:  чтобы достичь пика,
нужно  очень много работать. Если  его поддерживать  в  течение многих  дней
кряду, то уровень физической активности начинает снижаться.
     Уже три месяца Римо находился  в стадии высшей готовности, а посему его
глаза  уже не так  быстро  адаптировались  к  темноте  спортзала.  Пока  это
происходило  быстрее, чем  у  обычного человека, и легче,  чем у тех, кто от
природы хорошо видит в темноте. Но Римо чувствовал, что он не в той форме, в
которой по идее должен быть, в которой его учили быть.
     В спортзале неистребимо воняло грязными  носками. У  сухого воздуха был
привкус старых словарей, давным-давно валяющихся на чердаке. Пылинки плясали
в  тонких  лучиках  солнечного света,  проникавших сквозь дырочки  в  черной
краске оконных стекол. Из  дальнего  угла,  где с потолка свисали подгнившие
гимнастические канаты, доносилось жужжание мухи.
     Римо равномерно  дышал,  расслабляя  саму  суть  своего существа, чтобы
снизить частоту пульса и распространить по всему телу  то, что, как он  знал
по  опыту,  является  состоянием внутреннего покоя. Того  покоя,  о  котором
европейцы и, особенно, американцы европейского происхождения давно позабыли,
а может быть  - никогда его и не знали. Из такого покоя и проистекает сила и
мощь человека - те качества, которые он постепенно отдавал на откуп машинам,
делающим  все быстрее  и лучше.  Машины  довели  живущего  в  индустриальном
обществе  до такого состояния, что он уже  не  мог использовать  больше семи
процентов своих  физических  возможностей, тогда как  при более  примитивных
формах общественного устройства этот показатель достигает девяти.
     В состоянии повышенной готовности Римо, официально казненный восемь лет
назад  на  электрическом  стуле  за преступление, которого  не  совершал,  и
возрожденный  для  работы  на  официально  несуществующую  организацию,  мог
использовать до половины потенциальных возможностей своего организма.
     Точнее  -  от  сорока  пяти  до   сорока  восьми  процентов,  что   его
учитель-кореец  называл "моментом  скорее темноты,  нежели просветления". На
языке сидящего наверху начальства эта поэтическая фраза  звучала по-другому:
"Максимальная оперативная эффективность - 46,5 плюс-минус 1.5%".
     Римо ощущал, что изо дня в день, по мере того, как снижался уровень его
готовности,  все  гуще  и  гуще становилась темнота  спортзала.  Смех, да  и
только!  Столько  усилий,  столько   денег   потрачено,  столько  преодолено
препятствий еще  в  период  становления организации, а теперь  эти двое там,
наверху, единственные официальные лица, знающие чем они занимаются на  самом
деле,  быстрыми  темпами  ведут  его  к  деградации. Гораздо  быстрее,  чем,
например, водка или пиво, но совсем не так приятно.
     Организация называлась КЮРЕ. Ее не было в  правительственном бюджете, о
ней  не  упоминалось  в  официальных  отчетах.   Просто  сдающий  полномочия
президент устно уведомлял о ее существовании своего преемника.

     Уходящий президент показал телефон повышенной секретности, по  которому
можно связаться с  руководителем  КЮРЕ, а потом, когда они  сидели на заднем
сидении  лимузина,  направляющегося  на процедуру  торжественного введения в
должность, и раздавали улыбки окружающим, доверительно сказал:
     - Слушайте, вы особо не переживайте насчет той группы,  о которой я вам
вчера рассказал. Они  все делают втихую, и  только  двое знают, чем на самом
деле занимаются.
     Ничего особенного и  не происходит.  Просто время от времени  очередной
падкий  на  деньги  прокурор   попадает  на  крючок   журналистам,  случайно
получившим  на  него  компромат.  Или  во  время  судебного  разбирательства
появляются новые улики, и судья доводит до конца процесс, застрявший было на
месте.  Или  кто-то,  от кого этого меньше  всего  ожидали,  по  собственной
инициативе   дает  важные   свидетельские   показания,   крайне  необходимые
обвинению. В общем, это только слабый катализатор, позволяющий закону делать
свое дело чуть быстрее и чуть эффективнее.
     -  Не  нравится  мне это,  -  тихо  ответил  вновь избранный президент,
сверкая в  толпу своей знаменитой пластиковой улыбкой. -  Если народ узнает,
что  правительство нарушает  тот  самый  акт,  на основании  которого  оно и
существует,   останется   только  признать,  что   наша   форма   управления
государством недейственна.
     - Ну, в таком разе я ничего не говорил. А вы ничего не слышали.
     - Конечно, нет.
     - Так в чем проблема?
     - Просто мне это не нравится, и все. Как можно остановить эту штуку?
     - Один телефонный звонок, и они уходят в тень.
     - Я так понимаю, что этот звонок включит механизм их уничтожения.
     - Думаю, что так. У них в этой штуке больше предохранительных клапанов,
чем в самогонном аппарате. Есть только два варианта: оставить их в покое или
закрыть. И это все.
     - Но вы говорили, что в принципе  я могу  обратиться к ним и предложить
заняться тем или иным делом?
     - Ага. Но у них и так дел сверх головы. Да и берутся они только  за то,
что угрожает  Конституции, или не может  быть выполнено никем другим. Иногда
очень  забавно угадывать, в чем  они задействованы, а  в чем  -  нет.  Через
некоторое время вы такое гадание освоите.
     - Вчера ночью мне пришло в голову: а что, если руководитель этой группы
решит захватить власть в стране?
     - В вашем распоряжении всегда есть телефон.
     - А если он задумает убийство президента?
     -   Только  вы  и   никто  другой  можете  дать  добро  на  подключение
специального  человека,  который должен будет  это  сделать. Это  тот  самый
"второй",  что  в курсе  дел. Он  - единственный  исполнитель.  Только  один
человек.  В  этом-то и страховка. Черт, я понимаю ваше состояние! Посмотрели
бы вы на мою физиономию, когда  мне нанес  визит руководитель этой группы. Я
ведь был вице-президентом, президент мне ничего не рассказывал, а  потом его
застрелили.  Вот  и  вы  не  станете  ничего  рассказывать  об  этом  вашему
вице-президенту.
     Он повернулся к толпе, улыбнулся и добавил:
     - Особенно вашему!
     Криво  улыбнувшись,  он  благосклонно  кивнул толпе.  Рядом  с  машиной
пыхтели телохранители из секретной службы.
     - Прошлой ночью я задумался над тем,  что будет, если глава этой группы
внезапно умрет?
     - Понятия не имею, - ответил техасец.
     -  Честно  говоря...  все  это меня  несколько тревожит, - сказал вновь
избранный  президент и, подняв брови, вздернул голову и помахал рукой, будто
увидел в толпе знакомое  лицо. - С тех пор, как вы мне об этом рассказали, я
места себе не нахожу.
     - Можете в любое время положить этому конец, - сказал техасец.
     -   Этот   их   единственный   исполнитель,  должно   быть,   настоящий
профессионал. Я имею в виду того, кто ходит на задания.
     - Не знаю, но, судя по тому, что рассказал мне тогда его начальник,  он
занимается вовсе не упаковкой мусора.
     - Говорю вам: мне это не нравится.
     - Мы вас на это место не приглашали, - с улыбкой ответил техасец.

     И вот Римо Уильямс стоял в спортзале, ощущая, как постепенно ухудшается
его форма. Он глубоко вздохнул, неуловимым движением скользнул вверх  сквозь
темноту и оказался на балконе. На нем  были черные теннисные туфли, чтобы не
видеть своих  ступней,  и  черная майка.  Белизна в темноте  может отвлечь и
нарушить равновесие тела. Черные шорты. Ночь, движущаяся в ночи.
     С окружающих  балкон перил он перебрался на верхний край баскетбольного
щита.  Тщательно уселся.  Правая рука держится между ног за край  щита, ноги
охватили основание кольца.  "Как забавно, -  подумал  он. - В  двадцать лет,
когда я  служил в полиции,  то, пробежав один квартал, начинал задыхаться. К
тридцати  годам пришлось  бы перебираться  на сидячую  должность,  чтобы  не
хватил инфаркт.  А хорошо  тогда было! Свободен от службы  -  заходи в любой
бар, какой  пожелаешь. Захочешь - съешь пиццу на ужин. Представится случай -
переспишь с кем-нибудь."
     Так шли дела,  пока он был жив.  Не существовало таких  вещей,  как пик
физической  готовности  -  на одном рисе  и рыбе,  с полным воздержанием.  В
принципе вовсе необязательно так  уж  строго соблюдать режим.  Над  этим  он
часто  раздумывал.   Можно   неплохо  сработать  и  в   полсилы.  Но  мудрый
учитель-кореец говорил, что ухудшение физической формы подобно  катящемуся с
горы камню: начинается легко, а остановить его  трудно. А  коли Римо Уильямс
не сможет остановиться, то очень скоро станет стопроцентным мертвецом.
     Он поставил ноги на край кольца, стараясь ощутить его контакт со щитом.
Если ты  знаком  с  ощущением предметов,  чувствуешь  их массу,  движение  и
энергию,  то можешь  использовать их себе на пользу.  В этом весь секрет. Не
противиться  силе.  Это,  кстати,  лучший  способ   побеждать  людей,  когда
возникает необходимость.
     Римо  встал  на кольцо  и  привел  равновесие  тела  в  соответствие  с
предполагаемым расстоянием до пола. Нужно  бы изменить высоту  прыжка.  Если
время от времени этого не  делать, то мышцы  запоминают  движения и начинают
действовать механически,  вместо того,  чтобы руководствоваться  балансом  и
расчетом.  Когда он  только начинал осваивать  это  упражнение,  пришлось  в
течение полутора суток наблюдать за  движениями кошки  при падении. Ему было
приказано стать кошкой. Он ответил, что предпочел бы стать кроликом, так как
они чаще совокупляются.  И  сколько  еще  будут  продолжаться эти  идиотские
тренировки?
     - До самой смерти, - последовал ответ.
     - Значит, еще лет пятьдесят.
     -  Или  пятьдесят  секунд,  если  сейчас  не  освоишь  хорошенько   это
упражнение, - сказал кореец-инструктор. - Следи за кошкой.
     Римо стал наблюдать за кошкой, и  в какой-то момент ему показалось, что
он действительно может в нее превратиться.
     Тут Римо позволил себе небольшую шутку, знаменующую начало упражнения.
     - Мяу! - раздалось в темной тишине спортзала.
     Выпрямившись,  он  встал  на кольце  во  весь рост.  Тело начало падать
вперед, но ноги  еще  не оторвались от кольца. Доля секунды - и Римо полетел
головой вниз. Так падает в темное море черный кинжал.
     Волосы коснулись пола и словно включили механизм переворота: сумеречные
очертания  спортзала  с  космической скоростью  развернулись в пространстве,
ноги  молниеносно  очертили  в  воздухе  окружность  и  плотно  влепились  в
деревянный пол.
     Бац! Звук  эхом прокатился по залу. Римо  выжидал  до самого последнего
момента, пока его волосы  не коснулись пола, а затем предоставил действовать
мышцам, подобным мышцам  кошки,  которая  умеет при  падении  извернуться  в
воздухе и приземлиться на лапы.  Тело способно на такое только в том случае,
если тренированный мозг может вобрать в себя возможности другого животного.
     Римо Уильямс слышал звук удара теннисных туфель об пол. Теперь ему было
не до мяуканья.
     - Вот черт, - пробормотал он себе под нос. - В следующий  раз так можно
и шею сломать Этот придурок доконает меня максимальной готовностью, будь она
проклята!
     И  он  опять  забрался на  балкон, с него -  на баскетбольный щит; надо
повторить упражнение, чтобы туфли коснулись пола абсолютно беззвучно.


ГЛАВА ТРЕТЬЯ

     Солнечные лучи  сверкали на  рыбьей чешуе, играли на волнах и согревали
деревянный  причал оптового рыбного  рынка,  хозяином  которого был Джузеппе
Бресикола. Причал выдавался в залив Сан-Франциско, напоминая грязную игрушку
на голубом подносе.
     Рынок  не  просто  пропах рыбой, он  дышал  рыбой, звучал рыбой -  одна
макрель  плюхалась на  другую,  шуршала сталь по чешуе.  В  гигантских чанах
начинался неизбежный процесс разложения рыбьих внутренностей. Морская вода с
шипением окатывала  залепленное чешуей дерево. А Бресикола  улыбался, потому
что к нему снова пришел друг.
     - Сегодня моя не будет рассказывать про заказы, мистер Хронометраж.
     Бресикола  сделал шутливый  выпад в  голову своего  друга.  Как здорово
передвигается этот парень, как танцор! Как Вилли Пеп.
     - Сегодня твоя заказы получать не будет.
     - Что  значит  получать не будет?  -  поинтересовался  друг  - крепкий,
ростом  под шесть футов - и игриво поскреб  носком  коричневого  башмака  по
деревянному  настилу  -  маленький  танец  без  движения.  Это были  хорошие
ботинки, за пятьдесят долларов. Как-то раз он купил десять пар стодолларовых
ботинок,  а  потом вышвырнул их все  в  залив.  И  что же? А ничего.  Просто
назавтра пришлось снимать  деньги со счета  в банке и покупать новую обувку.
Выбрасывать  ботинки  -  значит  создавать  себе  лишние хлопоты  по покупке
других.
     -  Абалон, -  сказал Бресикола. - Мы только что  получать  из Нью-Йорка
заказ на абалона. Только что.
     - Ну и что?
     - А  то, что когда я в прошлый раз говорила тебе о заказ  на абалон, ты
не приходила целый месяц.
     - Ты  что  же,  думаешь,  что  абалон имеет  какое-то  отношение к моей
работе?
     - По-твоему, Джузеппе дурак, мистер Хронометраж?
     -  Нет.  На  свете много  дураков, особенно  там,  на  востоке.  Но ты,
мужичок, не дурак. Не дурак.
     - Может, это относится к биржа?
     - А если я отвечу "да", ты мне поверишь?
     - Я поверю всему, что ты говорить. Всему.
     - Да, это имеет отношение к бирже.
     - Джузеппе не поверит ни на один секунда.
     - Ты ведь говорил, что поверишь?
     - Только если есть смысл. Биржа - нет смысл.
     -  Абалон  не имеет смысла? Хронометрирование рабочего времени не имеет
смысла?
     - Ничего нет смысла, - настаивал Бресикола.
     Ладно, подумал хронометрист,  сейчас  не время спорить.  Это кратчайший
путь к гибели. Сперва теряешь осторожность, потом равновесие, и  очень скоро
становишься обычным человеческим существом. А этого не достаточно.
     Друзья выпили по стакану  терпкого красного вина, поговорили  о  том, о
сем  и  решили,   что  неплохо  бы   как-нибудь  поужинать  вместе.  Покинув
друга-Бресиколу, псевдохронометрист решил, что настала пора  расставаться  с
образом "мистера Хронометриста".
     Некоторое  время  он еще будет  существовать. По его кредитной карточке
будет приобретен авиабилет, а по дорожным чекам получены восемьсот долларов.
Он еще будет существовать на всем пути от Сан-Франциско до аэропорта Кеннеди
в  Нью-Йорке. Он  войдет в мужской  туалет, ближайший к  стенду авиакомпании
"Пэн-Эм",  найдет  торчащие  из-под  двери крайней  кабинки  синие  замшевые
ботинки, подождет, пока в туалете никого, кроме него и обладателя ботинок не
останется, а  потом громко  заметит вслух,  что писсуары  не работают, и что
искусству сантехники американцам надо бы поучиться у швейцарцев.
     Из-под  закрытой  двери  кабинки  появится  бумажник,  а взамен  мистер
Хронометрист  должен подсунуть под дверь  свой. Человек  в кабинке  вряд  ли
станет открывать дверь, чтобы взглянуть на коллегу - его предупредили, что в
этом  случае  он  лишится работы. Существовал  и другой, более  убедительный
аргумент, о котором  он, правда, не знал: если хоть краем глаза взглянешь на
того, кто заберет бумажник, то лишишься не только работы, но и жизни.
     Римо Уильямс сунул документы мистера Хронометриста в руку, высунувшуюся
из-под двери кабинки, и забрал новый бумажник с такой быстротой, что человек
в кабинке догадался о том, что обмен состоялся лишь по другому оттенку цвета
бумажника.
     На  этом  с мистером Хронометристом  было  покончено. Выйдя из туалета,
Римо  Уильямс  поднялся на второй этаж и  вошел  в  небольшой  коктейль-бар,
откуда  можно  было  проследить  за  синими  замшевыми ботинками, ежели  они
вздумают-таки разыскать коллегу в зале ожидания.
     Несмотря  на солнечный  день, в  баре, словно во чреве, стоял полумрак.
Посетители  успокаивали  свои  нервы  специальными   средствами  на   основе
алкоголя, для Римо недоступными, поскольку он  находился  в  данный момент в
состоянии  максимальной готовности. Он спросил  лимонаду и принялся  изучать
содержимое бумажника.
     Бумажник  был  опечатан.  Вскрыв  его,  Римо  поискал  среди  кредитных
карточек  в  развороте   бумажника  иголку,   несущую,   как  его  заверили,
моментальную смерть. Вместе с  кредитными  карточками лежал листок  бумаги с
телефонными номерами,  которые  на самом деле не были телефонными  номерами.
Поколдовав над цифрами, Римо узнал, что:
     а)  система связи остается прежней - через службу молитв по  телефону в
Чикаго (что следовало бы  переменить, так как качество телефонной  связи все
ухудшалось);
     б) следующая тренировка с Чиуном, его учителем-корейцем состоится через
шесть  недель  в  спортзале  Пленсикофф,  на  Грэнби-стрит в  Норфолке, штат
Вайоминг (черт возьми, Чиун может прожить еще долго...);
     в) для получения задания следует быть сегодня в  восемь часов вечера  в
ночном клубе "Порт-Александрия", куда прибудет лично (о Господи!) сам Харолд
В. Смит;
     г) его зовут теперь Римо Пелхэм. Бывший полицейский. Родился в Бронксе.
Учился  в школе "Девитт  Клинтон". Со школьных лет помнит только тренера  по
футболу - Дока Уидемана, который в свою очередь его, Римо, не помнит. Служил
во  Вьетнаме  в  военной  полиции.  Потом  работал  начальником   охраны  на
хлебоперерабатывающем комбинате в  Питсбурге.  Холост.  Только что принят на
работу в  Брюстер-Форум  ответственным  за безопасность с окладом семнадцать
тысяч долларов в год.  Через  два  дня  в Брюстер-Форум прибудет его багаж -
книги, одежда.
     Римо еще раз взглянул на листок бумаги и запечатлел его в памяти. Потом
сложил несколько  раз и  бросил в  бокал с остатками лимонада. Через  десять
секунд бумажка  полностью  растворилась, а  жидкость помутнела.  Кто-то там,
наверху, хотел,  чтобы Римо  по  соображениям секретности глотал такого рода
бумажки, однако он не собирался этого делать. По  двум причинам: первое -  у
них  был  привкус клея; второе  -  он был принципиально не согласен  глотать
всякую гадость, тем более полученную неизвестно от кого.
     В  Нью-Йорк он  отправился на такси  с  попутчицей, которая, как вскоре
выяснилось, не только не любила этот город, но и не знала, зачем вообще сюда
приехала,  и больше  посещать это место не собиралась. Столько  народу,  и у
всех лишь одно  на уме. Совсем не  то, что город Трой в штате Огайо.  Мистер
Пелхэм слышал о городе Трой в штате Огайо?
     -  Да,  мне  известен  город  Трой в штате Огайо,  -  отвечал  Римо.  -
Суммарный интеллектуальный показатель  его населения несколько  выше  уровня
среднего идиота.
     Мистеру Пелхэму не следует грубить, он мог бы просто сказать, что он из
Нью-Йорка. В конце концов, она уверена, что не у всех в Нью-Йорке лишь  одно
на уме.
     Мистер Пелхэм проинформировал ее,  что он родился в  Бронксе  и поэтому
все, сказанное о Нью-Йорке, принимает близко к сердцу. Он любит свой город.
     Миссис  Джонс тоже любит  Нью-Йорк,  она просто  пошутила,  а  в  какой
гостинице остановился мистер Пелхэм?
     - Пока не знаю. Я еду на Риверсайд-Драйв.
     - Приятное место?
     Римо  повернулся к женщине  для более подробного ознакомления.  От  нее
надо избавиться. Остается решить, хочет он этого или нет.
     У нее была фигура настоящей женщины, правильные черты лица. Блондинка с
карими глазами, сильно подведенными голубыми тенями. Строгий костюм. Пошив и
ткань  Римо  оценил  в  двести  пятьдесят  долларов,  по  расценкам  крупных
магазинов Кливленда, и в пятьсот пятьдесят - Нью-Йорка. На пальце - кольцо с
камнем в три карата: хороший камушек, если только чистой воды.
     Туфли дорогой кожи. Жена фабриканта или видного горожанина направлялась
за  покупками в Нью-Йорк,  где,  по случаю, можно  без всяких  осложнений  и
переспать с кем-нибудь.
     Идентификация и  оценка одежды  и  барахла никогда  не были его сильным
местом. Однако он чувствовал себя  в  достаточной степени уверенно и доверял
своим ощущениям. Одежда говорит не  тол