монах улыбается?
     - Алчность?
     - Нет.
     - Воровство?
     - Нет.
     - Прелюбодейство?
     - Секс, что ли?
     - Да.
     - Было. Помыслом и действием.
     - Сколько раз?
     Римо  чуть  было не  начал  на  самом  деле  подсчитывать,  но  вовремя
спохватился.
     - Не знаю. Мне хватало.
     Монах кивнул.
     - Богохульство, неправедный гнев, гордыня, зависть, чревоугодие?
     - Нет, - уверенно ответил Римо.
     Тут  монах  наклонился вперед,  так близко, что Римо  заметил  табачный
налет  на  его зубах.  Ноздри ощутили легкий  запах  дорогого лосьона  после
бритья.
     - Чертов трепач! - прошептал монах.
     Римо отпрянул, руки непроизвольно  дернулись вверх, как бы защищаясь от
удара.  Склонившись  вперед, монах не  шевелился.  По его  лицу расползалась
ухмылка. Священник ухмылялся: охранникам не было  видно, мешал  капюшон, а у
Римо не было никаких сомнений. Последнее издевательство властей над ним, над
Римо, - курящий, ухмыляющийся, богохульствующий священник!
     - Ш-ш-ш, - прошептал человек в коричневой рясе.
     - Так вы не священник... - произнес Римо.
     - А ты вовсе не Дик Трейси. Не ори так. Ты вообще-то что хочешь спасти,
душу или задницу?
     Римо уставился  на распятие: серебряный Иисус на черном кресте, а у его
ног черная кнопка.
     Черная кнопка?!
     - Слушай, у нас мало времени, - сказал  человек  в одежде священника. -
Жить хочешь?
     Из глубины души у Римо вырвалось:
     - Еще бы!
     - Встань на колени.
     Римо плавным  движением опустился на пол. Койка оказалась на уровне его
груди, а перед подбородком - складки рясы, под которыми угадывались колени.
     Распятие  приблизилось к лицу.  Римо  поднял  глаза к серебряным ногам,
пронзенным серебряными гвоздями. Пальцы человека, держащего перед ним крест,
сомкнулись вокруг живота Иисуса.
     - Сделай  вид, что целуешь крест. Вот так. Поближе,  Там  есть таблетка
черного цвета. Аккуратно оторви ее зубами, только смотри, не разгрызи.
     Раскрыв рот, Римо зажал зубами черную таблетку  под серебряными ногами.
Заколыхалась  перед  глазами  ряса,  скрывая  Римо  от  охранника.  Таблетка
отделилась от креста. Твердая, наверное пластмассовая.
     - Не прокуси оболочку. Не прокуси оболочку!  - прошипел сверху голос. -
Держи таблетку  за  щекой.  Когда  тебя  привяжут  к стулу и  наденут  шлем,
разгрызи ее и проглоти. Не раньше, понял?
     Римо держал таблетку на языке. Человек в рясе больше не улыбался.
     Римо  с  неприязнью  поглядел  на  него. Ну  почему  всегда  приходится
принимать  самые важные в жизни решения,  когда  подумать некогда? Он ощупал
таблетку языком.
     Яд? Незачем.
     Выплюнуть ее? И что тогда?
     Терять  нечего.  Терять?  Чтобы  потерять,  нужно  что-то  иметь.  Римо
попытался определить вкус таблетки, не прикасаясь  к ней зубами. Безвкусная.
Монах  склонился  над  ним.  Римо пристроил таблетку под язык и произнес про
себя очень краткую и очень искреннюю молитву.
     - Я готов.
     - Пора! - прогрохотал голос охранника.
     -  Храни  тебя  Господь, сын мой,  -  громко сказал  монах  и  сотворил
распятием в воздухе крест. И шепотом: - Скоро увидимся.
     Священник вышел  из  камеры, склонив голову  на грудь и  держа распятие
перед собой. Левая рука поблескивает металлом. Сталь? Это был крюк протеза.
     Опершись  правой рукой на койку, Римо поднялся на ноги. В рот откуда-то
хлынули целые потоки слюны.  Страшно  хочется сглотнуть.  Где таблетка?  Под
языком. Придержать ее там. Так, а теперь сглотнуть... очень аккуратно.
     - Ну, Римо, пора идти, - сказал охранник.
     Дверь распахнулась, и охранники расступились. Высокий блондин и местный
капеллан поджидали их на полпути. Монаха уже не было. Римо еще раз аккуратно
проглотил слюну и, придерживая таблетку языком, пошел к ним навстречу.


ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

     Харолд Хэйнс был недоволен. Четыре казни за семь лет, и вдруг на  тебе:
начальству вздумалось проверять аппаратуру!
     - Обычная  проверка, -  объяснили ему, -  ваше оборудование простаивало
три года.
     По звуку чувствовалось: что-то не так. Бледное лицо Хэйнса приблизилось
к  серой  панели  управления,  расположенной  на  уровне глаз.  Он  повернул
рукоятку реостата, пытаясь в то  же  время  боковым  зрением охватить  и  Ту
Комнату, отделенную от аппаратной стеклянной перегородкой.
     Набирая полную мощь, взвыли генераторы.  Безжалостный  желтый свет  над
головой слегка померк - ток пошел на электрический стул.
     Хэйнс  недовольно покачал  головой  и  сбросил  напряжение.  Присмирев,
генераторы теперь гудели куда тише, но  в гудении чувствовалась  угроза.  Но
все  равно звук не нравился Хэйнсу.  С этой казнью вообще все было не так...
Может быть, дело в трехлетнем перерыве?
     Хэйнс  одернул  накрахмаленную  до  хруста серую  униформу.  Сегодня  -
полицейский. Да, этот Уильямс был полицейским. Ну и что?
     При Хэйнсе  четверо садились на это  кресло.  Уильямс станет пятым.  Он
окаменеет от ужаса, не сможет сказать  ни слова, не сможет даже  обосраться.
Потом начнет осматриваться. Так делали  те, что посмелей, те, что не боялись
открыть глаза.
     Ну, а Харолд Хэйнс заставит его подождать... Он не врубит напряжение на
полную катушку до тех пор, пока начальник тюрьмы не бросит сердитый взгляд в
сторону аппаратной. Вот только  тогда Харолд Хэйнс поможет Уильямсу.  Только
тогда он убьет его.
     - Что-то не в порядке? - раздался голос.
     Вздрогнув, Хэйнс  обернулся,  как  мальчик, которого  учитель  застал в
школьном сортире за рукоблудием.
     У  панели  управления стоял  невысокий  темноволосый  человек  в черном
костюме, с небольшим серо-металлическим чемоданчиком в руке.
     -  Что-то случилось? - негромко повторил  незнакомец.  -  Вы как  будто
взволнованы? У вас даже лицо покраснело.
     - Нет, - огрызнулся Хэйнс. - Кто вы такой и что вам здесь надо?
     Человек слегка улыбнулся, не обращая внимания на резкость.
     - Начальник тюрьмы предупредил вас о моем приходе.
     Хэйнс быстро кивнул:
     - Да, мне звонили.
     Он отвернулся к пульту управления, чтобы проверить все в последний раз.
     - Скоро  приведут,  -  добавил он, взглянув  на вольтметр. -  Отсюда не
очень хорошо видно, вы лучше подойдите поближе к перегородке.
     Незнакомец поблагодарил и остался там, где стоял.  Подождав, пока Хэйнс
снова занялся своими  смертоносными игрушками, черноволосый стал внимательно
изучать  стальные заклепки  на  основании  кожуха генератора, отсчитывая про
себя: "Первая, вторая, третья, четвертая... Вот она."
     Гость Хэйнса аккуратно  поставил свой чемоданчик на  пол так,  чтобы он
касался углом пятой заклепки. Она выглядела светлее остальных: заклепка была
сделана из магния.
     Скучающим  взором  незнакомец  скользнул  по  Хэйнсу,  по  потолку,  по
стеклянной  перегородке.  Наконец,  уже с интересом,  его  взгляд  уперся  в
электрический стул. В этот момент его нога незаметно придвинула чемоданчик к
пятой заклепке, утопив  ее на пару миллиметров. Раздался еле слышный щелчок.
Незнакомец отошел от панели к стеклянной перегородке.
     Хэйнс не слышал щелчка. Он оторвался от приборов и спросил:
     - Вас начальство сюда направило?
     - Да,  - ответил  незнакомец,  делая вид,  что все его внимание  занято
электрическим стулом в соседнем помещении.
     А  в это  время, в третьей комнате, дальше по коридору,  тюремный  врач
Марлоу  Филлипс,  плеснув в  стакан  изрядную  дозу  виски,  спрятал бутылку
обратно  в настенный  шкафчик с  красным крестом  на  дверце. Ему только что
позвонил начальник тюрьмы.  Доктор чуть  было не  запрыгал от радости, когда
услышал, что ему не придется производить сегодня вскрытие.
     - Очевидно, в этом Уильямсе есть что-то необычное для ученых, - сообщил
шеф. - Его тело хотят исследовать. Не знаю, что они в нем нашли. Но я,  черт
меня подери, подумал, что вы вряд ли станете возражать.
     Возражать?!  Филлипс  с  наслаждением  понюхал  стакан:  чудный   запах
алкоголя мигом успокоил нервы.
     Тридцать лет он работал тюремным врачом  и за это время тринадцать  раз
производил вскрытие казненных на электрическом стуле. И  что  бы там ни было
написано в учебниках, что бы  ни говорили власти,  он знал: не электрическое
кресло убивает приговоренного, а нож врача, вскрывающего тело после казни.
     Электрический  разряд парализует, выжигает нервную систему,  ставит  на
порог смерти. Человеку после этого уже не жить. И все-таки  именно скальпель
ставит окончательную точку. Доктор  Филлипс посмотрел  на стакан в руке. Все
началось тридцать лет назад.  "Покойник" дернулся,  как только Филлипс начал
делать надрез. Это  было  его  первое вскрытие. Ничего подобного  больше  не
повторялось. Но Филлипсу и того раза хватило. Вот так  доктор  и начал пить.
Всего лишь глоток, чтобы все забыть. Сегодня-то другое дело. Сегодня  глоток
на  радостях. Пусть кто-то  другой  приканчивает полумертвого;  пусть он сам
помрет, пока его не начнут резать на кусочки. Доктор  одним  махом опрокинул
стакан в рот и опять открыл дверцу медицинского шкафчика.
     В  голове вертелась назойливая  мысль:  "Что  в  этом  Уильямсе  такого
необычного, что к нему  проявляют интерес  исследователи? Последний осмотр и
серия положенных по закону тестов  не  показали ничего особенного, разве что
высокий болевой порог в исключительную реакцию.  Во  всем остальном - вполне
обычный человек..."
     Не  желая  дальше  забивать  себе голову подобными  пустяками,  Филлипс
открыл шкафчик и потянулся за лучшим в мире лекарством.

     Милей* там и не пахло.  Какая,  к черту,  миля?  Коридор  был  чересчур
коротким.  Римо шагал вслед  за  начальником  тюрьмы.  Он спиной  чувствовал
близость идущих позади  охранников,  но  не  оглядывался. Мысли  были заняты
таблеткой  во  рту.  Приходилось  постоянно сглатывать  и сглатывать  слюну,
удерживая таблетку под языком. Откуда у человека берется столько слюны?

     *  По  традиции,  расстояние от  камеры  смертников  до  места казни  в
американских тюрьмах называют "последней милей". (Прим. ред.)

     Язык онемел, так что таблетка почти не ощущалась. Там ли она? Рукой, во
всяком  случае,  не проверишь.  Да  и  зачем беспокоиться? Может,  вообще ее
выплюнуть? Может, вынуть изо рта и  рассмотреть получше? А потом  что? Что с
ней делать?  Попросить начальника тюрьмы,  чтобы сделали  химический анализ?
Сбегать в Ньюарк, в аптеку, или в Париж слетать - пусть ею там займутся? Это
было бы  отлично.  Вдруг начальник  тюрьмы не станет  возражать? И охранники
тоже.  Можно  всех  их прихватить  с собой.  Сколько их там: трое,  четверо,
пятеро? Сто? Все против него. Впереди замаячила последняя дверь.


ГЛАВА ПЯТАЯ

     На электрический стул Римо уселся сам. Он никогда не думал, что сделает
это  самостоятельно.  Скрестил руки  на  коленях. Может,  они не  станут его
казнить, если поймут, что он ни за что не снимет рук с колен  по своей воле?
Ему хотелось  помочиться. Над головой с  шумом вращался здоровенный вытяжной
вентилятор.
     С двух сторон подошли охранники, положили  руки Римо на подлокотники  и
пристегнули  ремнями.   Неожиданно  для   себя   Римо   обнаружил,   что  не
сопротивляется и даже как будто помогает  им. Ему хотелось  кричать. Кричать
он не стал, а тут и ноги оказались пристегнутыми к ножкам кресла.
     Крепко закрыв  глаза, Римо языком  пристроил таблетку  на левый  резец,
чтобы удобнее было ее раскусывать.
     На  голову  надели  металлический  полушлем с  застежками, похожими  на
внутреннюю облицовку  шлема для игры в американский футбол. Ремнем притянули
голову к деревянной спинке. Шея почувствовала ее холод - холод смерти.
     И  тогда Римо  Уильямс  изо  всех  сил сдавил  зубами черную  таблетку.
Казалось,  что  зубы  не  выдержат.  Но  зубы  выдержали,  и  рот  наполнила
сладковатая  жидкость,  смешиваясь  со  слюной. Он  проглотил  ее  вместе  с
оболочкой таблетки.
     По  телу  разлилось  тепло.  Захотелось   спать  и   даже  стало  вроде
безразлично: будут  они его убивать или нет. Тогда Римо открыл глаза и снова
увидел  стоящих перед  ним охранников, начальника тюрьмы  и там,  рядом, это
пастор  или католический  священник? Но не тот монах, это  точно. А может, и
монах.  Может,  они перед каждой казнью разыгрывают  этот  трюк, чтобы  дать
приговоренному надежду и исключить сопротивление?
     - Есть ли у вас последнее слово?
     Кто это спросил,  начальник тюрьмы? Римо хотел помотать головой, но она
была намертво притянута к  спинке кресла. Он не мог пошевелиться. Интересно,
это таблетка так действует или ремни? Эта проблема неожиданно показалась ему
чрезвычайно важной. Надо будет как-нибудь разобраться с этим  по-серьезному.
А сейчас, решил Римо, лучше поспать до завтра.
     Совершенно  забыв о находящемся рядом визитере, Харолд Хэйнс смотрел на
начальника  тюрьмы   сквозь  стеклянную  перегородку,  ожидая,   когда   тот
разозлится. Репортерам  в этот  раз  присутствовать на казни не разрешили, и
несколько  предназначенных  для  прессы стульев  были  пусты.  В  завтрашних
газетах казнь будет описана мельком, без упоминания имени  Хэйнса. А если бы
репортеры были здесь, то  расписали бы обо  всем, в том числе  и о человеке,
нажимающем кнопку, о Харолде Хэйнсе.
     Начальник тюрьмы стоял неподвижно. Не шевелился и Уильямс.  Он выглядел
совершенно  расслабленным. Потерял  сознание, что  ли? Глаза  закрыты,  руки
расслаблены. Ну точно, этот придурок вырубился!
     Хорошо  же, сейчас  Хэйнс  постарается привести его  в  чувство.  Будем
увеличивать напряжение постепенно, а потом уже дадим полную мощь.
     Дыхание Хэйнса стало прерывистым. Ток вначале будет пробуждающим, потом
скачком, напоминающим оргазм,