ержавы.
     Альбаги покидали лагерь  едва  ли не последними.  Они не носили брони и
передвигались  быстрее  тяжелой  пехоты,  не  по  дороге,  а  рядом  с  ней,
вытаптывая тяжелыми солдатскими башмаками  посевы,  луговую траву  и  обирая
встречавшиеся  по  пути фруктовые рощи. С ними  война  пришла в  благодатные
земли  Финареота  -- или, скорее,  отблеск  войны,  ее  всепожирающая  тень,
катившаяся все дальше  и дальше к востоку,  оставлявшая  за собой бесплодный
пятимильный коридор среди зеленых лесов и полей.
     Сразу за тремя альбагскими рангарами двигалась императорская ставка  со
сравнительно  небольшим обозом;  кроме гвардейцев, Великого  и Победоносного
охраняли  с тыла шесть тысяч катафрактов.  Придворные дамы  путешествовали в
колясках, и у каждой был свой небольшой шатер, что весьма устраивало Блейда,
который мог посещать свою  возлюбленную Энну Корану чуть ли не каждый вечер.
Что касается великого  императора, любимца  богов и  Отца Народа, то он ехал
верхом. Однажды Хэмб показал  страннику этого  невысокого крепкого человека,
промчавшегося мимо строя северян с десятком гвардейцев.
     Одолев  за  семь дней триста нирратов,  или более ста  пятидесяти миль,
альбаги переместились  поближе  к авангарду,  обогнав  большинство  вышедших
ранее отрядов;  императорская ставка двигалась за  ними с той же  скоростью.
Как указывалось выше, такое счастливое обстоятельство позволяло Блейду почти
каждую  ночь проводить  в шатре Энны Кораны, после чего следовал  неизменный
утренний душ -- для ликвидации сладких и  соблазнительных запахов.  Впрочем,
тайна сия являлась секретом Полишинеля -- во всяком случае, для атара Хэмба;
он  догадывался,  что его касс  пользуется благосклонностью какой-то знатной
дамы.
     Энна  встречала  возлюбленного   со  все  возрастающим  нетерпением   и
восторгом, так что Блейд полагал, что рано или поздно перевербует ее на свою
сторону -- если она  и в самом деле являлась шпионкой Гинны  Пала. Вскоре он
выяснил,  что  ее второе имя -- Корана --  не означает  ничего мрачного  или
смертоносного. В  ханнарском пантеоне богиня Корана, дочь  Салрата-Солнца  и
Хайи-Луны, почиталась в двух ипостасях: как темная, теплая и ласковая Ночь и
как владычица тьмы и гибели. Разумеется, подруга Блейда была названа в честь
Ночи, а не смерти.
     Странник поручил Джефу собрать о ней  максимум информации, потолковав с
прислугой, поварами, кучерами  и обозниками  --  словом,  с  людьми, которые
знали  все  обо всем. Рыжий  финареот не доставил хозяину никаких  сведений,
порочащих Энну Корану Линн, одну из доверенных наперстниц императрицы. Блейд
решил, что если его возлюбленная и является  подсадной уткой, то никак уж не
Гинны Пала.  Скорее,  Светлейшей Тении! Но с  чего  бы  ей  проявлять  такой
интерес к варвару с далеких и  диких южных гор?  Или императрицу попросил об
этом Гинна Пал? Странник снова и снова сопоставлял факты: поединок с хастом,
впервые привлекший к нему внимание: инспекция,  которую старый коршун учинил
во время тренировки; встреча с Энной  -- как  будто  случайная, состоявшаяся
через несколько дней.  Что ж, решил он, если в нем и подозревают бартамского
шпиона, то пытаются расколоть его самым наиприятнейшим из способов --  через
хорошенькую женщину!
     В  поисках  ответов на свои вопросы он  раскрыл  имя Энны Кораны Маку и
атару  Хэмбу.  Бывший сакор тут же доложил, что Линны -- один из  знатнейших
имперских родов, можно сказать,  Колесничие  среди Колесничих, высшие  среди
высших. О самой Энне он ничего определенного сказать не мог, кроме того, что
она  владеет огромным  состоянием и  замужем не была.  Хэмб долго  хмыкал  и
гмыкал,  а потом сообщил, что сия  дама имеет,  по слухам, большой  любовный
опыт,  и  не только  с  мужчинами.  Но  если  она  и доставила  разок-другой
удовольствие императрице, то какое это имеет значение? В любом случае  Блейд
заполучил настоящую конфетку!
     Тут  Хэмб закатил глаза, огладил свои усы  и потребовал у Кирда фляжку.
Вообще  говоря, вождь  альбагов, в  отличие от  большинства своих  суровых и
неразговорчивых  соплеменников,  был человеком открытым  и  даже  веселым --
особенно  после пары  кувшинчиков  розового. Впрочем,  он  пил и красное,  и
белое, крепкое  и не очень,  пил как воду, с самого утра и почти  не хмелея.
Его армейский ранг считался весьма высоким, никак не ниже, чем у кантийского
рангара,  но,  не  в  пример  офицерам имперских войск,  Хэмб  не  признавал
лошадей. Он шагал пешком во  главе первой текады своих бойцов,  длинноногий,
неутомимый, окруженный ординарцами и посыльными, у которых всегда находилась
фляжка с хмельным. Блейда и Мака он держал при себе; Джеф мог находиться где
угодно, хотя и старался не отставать от хозяина.  Иногда  странник отправлял
его с каким-нибудь поручением -- к примеру, высмотреть диспозицию шатра Энны
Кораны, -- и  рыжий  финареот докладывал  обо всем  увиденном  и разнюханном
самым  обстоятельным  образом. Он  полагал,  что  мастеру  Дику,  чародею  и
предполагаемому  бартамскому  шпиону, нужно знать обо  всем -- тем более что
деликатная слежка за его хозяином велась попрежнему.
     Хэмб и бывший Макрон Сирб были не менее ценными источниками информации,
носившей,  однако,  не  тактический, а стратегический  характер.  Альбагский
атар, размахивая флягой, вещал:
     -- Неван,  как  говорят, страна  большая  и богатая, и лежит он, словно
женщина в мужских объятиях, у подножья Крепости Небес, хребта Риг Найл. Горы
те высоки и непроходимы...
     -- за исключением нескольких ущелий, -- добавлял Мак.
     --  Да,  за исключением  ущелий, что ведут  к  берегам Моря  Восхода. И
защищены те ущелья крепостями бхиотов, кои они полагают неприступными. Но, с
помощью Небесного Отца и Гирларла, его  божественного  внука,  мы спалим  их
дотла, когда покорим Неван.
     -- А что за люди эти бхиоты? -- интересовался Блейд.
     -- По слухам,  сущие дикари и  грабители, --  ответствовал атар, сделав
добрый глоток из фляги.  --  Горцы, вроде  нас с тобой, но  не  признают  ни
Найлама,  ни  детей  его,  младших богов,  а  поклоняются камням  да скалам.
Разделены они на множество племен, и всякое имеет своего князя, что сидит  в
холодном каменном замке на какой-нибудь неприступной вершине...
     --  Прости, почтенный атар, но ты не  совсем прав, -- с легким поклоном
перебивал Мак. -- Те  бхиотские княжества, что лежат за хребтом, на западном
берегу Сир-да, весьма богаты и искушены в торговле и мореходстве. Корабли их
плавают на восток, к Силангуту, и на север, где за горами простираются степи
ситалла, и на юг, к Грисскому проливу и Морю Зноя.
     -- Возможно, возможно... -- вождь атаров  покачивал головой. -- Хорошо,
если они богаты, будет что взять...
     -- Не  сомневайся, будет. Шпионы  премудрого  Гинны  Пала проникли  под
видом купцов  и  в Неван, и в бхиотские горы, и на бхиотское побережье.  Все
исчислено и взвешено: где порты, где верфи и  корабли, где пашни и сады, где
богатые дворцы и склады.
     Хэмб, довольный, вновь  прикладывался к фляжке. Ричард Блейд поглядывал
на Джефа, который от таких  разговоров  кривился  и  мрачнел.  Скорее всего,
рыжий финареот был не только мореходом и торговцем, но и грешил пиратством в
дальних  морях, однако он  решительно не  собирался завоевывать  мир. Власть
империи  напоминала асфальтовый каток, чем дальше  откатывались ее рубежи от
стен  Великого  Канта,  тем  более  тяжкое  бремя   ложилось  на  внутренние
провинции. Пока что Финареот числился союзником, но кто знает, сохранится ли
сей статус, когда пределы империи продвинутся на тысячи нирратов к востоку?
     Блейд вздыхал, прикладывался к своей фляге и вновь начинал расспросы.
     -- Что лежит за морем, на дальнем берегу Сир-да?
     -- Силангут, страна меднокожих, богатая золотом, шелками и вином. К югу
от нее -- знойная Грисса, и туда мы пока что не пойдем.
     -- Почему?
     Атар Хэмб усмехался.
     -- Две причины, касс, целых две. Вот тебе первая: там непроходимые леса
и болота,  страшная жара  и жуткие  чудища. Живут же в Гриссе голые дикари с
собачьими и ослиными головами, от которых проку совершенно никакого... разве
их поганые шкуры.
     Макрон Сирб  согласно кивал, добавляя, что попадаются среди тех дикарей
и совсем безголовые, с огромными пастями на животах, а также  волосатые, как
хасты, но с лошадиными копытами.
     --   Есть   и   вторая  причина,   --   продолжал  вождь  альбагов.  --
Предшественники нашего великого повелителя, Победоносного  Гесталиона Фраллы
Куза,  завоевали  четверть  мира,  включая сюда  и северные  земли альбагов.
Патрад  Фралла Куз уже на моей памяти покорил другую четверть, многие города
Либонны, острова хастов, побережье Финареота. Теперь сам Великий возьмет под
свою  руку  третью  четверть, Неван, Силангут и Бартам, не считая  ситалла и
кланибойнов, чьи степи и леса уже стали имперскими землями. Что же останется
его наследникам для свершения славных дел? -- атар приподнимал густые брови.
-- Клянусь секирой Гирларла,  владыка наш мудро рассудил, оставив кое-кого в
покое! Его потомкам будет куда вести армии...
     -- Я им не завидую, --  Блейд  покачивал головой, пряча усмешку. --  Им
придется воевать в болотах Грисса, в жарких пустынях за границами  Либонны и
в далеких северных лесах... Много трудов, мало славы и богатств!
     --  Труд  сей  можно  приуменьшить, --  объяснял атар  --  В  Неване  и
Силангуте великое  множество народа, всех  нам  не перебить. Представь себе,
касс, что  Великий и  Победоносный  пожелает  отдать те  земли  своим верным
альбагам, вместо наших скал и снегов. Куда же девать неванцев и  меднокожих?
В Гриссу их, в те самые болота!  Пусть режут  песьеголовьк дикарей,  которым
вообще не место под Великим Небом!
     В  характере атара  Хэмба  странным  образом  сочетались  добродушие  и
жестокость. Таким,  вероятно,  и должен  быть вождь  воинственного  племени,
думал Блейд: справедливым к своим и безжалостным к чужим. Хэмб, помимо того,
являлся  хорошим  бизнесменом  --   недаром   он  первым   откупил  контракт
редкостного  бойца, у которого было чему поучиться.  Странник не сомневался,
что его  перепродадут  и  дальше, если в это дело не встрянет  грозный Гинна
Пал, перепродадут тогда,  когда очаровательная Энна  Корана  подыщет  своему
возлюбленному  должность  повыше  той,  что он занимал  в  настоящий момент.
Собственно, своим нынешним постом Блейд не мог похвалится, он был десятником
у гасильщиков, а стал всего лишь учителем фехтования в рангарах альбагов.
     Ночью,  нежась на мягких коврах в шатре своей прелестницы, он продолжал
расспросы. Энна говорила, что,  по слухам, за восточными пределами Силангута
лежат непроходимые пустыни,  скалы и нагорья,  отделяющие Бартам от западной
части мира. Никто в Бартаме  не бывал и никто не видел  живого  бартамца, но
всем было известно, что бартамцы сильные воины и великие чародеи, что реки в
их краях текут молоком  и медом да  выносят на берег золотые самородки,  что
виноград  на бартамских лозах втрое больше обычного, нивы там плодоносят три
раза в году, с гор сами собой сваливаются самоцветные камни, а крыши дворцов
в  великолепных  городах выложены чистым  серебром. Словом, то  было местное
Эльдорадо,   царство  пресвитера   Иоанна,   которое  Великий   Кант  твердо
вознамерился подмять под себя.
     Иногда Блейд принимался расспрашивать женщину  о Великом и Победоносном
Гесталионе  Фралле Кузе и его славных полководцах. Энна загадочно улыбалась,
намекая, что в урочное время он все узнает сам. Когда странник поведал  ей о
рассуждениях атара Хэмба  по  поводу четырех этапов  завоевания  мира,  Энна
долго смеялась и наконец сказала, что только в голове тупого варвара-альбага
могли  появиться такие  идеи. По  ее  словам выходило, что, если  не считать
Невана, Силангута и таинственного Бартама, мир,  в сущности,  завоеван. Весь
запад,  южное, северное  и  восточное  побережье  Моря Заката находились под
властью  империи,  а  недавние  походы в  степи ситалла и  леса  кланибойнов
обезопасили  Великий Кант  от флангового удара.  Теперь, несомненно,  войска
Непобедимого захватят Неван,  преодолеют бхиотские  горы и  просторы Сир-да,
сломят мощь государства силангутов, пересекут пустыню и обрушатся на Бартам.
Так должно быть, и так будет!
     К  самой  идее завоевания мира Энна подходила гораздо прагматичнее, чем
Мак  или  агар  Хэмб.  Захватить   все  --  чисто   мужская  идея;   гораздо
целесообразнее  прибрать  к рукам  только самое лучшее, оставив  дикарям  их
непроходимые джунгли, болота, пустыни и  заснеженную тундру.  Кому нужны эти
земли, эти песьеголовые варвары,  эти волосатые уроды с копытами? Даже  если
бы Фралла Куз со своими генералами задумал поход в такие гиблые края, мудрая
императрица остановила бы неразумных.
     Блейд выразил сомнение в этом, зная, что  завоеватели  мира  обычно  не
слушают советчиков,  тем  более -- женщин,  но Энна  подарила  ему еще  одну
загадочную улыбку. Очевидно, в Великом  Канте женщины -- во  всяком  случае,
благородные  женщины -- отнюдь  не  были бесправными,  и  их  слово  коечего
стоило.
     Но  пока что  военные чины,  ордена  и  прочие  знаки отличия  вовсе не
сыпались на Блейда, хотя  возлюбленная  оставалась  в восторге от каждого их
свидания. Он все так же  день за днем вышагивал  во  главе колонны альбагов,
рядом  с  атаром Хэмбом,  набираясь крайне полезных сведении о драконах, что
водятся на  плоскогорьях Силангута, о злых бхиотских колдунах,  о чудовищных
морских змеях Сир-да, о  половых извращениях собакоголовых туземцев Гриссы и
соблазнительных  инкубах  в  женском  обличье,  якобы обитающих  на  снежных
вершинах Риг Найла.
     Блейд не  отказался бы встретиться  с этим сказочным существом  воочию,
причем не  ради  сомнительных  любовных  утех, а  чтобы отправить такое чудо
Лейтону. До сих пор, придерживаясь определенного плана, он телепортировал на
Землю двух воронов, десяток голубей и всяких мелких пичуг, а также какого-то
грызуна, не то хомяка, не то суслика или крысу, который попался ему на глаза
вечером  у палатки  Энны.  Иногда,  чтобы позабавить  свою возлюбленную, ему
приходилось  направлять драгоценный магический  дар  на неживые  предметы --
фрукты  и  мелкие  вещицы  вроде монет, колечек, заколок  и  гребешков. Энна
ужасалась,  восторгалась,  хлопала  в  ладоши, и  странник в  такие  моменты
мысленно  прибавлял еще одну  ступеньку  к  чину,  который  рано или  поздно
свалится ему в руки.
     Как  бы  то ни было, первая часть операции -- пересылка мелких животных
-- близилась к завершению, и теперь стоило  подумать о чем-то более крупном.
Блейд не рискнул бы телепортироватъ боевого  кантийского  жеребца, весившего
полтонны (подобное ментальное усилие могло истощить его), но лошадки ситалла
или  ослики являлись  вполне  подходящими объектами. Поразмыслив, он все  же
остановился  на  ослах,  они  были  полегче,  не  такими дикими, как степные
аргамаки, и мастью несколько отличались от земного аналога. Странник  решил,
что перешлет пять-шесть этих забавных созданий при первом же удобном случае.
     Иногда он  прикидывал,  доложила ли  прелестная Энна  о  его  необычных
способностях кому-нибудь или тайна все еще сохранена, как он о том и просил?
Не совсем искренне, разумеется.  Блейд  надеялся,  что Энна  рано или поздно
проговорится  -- либо императрице,  либо Гинне  Палу --  и его дар  возбудит
интерес  у вышестоящих  персон. Тут надо было действовать тонко и вести себя
так, словно бы он скрывает свою магическую сущность, посвятив в секрет -- о,
слабость человеческой плоти!  --  лишь женщину,  причем в миг любовных утех.
Пусть  Гинна Пал узнает обо  всем  с ее  слов,  и  пусть он  призадумается о
значении подобного дара и о его боевом использовании.
     Чтобы  грозному  Гинне Палу думалось лучше, Блейд как-то телепортировал
на глазах  у Энны  живого  индюка, которого проходивший мимо повар  тащил на
императорскую кухню. Странник  "снял" его  с  тридцати  шагов, не выходя  из
шатра  своей  возлюбленной,  и  она долго  смеялась,  вспоминая  ошарашенную
физиономию слуги. Потом призадумалась и спросила,  а мог бы Блейд  сотворить
такую  же штуку и с  самим поваром? Получив заверения, что  колдовской дар в
равной степени приложим и к индюку, и к повару, и к любому из благороднейших
нобилей Великого Канта, прелестная Энна слегка побледнела и в ту ночь любила
своего варвара с особенной страстью.
     Так проходил день за днем. Вскоре благодатные земли  Финареота остались
позади, и армия начала пересекать саванну, по-прежнему двигаясь на юговосток
вдоль торгового  тракта.  Он  был пуст  и  безлюден;  ни  одного купеческого
каравана не  попадалось  навстречу,  ни  возка,  ни  всадника или  одинокого
бродяги. Неван, ожидавший нашествия, затаился.
     * * *
     На четырнадцатый день похода  войска вышли  к широкой реке. Этот поток,
называвшийся Раддой, служил границей Невана на протяжении пятисот  нирратов,
затем   сворачивал   к  северо-западу,  пересекал   саванну  и  финареотскую
территорию и  вливался в Шер-да, образуя  плодородную дельту. Даже  здесь, в
сотнях миль от устья, река уже являлась серьезной преградой,  течение  Радды
было медленным и спокойным,  но не каждый лучник сумел  бы пустить стрелу до
ее середины.
     Мост,  к которому  вел  тракт, оказался, разумеется,  разрушенным; лишь
четыре  каменных быка  торчали  в  трехстах ярдах от  восточного и западного
берегов. Со стороны Невана к реке полого  спускалась низменность, все  та же
саванна, поросшая травой и древесными рощами, весьма удобная для наступления
и  гораздо  хуже  подходившая для обороны. Для Блейда было достаточно одного
взгляда  на  этот ландшафт, чтобы понять, неванские войска будут  биться  до
последнего на самом берегу, используя Радду  как оборонительный рубеж.  Если
реку  форсируют значительные силы кантийцев,  особенно катафракты и фаланга,
Неван потеряет  последний шанс отбить нашествие, ибо на  равнине его армия в
течение часа окажется рассеченной, зажатой в клещи и втоптанной в землю.
     Поэтому  странник  не   удивился,  заметив  цепочку  неванских  воинов,
протянувшуюся к северу и югу от моста мили на две. Это было только передовое
охранение; за  ним  плотными рядами  стояла пехота,  в центре  и на  флангах
грудились всадники  и  колесницы,  а  в  ближайших  рощах  тоже  наблюдалось
шевеление -- там, вероятно, стояли резервные полки.
     На первый взгляд численность неванцев не  превосходила пятидесяти тысяч
человек; слишком небольшие силы, чтобы задержать кантийское войско на речном
берегу. Однако  противник явно не собирался сдаваться,  и Блейд слышал,  как
воинственно ревут рога и грохочут барабаны, воодушевляя бойцов. Насколько он
мог рассмотреть с расстояния полумили, неванские  солдаты  выглядели бравыми
молодцами; их кольчуги сверкали на солнце, вымпелы и длинные плюмажи  вились
по ветру, большие квадратные щиты перегородили равнину бронзовой стеной, над
которой вздымался лес копий.
     И все же они были обречены. Кантийские рангары не спеша разворачивались
на   западном  берегу,   ставили  палатки;  конники  расседлывали   лошадей,
подтягивались   обозы  и  боевые  машины,  отряды  Крепкоруких  уже   начали
устанавливать  бревенчатые   помосты   у   самой  воды.  Армия  Великого   и
Победоносного не собиралась  с ходу форсировать реку;  вероятно,  топорам  и
молоткам  саперов предстояло  поработать раньше  мечей  и пик.  Пока альбаги
разбивали лагерь  --  в месте, указанном посыльным, вблизи  берега Радды, --
Крепкорукие  и  Огненосцы  успели  затащить  на  помосты  полсотни   тяжелых
катапульт и дюжину стрелометов. Теперь фургоны непрерывной чередой подвозили
к  ним  большие горшки с  зажигательной  смесью и  восьмифутовые  дротики  с
промасленной паклей у острия.
     На  следующий  день войска отдыхали. Блейд,  отправившись  побродить по
огромному стан