Внезапно сильная рука подхватила его. Ярл, все еще сжимая окровавленный
меч,  смотрел  на Блейда.  Губы  капитана  шевельнулись,  слова приходили  к
разведчику  словно бы с безмерно далекого расстояния. Он почувствовал горечь
--  возможно,  то была последняя  вспышка  сражающегося с небытием сознания.
Сделать так  много,  пройти так  далеко, бороться  с  обстоятельствами столь
достойно и закончить свою жизнь здесь, среди пьяного сборища головорезов...
     Голос Ярла звучал то затихая,  то  усиливаясь, будто ветер, гудевший  в
каминной  трубе.  Блейд  едва  понимал  смысл  слов --  но  то, что  удалось
расслышать, было ясным. Он должен умереть.
     -- Ольг  -- сын  Краснобородого  --  кинжал отравлен  --  мы  не  знаем
противоядия,  господин.  Но мы попытаемся -- попытаемся -- попытаемся... Тут
есть  жрица  -- жрица  друсов  --  о которой ты говорил --  возможно, она...
она... она...
     Голос  Ярла  исчез,  лицо  его  потускнело,  исчезая  во  мраке.  Блейд
усмехнулся, удивляясь, что вызвало эту улыбку. Он  ведет  себя как последний
глупец! Ему всегда  была ненавистна мысль  о  смерти  и, в глубине  души, он
боялся ее...  почему  же теперь он улыбается?..  Сейчас,  когда  уже  слышит
поступь вечности... чувствует ее ледяную ладонь на лбу...
     Талин... Сильво, бедняга... Что будет с ними?
     Затем он провалился во тьму.

Глава 13

     Десять  дней упрямый и буйный ветер задувал  с северовостока, разбросав
пиратские суда, словно осенние листья, по Западному морю.
     Ричарду  Блейду,  в  дневном полусне-полубреду  и  в  ночных  кошмарах,
чудилось, что он  находится в колыбели, которую раскачивает гигантская рука.
Рана  его  воспалилась,  и  жизнь  Блейда висела  на волоске, поддерживаемая
только горьковатым отваром, что давала ему среброволосая жрица друсов -- та,
которую он в своих снах звал Друзиллой.
     Ее  настоящее имя было Канаки. Она назвала его Блейду в одну  из редких
минут бодрствования, перед тем,  как он в очередной раз выпил теплую горькую
жидкость, погружавшую его в  состояние полусна. В  каком-то  дальнем  уголке
сознания билась мысль о  том,  что  лекарственное  питье, которое  дает  ему
жрица, борется  с  ядом, спасая  его жизнь.  Он походил сейчас на корабль  в
бурном море --  такой  же, как уносившее  его вдаль судно, беспомощное перед
морскими  волнами, слишком слабое, чтобы  сопротивляться урагану. Блейд тоже
не мог  сопротивляться. И  -- не хотел;  таким,  по-видимому,  было действие
коварного зелья. Мозг его словно погрузился в  спячку, воля и разум дремали,
могучие мускулы казались бессильными, словно тело было набито ватой.
     То  был  первый день  на борту  корабля или,  возможно, пятый  -- Блейд
потерял  чувство  времени, -- когда он  смутно  ощутил ее присутствие. Жрица
регулярно  навещала  его, всегда с кувшином горьковатого отвара, наблюдая за
тем, чтобы сознание не вернулось к нему полностью. Блейд, одиноко блуждавший
в  океане  боли,  каждый  раз  приветствовал  ее  появление.  Горькое  зелье
означало, что жжение  в боку и ужасные  судороги, сотрясавшие  его тело,  на
время отступят.
     Прохладная ладонь на лбу. Нежные, гладкие, как шелк, пальцы.
     Горьковатый вкус на губах, тряпка, отжатая в кувшине с  холодной водой,
умеряющая жар горящую плоть... Потом она  сидела рядом с  неуклюжей  койкой,
держа  его  за  руку и  рассматривая своими топазовыми  глазами,  в  которых
вспыхивали  золотистые  искорки. Белый  капюшон  был  откинут назад,  волосы
серебряным водопадом спадали на плечи, и Блейд  не мог отвести  взгляд от ее
прекрасного лица. В такие моменты ему было все равно: жить или умереть.
     Белое  одеяние  скрывало  ее груди, однако раненый, вспоминая  свой сон
среди сарумвилских  болот, знал, как они тверды и холодны. Но он был слишком
слаб, чтобы коснуться их рукой.
     Из  ложбинки  между  грудями  она  доставала золотой  медальон с резным
изображением лунного серпа, заключенного  в орнамент  из дубовых листьев. Он
свисал с ее молочно-белой шеи на тонкой цепочке из золота. Длинные  пальцы с
окрашенными голубым ногтями играли с медальоном, мягко раскачивая его взад и
вперед над лицом Блейда.  Он следил глазами за  маленьким  блестящим диском,
словно за маятником часов, отсчитывающих секунды его жизни.
     Она всегда начинала одинаково, одними и теми же словами, низким звучным
голосом.
     --  Я  -- Друзилла,  повелитель Блейд. Это -- мой  титул, не  имя. Меня
зовут Канаки. Друзилла  -- глава над всеми  друсами  в  этой стране и  в тех
странах, что лежат за морем...
     В первый  раз  на этом  месте Блейд  шевельнул  губами,  пытаясь что-то
произнести. Но прохладная, надушенная рука коснулась его рта, и больше он не
делал таких попыток. Теперь уже он не хотел говорить; он жаждал лишь слушать
этот  журчащий  хрустальный  голос, похожий  на отзвуки небесного  хорала --
голос, который перечислял его грехи и отпускал их, обещал в будущем счастье,
покой и  наслаждение -- самое величайшее наслаждение,  которое он когда-либо
испытывал.  Блейд  жил ради этого наслаждения и  с трепетом  ждал его; и оно
приходило -- каждый  раз перед тем, как Друзилла удалялась  к себе на долгие
ночные часы.
     В тот день -- он не знал, что пошли уже десятые сутки странствий, и что
шторм  начал стихать --  она начала в  обычной манере. Она произносила те же
самые слова, никогда не меняющиеся,  словно хотела  навечно запечатлеть их в
памяти раненого.  Золотой  медальон  раскачивался  перед глазами,  и  зрачки
Блейда безучастно следили за  ним.  Внезапно смутное  воспоминание  кольнуло
его; он почти понял, что жрица делает с ним. Это называлось...
     Усилие разума  было  слишком тяжелым, и Блейд утомленно прикрыл  глаза.
Тонкий палец с голубым ногтем коснулся его век, приказывая им подняться. Она
продолжала  говорить  тихим,  монотонным голосом,  словно  читала  привычную
молитву:
     -- Ты убил жрицу друсов, повелитель Блейд. Доказательств нет, но они не
нужны,  когда обвиняет  Друзилла.  Но  я  не  обвиняю, хотя уверена,  что ты
виновен. Ты  убил  старую  жрицу  в лесу,  около священной поляны. За это ты
заслужил  смерть -- смерть  после мучительной  пытки. Никто не  спасет тебя,
никто  не  поможет тебе,  никто не укроет тебя --  потому что никто не смеет
бросить вызов друсам.
     Но это  останется нашим секретом,  повелитель Блейд. Только нашим  -- и
принцессы Талин, но она еще ребенок и не собирается  вредить тебе. Никто  не
узнает, что  ты убил жрицу  друсов, и тебе не грозит ужасная кара -- до  тех
пор, пока мы понимаем друг друга.
     Блейд  снова  прикрыл  глаза,  и  опять  она  легким  касанием  пальцев
заставила  его  приподнять  веки.  Маленький  блестящий  медальон  продолжал
раскачиваться, притягивая его  взгляд, подчиняя волю. Боль исчезла, и сейчас
он плыл на волнах  эйфории, предчувствуя  наслаждение. Скоро... совсем скоро
она кончит говорить и сделает ЭТО!
     --   Последнее  время   в  Альбе  были  большие  волнения...   во  всех
королевствах, в доменах Беаты и Ликанто, и за проливом... А теперь  в землях
Вота... Нашлись люди, которые осмеливаются, впервые от  начала мира, открыто
поносить друсов... выступать против них. Ужасный грех, повелитель Блейд! Его
нужно вытоптать с корнем!
     Медальон продолжал раскачиваться словно маятник.
     --  Но  для этого нужны воины, много  воинов.  Наше же  владение -- умы
людские, чудесная  власть над  разумом  и  мыслями... Я хотела  использовать
Геторикса, прозванного Краснобородым, как карающую руку друсов... Но ты убил
его,  повелитель  Блейд... и  ты гораздо умнее Геторикса.  Тебе  и предстоит
занять его место, Блейд. Видишь, я не называю тебя повелителем потому что мы
будем  равны, ты и  я...  Я  стану править умами людей, ты  -- их  телами...
править  силой, если  нужно.  Ты запомнишь  это...  скоро ты будешь здоров и
выполнишь то, что я велю... исполнишь мои планы. Никто, кроме нас двоих,  не
узнает  об  этом...  никто не узнает,  что связывает  нас. Ты станешь верным
последователем друсов, повелитель  Блейд... И, убежденный в  своей  правоте,
сделаешь  все,  не  сомневаясь  и  не  испытывая  нужду  понять,  почему  ты
поступаешь так, а не иначе. Ты забудешь все, что я говорила в эти дни...
     Маятник медальон качался, вытягивая остатки воли.
     -- Ты станешь супругом  принцессы Талин, если захочешь.  Я  не  против.
Тогда  легче  будет управлять ее отцом,  упрямым королем Вотом. Это важно...
очень  важно!  Мне  нужна поддержка.  Он уважает  нас, но  не боится  Должен
бояться...  Ты займешься этим  в  грядущие  месяцы  и  годы, Блейд.  Большой
труд...  нельзя все сделать  легко  и быстро, ты  понимаешь...  Но это будет
сделано!
     Ее голос всегда усиливался, крепчал на последних  словах Блейд, пожирая
взглядом  прекрасное лицо,  видел, как сурово  сжимаются  пунцовые  губы,  и
иногда ему  чудилось,  что золотой меч  пронзает  его грудь. Но это не имело
значения. Ее молитва-заклинание близилась к концу... значит, скоро  наступит
миг наслаждения.
     Однако в последний день Канаки добавила кое-что новое.
     -- Море  становится  спокойным, --  сказала она,  -- корабли собираются
вместе. Через день другой,  когда ты  почувствуешь  себя  много  лучше, флот
достигнет порта Боурн.  Ты высадишься там со своими людьми и пойдешь в земли
Вота. В Боурне мы расстанемся; я направлюсь  на север одна  и встречу тебя в
королевстве  Вота и все  будет так, как  я говорила.  Но встреча  наша будет
тайной и тайного смысла будут полны наши слова. Хотя теперь  ты рука друсов,
нас не должны видеть  вместе... не должны обнаружить нашу связь. Запомни это
-- и выполняй мои приказания, никому не открывая секрета.
     Медальон  качался  взад и вперед, взад  и вперед  Блейд  прикрыл глаза,
зная,  что пальцы ее больше не  коснутся его век. Ибо наступал  долгожданный
миг.
     Тишина. Ее  нарушал  лишь постепенно замирающий скрип досок корабельной
обшивки; море успокаивалось, и теперь корабль мягко и плавно  покачивался на
волнах. Шли минуты.  Затем, как обычно, он услышал  ее участившееся дыхание.
Оно  стало хриплым и прерывистым, словно  каждый глоток воздуха давался ей с
огромным трудом... И Блейд, не подымая век, знал, что рот ее широко раскрыт,
и голова откинута назад.
     Она взяла его руку  и положила меж своих бедер, слегка прижав  ладонью.
Пальцы Блейда ощущали  трепет  упругих мышц  под нежной кожей  и шелковистый
треугольник  венерина бугорка. У нее были длинные  стройные ноги, их  теплая
округлая плоть пряталась под белой накидкой. Она плотнее  сдвинула колени  и
склонилась  над  ним; теперь  Блейд чувствовал ее горячее  дыхание  на своем
виске.
     В такие минуты  она находила иные слова --  разные, не  похожие  на те,
которые сопровождали мерные колебания маятника-медальона.
     В один из дней она сказала:
     -- Друсы тоже женщины!
     В другой:
     -- Ты подобен божеству!
     Сегодня она шептала  что-то -- так  тихо,  что  Блейд  почти  ничего не
слышал. Она опустилась на колени около его ложа.
     -- О,  повелитель, если бы  так можно было зачать ребенка,  я хотела бы
носить твое дитя!
     Блейда  раскачивали  дурманящие  волны  наслаждения.  К  наркотическому
снадобью, овладевшему его телом и волей, добавлялся сладкий яд ее губ. Он не
мог  сдержать  лихорадочную  дрожь,  и  его  экстаз  подстегнул  возбуждение
среброволосой жрицы.  Это было колдовство, древняя чувствительная  магия,  и
Блейд, достигнув  вершины наслаждения, уже не  знал, человек ли его странная
возлюбленная  или   ведьма-суккуб,  упивавшаяся  его  жизненной  силой.  Но,
бесспорно,  она  являлась мастером  в подобном виде любовного искусства -- в
этом  он  не сомневался. И когда  способность мыслить  опять возвращалась  к
нему, он думал о том, что  выполняемый ею ритуал, вероятно, каким-то образом
связан с религией друсов. Ибо Канаки отвергла бы иные таинства любви -- даже
если бы он снова был здоров и силен.
     Она не скрывала этого.
     --  Мы,  жрицы  друсов, можем  любить  мужчин только  так. О  том,  что
происходит между нами, женщинами, ты  не должен знать -- как и любой  другой
человек. Лежи спокойно,  повелитель Блейд; пусть все злые  духи покинут твое
тело. Они не страшны для меня, ибо я -- Друзилла!
     В  этот день -- десятый  день плавания -- Блейд,  погружаясь  в  темное
забытье, видел ее в последний раз. В последний раз губы и пальцы Друзиллы по
имени Канаки ласкали его; в  последний раз  золотой  медальон раскачивался у
его лица. Он знал,  что над ним  творили зло,  но его  это не  тревожило. Он
понимал, что ему спасли жизнь, чтобы использовать потом  для каких-то тайных
целей, но  и это тоже оставляло его равнодушным. Алые губы Канаки улыбнулись
ему, и она повторила слова, которые он уже слышал однажды:
     -- Ты подобен божеству!
     И покинула его -- как всегда, не обернувшись.
     Блейд погружался в сон, напрягая свой оцепеневший, застывший разум. Что
она делает с ним? Он должен бороться... должен... должен...
     Усилие  оказалось  слишком  тяжким;  он  заснул.  Наверху,  на  палубе,
хлопнул,  расправляясь, большой  квадратный  парус.  Уже  много  дней,  пока
штормовые волны играли кораблем, его голая мачта угрюмо возносилась к серому
небу.  Теперь  парус   набрал  ветер,  ткань  натянулась,  и   судно   стало
повиноваться   рулю.  Пираты   испустили  торжествующий   крик.  Если  ветер
продержится,  через пару дней они будут в Боурне, на  твердой земле,  где их
ждет добыча, еда и выпивка.
     Но Ярл, железной рукой правивший своей буйной  командой, только покачал
головой. Он  ничего не знал о планах Блейда. Он  даже  не был уверен, жив ли
еще новый вождь или его остывшее тело скоро поглотят холодные воды Западного
моря.
     Вначале люди не выражали  недовольства; ужасный шторм разбросал корабли
и приходилось  напрягать все силы, чтобы удержаться на плаву.  Хвала Тунору,
только  пять  судов из двадцати пропали! И  на них не было особых ценностей,
поэтому никто не горевал о погибших, кроме родственников и друзей.
     Но буря стихала, и на кораблях поднялся недовольный ропот.  Как всегда,
нашлись бойкие языки,  готовые доказать всем и каждому, что нелепо  плыть на
север и потом маршировать по суше до владений Вота, когда добычу можно найти
гораздо ближе. Например, в Сарум Виле. Не самый богатый народ, конечно, но и
не бедный.  Лучше взять то, что лежит под  носом, чем пускаться  в долгое  и
опасное  плавание в  северных  водах. Ну, а Боурн...  Что такое, в сущности,
Боурн? Нищая рыбачья деревушка!
     У Ярла были свои методы справляться  с недовольными. Дюжину он выпорол,
троих  протащил  под килем и, наконец, вздернул  на мачте  негодяя,  который
посмел  пререкаться с офицером.  Ропот  заглох  --  вернее,  переместился  в
кубрик, подальше от глаз капитана.
     Ярл стоял  с принцессой Талин на крохотном мостике, когда  мимо  прошла
среброволосая жрица.  Глубоко надвинутый  капюшон  скрывает лицо, кувшин  со
снадобьем, которым она лечила  Блейда,  прижат  к груди... Она  ни  с кем не
разговаривала,  ни  на кого  не  глядела. Капитан и  девушка наблюдали,  как
повелительница друсов скрылась в своей маленькой каюте на корме.
     Они  переглянулись.  Талин,  в теплой накидке,  с  вьющимися  по  ветру
прядями каштановых волос, выглядела недовольной. За время путешествия они  с
капитаном стали добрыми друзьями, и если девушка имела особое мнение на счет
того  способа, которым Ярл зарабатывал  на жизнь, она старалась держать  его
при себе.
     -- Я должна  увидеть Блейда, Ярл, -- сказала Талин. Сегодня ночью. И ты
мне поможешь.
     Ярл не выразил особой радости от этого предложения.
     -- Невозможно, принцесса...  Ты  же  знаешь ее  приказ!  Пока она лечит
Блейда, никому не дозволяется видеть его. Я не смею нарушить ее волю.
     Золотисто-карие глаза Талин сердито сверкнули.
     --  Ха! Вы все  ее боитесь! Трясетесь перед ней! И  еще  называете себя
мужчинами!
     Ярл задумчиво погладил свой бритый подбородок и усмехнулся уголком рта.
     -- Да, принцесса. Мы боимся... мы все боимся... А ты?
     Талин не глядела на него, и капитан подумал, что она вотвот заплачет.
     -- Конечно,  -- наконец  шепнула  она, -- я тоже  боюсь. Я  не  храбрей
любого из вас...
     -- Мои люди не трусы, -- произнес Ярл.  Но  когда дело касается этих...
-- он мотнул головой в сторону  каюты на корме. --  Даже меня, принцесса, не
верящего ни  в богов,  ни в демонов, они пугают... Сам не понимаю, откуда  у
них такая  мощь... такая  власть  над людьми... Они  обладают  силой,  очень
большой силой, -- Ярл задумчиво уставился в  палубу. -- Ведь  Блейд еще жив,
не  так ли? А наши лекари не могли помочь ничем -- только молились  Тунору и
просили его милости. Жалкое зрелище!
     -- Я тоже  молилась  Фригге,  -- нахмурилась  Талин.  -- Что  ж, готова
признать, что  эта  женщина  спасла ему  жизнь. Но  я не  доверяю  ей... она
слишком красива для жрицы!
     Ярл, умудренный жизнью, улыбнулся:
     --  И  слишком  долго  остается  наедине  с мужчиной,  за  которого  ты
собираешься выйти замуж -- так, принцесса?
     Талин бросила на него холодный взгляд.
     -- Это неважно. Жрицы друсов приносят обет безбрачия. К тому  же, Блейд
вовсе не обязан жениться  на мне...  -- она помолчала. -- Там, в Крэгхеде, я
все выдумала, чтобы помочь ему.  Мне казалось, что Краснобородый  не посмеет
пойти  против моего отца. Я... Ну, ладно, не будем обсуждать то, что прошло!
Мне  нужно увидеть  Блейда и  сказать ему, что  я думаю о  мужчине,  который
позволил ударить себя кинжалом!
     Ярл поправил шлем с серебряным  шпилем и,  защищаясь  от пронзительного
ветра, запахнул плащ.
     --  Будь терпеливой, принцесса... и благодарной. Ведь Блейд жив  -- как
бы ты к нему не относилась!  Не  думаю,  чтобы она солгала... А если так, то
скоро мы будем  в  Боурне  и двинемся  в земли  твоего отца... если  я смогу
удержать в узде своих головорезов.
     В  карих   глазах  сверкнул   огонек,  и   Ярл  ощутил  некое   смутное
беспокойство.
     --  Терпение -- именно то, что проповедуют друсы,  -- произнесла Талин.
-- Конечно, когда это служит их целям. Они  говорят, что терпение -- великая
добродетель,  и   каждый,   кто  терпелив  и   проявляет   смирение,   будет
вознагражден... -- Девушка сделала паузу, потом гневно махнула  рукой: -- Но
хватит с меня их поучений! Что ж, Ярл, ты можешь не участвовать в этом деле.
Я все сделаю сама.
     Она посмотрела на дверь каюты, за  которой скрылась жрица с серебряными
волосами, и Ярлу не понравилось выражение, промелькнувшее в ее глазах.

Глава 14

     Блейда разбудил солнечный  луч, упавший  на его  лицо  сквозь  открытый
иллюминатор.  Друзилла никогда не делала этого -- их встречи происходили при
свете  масляной  лампы,  заправленной вонючим жиром,  или при свече.  Сейчас
сияние  золотистого солнца и соленый  запах  моря наполнил  тесную каюту. Он
чувствовал  себя лучше -- гораздо лучше, чем в предыдущие  дни. Голова стала
ясной  и,  хотя он был еще  слаб, ничего  не  осталось от  подавляющей  волю
летаргии, властвовавшей над ним в последние дни.
     Сильво, открыв второй  иллюминатор,  состроил жуткую гримасу, в которой
Блейд распознал улыбку. С косоглазым слугой произошла  разительная перемена:
он был чист, выбрит и наряжен в новую одежду ярких цветов.
     Сейчас  он  протягивал  Блейду  огромную  деревянную миску  с  каким-то
пахучим варевом; затем сунул ему оловянную ложку,  предварительно вытерев ее
о рукав.
     --  Похлебка  из зайца, хозяин. Вчера мы  высаживались на  берег, чтобы
разжиться съестным  --  во  время  шторма  запасы  подошли  к  концу.  Ну, я
смастерил силки и поймал зайца. Попробуй, хозяин, и скажи, как на твой вкус.
Когда-то я был неплохим поваром.
     Блейд  отхлебнул  варева. Оно оказалось  восхитительным,  и  неожиданно
разведчик  почувствовал,  что  голоден как волк.  Теперь, когда  способность