ения  с  помощью
совершенно   бессовестной   демонстрации  собственной  якобы  искренности  и
честности. Сколько раз еще ему удастся использовать этот трюк?
     Некоторые комментаторы даже намекнули,  что сам президент может  стоять
за  таинственными  убийствами, пытаясь таким способом  полностью  уничтожить
МОЗСХО.
     -  Эй,  ребята,  послушайте, - пояснял  президент. -  Я вовсе не против
исследовательского  центра  МОЗСХО. И  никогда не был против него,  ведь это
единственное   подразделение   во  всей   МОЗСХО,   которое   занято  делом.
Единственное, в чем я мог бы упрекнуть эту организацию так это  в том, что у
нее  слишком мало  лабораторий,  где проводят важные исследования.  Они ведь
имеют представительские особняки в Париже, Лондоне, Риме  и Гонконге - и при
этом только  один-единственный  лабораторный центр. Четыре тысячи  служащих,
все весьма хорошо оплачиваемые - и меньше пятидесяти ученых. А ученым-то как
раз платят не слишком хорошо.
     - Тогда почему вы решили  разрушить лаборатории? - поинтересовался один
ловкий телевизионщик.
     Он  заслужил репутацию  весьма прыткого журналиста, когда  пробрался  в
парикмахерскую, чтобы обследовать обрезки волос  президента и узнать, красит
ли он волосы.
     Оказывается, президент еще был в состоянии усмехнуться.
     - Ну, если бы вы внимательно выслушали мои последние слова вместо того,
чтобы выдумывать свой  каверзный  вопрос, вы  бы  поняли, что я  - за, а  не
против  существования  этих  лабораторий.  Но  я  против  коррупции.  Против
частного  владения  ракетным   оружием  и  многочисленных  представительств,
кормящих  бездельников,  а также  против того, чтобы мы оплачивали множество
людей, которые только и делают, что подвергают нападкам нашу страну. Я  имею
в виду последнюю  резолюцию МОЗСХО,  где американский капитализм  обвиняют в
распространении   большинства  инфекционных  заболеваний   и,  по   каким-то
неизвестным  причинам,  превозносят  Организацию  Освобождения Палестины  за
взрыв  израильской больницы  - своеобразный  способ борьбы  с  болезнями.  И
правда. Неужели вы думаете, что таким  образом действительно, можно бороться
с инфекцией?
     - Господин президент, почему вы против борьбы с инфекциями?

     Тело было страшно искалечено. Истерзано и разорвано в клочья, все кости
переломаны.
     Кошка  доктора Ревитса удовлетворенно  мяукала около  обогревателя,  ее
преданность  явно  зависела  от  очередной мисочки  молока, зверек выказывал
ровно столько сочувствия своему погибшему хозяину,  сколько можно ожидать от
дерева, прощающегося осенью с последним своим листком.
     Порой Римо  задумывался, как  выглядит жизнь с точки  зрения кошки?  Он
хорошо понимал  уклад их нервной системы и поразительное чувство равновесия,
но  иногда  ему  очень хотелось  бы позаимствовать у  них  это  невозмутимое
равнодушие, особенно тогда, когда привязанность причиняла боль.
     - Мы его потеряли, - произнес Римо.
     - Мы? - переспросил Чиун. - Мы никого не потеряли.
     - Он мертв. Не знаю, как они добрались до него, но он мертв.
     - Многие люди умирают, - заявил Чиун, в высшей  степени уверенный в сем
непреложном факте человеческого существования.
     -  Только не так и не тогда,  когда мы  заверили всех там, наверху, что
будем его охранять, - ответил Римо.
     Его в  равной мере озадачивало  и  то,  как  убийца  проник в  закрытое
охраняемое помещение, и то,  как  было разодрано  тело  жертвы - вот  так же
озорной малыш раскидывает повсюду кашу из своей тарелки.
     Это могла бы сделать какая-то машина, но  ничего подобного в комнате не
обнаружено.  Да  и  не  стала  бы  машина  играть доктором Ревитсом. Ни одно
приспособление,  достаточно  крупное, чтобы  сотворить такое,  не  могло  бы
проникнуть в лабораторию, а уж тем более тогда, когда у входа сторожил Чиун.
     Римо снова подошел к стенам, надавил, попробовал раскачать. Пощелкал по
двум усиливающим засовам - убедился, что ни одна из панелей не была сдвинута
с места.
     - Папочка, я в тупике, - сказал он наконец.
     - Мы не растеряны.  Синанджу было славно за многие тысячелетия до того,
как  появилась твоя  маленькая зеленая  страна,  и будет  славно  еще  много
тысячелетий. Здесь присутствует смерть. Мы сожалеем о случившемся и приносим
свои  соболезнования пострадавшим от несчастья, но мы также сочувствуем тем,
кто гибнет  от наводнения, молнии и голода. Что такое голод, мы хорошо знаем
на примере деревни Синанджу, - сказал Чиун.
     В   подобные  моменты  Чиун  всегда  вспоминал  о  подлинных  причинах,
заставивших  людей из Синанджу  стать  наемными убийцами. Легенда  гласит: в
маленькой  корейской деревушке царила такая бедность, что  жители  вынуждены
были топить  новорожденных в заливе, ибо не могли их  прокормить.  Насколько
Римо понял, в последние три тысячи лет  угроза голода  исчезла. Но для Чиуна
она все еще  продолжала  существовать, это была извечная,  очень реальная  и
никогда не исчезающая тревога.
     - Это  не  был  несчастный  случай, -  возразил  Римо.  -  Нам поручили
охранять  этого  парня, но что-то  или  кто-то  все-таки до  него  добрался.
Добрался, несмотря на мое присутствие.
     - Придержи язык. Я не желаю, чтобы ты повторял такое. Мы,  Синанджу еще
никогда не теряли  ни одного человека. Да и как мы можем его потерять? Каким
образом могли бы мы потерпеть такое поражение? Он  ведь не император. Просто
ученый, работавший  над известными нам  исследованиями, возможно, они  его и
убили. Но мы никого не упустили.
     - Он мертв. А именно нам было поручено охранять его жизнь.
     - Это тебе было велено  охранять его жизнь, а ты даже кимоно никогда не
надевал.
     -  Мне неудобно  в  кимоно,  -  сказал  Римо,  который так  и  не  смог
привыкнуть к этой одежде из-за того, что она на нем вечно распахивалась. - У
нас возникли сложности.
     - Да, - подтвердил Чиун, - а тебе известно, в чем они заключаются?
     - Мы кое-кого потеряли.
     - Нет, - важно ответил Чиун. - И даже если  теперь весь мир скажет, что
мы кого-то упустили,  то  через столетие  или через два мир забудет об этом.
Так уж повелось на свете.
     Пергаментный лик медленно склонился в утвердительном  кивке.  Римо  был
поражен. Раньше Чиун всегда отказывался признать,  что любой позор не вечен.
И самым страшным несчастьем была  потеря лица - обычно связанная  с тем, что
сделал или не смог сделать Римо. Но вот теперь, глядя на изуродованное тело,
наблюдая, как Римо со знанием дела обследует  стены, Чиун признал то, что не
признавал никогда. Существовало нечто худшее, чем позор, ибо позор преходящ.
     -  Теперь  мы  не можем  уйти отсюда,  -  продолжал  Чиун.  - Подлинная
сложность  заключена  в  одном:  если  мы  сейчас уйдем, в будущем нам снова
придется иметь дело с тем же убийцей. И мы сражаемся  здесь  не  ради Смита,
ибо Смит преходящ. Америка преходяща. Не пройдет и  тысячи лет, как исчезнут
все народы, живущие  сегодня. Даже  сокровища  не вечны, ибо в  одни времена
ценится одно, в другие - другое.
     Римо заметил, как на останки доктора Ревитса села  муха. Вторая жужжала
вокруг  довольной  кошки, но животное  умело контролировало  движения  мышц,
скрытых под  шелковистой шкуркой,  и,  едва насекомое  успевало коснуться ее
шубки, как кошка тут же стряхивала его.
     -  Сложность  состоит  в  том,  - снова  заговорил  Чиун,  -  что здесь
находится  или  находилось  нечто,  способное  проникать в  наглухо закрытое
помещение и  убивать  с огромной и  коварной  силой, а мы не знаем,  что это
такое.  И  если мы  не  поразим  это нечто сегодня, с  ним столкнутся  новые
поколения и, не зная его природы, могут быть уничтожены смертоносным нечто.
     - Встречалось ли что-либо подобное в прошлой истории Мастеров Синанджу?
- спросил Римо.
     Чиун покачал головой. Пучочки его бороды дрожали.
     - Нет. Разумеется были такие, кто взбирался на стены  высотой в десятки
и  сотни  футов,  даже если  стены  эти были смазаны  жиром,  препятствующим
продвижению. Были подкопы, ведущие в охраняемые комнаты, были  и такие люди,
которые умели передавать другим свои мысли  и заставляли свои жертвы убивать
сами себя. Эти  были самыми  опасными, но теперь их уже  нет, и, безусловно,
этот  человек не мог сам  сотворить  с  собой такое. Посмотри, как разорваны
мышцы.
     - Точно кто-то играл с телом, - подтвердил Римо.
     - Но у нас есть одно преимущество, - сказал Чиун.
     И своими длинными ногтями он изобразил символ, который невозможно  было
перевести и тем более подслушать.
     Римо  читал  знаки,   изображаемые  порхающими  и   пронзающими  воздух
лаборатории ногтями.
     "Пусть знают  грядущие  поколения,  что Мастер  Чиун и  его ученик Римо
лицом  к  лицу  встретились  с  убийцами,  которые   не  замечают  стен,  но
наслаждаются играми со смертью."
     - Вот здорово, - заметил Римо. - У нас полным-полно неприятностей, а ты
пишешь автобиографию.
     Римо позвонил Даре  Вортингтон, чтобы  сообщить:  в лаборатории доктора
Ревитса произошел небольшой несчастный случай.
     - Что за несчастный случай?
     - Сами увидите. И еще одно, Дара.
     - Да?
     -  Принесите  побольше  бумажных  полотенец.  Таких, что  по-настоящему
хорошо впитывают влагу, - попросил Римо.
     Увидев,  что осталось от  доктора Ревитса, Дара Вортингтон  покраснела,
потом побледнела и  упала Римо  на руки. Когда девушка  пришла в  себя, Римо
поддерживал  ее в стоячем положении  и  объяснял, как  только что  обнаружил
нечто  потрясающее.  С  помощью  этого   из  работы  доктора  Ревитса  может
получиться гораздо больше, чем мог мечтать сам доктор Ревитс.
     В  данный момент  Дару  не слишком  интересовали научные  изыскания. Ей
подумалось,  что Римо мог бы проявить  несколько больше внимания к трагедии,
случившейся с его коллегой, а не распространяться о своих научных успехах.
     Римо ушел, оставив Дару, потрясенную смертью  доктора Ревитса,  злиться
из-за  возмутительного  поведения  нового сотрудника.  Вместе  с  Чиуном они
обошли   все   комнатушки  в   лабораторном   комплексе.   И  Римо   сообщал
присутствующим,  что  находится  на  пороге  величайшего  открытия,  которое
превосходит все, над чем работал доктор Ревитс.
     - Вы не слишком самоуверенны? - поинтересовался один из исследователей.
     - А у нас уже все заметано, - ответил ему Римо с улыбкой и подмигнул.
     Оповестив всех в лабораторном комплексе о грядущем великом открытии, но
не объяснив, в чем оно состоит, Римо и Чиун вернулись к себе  и стали  ждать
нападения.
     Но  его не было.  Зато имело  место  небольшое  происшествие с какой-то
странной собакой, появившейся из аллеи. Странным  этот пес был потому, что в
отличие  от  других  бродячих  собак,  он  не  кинулся  вперед с обнаженными
клыками, точно находился  в стае,  а  попытался использовать  для  нападения
собственный вес, будто видел себя огромным и сильным, как бегемот.
     Нападение животного таких размеров - не  более пятидесяти фунтов весу -
Римо легко мог отразить даже не повредив ему, а  если бы нападение и  правда
было опасно, то Римо всегда мог  на  лету ухватить зверя  за шею. Но в  этот
раз, когда рука  Римо поднялась, он почувствовал, как  пес  выскальзывает из
его хватки,  Римо  пришлось  перехватить животное, и  пальцы  его  ненароком
вонзились глубоко в горло  пса. Он вовсе не хотел убивать бедное сумасшедшее
животное.
     Сторонний наблюдатель  не увидел  бы  ничего, кроме  внешнего действия:
собака кинулась вперед, промахнулась и, уже замертво, приземлилась за спиной
человека, на  которого бросилась. Никто бы даже не заметил, как шевельнулась
рука Римо. Но Чиун видел, как пальцы ученика устремились вслед животному.
     -  Если бы  ты  носил  кимоно,  то  никогда бы  так не  промахнулся,  -
укоризненно сказал он.
     - Представления не имею, как я  мог  промахнуться.  Все было правильно.
Дело в собаке. Я уверен.
     -  В  кимоно  ты  будешь  почти  на  достойном  уровне, -  сказал Чиун,
поплотнее  завертываясь  в свое темное зелено-золотое  кимоно с изображением
заката. - Уж я-то знаю.
     Они  сообщили окружающим, где  будут ночевать, и всю ночь  промаячили в
окнах, чтобы убийце доктора Ревитса легче было до них добраться.
     Но никто не пришел.

     Полиция  не могла  расследовать убийство  в лабораториях МОЗСХО, потому
что    они    являлись   дипломатической   территорией   и    нарушить    ее
неприкосновенность было невозможно.
     Сама  МОЗСХО тоже  не в состоянии была вести  расследование убийства  в
лаборатории,  так как  потребовался бы человек,  который  умеет расследовать
убийства или вообще  знает, как приступить к расследованию хоть чего-нибудь.
А у  МОЗСХО имелась только  Дара  Вортингтон, чье тело  столь привлекательно
облекала  облегающая блузка,  когда  девушка делала  доклад  о случившемся в
одном   из   тридцати   двух  комитетов  в  нью-йоркском   представительстве
организации.
     Собственно  говоря,  и   этот  день  члены   организации  собрались  на
заседание,  посвященное   "Безопасности  и  неотъемлемым  правам   борющихся
угнетенных народов", к каковым причислялись исключительно те народы, которые
вели войну против Америки или  одного из ее  западных союзников. В то время,
как воевавшие  с  коммунистическими  странами  или,  упаси Бог,  со  страной
Третьего  мира,  не  считались  ни  борющимися,  ни  угнетенными.  Несколько
наблюдателей  из  "борющихся за  освобождение" тоже состояли в комитете. Они
перенесли свою самоотверженную  борьбу против угнетения  в лучшие рестораны,
театры  и   отели  мира,   платил   за   которые   в  основном  американский
налогоплательщик.
     Они слушали доклад Дары Вортингтон о смерти ученого и думали о том, как
бы выглядела Дара без блузки.  Когда-то  среди  служащих МОЗСХО  разразилась
даже необъявленная война за право владения Дарой, пока все не убедились, что
она - одна из "тех".
     Человек, убитый в лаборатории в Вашингтоне, тоже был одним из "тех".
     Под "теми" подразумевались  ученые,  знавшие, с какого конца смотреть в
микроскоп,  секретари,  умевшие  витать,  и  финансовые  директора,  имевшие
представление о финансах.
     "Те"   были  скучными,   но   необходимыми   занудами,   с   неизбежным
существованием которых приходилось мириться, а порой даже,  как  в этот раз,
выслушивать  их.  Члены  комитета по  "Безопасности  и неотъемлемым  правам"
знали,  что мисс  Вортингтон была такой занудой, несмотря на  свое роскошное
тело,  ведь она, подумайте только, упорно  хотела толковать  о каких-то  там
фактах.
     Она рассказала, как было обнаружено тело,  подчеркнула, что в помещение
никто не мог войти, поскольку новый сотрудник по случайности все время стоял
у самых дверей лаборатории  доктора Ревитса.  Самих же  новых  сотрудников в
убийстве заподозрить тоже  нельзя:  доктора Ревитса умертвили столь кровавым
способом, что убийца непременно должен был быть  с ног  до головы  забрызган
его  кровью.  Таким образом, два новичка никак не могли  совершить убийство,
кто-то другой  никак не  мог проникнуть в помещение, а доктор Ревитс тем  не
менее был мертв.
     Смерть доктора Ревитса означала серьезную угрозу миллионам жизней, ведь
он работал над уничтожением жука Унга, который пожирал посевы  в Центральной
Африке и тем самым обрекал на голодную смерть миллионы людей.
     Один из африканских делегатов вдруг встрепенулся, очнувшись от дремы.
     - Она  сказала "майонез"? Она сказала,  что нет майонеза для  салата? -
горячим  шепотом  осведомился  он  у  представителя  "Организации  народного
освобождения Нижнего Чада".
     - Нет. Она сказала: людей. Угроза для жизни миллионов людей.
     -  А, - с облегчением отозвался  африканский делегат. - Значит, майонез
для салата есть.
     - Ах, ну конечно же...
     -  Эти  заседания  обычно  столь   утомительны,  что  я  даже  перестал
прислушиваться. Когда, наконец, мы осудим Америку?
     - Да разумеется в самом конце.
     - Вы тогда разбудите меня?
     - Я проголосую за вас,  - пообещал представитель "Организации народного
освобождения Нижнего Чада".
     -  Что  за  милый человек.  Значит, салат к обеду вне  опасности.  А вы
уверены?
     - Да. Я же сказал вам.
     - Благодарю вас.
     Дара  Вортингтон  особо  выделила проблемы,  связанные  с  обеспечением
безопасности, заметила, что ФБР  было  отстранено от охраны комплекса  прямо
перед убийством, но  также  отметила, что ни одна  другая  страна  также  не
сумела защитить ученых.
     Однако,  несмотря  на  происшедшую  трагедию,  работа  доктора  Ревитса
увенчалась    успехом.   Компьютерная    распечатка,   которую   он    читал
непосредственно перед своей трагической гибелью, свидетельствовала, что жука
Унга  можно  победить  и таким  образом  спасти  миллионы  жизней в  Африке.
Вещество  феромон,  которое  выделил  доктор  Ревитс,  могло  контролировать
воспроизводительную функцию смертоносного насекомого.
     Председатель комитета вдруг поднял руку.
     - Это еще долго будет продолжаться? - спросил он.
     -  Это  крупнейший прорыв в деле спасения народов Центральной Африки, -
ответила Дара.
     - Хорошо, - одобрил председатель,  который и  сам был  родом  из  одной
центральноафриканской страны.  - Нас всех заботит спасение  людей в  Третьем
мире. Но я хотел спросить, собираетесь  ли вы излагать нам тут  еще какие-то
подробности?
     - Вы имеете в виду, как может быть изничтожен жук-вредитель?
     - Да, - кивнул председатель.
     - Феромон готов к использованию, - ответила Дара.
     - Что-нибудь еще?
     - Теперь вы  можете  в  любой момент начать войну против страшного жука
Унга.
     -  Разумеется,  мы  своевременно  рассмотрим  этот  вопрос,  -   заявил
председатель.
     -  Я бы предложила сделать это прямо сейчас, не откладывая.  Начинается
сезон дождей, и если Унгу позволить размножиться...
     -  Мисс Ворти,  нам  не  требуются  доклады  о  сезоне дождей,  да  еще
сделанные  белой  женщиной.  Мы, африканцы,  слишком  долго жили  под опекой
Первого мира. Мы происходим из тех мест, где как раз и бывают сезоны дождей.
И  нам  вовсе  ни к чему выслушивать  рассуждения  о сезоне дождей  из ваших
прелестных пухленьких губок. Я  бы скорее  предложил вам немедленно заняться
вашим столь опасным  расизмом. И был  бы рад  помочь вам в преодолении ваших
недостатков   в   любой   назначенный  вами   вечер.  Кто  поддерживает  это
предложение?
     Руки  всех присутствующих дружно  взметнулись вверх,  хотя, собственно,
никакого предложения выдвинуто не было.
     Продолжение собрания отложили, закончив призывом бороться с расизмом.
     Прозвучало  также  несколько  замечаний  относительно  незрелости  мисс
Вортингтон и  ее небрежном  отношении  к  процедурным вопросам. Кое-кто даже
сказал, что работай она в ином подразделении МОЗСХО, ее бы уволили, не сходя
с места.  Ее еще можно  было  вынести только  постольку, поскольку она имела
дело  в  основном с занудами,  как  любили  называть  члены МОЗСХО  забавных
человечков в белых халатах, которые возились с микроскопами и химикалиями.
     Их  всех приходилось  терпеть,  потому что  ответственные  по связям  с
прессой в  МОЗСХО сказали,  что  организация  должна их  иметь.  Большинство
делегатов никогда не сталкивались с подобными проблемами  у  себя на родине.
Там, когда уж  ты управляешь страной,  то ты ей на  самом деле управляешь. И
вовсе не обязан при этом лезть из  кожи вон, угождая народу; а если людям не
нравится происходящее, то им лучше держать рот на замке.
     Но поскольку девяносто девять процентов средств на деятельность  МОЗСХО
поступало  из  стран Первого мира,  причем в основном из Америки, то  членам
организации  волей-неволей   приходилось   приспосабливать   свои  несколько
отсталые  взгляды  к  вкусам демократов.  И  если  уж  им  так  надо,  чтобы
учреждение,  связанное  со здравоохранением, держало при  се