лся прочь от машины,  но Чиун его остановил. Старец излил
на ученика  целый  поток  корейских  слов. Выслушав  его, Римо повернулся  к
Смиту:
     - Ну, хорошо. Только командовать здесь буду я, а не вы.
     Смит кивнул в знак согласия.
     -  Мы опоздали с прибытием. Там базировалась  какая-то  часть,  но  она
выбыла неизвестно куда. Люшена и остальных там нет - это все, что мы знаем.
     - Воинская часть? - уточнил Смит.
     - Да.
     - Она должна была оставить следы.
     - Верно.  Вот вы все  и разнюхайте, - сказал Римо. - А потом дадите мне
знать, что и как.
     Он пошел в помещение мастерской. Смит последовал за ним.
     -  Что ты  ему  сказал,  чтобы  заставить  остаться? -  спросила  Руби,
оставшись наедине с Чиуном.
     - Это неважно.
     - Я хочу знать!
     - Я сказал, что если он сейчас уйдет, то не заплатит тебе старый долг и
ему придется всю  жизнь  слушать, как ты будешь мучить его  своим визгливым,
как пила, голосом.
     Руби одобрительно похлопала Чиуна по плечу.
     - Это ты ему здорово сказал.
     - Главное  - справедливо,  - заметил Чиун,  так  и не придумавший,  что
сделать  для сближения  Руби  и  Римо,  а  значит,  и  не решивший вопрос  о
наследнике Синанджу.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

     -  Четырнадцать  студенческих  автобусов, следующих один  за  другим  с
интервалом  в  пять   минут,  прошли   маршрутом  номер  675  в  направлении
Пенсильвании, - сказал Смит, повесив трубку телефона.
     -  Ну и что?  - возразил  Римо. -  Может, они  едут на соревнования  по
бейсболу.
     -  Они  везут  студентов   из  Мэриведер-колледжа,  школы   Этенби,  из
Бартлеттского университета, из  Североатлантической школы и колледжа Святого
Олафа.
     - Все правильно. Спортивные соревнования, - сказал Римо. - В чем дело?
     - А  в том,  что в Соединенных Штатах  нет учебных заведений  с  такими
названиями.
     - Можем мы получить сведения о том, куда они направляются?
     - Информация еще не готова. За колонной наблюдают, - ответил Смит.
     -  Нам  пора  ехать,   -  сказала  Руби.  -   До  завтра,   мама.  Если
проголодаешься, пошли кого-нибудь из рабочих купить еду. Мы едем за Люшеном.
     - Не тревожься за меня, дитя, - сказала миссис Гонсалес, раскачиваясь в
своей качалке.
     Встретившись глазами со Смитом, она отрицательно покачала головой. Мать
Люшена все еще считала, что именно он будет решать вопрос  о  возвращении ее
сына, и надеялась убедить его не делать этого.
     Всю дорогу Чиун не расставался с рацией.
     - Как вам нравится отдыхать? - спросил у Римо Смит.
     - Это лучше, чем работать на вас, - ответил тот.
     - А вы подумали о том, на что будете жить?  Кто теперь будет оплачивать
ваши счета?
     -  Это  не ваша забота, Смитти.  Я скоро сделаюсь звездой телеэкрана. А
когда  получу с них все, что  мне  причитается,  то  заживу припеваючи,  как
король.
     - Ты - и вдруг отставка?.. - сказала Руби. - Это как-то не вяжется одно
с другим.
     - Я  ушел с этой работы. Слишком много безымянных трупов, слишком много
смертей.
     - Римо! - строго сказал Смит.
     Их взгляды встретились в зеркале. Смит предостерегающе показал  глазами
на Руби.
     - На ее счет можно не беспокоиться,  Смитти:  она  знает об организации
больше, чем вы думаете. Если бы вы нас не нашли, она все  равно заставила бы
меня разыскать вас.
     - Вы хорошо информированы, - заметил Смит, обращаясь к Руби.
     - Я держу свои уши открытыми, - сказала она.
     -  Это  не так  просто, когда имеешь  вместо ушей  кочешки брюссельской
капусты, - хихикнул Чиун.
     Из рации донесся чей-то громкий голос. Чиун поздоровался.
     - Привет, "чайник"!
     - Сколько раз вам говорить! - рассердился Чиун. - Люди - не чайники!
     - А как ты сам себя называешь?
     - Как я называю себя сам? Или как меня называют другие?
     - Как мне тебя называть? - спросил голос.
     Акцент был  оклахомский.  В любом месте, где  ни подключишься  к рации,
голоса звучат всегда одинаково, как будто они  принадлежат обитателям лачуг,
сложенных из обрывков толя где-нибудь в окрестностях Талсы, подумал Римо.
     -  Я себя  называю  скромным,  добрым,  застенчивым  и великодушным,  -
признался   Чиун   -  Другие   называют  меня  прославленным,  просвещенным,
досточтимым, почтеннейшим Мастером.
     - Ничего себе! Я буду называть тебя скромнягой, не возражаешь?
     Лучше зови меня Мастером, это больше соответствуем моему  характеру. Не
знаю,  говорил  ли  я  тебе,  мой  добрый  друг,  что я  работаю  на  тайное
государственное агентство?
     Смит застонал, как от зубной боли, и ударился головой об угол сиденья.

     Машина,  в  которой  находился полковник  Уэнделл  Блич, шла  первой  в
растянувшейся по шоссе колонне из четырнадцати автобусов. Он сидел за спиной
водителя, на голове у него были  наушники;  полковник внимательно слушал все
сообщения, поступающие с базы.
     Пятьдесят пассажиров головного автобуса были одеты в джинсы и футболки.
Жесткие  требования дисциплины были теперь  ослаблены ровно настолько, чтобы
парни могли беседовать между собой - не слишком, впрочем, громко.
     - Сейчас мы  увидим шоу на  дороге, -  сказал, то ли  спрашивая,  то ли
утверждая, старший лейтенант, опускаясь в соседнее кресло.
     Блич кивнул.
     - Люди готовы? - осведомился он.
     -  Вы знаете  это лучше меня, полковник.  Они  готовы  ровно настолько,
насколько этого хотим мы.
     Блич снова кивнул. За окном проносился сельский пейзаж.
     -  Мы ведь не делаем ничего такого,  чего им не пришлось  бы  делать  в
регулярной армии. Если они захотят туда перейти, - добавил он.
     Лейтенант кивнул в знак согласия.
     -  Двадцать лет я наблюдаю, как деградирует  армия, - продолжал Блич. -
Жалованье  растет,  а моральные  устои  рушатся. Не армия,  а провинциальный
клуб. Гражданские  права этому  сброду?!  Если они добровольцы, так  надо их
баловать? Если  бы  мне  дали их на полгода, я бы все поставил  с головы  на
ноги. Я бы создал настоящее войско - не хуже, чем было у древних римлян.
     - Или у генерала Першинга, - поддакнул лейтенант.
     Блич, однако, с этим не согласился.
     -  Ну, не  совсем так,  - сказал  он. - Вы  знаете,  почему он  получил
прозвище Черный Джек?
     - Не знаю.
     - Он ввел форму черного цвета. Сначала его звали Черномазый Джек. Ну да
Бог  с ним, с Першингом.  Что до  меня,  мне долго не  представлялось случая
показать себя, пока американцы не осрамились в  Намибии, когда там вспыхнули
беспорядки и были человеческие жертвы. Я  предложил свои услуги по наведению
порядка в армии, но меня не поняли.
     -  Все дело в мягком  обращении, - перебил лейтенант. - Нам  не хватает
твердой руки.
     - А потом мне наконец повезло:  я  был  приглашен сюда.  Сейчас  у меня
лучшая  часть  изо  всех,  какие  я  когда-либо  видел.  Наилучшие  условия,
наилучшая подготовка, наилучшая дисциплина. Я могу повести их хоть в ад!
     - И они последуют за вами, вне всякого сомнения, - сказал лейтенант.
     Блич повернулся к нему и дружески похлопал его по плечу.
     - Придет время, - сказал  он, - когда мы наведем в нашей стране порядок
и для нас отольют медали. А до тех  пор мы должны  находить удовлетворение в
том, что мы делаем.
     В его наушниках послышалось потрескивание. Блич сделал  лейтенанту знак
молчать и взял в руки микрофон.
     - "Белая лиса", номер первый слушает, - произнес он. - Прием!
     С минуту он внимательно слушал, затем коротко сказал:
     - Прием окончен. Молодцы!
     Он  повесил  микрофон на  крючок  поверх  головных телефонов. Лейтенант
смотрел на него выжидающе.
     - Что-нибудь случилось? - спросил он.
     - В лагере были гости.
     - Ну и?..
     - Там  им  ничего не сказали,  но, видимо, они  получили  информацию из
другого источника и следуют за нами от самого Норфолка.
     - Ведут наблюдение? - спросил лейтенант.
     - Похоже, что так.
     - Кто они?
     - Не знаю. Их четверо, трое мужчин и одна женщина.
     - Что будем делать?
     По  толстому лицу Блича пробежала легкая улыбка,  сделавшая его похожим
на фонарь из тыквы, зажигаемый ночью в канун праздника Всех Святых.
     - Организуем им теплую встречу, - сказал он.
     Свыше двух часов Чиун пытался уговорить всех, кто подключался к нему по
одному их сорока каналов рации, соблюдать тишину  в течение часа с четвертью
- с  тем чтобы он  мог  прочитать вслух  одно из самых коротких произведений
поэзии Унг. Никто,  однако,  не прислушался к его просьбам, и,  когда  Римо,
после сообщения, полученного Смитом с одного  из дорожных постов, свернул на
грязный проселок  близ города  Геттисберга в  Пенсильвании,  Чиун разразился
угрозами  и  проклятиями  в  адрес радио с  обратной связью.  Разумеется, на
корейском языке.
     Трое солдат,  прячущихся среди холмов,  в полумиле от поворота, видели,
как  белый "Континенталь", съезжая с шоссе на проселок, поднял густое облако
пыли.
     - Он всегда ведет себя так в дороге? - спросила Руби Римо.
     - Только когда ему очень не хочется ехать.
     - Что он сейчас говорит?  - снова спросила Руби, видя, что Смит страшно
боится, чтобы Чиун, говоря  по-корейски, не выдал те немногие  секреты КЮРЕ,
которые еще оставались секретами.
     Римо прислушался.
     - Одному  из своих  более-менее сносных "приятелей"  он объясняет,  что
единственная разница между ним и коровьим пометом заключается в том, что его
нельзя употребить на кизяки.
     В кабину ворвался новый грубый голос. Чиун ответил не менее грубо.
     - А этому он советует испить овечьей мочи, - перевел Римо.
     Хорошо  подрессоренную  машину покачивало на  ухабах.  Руби  зажала уши
ладонями, чтобы не слышать доносившуюся с заднего сиденья ругань.
     Внезапно  все  смолкло.  Руби  повернула  голову,  чтобы узнать причину
внезапно  наступившей тишины.  Вдруг  Чиун  молниеносно  перегнулся  вперед,
ухватился левой рукой за руль и  резко крутанул его вправо. Машина повернула
почти  под прямым углом и съехала с  дороги,  едва не врезавшись в дерево. В
последнюю долю секунды Чиун вывернул руль в прежнее положение.
     Римо вопросительно взглянул на Чиуна и уже  открыл  было рот, как вдруг
позади  них раздались  - один  за другим - два взрыва. На  машину посыпались
мелкие  осколки камней и комья земли. Облака пыли,  смешанной с едким дымом,
заклубились над дорогой.
     - Бьют гаубицы! - воскликнул Римо.
     Он выжал акселератор до пола и  забрал  у Чиуна руль. "Континенталь" на
предельной скорости помчался вперед. Чиун удовлетворенно кивнул и занял свое
место. Когда  облака  рассеялись, Смит увидел сзади  на дороге  две воронки,
каждая размером с пивную бочку.
     Римо хотел было притормозить.
     - Не надо! - сказал Чиун. - Будет еще один.
     - Откуда ты знаешь? - удивилась Руби.
     - Бог троицу любит, - прошипел Чиун.
     Руби видела, как  он  сузил  глаза, сфокусировав  их  на  чем-то,  что,
казалось,  было  всего в  нескольких  дюймах  от его носа. Вдруг он  вскинул
голову и крикнул:
     - Влево, Римо! Круто влево!
     Римо резко повернул  налево и нажал на газ.  Задрав  нос кверху, машина
рванулась вперед. Сзади  послышался взрыв,  на миг  оторвавший правые колеса
автомобиля от  земли.  Однако  Римо без труда  выровнял машину. Чиун  открыл
заднее стекло и внимательно прислушался.
     - Теперь все, - сказал он. И безо всякого перехода снова взял микрофон,
чтобы  возобновить  прежнее занятие. Вновь зазвучали на самых высоких  нотах
корейские оскорбления и брань.
     - Как он узнал? - спросила Руби.
     - Он их услышал, - ответил Римо.
     - А почему я ничего не слышала?
     - Потому что у тебя уши как брюссельская капуста.
     - Но как он мог услышать  что бы то ни  было,  не переставая кричать  в
микрофон? - допытывалась Руби.
     - А почему бы  и нет? Он  знает то, что кричит,  ему не обязательно это
слушать. Поэтому он слушал все остальное и услышал, как летят снаряды.
     - Только и всего?
     - Только и всего.
     Римо знал,  что она ни за что не поверит.  Искусство Синанджу просто, а
все хотят чего-то  сложного. Какая уж  тут  сложность, когда сам открывается
истина,  простая,  как  день:  Синанджу  учит  использовать  свое  тело   по
назначению - только и всего.
     - Раз ты такой умный, то почему ты их не слышал? - спросила Руби.
     - Чиун слышит лучше меня.
     -  Тихо!  -  скомандовал Чиун. - Раз я так хорошо  слышу,  то вы должны
понимать, что мне невыносимо слушать ваше постоянное нытье. Замолчите оба: я
буду читать свою поэму.
     - Извини, папочка, подожди  еще  минуту, - сказал  Римо,  сворачивая  с
шоссе под редкие деревья у обочины. - Приехали! - Римо оглянулся на Смита. -
Их  люди  наверняка сообщили  кому  надо о своей  неудаче. Нас  будут ждать.
Придется идти пешком, а вы, Смитти, и Руби езжайте обратно.
     - Какая чушь! - возмутилась Руби.
     - У этой девушки храброе сердце, - сказал Чиун. -  Она нарожает  добрых
сыновей.
     - Сейчас же  прекрати, Чиун! - Римо повернулся к Смиту. - Вы нас только
задерживаете. Недавно мы проехали заправочную колонку,  она осталась  слева,
примерно в одной миле. Ждите нас там.
     Смит подумал немного и сказал:
     - Хорошо. Кстати, я могу оттуда позвонить.
     Римо  и Чиун  бесшумно  выскользнули из кабины,  и Руби села  за  руль.
Выехав на дорогу, она оглянулась: оба будто провалились сквозь землю.
     Объезжая воронку, образовавшуюся на  месте взрыва, машина подняла столб
пыли. Выехать на прямую дорогу  им не  пришлось: поперек дороги стоял фургон
грязно-оливкового   цвета.  С  виду  он  был   похож  на   военный,   однако
опознавательных знаков на нем не было. Руби затормозила.
     Из  кузова  выпрыгнули четверо  вооруженных автоматчиков. Они подошли к
машине и направили  автоматы на ветровое стекло. Руби включила  задний ход и
посмотрела в зеркало: сзади стояли еще трое, нацелив дула автоматов на  Руби
и Смита.
     - Лучше будет остановиться, - сказал Смит.
     - Дерьмо, - прокомментировала Руби.
     Из  кабины грузовика  спрыгнул на  землю человек в  форме цвета хаки, с
сержантскими нашивками.
     - А ну, выходите оба! - Он проворно раскрыл для  Смита заднюю дверцу. -
Живо!
     Потом он  открыл переднюю  дверцу со  стороны пассажира,  сунул  голову
внутрь кабины  и ощерился на Руби. Зубы  у него были  желтые от  табака; его
акцент с головой выдавал уроженца юга Алабамы.
     - И ты с ними, черномазая! - сказал он.
     - Да уж, конечно, не с ку-клукс-кланом! - отрезала Руби.

     Поднявшись на вершину холма,  Римо  огляделся и узнал местность.  Перед
ними расстилались волнистые  холмы Южной Пенсильвании, на которых там  и сям
виднелись мемориалы, статуи и небольшие часовни.
     - Это Геттисберг, - сказал Римо. - Вон там - Семетри-бридж, а вот это -
Калпс Хилл.
     - Что такое Геттисберг? - спросил Чиун.
     - Здесь было сражение, - ответил Римо.
     - Во время войны?
     - Да.
     - Какой?
     - Гражданской.
     - А, война против рабства, - припомнил Чиун.
     -  А теперь мы с  тобой  заняты  поисками новой  армии,  которая  хочет
восстановить рабовладение, - подхватил Римо.
     - Мы не найдем ее здесь, на этой вершине, - сказал Чиун.
     У подножия  холма, на  небольшой ровной  площадке,  Римо  обнаружил три
углубления, оставленные гаубицей, и показал их Чиуну.
     - Одна из них стояла здесь.
     Чиун кивнул.
     - Они нас поджидали.
     - Как это? - не понял Римо.
     -  Отсюда  дорога не просматривается.  По нашей  машине  выпустили  три
снаряда. Кто-то из этих людей, должно быть,  засек  наш автомобиль и передал
по рации команду открыть огонь. Но цель была пристреляна заранее - они  ведь
не могли видеть дорогу. Они нас ждали.  - Чиун  показал  рукой в направлении
леса. - Они ушли туда.
     - Тогда пойдем к ним в гости, - сказал Римо.
     Полевой  лагерь  был  разбит на  лужайке,  позади  небольшого  холма  в
окрестностях Геттисберга. Лужайка была ограждена цепью военных грузовиков  и
автобусов, на которых приехали боевики с базы в Южной Каролине. В стороне от
них стоял белый "Континенталь".
     На  поле  была  разбита  только  одна  армейская  палатка  площадью   в
пятнадцать квадратных футов. Она служила  полковнику Бличу командным пунктом
и местом отдыха в ожидании дальнейших распоряжений.
     Аккуратненький,   кругленький,   в   светлой   габардиновой   куртке  и
брюках-галифе, заправленных в высокие сапоги, Блич разглядывал Смита и Руби,
похлопывая  рукоятью  хлыста  по  правому  бедру.  Пленников  охраняли  трое
автоматчиков во главе с желтозубым сержантом.
     Позади  них  сидели на земле пятьсот  солдат  - основной  костяк войска
Блича. Их спешным  порядком  вывели на лужайку сразу после того, как привели
пленников. Руби наблюдала, как они ровными рядами рассаживались на траве.
     Чокнутые, злилась она, безмозглые бараны! О чем  только думают их тупые
расистские головы, закупленные оптом на Крайнем Юге!
     Желая  произвести  впечатление  на своих  людей, Блич бодро  расхаживал
взад-вперед  перед  захваченными пленниками.  Руби  зевнула и  прикрыла  рот
тыльной стороной ладони.
     - Ах так! - прорычал Блич. - Отвечайте, кто вы такие!
     Его зычный голос прокатился над лужайкой и повис в воздухе. Парни молча
ждали, что будет дальше.
     - Мы из мэрии, - сказала Руби. - Хотим проверить, есть ли у вас санкция
на проведение демонстрации.
     Блич вперил в нее сузившиеся от гнева глазки.
     - Посмотрим, надолго ли  хватит твоего чувства юмора. - Он повернулся к
Смиту. - А что скажешь ты?
     - Мне нечего вам сказать, - ответил тот.
     Блич вздернул  подбородок  и  обратился  к своему войску - поверх голов
Руби и Смита.
     -  Смотрите, ребята!  -  сказал  он.  - Хорошенько  смотрите:  вот  так
выглядит враг. Это  - шпионы! - Он  подождал, пока сказанное уляжется  в  их
головах. -  Шпионы  и предатели!  В  военное  время - а  сейчас именно такое
время, потому что они хотят уничтожить все, что дорого нам, американцам, - в
военное  время  может  существовать  только  одно наказание  для  шпионов  и
предателей... -  Он снова выдержал паузу, обвел глазами  лужайку  из конца в
конец и бросил короткое, точно удар хлыста, слово: - Смерть!
     -  Так  вы собираетесь показать  нам  разрешение  или  нет? -  спокойно
спросила Руби.
     - Посмотрим, что ты  запоешь под дулами автоматов, - сказал Блич. -  Но
сначала вы нам расскажете о себе.
     - Круто берешь, янки, - сказала Руби. - Побереги себя.
     Блич  дал  знак сержанту. Тот  подошел  к девушке сзади, схватил  ее за
плечи и  швырнул к  полковнику. Блич  выставил перед  собой тяжелую рукоятку
хлыста.  Руби не устояла  на ногах и  упала животом на  свинцовую  рукоятку.
Девушка испустила невольный стон.
     Полковник довольно засмеялся. Смит зарычал, точно разъяренное животное,
и бросился на садиста. Блич занес руку с хлыстом над головой Смита, метя ему
в  голову.  Однако Смит  пригнулся, и хлыст просвистел  поверх его головы. В
следующую секунду жесткий кулак уроженца Новой Англии угодил  в мясистый нос
Блича.  Стражи,  сопровождавшие пленников,  метнулись вперед, навалились  на
Смита и прижали  его к  земле. Один  наиболее ревностный служака  ударил его
прикладом в правое плечо.
     Превозмогая боль,  Смит взглянул на Блича, зажимающего свободной  рукой
кровоточащий  нос.  Сейчас  он  олицетворял   для  Смита   всех  твердолобых
диктаторов и громил, которых он люто ненавидел всю жизнь.
     - Это вам не с женщинами воевать, - прохрипел Смит.
     Блич отнял руку от лица, и на его толстые губы фонтаном хлынула кровь.
     - Взять его! - пролаял Блич. - Он свое получит. После черномазой.
     Полковник нагнулся, схватил Руби за волосы и рывком поставил на ноги.
     - Сначала - ты! - Он повернулся к своим солдатам. - Запомните это лицо,
лицо врага!
     С его губ брызгала кровь, пачкающая блузку Руби.