не и
в  государствах  Айталы...  даже в  далеком Осролате.  Странствия  расширяют
кругозор, и я  могу размышлять  о  запретном без повязки на глазах. Так вот,
страны, которые я повидал или о которых слышал, как о твоем Альбионе, сильно
различаются климатом,  обычаями, богатством... однако есть нечто  общее, что
их объединяет. В Меотиде  же все иначе, так что  знатный райнитский  нобиль,
осролатский купец и последний мусорщик  из городов Айталы быстрее сговорятся
с диким фраком, чем с любым из наших мужчин.
     --  Ты  говоришь загадками,  мудрейший,  --  Блейд  откинулся  в седле,
разглядывая  надвигавшуюся  громаду горного  склона.  Они поднялись  уже  до
середины бедра Сата
     --  Тогда оставим  это, --  Лартак передернул плечами и сменил тему. --
Лучше расскажи, чем ты занимался в последние дни
     --  Обучал  девушек...  беседовал  с  принцем...  осматривал  дворец...
Кажется,  я  говорил  тебе, что  познакомился  с  устами  царя, почтеннейшим
Зириподом? -- Старец кивнул,  сведя в линию седые брови. -- Так вот, я снова
его  встретил...  вчера...  нет, позавчера,  в  той  галерее,  что  украшена
моделями кораблей. Он спрашивал,  когда же я соизволю навестить его. И вид у
него был какой-то странный... будто он позабыл пообедать в тот день
     --  Не  советую тебе принимать  его  приглашение,  заметил  старец.  --
Опасный  человек, очень  опасный... воистину,  глас  царя...  второе  лицо в
стране после великого Дасмона. Лучше тебе не сближаться с ним.
     --  Но  принц сказал, что я  свободен,  -- возразил Блейд.  -- И у меня
хватит серебра,  чтобы отправиться в Райну на самом  большом корабле из тех,
что стоят в порту.
     -- Ах, сын мой, сын  мой... -- Лартак укоризненно покачал головой. -- Я
полагал,  что  ты  лучше  ведаешь  пути душ  людских...  Пойми,  Тархион  --
мальчик... юноша, воспитанный в строгости и еще не вкусивший сладости власти
и соблазна вседозволенности... Он колеблется, он боится, он размышляет... Но
зрелый муж, привыкший к подчинению, не  станет играть с тобой в жмурки. И ты
можешь  вдруг  обнаружить,  что  все ворота, все выходы из  страны  для тебя
закрыты. Тогда, -- мудрец вытянул руку  в сторону тропы,  уже переходившей в
довольно  широкий карниз, --  вспомни  про то, что мы сейчас увидим. В конце
концов, должен же кто-то испытать мою птицу! Рабы тупы, я слишком стар, а ты
-- самый подходящий человек для этого дела!
     Если не считать последнего предложения,  открывавшего перед разведчиком
лазейку  для  тайного бегства,  слова  Лартака  были  весьма  смутными.  Они
миновали  карниз,  спешились  и,  оставив одного  раба  с  лошадьми,  втроем
поднялись  к  пещере. Оставшуюся  часть  дороги  мудрейший философ и механик
молчал.
     Они проникли в подземную мастерскую через невысокий проход, вырубленный
в  скале,  у  которого  кончалась  тропа.  За  ним  шел  недлинный  коридор,
открывавшийся  в довольно просторный зал;  его освещали два окна в восточной
стене. Здесь  высились верстаки  с бронзовыми и стальными инструментами, а в
дальнем конце  громоздились деревянные  бруски  и  рейки, на которых  лежали
рулоны пленки  из  рыбьего  пузыря.  Пахло  тут  лаком, древесной стружкой и
йодистыми  морскими испарениями, смешанными с  ароматом сухих трав, висевших
под потолком.  Лартак, не  задерживаясь,  направился  к  двери, что  вела во
вторую камеру; Блейд шел за ним.
     Новое помещение оказалось примерно таких же размеров, как  и  покинутое
ими  подземелье. Оно  тоже было вытянуто вдоль  внешней  поверхности горного
склона,  но  вместо  окон в  стене  зиял  огромный  проем  в форме аккуратно
высеченного прямоугольника десять на пять ярдов. Казалось,  зал открыт небу,
свету  и  ветрам;  и лишь  довольно  большой  аппарат с  широкими  крыльями,
обтянутыми блестящей пленкой, отделял  вошедших от  бесконечного  воздушного
пространства.  Блейд заметил, что по краям  проема  в  стены вбиты костыли с
бронзовыми кольцами, от которых к корпусу планера тянулись канаты толщиной в
руку.  Вероятно,  это были тяги катапульты,  которая могла швырнуть машину в
небеса словно выпущенный из рогатки камешек.
     -- Ну, как?  --  лицо  Лартака  не просто светилось;  оно  сияло, будто
физиономия Сата-Прародителя  на новенькой  серебряной  монете.  Он  медленно
подошел к своему детищу и положил руку на крыло -- так, словно коснулся щеки
любимой женщины.
     Блейд прищелкнул  языком;  он был  по-настоящему восхищен, без  всякого
притворства.  В  этом  мире,  не  знавшем пороха,  бензина  и электричества,
нашелся  человек,  создавший  нечто  способное  взлететь  в  воздух!  И, чем
внимательней он рассматривал машину, тем больше проникался уверенностью, что
этот  аппарат  способен  не только взлететь, но  и благополучно  опуститься,
преодолев  немало  фарсатов  в  воздушных  течениях.  У  него  была довольно
просторная кабина с двумя креслицами, расположенными друг за другом; за ними
-- что-то вроде крохотного грузового отсека.
     -- Садись! --  старец похлопал по переднему  сиденью,  и Блейд  покорно
полез внутрь. -- Смотри:  вот два рычага, от которых  идут тяги к крыльям, а
между ними  -- третий, позволяющий управлять хвостовым оперением... Внизу --
обитая  тонким  бронзовым листом доска  с  загнутым краем. Можно садиться на
лугу и скользить по траве до полной  остановки,  но я думаю,  что безопасней
использовать озеро или пруд. Теперь посмотри на это  стремя... -- он показал
на потолок,  где действительно висел металлический треугольник, напоминавший
стремя. -- Когда канаты натянуты, оно опускается вниз, так что легко достать
рукой.   Сильный   рывок   освобождает   спусковой   механизм  катапульты...
Представляешь -- рраз! --  и  ты в небесах!  И  мчишься  в Райну на  крыльях
ветра! А я... -- он  вдруг тоненько хихикнул,  -- я остаюсь тут  и ничего не
знаю! Ничего, понимаешь!
     -- А твои рабы? -- поинтересовался Блейд. -- Они надежные парни?
     -- Им живется неплохо, и  они не жаждут вернуться в эстард... -- старик
махнул рукой. -- Но  дело  в том, сын мой, что  об  этом, -- он  снова нежно
погладил крыло своей машины, -- знают  только четыре человека:  мы с тобой и
они.  А я сильно сомневаюсь, что им ясно, для чего предназначена моя  птица.
Видишь ли, никто не интересуется тем,  что  я делаю  у себя  в мастерской  и
зачем  мне нужна  древесина града,  кувшины  с клеем и  рыбий  пузырь.  Я --
наставник принца, и его управитель Харатт достает все,  что  мне  нужно, без
лишних  вопросов. -- Он помолчал.  -- А теперь выбирайся из кресла и  пойдем
туда, --  Лартак  махнул  на  массивный барабан у задней стены. --  Я покажу
тебе,  как  пользоваться  лебедкой,  которая  натягивает канаты,  где  лежат
бурдюки с вином и водой, и прочие запасы.
     Когда все было осмотрено, мудрейший задумчиво произнес:
     --  Если ты решишь  покинуть Меотиду и  доверить свою жизнь этой птице,
если ты перелетишь на ней  Пенное  море и опустишься на равнины Райны, пошли
мне весть, сын мой... Тогда  я буду знать, что ты жив, и что моя  деревянная
птица и в самом деле способна летать...
     -- Клянусь, я сделаю это! -- Блейд поднял руку и сжал кулак. -- Но куда
я  прилечу, когда  ветер понесет меня на восток? Я знаю,  что в  Райну, но в
какое место?
     -- Я думаю, в Сас... Это большой город и порт, который ведет торговлю с
нами.  Корабли идут туда  три-четыре дня,  но моя птица перенесет тебя через
море от  рассвета до  заката...  или наоборот,  если ты благоразумно  решишь
отправиться  в  путь  ночью.  Ты  преодолеешь  немалое  расстояние  в  своем
странствии  по мировой  сфере... И, как знать,  если найдется в Сасе богатый
покровитель,  ты сможешь на его деньги построить новую катапульту, чтобы еще
раз взмыть в воздух.
     --  Для  этого  надо  сперва  приземлиться, --  заметил  Блейд, -- и не
перепугать при  этом  целый город. Вдруг  в Сасе  меня  примут  за летающего
демона и посадят на кол -- так, на всякий случай.
     Усмехнувшись, Лартак покачал головой.
     -- Не беспокойся.  Империя  райнитов сильна, богата  и является  вполне
просвещенным государством. Их владыка, Тагор, покровительствует искусствам и
любит философов, ученых и странников из дальних земель. Правда,  шарлатанов,
там  действительно сажают  на кол...  но  к тебе эго не относится. -- Старик
помолчал  и со вздохом добавил: -- В молодости я провел в Райне два года,  и
иногда жалею, что не остался там навсегда...  Но  заветы Сата сильны! Каждый
меот должен жить и умереть в своей стране...
     * * *
     Уже  почти  смеркалось,  когда  они  возвратились  в  Голубой   Дворец.
Распрощавшись  со  стариком,  Блейд отвел  жеребца на  конюшню за  казармами
охраны и неторопливо направился  к себе.  Он  шел по  лесу,  примыкавшему  к
парку; тут росли огромные деревья, похожие на  платаны, с мощными стволами и
развесистыми кронами, а под ними  -- мягкая невысокая трава. Уютное местечко
и  не  часто  посещаемое,  как  он успел  заметить; тут никто  не  мешал его
размышлениям.
     Значит,   Лартак   считает,   что  ему,   возможно,  придется  покидать
благословенную землю Меотиды в аварийном порядке... Намеки старика на особый
стиль жизни меотов, так не подходящий пришельцу  из Альбиона, были не совсем
понятны,  но  вывод не  оставлял сомнений:  если  припечет, стартуй  прямо с
макушки Сата и пришли  из  Райны  письмо. Неужели  дела могут  повернуться в
плохую сторону? Блейд терялся в догадках! его обостренное  чувство опасности
и интуиция в данном случае не говорили ничего определенного.
     Однако  он  ощущал  явственный привкус тайны. Как  странно! Он пробыл в
этой стране уже  месяц, он представлял себе ее границы и территорию, занятия
жителей, форму правления, организацию войска и массу других вещей.  И все же
главного  он так и не  уловил.  Дух народа, личная жизнь людей -- или, проще
говоря, постель...  Об  этом  он не  имел  никакого  понятия,  не  взирая на
успешный опыт с Фаррой. Вероятно,  тайные заветы Сата касались именно данной
стороны дела, скрытой от него, чужеземца, почти варвара...
     Значит, по словам Лартака, одни женщины меотов  рожали девочек,  другие
-- эти самые археоды -- мальчишек... Невероятно, но пусть так! Скорее всего,
это  признак  вырождения,  связанный  с  ограниченным  генофондом,  хотя  по
внешнему виду  амазонок  этого не  скажешь... Возможно, дело в мужчинах?  От
кого  еще   могут  понести  все  эти  красотки  с  мечами   и   копьями?  От
Сата-Прародителя, как уверяли его в эстарде Шод?
     Но  любовь, любовь!.. Где же любовь или хотя бы ее грубый эквивалент --
секс? Фарра, если не обращать внимания на некоторые странности,  была вполне
нормальной женщиной, отнюдь не фригидной...  И он,  Блейд, не первым  познал
ее... ведь она  даже родила  ребенка, девочку, из-за которой ее  заклеймили!
Раз женщины рожают  детей, значит, неизбежен и акт любви...  как же иначе...
Но  где, когда,  с кем? Или меоты так  целомудренны, что крадутся к женщинам
глухой ночью? А может, СатПрародитель  пошутил  с  ними, отпустив  народу на
такие дела один день  в  году? Однако  девушки, его  ученицы,  как  будто не
страдали от сексуальной озабоченности... Он бы почувствовал это -- по одному
взгляду, по робкому движению, по вздоху! Он хорошо  знал женщин... Но эти --
эти не обращали на него ровно никакого внимания!  На него, Ричарда Блейда! В
конце концов, что было просто унизительно!
     Он  пнул  что-то лежавшее  в  траве,  отозвавшееся протяжным  негромким
звоном  и,  пробормотав проклятие, наклонился. Два  меча, пояса  с  бляхами,
рядом  -- скомканные плащи и туники. Он поднял один клинок, поднес к глазам,
пытаясь  рассмотреть  в угасающем  свете  дня  навершие  рукояти.  Бронзовая
лошадиная голова раздутые ноздри, оскаленные зубы, летящая  по ветру  грива.
Казалось, жеребец смеется над ним, уставившись в лицо ошеломленного человека
крохотными изумрудными глазками.
     Словно  очнувшись, Блейд  уловил  теперь  учащенное  дыхание  и  стоны,
доносившиеся  из-за  ствола  ближайшего  платана. Положив  меч на землю,  он
приблизился  к дереву, неслышно  ступая,  и  выглянул.  Там  была  маленькая
полянка, не  больше одеяла,  --  ложе  любви,  устланное  ароматными мягкими
травами. И  в  их нежных  ласковых объятиях, тесно  прижавшись друг к другу,
трепетали в экстазе два прекрасных женских тела.

Глава 7

     Этим вечером Блейд не пошел к принцу. Скорым шагом миновав стражу у его
покоев, он велел  амазонкам  передать  сыну  Сата  свои  извинения  дескать,
переутомился во  время  утренних занятий  и должен принять  ванну  и  выпить
горячего  вина. Он и в самом  деле сделал и то,  и другое,  а потом принялся
мрачно расхаживать  по комнате, время от  времени со злобой пиная  стулья  и
разбросанную по полу одежду.
     Похоже, этим красоткам, этим  лихим наездницам мужчины и  в самом  деле
были  не  нужны!  Им вполне  хватало общества  друг друга!  В их  прелестных
головках  не укладывалась  даже  мысль  о  том, что  мужчина  тоже  способен
принести наслаждение!  Что ж, если лесбийская  любовь  процветает в  Меотиде
столетиями,  то ее обитательницы вполне  могли  забыть,  что  мужчина --  не
просто  некий  объект,  механически  участвующий в  процессе воспроизводства
потомства... Ну и конечно, мужчина мужчине -- рознь!
     Если с  женщинами  все ясно,  решил Блейд, порассуждаем насчет  мужчин.
Выглядели   меоты   вполне   благообразно,   хотя    были   начисто   лишены
мужественности, обычно присущей  представителям культуры  меча  и копья. Ну,
тут за них старались женщины... Прекрасные сильные  женщины, объединенные не
только  суровыми узами воинского  братства, но и шелковыми путами Эроса... А
что же мужчины? Как они удовлетворяют  свои сексуальные инстинкты? Блейду не
потребовалось  много времени, чтобы разгадать  и эту загадку Эпизоды, факты,
намеки  --  все,  накопленное  в  памяти  за  последний  месяц, стремительно
промелькнуло перед ним. Фарра, пораженная тем, что близость с мужчиной может
принести наслаждение... Обрывки фраз и странные  взгляды, которые он ловил в
городских  кабачках...  Настойчивые  приглашения  Зирипода  посетить  его  и
"приобщиться к мудрости"... И, наконец, Тархион!
     Глухо застонав, разведчик стукнул себя кулаком по лбу. Каким же идиотом
он был! Распускал хвост  перед  юным  принцем, поучая его,  как обращаться с
девушками! Не возлюбленную с полными персями и нежными ланитами ждал Тархион
в  тот  вечер,  он  жаждал  очутиться  в  его,  Ричарда   Блейда,  объятиях!
Дьявольщина!   Проклятье,   проклятье!   Воистину,  эта  роскошная  обитель,
смердевшая извращенной похотью, были не Голубым Дворцом, а дворцом голубых!
     Пустоцветы,  внезапно  подумал  Блейд,  все  они  пустоцветы!  Да,  они
производили  потомство,  но не любовь  и  счастье  взаимного обладания  были
спутниками зачатия, а всего лишь необходимость продления рода. Бутон страсти
не  раскрывал  своих лепестков, не цвел яростно и пышно, согретый поцелуями,
не сникал, надломленный блаженной усталостью, не  вспыхивал вновь огнем  под
жаркими ласками... А там, где все это было -- и страсть, и горячие лобзанья,
и  трепет  жаждущей  плоти -- там не завязывался плод. Пустоцветы, провались
они в ад!
     Он в раздражении  и гневе  забегал по комнате, размахивая руками, затем
постепенно стал успокаиваться. Гнев  --  плохой советчик, напомнил  он себе;
только холодный  анализ, только  разумное  и  тщательное  изучение  проблемы
подскажут выход...  Выход?  Чего  он,  в сущности, хотел?  Какое дело гостю,
временному посетителю, до этого странного мира, вдруг повернувшегося к  нему
неприятной  стороной? В  любом  случае, смерть  ему не  грозит...  и  планер
Лартака  ждет   его,   усевшись   на  макушку  Сата-Прародителя,  проклятого
извращенца...
     Вспомнив об этом, Блейд  окончательно пришел в себя, вернув способность
к  здравому рассуждению. С  чего  он так  завелся?  Вот  был  первый вопрос,
заданный им. В конце концов, подобные нравы существовали и на Земле, и  дело
шло к  тому,  что  в  ряде  стран, наиболее  свободомыслящих,  скоро  начнут
регистрировать браки между  мужчинами  -- или женщинами, если угодно.  Блейд
знал,   что   долгое   время    такие   необычные   сексуальные   склонности
рассматривались как болезнь,  но в результате новейших исследований медиков,
психологов и социологов это мнение изменилось.
     Как было установлено, граница между полами не являлась жесткой. Природа
вообще не терпит жесткой  детерминации типа  "да-нет"; лишь человек вносит в
свои  несовершенные  творения  бинарную  логику вычислительной  машины. Диод
открыт   или   закрыт,   устройство    работает   или   нет,   жизнь-смерть,
болезньздоровье,  черное-белое...  Живую   материю,  однако,  не   удавалось
втиснуть  в прокрустово ложе таких  соотношений;  с  живым,  особенно  --  с
человеком,  наиболее сложной из  существующих естественных  систем, --  дело
обстояло не так просто.
     Спектр человеческих  конституций  и  психологических  особенностей  был
невообразимо  широк. В этом  океане из  миллиардов живых особей,  тысяч рас,
народов, племен, языков можно было найти что угодно: двуполых гермафродитов,
сросшихся  сиамских  близнецов,  телепатов  и  пирокинетиков,   карликов   и
гигантов,  белых, черных,  желтых,  красных и синих  в  крапинку...  На фоне
такого  разнообразия мужеподобные женщины и женоподобные мужчины не являлись
чем-то исключительным. В силу определенных  психофизических  особенностей их
сексуальные устремления были направлены на лиц своего пола, и они без особых
трудов находили партнеров.  Более того, многие вполне нормальные люди, попав
в  необычные  или безвыходные  обстоятельства,  следовали их примеру;  Блейд
вполне представлял,  что  творится в женских тюрьмах и в небольших  воинских
гарнизонах в отдаленных местностях.
     Правда,  в данном случае речь  шла о целой стране. -- С другой стороны,
это была  не Земля, другой  мир,  иная  реальность,  и  подходить  к  ней  с
привычными  мерками  значило  ошибиться.  Однако  и  на  Земле  в  древности
существовали страны,  где  подобная  практика не вызывала неприязни. Скажем,
античная Греция...  Блейд  напряг  память.  Что  говорили  по  такому поводу
эллины?  Любовь мальчиков -- для  философов,  любовь  женщин --  для  прочих
смертных...
     Да, именно  так! И нечего приходить в ярость из-за этого! Уже ясно, что
он  не сможет  взять  домой  из Меотиды ничего, кроме  сомнительных  нравов,
прекрасно известных на Земле. Почему же он так взволнован, так возмущен?
     Внезапно Блейд  понял, в чем дело. Причина была чисто  личной, все дело
коренилось  в  нем  самом,  и  никакие  холодные  рассуждения  о  широчайшем
диапазоне  человеческих  склонностей,  никакие   исторические  параллели  не
помогли  бы  ему  совладать  с  чувством  подспудного  омерзения.   Проблема
заключалась в том,  что он  сам находился на границе этого диапазона; он был
концентратом понятия мужественности, и его обостренное мужское эго  не могло
примириться с очевидным.  Положим, еще лесбиянки... Бог с ними, в Меотиде, в
конце  концов,  существовали  девушки-рабыни,   вполне  нормальные  во  всех
отношениях! Но  то,  что его самого, Ричарда  Блейда,  пытались  склонить  к
содомскому греху, было невыносимо! Это требовало возмездия -- немедленного и
страшного,  как  Божий  гнев,  обрушившийся  некогда на  нечестивые  Содом и
Гоморру!
     Скрипнув  зубами, Блейд был вынужден признать, что до грозного  Саваофа
ему  далеко, и никаких  немедленных действий он предпринять не  в состоянии.
Нужно время, терпение,  настойчивость,  удачно сложившиеся обстоятельства...
тысяча и один фактор, которых заранее не  предусмотришь. Только тогда, силой
или словом, он сумеет обратить Меотиду на  путь истины, вычистив эту конюшню
от навоза заветов, записанных в древних  книгах Сата! Существовала, конечно,
и проблема времени. Лейтон послал его  сюда не  на десятилетия; месяц-