те  убедились,  что   саргассы  не   являются   столь   уж   непроходимым
препятствием. В  полосе  водорослей  существовали  разрывы,  извилистые, как
скандинавские  фьорды;  в  них текли "реки" --  то  медленные,  то  быстрые,
соединяющие южную  часть Калитанского моря с Зеленым Потоком; и эти течения,
зарождавшиеся где-то на границе исполинской багрово-зеленой массы саргассов,
иногда уносили суда неосторожных мореходов к экватору.
     Возврата  не  было;  никто  не умел  ориентироваться в  лабиринте  этих
постоянно меняющихся шхер  меж берегов странной растительности, вздымавшейся
из океанских глубин; ветры и течения, штормы и извержения подводных вулканов
то открывали один проход, то закрывали  другой. И никто не мог грести против
течения, преодолевая  сотни и тысячи  миль, или  плыть,  пользуясь  ветром и
парусом, в безбрежности  саргассова  материка.  Этот  барьер  был  преодолим
только  в  одну  сторону  --  в  сторону  вечности, в  беспрерывную карусель
Великого Потока,  протянувшего жадные  щупальца  сквозь поля  водорослей  на
север  и на  юг, выхватывающего с этой границы своих  владений  зазевавшихся
мореходов. И корабль Найлы являлся их последней жертвой.
     История,  которую  она  поведала  Блейду  на  превосходном  ксамитском,
оказалась  весьма  тривиальной.  "Катрейя"  принадлежала  ее  отцу,  киссану
Ниласту -- сей звучный  титул странник перевел на английский так: "президент
грузопассажирской  морской компании".  Судя  по виду  и  убранству  корабля,
компания была не из мелких, что гарантировало Ниласту почетный пост архонта.
В  последние годы, уже  вступив в преклонный  возраст,  он больше  увлекался
политикой,  чем  торговлей. Тогда-то по его заказу и построили  "Катрейю" --
превосходный корабль  из  драгоценного дерева тум,  исключительно  твердого,
способного противостоять солнцу, ветрам и волнам.
     "Катрейя"  напоминала  Блейду  португальскую  каравеллу  со   старинных
гравюр, хотя, несомненно, отличалась  от этих земных судов многими деталями,
незаметными его неопытному взгляду.  Он смутно припоминал, что каравеллы как
будто  бы несли  три  мачты,  тогда как  у  "Катрейи" их  было  только  две.
Специалист скорее назвал бы ее примитивным бригом, но Блейд в  данном случае
подчинился  чисто  эмоциональному  впечатлению:  ему  судно  Найлы  казалось
похожим на каравеллу -- и точка.
     Несмотря на свои  небольшие размеры, "Катрейя" была настоящим океанским
кораблем,  предназначенным  для  плавания  в  южных  водах,  ибо  дерево тум
обладало  еще  одним  замечательным   свойством  --  сохранять  прохладу  во
внутренних  помещениях судна.  Ниласт,  однако,  не  собирался  пускаться на
старости  лет в рискованные экспедиции; его  драгоценная  каравелла являлась
"престижным имуществом", точно так же громогласно свидетельствуя о богатстве
своего  хозяина  и  теша  его  гордость, как  роскошная  яхта  какого-нибудь
американского нефтяного  короля. Он часто устраивал приемы  для избранных на
борту судна,  а  поскольку в правящем Совете  Архонтов Калитана  ему  выпала
честь  вести  дела  с  зарубежными  странами,  то  гостями  обычно  являлись
ксамитские или кинтанские дипломаты. И все они, рано или поздно, оказывались
у ног прелестной Найлы, аткиссаны Ниласт.
     Отец не  торопил ее с выбором, но нравы среди калитанцев, людей южных и
с  горячей  кровью,  царили  довольно свободные, и  никто --  ни  сам старый
Ниласт, ни будущий супруг ат-киссаны -- не счел бы себя оскорбленным, если б
она вволю порезвилась до замужества. Однако  Найла,  в которой  практическая
сметка дочери купеческого рода сочеталась с изрядной  долей романтизма, пока
что не нашла своего принца.
     Месяц назад Ниласт организовал особо изысканное мероприятие -- охоту на
гигантских нелетающих птиц, водившихся на Хотрале,  довольно крупном острове
к  югу  от  Калитана. Главным героем  этой затеи  был  посол Рукбата, весьма
могущественного  кинтанского государства,  человек  средних лет, чрезвычайно
падкий на женские прелести. В  его распоряжении  предоставили  кают-компанию
"Катрейи", и Найла позаботилась о том, чтобы  люк,  ведущий из нее в  нижние
коридоры, был надежно  перекрыт. Она питала большие подозрения, что сановный
гость желает  поохотиться прежде всего  на нее, а  уж  потом  -- на птичек с
клювами длиной в локоть и чудовищными когтистыми лапами.
     Они  вышли  на трех  кораблях  -- "Катрейю" сопровождали два  небольших
военных судна -- и благополучно  добрались до Хотрала. Остров был низменный,
покрытый  травой,  почти  безлесный, чрезвычайно  жаркий  и по  этой причине
необитаемый;  птицы носились  по нему, как угорелые.  Слуги  разбили  шатры.
Гость с Ниластом и офицерами с военных  кораблей отправился в степь на охоту
в сопровождении полусотни лучников и матросов с копьями; Найла же размышляла
о том, как половчее улизнуть с предстоящего вечером банкета.
     Охотники  вернулись  к  закату  солнца,  покрытые  потом  и  пылью,  но
довольные. На этот раз обошлось почти без жертв -- на носилках тащили только
одного  лучника  со  сломанной ударом  клюва лопаткой.  Затем,  как водится,
последовал пир с обильными возлияниями и бесконечными историями о том, каким
гигантским клювом и огромными когтями мог бы завладеть  каждый из участников
забавы, если  бы ветер не отклонил  его  стрелу  на палец  от шеи голенастой
добычи. Рукбатский посол все подливал и подливал Найле, от жареных на костре
птичьих туш размером с доброго  барана  поднимался  восхитительный парок,  и
девушка незаметно захмелела. Однако в момент просветления  она заметила, что
гость совсем  не  так пьян, как представляется, видимо, этой ночью он жаждал
продолжить охоту в ее постели.
     Подарив  ему   многообещающую  улыбку,   Найла  воспользовалась  вечным
предлогом  женщин,   отпросившись  на  минутку   в  "дамскую  комнату".  Она
действительно  побрела к берегу,  где в укромном месте, за копной  срезанной
утром травы, был  выделен  для нее уголок.  Затем она  направилась  прямо на
"Катрейю",  сбросила  сходни  и выбрала якорь. Каравеллу, как и  оба военных
корабля,  никто  не охранял;  трудно было  представить себе более безопасное
место, чем пустынный Хотрал. Предполагалось, что все  устроятся ночевать  на
берегу,  и Найла  могла прозакладывать голову,  что эти  все -- и солдаты, и
моряки, и слуги -- уже перепились. А раз  так, подумала она, бедной  девушке
нужно самой побеспокоиться о своей безопасности.
     Она и побеспокоилась, решив, что, когда легкий ветерок отгонит судно на
пару сотен  локтей от берега, ей не составит труда опять бросить  якорь. Это
расстояние гарантировало полный покой  на сегодняшнюю ночь; а  если утром  в
бухте  обнаружат  захлебнувшегося рукбатца, то какое  ей, в сущности,  дело?
Каждый должен сам соразмерять свои желания со своими возможностями.
     План  был превосходен,  за  исключением  одного  пункта  --  желания  и
возможности самой Найлы пребывали в  тот  момент  в  резкой дисгармонии. Она
умела  обращаться  и  с  веслами,  и с  парусом, и  с якорем, но судно плыло
медленно, плавно покачиваясь на океанской зыби, и девушка уснула. От Хотрала
до границы пояса саргассов было миль пятьдесят, и в эту ночь одно из щупалец
Зеленого Потока поймало новую жертву.
     Вся эта  история  показалась  Блейду очень  похожей на  истину. Слишком
похожей,  думал  он,  прислушиваясь  к  звонкому голоску  Найлы. Ну, ничего;
дознаваться  до  правды  было  его  специальностью, и рано  или  поздно  все
выяснится. Для начала будет  испробован самый  простой  метод -- он попросит
Найлу почаще повторять свой рассказ и проанализирует различные версии. Не то
чтобы он  ей не верил, однако...  однако слишком уж вовремя подвернулась эта
посудина, набитая хрусталем, коврами и деликатесами -- шикарная упаковка для
этой изящной и явно неглупой прелестницы.
     Ну, уж во всяком случае  один момент в ее показаниях он проверит  особо
тщательно, размышлял Блейд, переворачиваясь на живот и лаская  губами нежную
кожу  бедра.  Судя   по  словам  потерпевшей,  она  пыталась  защитить  свою
невинность;  осталось  выяснить,  было ли  что защищать...  Он  резко дернул
головой  и  прижался  ртом к очаровательной  щелке под треугольником  мягких
темных  волос.  Найла  взвизгнула, вскочила  на  ноги, сбросив  с  колен его
голову, и отбежала к фок-мачте.
     -- Эльс, мы же договорились... -- протянула она, обиженно надув губки.
     Блейд,  потирая  лоб,  ухмыльнулся  и  снова  лег  на  спину.  Да,  они
договорились. Когда он вытащил ее из этой каморки на  носу, то пообещал, что
не убьет, не сварит в масле и не изнасилует. Последнее обещание он, пожалуй,
дал сгоряча.
     Но  сделанного  не вернешь.  К тому же  Блейд  никогда  не был  груб  с
женщинами и не пытался  получить силой  то, что они рано или поздно отдавали
ему по  доброй воле. И сейчас, через  четыре дня после встречи с Найлой,  он
предпочитал не спешить; яблоко созреет и само свалится ему в руки.
     В   то  первое  утро  они  довольно  быстро  выяснили  отношения.   Все
преимущества были на стороне Блейда, но он благородно отказался использовать
их  до конца. Он только выслушал рассказ девушки и еще раз  осмотрел корабль
вместе с ней. Розовая нагая фигурка на носу оказалась богиней-хранительницей
каравеллы: катрейя -- прекрасная  калитанская наяда морских  глубин --  дала
свое  имя  судну. На дне  решетчатого ящика,  торчавшего  у борта,  блестели
серебром несколько  мелких рыбешек; оказывается, Найла  в ту ночь занималась
промыслом. Парус на фок-мачте и встречный ветер слегка замедляли  ход судна;
впереди него, на  двух  веревках,  спущенных с  борта,  вздувался  небольшой
невод,  в  котором  оставалось  все,  что тащило  течение: рыба, водоросли и
забавные небольшие существа, похожие на кальмаров.
     Увлеченная своим  занятием,  девушка  не замечала  преследователя, пока
арбалетная  стрела  не стукнула в корму. Она метнулась в каюту и  увидела  в
окно  затянутого  в кожу и  вооруженного до зубов  гиганта,  который  лез на
"Катрейю". Все, о чем она могла думать  в тот миг --  спрятаться! Спрятаться
подальше  и понадежней. Но,  посидев полчаса в кладовке,  Найла  поняла, что
деваться ей  некуда. Она помолилась  Йдану и  уже готова была вылезти, чтобы
начать переговоры, когда Блейд вышиб дверь.
     Через полчаса девушка уже робко пыталась угостить его  жареной рыбой и,
когда  он  с  отвращением  скривился"  в  растерянности  опустила руки.  Ему
пришлось  поведать  о  причинах столь  стойкого отвращения к  дарам  моря --
правда, без  пикантных подробностей насчет айритского котла и тоге/что в нем
варилось.
     Всплеснув руками, Найла вывалила на стоя все, что хранилось на полках и
в ларях камбуза. Блейд  с  волчьей жадностью  набросился  на копченое  мясо,
сухари и сушеные фрукты, запивая трапезу вином; девушка глядела на него  уже
не со страхом, а с жалостью. Внезапно  глаза их  встретились, они улыбнулись
друг  другу, потом -- расхохотались. И с этой минуты между двумя  путниками,
затерявшимися  в безбрежном  Зеленом  Потоке,  больше  не  было  недомолвок.
Возможно,  каждый из них еще собирался рассказать другому кое-что  о себе --
не  всю,  так часть правды; но  Блейд знал, что может  уснуть,  не  думая  о
кинжальчике  на  поясе  Найлы,  а  Найду  больше  не  тревожила  перспектива
проснуться, извиваясь под тяжестью тела этого великана.
     Солнце уже встало, и появление на палубе могло грозить  неприятностями.
Правда,  в  открытом  океане  не  было такой удушающей жары,  как в  Потоке,
зажатом  между  двумя  огромными полосами болот;  свежий ветер умерял зной и
развеивал  влажные испарения.  От солнца,  однако, мог защитить  лишь корпус
корабля,  и маленький экипаж "Катрейи" просидел весь день  в кормовой каюте,
Блейд отъедался и слушал рассказы и песни Найлы.
     Девушка превосходно играла на маленькой лютне с восемью струнами. Когда
он  поведал ей несколько отредактированную историю своих злоключений,  Найла
задумалась на миг, потом запела  звонким  приятным голоском.  Это было нечто
вроде баллады о страннике -- как она потом  сказала, одна  из любимых  песен
калитанских мореходов:
     Поговори со мной -- еще не время спать,
     Разделим груз который мы несем,
     Есть, правда то
     о чем я не могу сказать,
     Но намекнуть могу,
     пожалуй
     обо всем.
     Ты спросишь тихо -- как мои дела,
     Что видел я, в каких краях бывал,
     Откуда шрамы и не сильно ль жгла
     Застрявшая в груди слепая сталь?
     И, замолчав, ты улыбнешься мне,
     А я отвечу -- снова невпопад:
     Ты знаешь, я готов гореть в огне
     Лишь за один твой мимолетный взгляд...
     3а тень улыбки на твоем лице,
     И, суете мгновенья вопреки,
     За этот выстрел, миновавший цель,
     За легкое касание руки...
     Поверить мне, возможно, тяжело,
     Ведь струны слов моих поникли взаперти,
     И ты прозрачной стала
     как стекло...
     Прошу тебя, постой,
     не уходи!
     Но быстро блекнут милые черты,
     И сновиденье тает словно дым,
     И разум мне твердит -- отвергнут ты,
     А сердце --
     глупое --
     зачем-то спорит с ним.
     Однако, песне вопреки, сама она явно предпочитала больше  говорить, чем
спрашивать,  что вполне  устраивало Блейда,  отрекомендовавшегося при первом
знакомстве с  лапидарной  краткостью  Эльс,  хайрит.  Но вечером,  когда  он
разгрузил свой флаер и поднял его на борт "Катрейи" с помощью  переброшенных
через реи канатов, глаза Найлы изумленно округлились.
     -- Твоя лодка такая странная, -- задумчиво произнесла она. -- Ни мачты,
ни руля... Можно? -- она показала в сторону кабины.
     Блейд кивнул, и  она забралась в  пилотское  кресло,  поджав  под  себя
стройные ноги. На пульте перед ней горели два красных огонька и один зеленый
-- странник предусмотрительно опустил  заднюю переборку; ниже светился экран
с яркой точкой, убежавшей уже на целый дюйм от берегов Ксайдена.
     --  Карта? --  ладошка  Найлы  скользнула  по монитору, задев торчавший
рядом  с  ним торец опознавателя.  Светлая точка на  экране исчезла.  Блейд,
протянув руку, нажал крохотную кнопку, и сигнал появился вновь.
     -- Этот огонек на карте всегда должен гореть,  -- объяснил он. -- Точка
показывает место, где мы находимся.
     -- Как интересно! -- Найла несколько  раз надавила  торец опознавателя,
наблюдая с детским любопытством, как  огонек то вспыхивает, то  пропадает на
голубой  океанской поверхности. Она склонилась к экрану, что-то разглядывая,
потом подняла на Блейда грустные глаза: -- Карта очень маленькая, но я нашла
Калитан... Мы так далеко от него! И с каждым часом все дальше...
     Блейд, сидевший на палубе у дверцы, похлопал ее по обнаженному колену.
     -- Не унывай, малышка! Знала бы ты, сколько отсюда до моих родных мест!
--  Непроизвольно  он поднял  глаза  к  небу,  на котором загорались  первые
звезды.  Где-то среди них, в безбрежной дали, сияло Солнце... Или оно еще не
зажглось? Или уже погасло?
     -- Откуда ты, Эльс?
     Поколебавшись, он показал на запад Хайры.
     -- Вот. Слыхала о такой земле -- Хайра?
     Девушка задумчиво покачала головой, глядя на монитор,
     -- И впрямь  очень далеко отсюда... Ты проплыл весь путь на своей лодке
с крыльями?
     --  Нет. Собственно,  это не  лодка,  Найла. Это птица. И она мчится по
небу в десять... в двадцать раз быстрей твоего корабля!
     Лицо Найлы стало серьезным.  Ей  было, вероятно,  лет восемнадцать,  но
иногда улыбка делала ее похожей на  четырнадцатилетнюю девчонку.  Теперь же,
со  скорбной  морщинкой  на лбу  и  поджатой  нижней губкой, она  напоминала
тридцатилетнюю женщину.
     -- Ты смеешься надо мной, Эльс-хайрит?
     -- Нет,  -- Блейд пожал  плечами и неожиданно спросил: -- Скажи, как ты
относишься к волшебству?
     -- К волшебству? -- ее лоб  разгладился, глаза округлились -- это опять
была  Найла-которой-четырнадцать.  --  О,  магия!  Она  бывает  солнечная  и
лунная... магия добра и зла... земли и соленой воды...
     -- Так вот, -- прервал девушку Блейд, -- есть еще магия воздуха, и тот,
кто владеет его, может летать.
     -- И ты?..
     -- О, нет. К сожалению... -- он немного  помедлил, собираясь с мыслями.
--  Видишь  ли, когда-то  в Хайре  опустились духи  воздуха  --  на огромной
сверкающей башне.
     -- Да-а-а... -- протянула девушка. -- Легенды об этом ходят и в Странах
Перешейка, и в Ксаме... и в той огромной стране, что лежит к западу от Ксама
и вечно  воюет  с  ним...  Говорят, эти  духи подарили вам  странных зверей,
огромных, с шестью ногами... -- она подняла вопросительный взгляд на Блейда.
     --  Верно.  Они называются  таротами  и мчатся  в  степях Хайры быстрее
ветра...  Но  духи оставили нам  еще кое-что.  Вот... -- он погладил гладкий
колпак.  -- Это добрая, солнечная  магия, Найла,  но она  доступна немногим.
Видишь, я не справился... и упал с небес в гнусное логово трогов!
     Девушка гибко  соскользнула с кресла,  опустилась  на  колени  рядом  с
Блейдом и ласково погладила его но щеке.
     -- Ничего, Эльс! Может быть, волшебная сила еще вернется к твоей птице,
и она унесет отсюда нас обоих.
     Блейд  нежно  обнял девушку и притянул  к себе. Он  был  доволен  своей
выдумкой. Стоило только поменять юг на север, Южный материк на Хайру, да еще
намекнуть на колдовство, как версия его приключений  обретала законченность,
стройность и достоверность. Внезапно Найла прижалась к нему и закрыла глаза.
В  тот же  миг рука Блейда  скользнула по обнаженному бедру девушки, а  губы
прижались  к ее пухлым губам. Но когда он, приподняв воздушную ткань тупики,
начал ласкать ее груди, Найла вздрогнула и попыталась вырваться.  Он ослабил
объятия.
     -- Нет, Эльс,  нет...  Пойми, месяц я не видела  человеческого  лица...
даже  заросшего  такой  колючей бородой,  -- ее ладонь  скользнула  по щекам
Блейда.   --  Всему  свое  время,  --  твердо  закончила  она.  --  Мы  ведь
договорились.
     Когда  женщина   произносит   эти   магические  слова   --   "мы   ведь
договорились", -- значит,  она желает, чтобы все было так, а не иначе. Блейд
усмехнулся и выпустил Найлу. Но ее намек он понял и незамедлительно побрился
-- благо в каюте старого Ниласта нашлось все необходимое.
     В  дальнейшие  дни  их  отношения приняли  характер  легкого дружеского
флирта,  не  всегда  невинного, о  чем  свидетельствовал  последний  поцелуй
Блейда. Казалось, Найле нравилось, когда он  обнимал и  целовал ее -- хотя и
не в столь интимные места, -- однако спать она предпочитала одна.
     Днем, в самую жару, они дремали в каютах, под надежной  защитой корпуса
каравеллы   из   чудесного  дерева  тум;   вечером,  ночью  и  ранним  утром
бодрствовали,  то рассказывая  друг  другу бесконечные истории, то  просто в
молчании  сидя бок о бок: черноволосая головка Найлы была  откинута на плечо
Блейда,  его  мускулистая  рука  обнимала  хрупкие плечи  девушки. В тишине,
нарушаемой  только  поскрипыванием   мачт  "Катрейи",  они   созерцали   две
бесконечности: звездного неба и великого безбрежного океана.
     Беседовали они  на  ксамитском, которым  Найла,  не  в  пример  Блейду,
овладела безупречно.  Он, однако,  делал  быстрые  успехи,  пользуясь  давно
проверенным методом, гласившим, что лучший способ овладеть языком -- изучать
его под руководством хорошенькой женщины. Желательно  в постели; однако это,
как надеялся Блейд, было еще впереди.
     Рахи,  видимо, не  знал  других языков, кроме  родного наречия  Айдена,
хайритского  и  ксамитского.  Найла  владела  полудюжиной,  но  ни  напевный
кинтанский говор, ни  плавный музыкальный язык  Хаттара, ни щелкающий резкий
рукбатский ничего не говорили слуху Блейда. Айденитского девушка не изучала;
калитанцы не любили путешествовать по суше,  а прямой морской дороги в Айден
не было. Однако она слышала о могущественной империи на западе и о Хайре.
     Это  тихое  и  разм