е, и рявкнул так, что стоявшие поблизости
в страхе отшатнулись.
     -- Скажи им, -- кричал  он  на ксамитском, потрясая франом над головой,
-- скажи этим крысам, что я, Эльс Перерубивший Рукоять, их новый вождь! Тот,
кто не трясется за свою печень, сердце и мозги,  может подходить -- я вышибу
все разом!
     Окровавленная Найла, всхлипывая после каждого слова, начала переводить.

Глава 8. ГАРТОР

     Блейд  стоял  на  высокой  корме  "Катрейи",  любуясь  закатом.  Солнце
неторопливо  опускалось за  мыс  на  противоположной стороне  бухты,  бросая
последние  оранжевые лучи  на Ристу,  крупнейший поселок гартов на  западном
побережье, мирно дремавший в теплом вечернем  воздухе.  Бревенчатые  хижины,
большие  и малые,  рассыпались по  склонам прибрежных  холмов  под огромными
раскидистыми кронами деревьев кайдур, дарящих прохладу в самый сильный зной.
На одной из  этих зеленых вершин  высились стены "дворца" Блейда -- довольно
обширного строения  с верандами,  которое  уже  начали подводить под  крышу.
Умелые рабы с севера строили быстро.
     Он  отказался занять усадьбу  Канто, переполненную женщинами  и детьми,
поселившись  пока  на "Катрейе". У  прежнего  ристинского  вождя  было  пять
законных жен и чертова дюжина наложниц из рабынь; ребятишек же хватило бы на
три  футбольных  команды. Казалось,  никто из них не проявил особого горя по
своему  погибшему супругу и повелителю -- Блейд, во всяком случае,  этого не
заметил, когда дым большого погребального костра унес  в небеса души Канто и
других воинов,  павших  от  его  руки. Все  они были бойцами,  и все  умерли
достойно, в схватке с  великим  героем, прибывшим  из-за океана.  Этот герой
убил  шесть десятков мужчин -- включая Ригонду,  сайята  с западного берега,
выдержал несколько  часов  в Доме Пыток,  а потом сумел прирезать Канто  как
цыпленка карешина. Достойный вождь -- Эльс Перерубивший Рукоять!
     Блейд задумчиво прикоснулся к  своему роскошному головному убору --  не
тому, пыльному и окровавленному, который он содрал с мертвой головы Канто, а
к парадной  короне  из перьев, которую он  носил уже целых шестнадцать дней.
Кроме нее,  он взял только длинный кинжал побежденного вождя, который сейчас
болтался у него  на  бедре, свешиваясь  с перевязи. Перья,  эта  перевязь да
замшевый кильт, украшенный перламутром -- вот все,  что было на нем  сейчас.
Царский наряд -- по местным понятиям, конечно.
     Точнее,   княжеский.   Ибо,   захватив  власть   над   Ристой  и   всем
северо-западным берегом  острова, Блейд автоматически приобрел титул сайята,
предводителя  тысячи  воинов.  Назавтра  ему предстояло встретиться со своим
сюзереном,  лайотом  Порансо,  повелителем всего  обширного, воинственного и
грозного Гартора, а также соседнего островка Гиртам. Лайот собирался прибыть
собственной  персоной  с  далеких  центральных  равнин  (до  них  было  миль
пятьдесят,  не  меньше!),  чтобы  принять  присягу  у  нового  подданного  и
ознакомиться с чудесной лодкой, на которой тот приплыл из Стран Заката.
     По  такому  случаю  "Катрейя"  была  выскоблена  от  клотика  до  киля.
Рабы-мужчины  мыли палубу  и  протирали воском драгоценную  резьбу; Найла, с
полудюжиной  молодых  служанок,  трудилась  в каютах. Блейд, как  полагается
воину и вождю,  командовал. По правде говоря, он  следил только  за одним --
чтобы ктонибудь в порыве усердия не влез в кабину флаера и не стал протирать
пульт.
     К   его  великому  удивлению,   после   схватки  в  проливе   каравеллу
отбуксировали   в   просторную   гавань  Ристы  в  целости  и   сохранности.
Единственным  убытком   являлся  незабвенный  диван,   пробитый  стрелами  и
изрубленный медными топорами, однако ложе  в каютке Найлы оказалось не менее
мягким и удобным, так что странник не сожалел о потере. Больше победители не
тронули  ничего. Видимо, грабеж -- если  таковой вообще намечался --  должен
был  вестись под строгим присмотром Канто, обязанного  выделить долю  лайоту
Порансо  и  своей  дружине.  Блейд  уже  успел  убедиться,  что  гарты  были
дисциплинированным  народом,  особенно когда  дело касалось войны, набегов и
дележа  добычи.  Тут  все  проступки  карались  только одним  наказанием  --
смертью.
     Он  уже  неплохо  говорил  на языке  островитян;  то,  что  еще недавно
казалось ему мешаниной  рева, свиста, взлаиваний и придушенного хрипа, стало
распадаться на слова, которые выстраивались в фразы и в целые речи -- иногда
весьма глубокомысленные. Первое,  что  он  осознал  -- с неоценимой  помощью
Найлы,  разумеется,  --  что  на  Гарторе  полностью  справедлива  поговорка
пионеров  американского  Запада:  индеец в своем  вигваме и индеец  на тропе
войны -- два разных индейца. Несомненно, большинство воинов умели обуздывать
свою  природную   свирепость,  и  ссор  между  дружинниками  не  бывало.  Но
междуусобицы случались,  и не  раз. После  смерти  правителя очередной царек
иногда восходил на трон по колени в крови менее удачливых родственников.
     Как  там  говорила  Найла?  Огненные горы, великаны-людоеды, колдуны  и
чудовища? Такое  часто рассказывают о дальних странах. Но доберешься туда --
и  видишь, что там  живут обычные люди, и  занимаются  они обычными  делами:
строят и разрушают, любят и ненавидят, воюют, грабят и жгут...
     Титул сайята,  которого  удостоился Блейд, не  являлся  наследственным.
Лайот присваивал его самому умелому и самому свирепому из воинов, но другой,
еще более умелый и свирепый, мог заработать белое перо, перерезав глотку его
обладателю. Так что  сейчас закон Гартора  был на стороне Блейда; он получил
Ристу по праву сильного.
     Владение нового сайята лежало на берегу обширной бухты, ограниченной со
стороны пролива  скалистым  мысом;  образовавшая его  невысокая  базальтовая
гряда,  которую  туземцы  называли  Черной  Стеной,  тянулась  в глубь суши,
прикрывая  холмистую равнину за  поселком от бесчинства  бурь  и ветров.  За
узким проливом, в котором пироги Канто поймали "Катрейю",  находился  Гиртам
--  отколовшийся от  гарторского островного  щита  кусок  суши миль тридцать
длиной. Сам Гартор был гораздо обширней -- почти сто миль с запада на восток
и немногим меньше с севера на юг в самой широкой части.
     Впрочем,  здесь не  существовало привычных  для Блейда  названий  стран
света. Запад Понитэка, длинной меридиональной цепи  островов, именовался Наш
Край, восток -- Та Сторона; север, куда стремил свои воды Зеленый Поток, был
Низом, юг -- Верхом.  Многие острова, и большие, и малые, лежали полностью в
Нашем Краю; другие --  на Той Стороне,  сотней миль ближе к восходу,  в зоне
медленного  северного течения Гартор же был  весьма  велик и вытянут поперек
архипелага, так что от его восточных берегов до Той Стороны оставалось всего
тридцатьсорок миль.
     Блейд еще не вполне улавливал смысл всех этих обозначений, за которыми,
видимо,  крылись  какие-то   особые  взаимоотношения  островитян  с  Зеленым
Потоком.  Однако  он уже  знал, что в лабиринте проливов,  каналов  и проток
имеется  сложная  система  течений,  странным  образом определявшая иерархию
островов.  Он  часто  слышал,  как  ристинцы  с   плохо  скрытой  неприязнью
отзывались   о  Броге,  южном  острове,  который  приветствовал  прохождение
"Катрейи"  столбами  дыма.  Брог  был  гораздо  меньше Гартора  и  полностью
располагался на Нашем Краю; от северного соседа его отделял широкий пролив с
мощным  течением, направленным  к  северу.  По словам  жителей  Ристы, броги
являлись прирожденными  разбойниками, грабителями и лодырями, не  способными
вскопать участок земли или забросить невод в морские воды.
     Впрочем, и  сами  гарты  трудиться  не любили;  этот воинственный народ
действительно  оказался похожим на викингов. Они ходили в набеги на  север и
брали там рабов; они грабили, разоряли и жгли столь же умело и  успешно, как
и презренные броги; они насиловали, пытали и убивали -- и  Блейд пока не мог
понять, почему северяне не отвечают тем же. Но главное -- гарты обожествляли
воинскую доблесть, и всякий искусный боец имел шанс стать не только сайятом,
но  и великим  героем. Сам Блейд, похоже,  уже  им стал -- по острову  пошли
гулять легенды о преследовании "Катрейи" и последней битве на палубе.
     Он стащил свой головной убор и задумчиво погладил роскошное белое перо,
торчавшее  в  центре  подобно  султану на  рыцарском шлеме. То  был знак его
титула  --  перо из хвоста редчайшего  белого карешина, огромной  нелетающей
птицы,  похожей на страуса. Найла говорила, что как  раз  на таких  чудищ ее
отец, Ниласт, охотился вместе с рукбатским послом на  Хотрале. Здесь  же, на
Гарторе, их разводили -- ради мяса  и  великолепных  перьев. Единственная на
острове  стая  белых  карешинов  содержалась  при дворе  лайота,  который  и
раздавал  перья  гарторской  аристократии:  по одному -- сайятам,  по два --
туйсам, принцам  его дома. Три  пера  носил сам Порансо. Как  говорил Блейду
Магиди, местный жрец  и навигатор Потока, лайот был стар, очень стар,  и три
его возможных наследника не ладили между собой. Сейчас  Блейд решал дилемму,
стоит ли ему бороться за три белых пера или нет?
     Посмотрим, подумал  он.  Посмотрим завтра  на  этого дряхлого туземного
царька и  примем  решение. Он не собирался задерживаться на  Гарторе дольше,
чем будет необходимо  для  отдыха и разведки  путей на юг.  Если Порансо  не
станет ему мешать, то сохранит в целости свои перышки. Иначе...
     Внизу  хлопнула дверь, и на палубе появилась  Найла.  Сегодня она опять
была в новом туалете; их запас в  сундуках "Катрейи" воистину был неистощим!
Блейд, однако, ничего не имел против; ведь рано или поздно туалет оказывался
там, где положено  -- на полу. А  Найла,  нагая  и  розово-смуглая  -- в его
объятиях.
     Смысл  этой  демонстрации   мод  был  ему   совершенно  ясен  --  Найла
благодарила своего героя, своего возлюбленного принца,  завоевавшего для нее
если не царскую корону, то, по крайней мере, княжеский венец. И каждый вечер
она хотела  предстать  перед ним  в  новом обличье, в  очередном  изысканном
наряде,  с иной  прической  и  иными ароматами,  и  даже какими-то  другими,
отличными  от  вчерашних,  жестами  и походкой.  Ее бесконечно разнообразные
туалеты   имели,  однако,   нечто  общее  --   все  они  оказывались  весьма
соблазнительными.  Иногда Блейд начинал  гадать,  что  она предпримет, когда
опустеют  два сундука в ее каюте. Начнет все по новой? Или выпишет  тряпки с
Калитана, послав заказ авиапочтой?
     Но  до этого было еще далеко.  Родной остров его возлюбленной отличался
весьма жарким климатом, и благородные калитанские дамы носили полупрозрачные
и невесомые воздушные одежды, словно  сотканные  из разноцветного  тумана  и
расшитые  утренней  радугой.  Сундуки  же  в  каюте  Найлы  выглядели  очень
вместительными.
     Сегодня она  надела туфельки  на высоком  каблуке  --  они держались на
ногах  только  на паре золотистых ленточек, перекрещивающихся на подъеме, --
золотистый, в тон обуви, хитон  и того же цвета венец,  кольцом охватывающий
высокую  прическу.  Широкий  хитончик,  схваченный на  талии  витым пояском,
спускался до середины стройных  икр, а туфельки добавляли Найле четыре дюйма
роста;  в  этом  наряде   девушка  походила  на  тоненького  гибкого  эльфа,
слетевшего с зачарованных холмов Уэльса  на погибель  запоздавшему  путнику.
Она замерла на  миг посреди палубы, потом  медленно повернулась на каблуках,
позволяя Блейду обозреть свое великолепное убранство. Над  "Катрейей" поплыл
чарующий аромат духов.
     Он захлопал в ладоши.
     -- Изумительно, малышка!
     -- Правда? -- склоненная к  плечу головка, лукавый взгляд, полуоткрытые
губы: это была Найла-которойчетырнадцать. -- Тогда иди сюда -- и поскорее!
     Блейд молнией  слетел с юта,  и  в следующий миг девушка уже была в его
руках. Он понес ее вниз, в  каюту, где  они проводили последние ночи; Найла,
прижавшись  лицом к его плечу,  дышала часто  и возбужденно.  Сквозь паутину
шелковистого одеяния он чувствовал тепло ее тела.
     Вскоре обнаружилось, что со вчерашней ночи диван не стал ни  тверже, ни
уже. Найла  распростерлась на  нем, позволив  Блейду  снять ее венец; темные
блестящие  волосы  рассыпались  по  пестрой обивке  изголовья. Затем  ладони
Блейда легли  на тонкие колени девушки, скользнули вниз -- и туфельки словно
сами слетели  с ее ног. Теперь  он занялся пояском.  То ли случайно, то ли в
силу  изощренного  кокетства,  пояс  был  завязан  на  совесть,  и  странник
провозился с ним довольно долго. Найла, однако, не проявляла нетерпения и не
пыталась  ему  помочь; прижмурив  глаза,  она  с  интересом  следила за  его
усилиями.
     Наконец последняя преграда пала. Блейд спустил свой кильт и поднял край
хитончика Найлы. Воздушная ткань  широким полукругом накрыла диван, внезапно
превратив стройного  эльфа в цветок огромной, пламенеющей  золотом  орхидеи.
Найла, ее розовая сердцевина, чуть шевельнулась  на  полупрозрачном лепестке
своего  одеяния; колени ее разошлись, руки легли на маленькие груди,  словно
подсказывая Эльсу, хайритскому принцу и  возлюбленному, где срочно требуется
его помощь.
     Принца не надо было просить дважды. С похвальным усердием и страстью он
целовал и то,  что  было ему  указано, и то,  что  маленькие руки безуспешно
пытались защитить от его  губ.  Впрочем, это сопротивление было только игрой
--  той игрой,  которую всегда  начинает  в  постели  женщина,  предчувствуя
неминуемое поражение. Блейд, во всяком случае, считал так.
     Но Найла  еще  не  собиралась  сдаваться. Когда  он  склонился над ней,
готовый погрузиться в душистую и нежную плоть, она вдруг  прижала его голову
к груди и шепнула в самое ухо:
     -- Нет, Эльс, не так... Возьми меня на колени...
     Блейд замер.  Это было  чем-то новым! Правда,  он давно уже понял,  что
теплый  Калитан  рождал  женщин  куда  более  страстных,  чем   его   родной
чопорно-холодный Альбион. Найла быстро впитывала науку любви, иногда удивляя
своего многоопытного учителя той готовностью, с которой воспринимались самые
смелые его предложения; иногда Блейд думал, что  в теле юной девушки обитает
душа зрелой, жаждущей наслаждений женщины. Однако инициатива в любовной игре
всегда  оставалась за ним; Найла подчинялась -- с удовольствием и нежностью,
не отдавая предпочтения ни одной из поз, в которых они  совместно штурмовали
вершины  страсти.  И  вот  она  попросила  о  чем-то...  Впервые!  Это  было
восхитительно!
     Отложив  решающую  атаку,  Блейд  перевернулся  на  спину,  потом  сел,
скрестив ноги.  Он  сгорал от нетерпения и любопытства, искоса поглядывая на
Найлу. Девушка приподнялась, и  через секунду ее золотистый хитон полетел на
пол,  туда,  где  ему и  надлежало пребывать до  утра.  Правда, раньше  этим
занимался он сам -- и с большим удовольствием, надо отметить!
     Найла встала над ним, широко  раздвинув  ноги, и  Блейд, лаская  нежные
округлые бедра,  настойчиво потянул девушку вниз. Но нет! На этот раз она не
хотела капитулировать  так  быстро!  Он почувствовал,  как напряженный лобок
приближается к его губам, и понял, что ему предлагают.
     Блейд откинул голову, и  его язык  скользнул в трепещущее влажное  лоно
Найлы.  Она застонала, сжимая  ладошками  его  затылок;  она вскрикивала все
громче  и громче, пока Блейд  осторожными прикосновениями ласкал  набухающий
бутон плоти,  сгорая от  желания по-волчьи впиться в него  зубами.  Вдруг он
ощутил, как что-то изменилось -- Найла,  по-прежнему  прижимая его  голову к
бедру, согнула ногу, и нежные пальчики девушки пробежали по  твердому стволу
пениса  Блейда.  Бархатистая  ступня Найлы  снова  и  снова гладила  готовый
впиться в ее тело дротик; потом она зарылась глубже меж его ног,  подрагивая
от собственной  смелости,  готовая  отдернуться в любой момент.  Блейд шумно
выдохнул.
     Он терпел эту муку еще минуту или  две.  Потом рванул  к себе  Найлу  и
вошел -- так резко, безжалостно, что она закричала -- не то от испуга, не то
от  неожиданности.  Ноги ее  сомкнулись  на  его  спине, откинувшись  назад,
подставляя его поцелуям губы, шею, соски, она начала ритмично раскачиваться.
Долго,  бесконечно  долго длилась эта  скачка  по  благоухающим полям любви,
сквозь  цветущие сады  страсти  и поляны  блаженства; наконец горячий  поток
оросил чрево Найлы, и она, обессиленная, сникла на груди своего принца.
     Блейд понял, что сегодня ему преподнесли редкий дар; давно, может быть,
никогда  раньше,  он  не  испытывал  такого  наслаждения. Снова  и снова они
сходились в любовном  поединке,  в схватке,  где не  было  проигравших,  где
каждый брал и дарил, завоевывая победу. Наконец приблизился миг расплаты.
     Свернувшись  клубочком под боком  Блейда, положив головку ему на плечо,
Найла вздохнула; потом тонкие  пальцы коснулись его щеки, ласково  легли  на
подбородок.
     -- Эльс... милый... я хотела спросить...
     Блейд застонал --  про себя, конечно. Все шестнадцать  дней,  прошедших
после  схватки  с Канто-Хейджем,  ему  удавалось уходить  от этого  вопроса;
однако сейчас он  был полностью в ее власти. Нельзя же просто так ринуться с
ложа  любви --  такой  любви, которой его одарили этой ночью! Малышка  снова
обошла его -- с присущим  ей  тактом, умом и  женским коварством; обошла, не
забывая о  собственных удовольствиях. Но на  этот раз он подготовил запасные
позиции.
     -- Эльс... милый...
     -- Слушаю и повинуюсь, моя ат киссана...
     Он пощекотал ее под грудками.
     -- Перестань дурачиться, милый... -- она помолчала, повернулась на бок,
и  бархатистое бедро легло на  живот  Блейда. --  Знаешь,  я до  сих  пор не
понимаю, как ты справился с этим зверем... с этим чудовищем.
     -- Я его заколдовал, малышка. Знаешь,  магия бывает солнечной и лунной,
доброй и...
     -- Эльс! Я же серьезно!
     Она не отступит,  понял Блейд.  Она верила в магию ничуть не больше его
самого.  Что ж,  запасной рубеж обороны был  готов, и он нырнул  под  колпак
своего блиндажа, выстроенного из полуправды и скрепленного ложью.
     -- Как  ты  думаешь, зачем мы с тобой пытались разозлить этого  скота в
перьях?
     --  Ну-у-у...  Он  мог замучить нас...  Ты  искал  смерти  -- легкой  и
быстрой... хотя бы для меня.
     -- Верно. Но только отчасти.  Еще я тянул время, -- он поднес к ее лицу
руку. -- Погляди-ка, малышка.  Ничего не  замечаешь?  Вот здесь,  на тыльной
стороне ладони... между большим и указательным пальцами?
     Найла пощупала, не доверяя глазам -- в каюте уже царил полумрак.
     -- Какая-то хайритская хитрость, Эльс? Тут что-то под кожей -- твердое,
вытянутое и маленькое...
     -- Под кожей, но не под моей. Смотри.
     Блейд отодрал нашлепку и вытянул из-под нее крохотное лезвие.
     --  Этого  Канто  с  рваным  ухом  сгубила  самонадеянность.  Когда  ты
шлепнулась в  обморок,  я  уже  перепилил ремень на руках. Он подошел ко мне
близко,  слишком  близко... хотел  видеть  мои  глаза  во  время  намечаемой
операции. Ну, и я... -- он замолчал.
     --  Ты освободил руки, да? Я знаю, ты очень,  очень сильный... -- Найла
прижалась горячей щекой к бицепсу Блейда, ласково поглаживая  его  грудь. --
Что же случилось потом?
     --  Я его  вырубил. Мы, хайриты, умеем драться и с франом, и с мечом, и
голыми руками. Один удар  -- вот  сюда, по  горлу...  -- Блейд  пощекотал ей
шейку, и Найла тихонько взвизгнула. -- Я взял меч и перерезал путы на ногах.
Остальное было несложно.
     --  А как  ты заставил  его драться? Ведь  был бой,  да?  Мои  служанки
говорили...
     -- Ну, детка, тут не  понадобились хайритские хитрости. Он мог выбирать
-- либо биться со мной  как подобает  мужчине  и вождю, либо очутиться перед
своими воинами без штанов... то есть без юбки... и не только без нее.
     -- О! -- Найла была шокирована. -- И ты... ты бы смог?..
     -- Не знаю, -- Блейд задумчиво потер висок. -- Скорее, я прос