а же сделала вид, что и не слышит его слов. Однако  по тому, как
она   отвернулась  от  Блейда,  как  напряглась   ее  спина,  опустилась   в
задумчивости  голова,  он понял, что  жрица притворяется.  Но  что она могла
предпринять?
     Чтобы узнать это, долго ждать не пришлось.
     Жеребец  споткнулся.  Если  бы  Блейд  не  держался  настороже,  ожидая
подвоха, он,  скорее  всего, ничего не заметил бы. Но... жеребец  споткнулся
вновь!  И пошел все медленнее  и медленнее,  пока не остановился совсем. Его
начала бить крупная дрожь.
     - Прекрати! - крикнул Блейд жрице. Тревога  охватила его. Что бы она ни
делала с  животным - а  в том, что это  дело рук  Друзиллы, он ни  на миг не
сомневался, -  это таило для него смертельную опасность. Без  помощи жеребца
ему никогда  не отыскать  Дру Тал...  Никогда не  спасти сына! - Прекрати! -
выкрикнул он с удвоенной яростью.
     Он видел ее лицо вполоборота... Гримаса ненависти и  презрения исказила
прекрасные черты. Зеленые глаза смотрели вдаль упрямо и непримиримо. Жеребец
захрипел. На тубах его выступила желтоватая пена и закапала на траву.
     - Прекрати!
     Блейд схватил ее за плечи,  затряс изо всех сил. Растерянность овладела
им. Что делать? Как  помешать этой чертовке?! Не  помня  себя  от гнева,  он
замахнулся, чтобы ударить, оглушить ее...
     Но, ловкая и проворная, точно кошка, она извернулась,  выгнулась  и, не
успел он опомниться, спрыгнула на землю. Но не побежала, не бросилась прочь,
а осталась стоять, простирая к коню руки. Блейд почти видел, как струятся из
пальцев  ее смертоносные лучи...  Животное забилось в судорогах, попятилось,
захрипело. Лицо жрицы сияло мстительным торжеством.
     И тогда Блейд набросился на нее.
     Когда  он  вспоминал об этом позже, то  был  вынужден признать,  что  и
впрямь был  в тот момент вне себя  - еще одна профессиональная ошибка. Но он
ничего  не  мог  с  собой  поделать.  Тревога  за   сына,  злость,  ощущение
собственного бессилия, ненависть к этой насмехающейся дряни -  все смешалось
в душе его. Он набросился на нее.
     Блейд спрыгнул с седла ловким стремительным движением - жрица не успела
даже  отшатнуться.  Мгновение,  и  пальцы  сомкнулись  у  нее  на  шее;  она
попыталась вскрикнуть, но из горла вырывался один лишь хрип. Она попробовала
вырваться, но  он стиснул ее  запястья  - такие тонкие и хрупкие,  что одной
рукой  без труда удерживал их оба -  а другой прижал  женщину к  себе, чтобы
лишить свободы движений.
     Она выгнулась,  гибкая,  точно  виноградная лоза, принялась отбиваться,
попыталась даже укусить его - но где ей было совладать с опытным бойцом! Все
метания  Саталы  лишь  ослабляли  ее. Однако  она  не желала сдаваться. Щеки
раскраснелись, изумрудные глаза метали  молнии, алые губки были  приоткрыты,
она дышала тяжело...
     И Блейд вдруг осознал, что страстно жаждет ее.
     Точнее,  понял он это  уже давно,  еще когда увидел Друзиллу на поляне.
Вожделение пронзило  его мгновенно и остро, подобно ритуальному мечу, зажгло
огонь в чреслах.  До сих  пор он старательно  отметал  от  себя все мысли об
этом. Но теперь...
     Изгибающееся стройное тело перед ним -  она старалась высвободиться, но
лишь  сильнее  разжигала  в  нем   страсть.  В  пылу  сражения  балахон   ее
приоткрылся,  обнажая атласную кожу  и полные  груди...  Не  в  силах больше
сдерживать  себя, Блейд одной рукой разодрал  грубую  ткань. Розовые  соски,
маленькие, вздернутые, зовущие, оказались прямо перед его глазами, заставляя
терять голову от вожделения.
     - Что... - начала было  жрица, но он не дал ей  договорить.  И впился в
губы долгим, жадным поцелуем.
     Она застонала, забилась в  его  объятиях с удвоенной силой.  Но, слегка
надавив ей на запястья, он заставил ее опуститься на траву. Придавленная его
мощным  телом,  женщина  понемногу  утрачивала  волю к  сопротивлению...  Он
принялся ласкать ее.
     Руки  его,  ладони  опытного,  умелого,   все   испытавшего  любовника,
скользили по нежной упругой коже,  наслаждаясь ее прохладой  и совершенством
форм, лаская, дразня, проникая в самые укромные, потаенные уголки, заставляя
стонать  и  вздрагивать от наслаждения. Сперва она пыталась сдерживать себя,
даже продолжала сопротивляться, отталкивая, кусая и царапая его, но вот губы
ее  приоткрылись  зовуще,  и  он  понял,  что Сатала отдалась  ему  вся, без
остатка, на волю его и жажду.
     Поцелуй ее  был сперва робким и неумелым,  и  он с изумлением вспомнил,
что Сатала была девственницей. Но это не остановило ни его,  ни ее саму. Под
напором  огненной  страсти  Друзилла таяла,  тело  ее отзывалось на малейшие
прикосновения, жадно требовало новых и новых ласк.
     - Да... - шептали пересохшие губы. - Да, Блейд, да...
     Он не  помнил, как избавились  они  от остатков одежды... Казалось, все
земное попросту  испарилось, сгорело в горниле  желания, и  ничто больше  не
могло помешать их телам устремиться друг к другу.
     Но вот настойчивый  пыл его  сменился  томной  нежностью,  и  Сатала, с
чуткостью женщины, рожденной для  любви, отозвалась  мгновенно.  Поцелуи  их
сделались  более   продолжительными,  искусными,   ласки  -   изощренными  и
мучительными.  Она училась  на ходу, и воистину у Блейда еще  не  было более
прекрасной и способной, ученицы.
     Наконец  Сатала застонала  под  ним, бедра  ее призывно  поднялись  ему
навстречу, и он ответил на ее зов.
     Она чуть слышно всхлипнула, когда он  проник в нее, но то был крик боли
пополам  с  наслаждением,  и  вскоре  она  застонала  в  сладостной  истоме,
соединяясь с возлюбленным в древнем, как мир, танце.
     Тела  их,  переплетенные,  ставшие единой  плотью, двигались  слитно, в
согласном ритме,  и сами небесные сферы кружились в тот миг вместе с ними; и
когда Сатала закричала первой от наслаждения,  подобного которому ей никогда
не  довелось  испытать, и  острые ногти  ее вонзились  в плечи  Блейда,  он,
содрогаясь, последовал за ней. Они погружались в темные глубины экстаза,  из
которых, казалось, не будет  возврата, и все мироздание сжалось  до точки, а
потом  расширилось  вновь - иным, измененным, чтобы  никогда более не  стать
прежним.
     * * *
     И была ночь.
     Блейд не заметил, как  опустилась  она на землю.  Страсть поглотила его
без остатка, и он  был слеп и глух ко всему земному. Могла пройти одна ночь,
десять  или  сто...  он  не  видел, не  желал знать  ничего,  кроме  Саталы,
наслаждался лишь ею,  дышал,  впитывал  ее  без  остатка, поглощал,  пленял,
обретал и терял - лишь с тем, чтобы все повторялось заново.
     Однако под утро  сон все  же сморил его. Тревожное, сумрачное  забытье,
полное обрывков  видений и смутного страха. Но он  забыл о  ночных фантомах,
как только открыл глаза.
     И был день. Сияющий, торжественный, полный солнца и птичьего гомона.
     Блейд смотрел вверх. Синее небо  просвечивало сквозь трепещущую  зелень
листвы.  Солнце,  пробиваясь  через кроны деревьев,  золотом  слепило глаза.
Трава холодила обнаженную кожу...
     Он потянулся, не глядя, к Сатале,  желая обнять ее,  прижать  к  себе и
согреть. Нежность и страсть прошлой ночи возвращались...
     Острие страха вонзилось ему в сердце: прекрасной жрицы рядом  не  было.
Блейд  вскочил.   Вскочил  и  заозирался  по  сторонам,  последними  словами
проклиная собственную глупость.
     Заснуть беспечно, словно младенец! Как он мог так расслабиться? Что она
успела натворить? Убила лошадь? Или, скорее, вскочила в седло и обратилась в
бегство?
     Но вороной  жеребец - Блейд даже чертыхнулся от изумления - мирно пасся
неподалеку. Вид у него был здоровый и бодрый; вероятно, он  вполне оправился
от вчерашнего... Что за дьявольщина?! Не ушла же она пешком!
     И без  одежды... Разорванный балахон жрицы  - Блейд лишь сейчас заметил
его  -  валялся   в  траве,  скомканный,  как  отбросили  его  накануне   их
нетерпеливые руки. Так где же Сатала?
     И тогда он увидел ее.
     Точнее,  заметил  сперва  бледное  пятно  в траве  у  ручья.  Очертания
лежащего тела. Руки вытянуты вперед, к воде, точно тянулась напиться, да так
и заснула... Блейд  утер со лба  пот,  вздохнул,  покачал  головой. Подобные
потрясения явно были ему уже не по возрасту.
     Неслышно приблизившись, он опустился перед женщиной на  колени  и нежно
провел пальцами по нагому плечу. Пора разбудить ее, позавтракать и трогаться
в путь...
     Но  что  это? Кожа  жрицы  была холодна  как лед...  И  слишком бледна!
Ужасное  предчувствие  сковало  сердце  Блейда. Нерешительно, уже зная,  что
увидит, еще желая  оттянуть неизбежное, он перевернул ее  на спину.  Золотая
змея блеснула в траве - ритуальный меч друсов!  Но тело казалось невредимым,
без всяких следов насилия. Он не мог понять... Или она все-таки жива?
     Но  один  лишь  взгляд  на  руки  Друзиллы  испепелил  всякую  надежду.
Уродливые разрезы  на запястьях...  Глубокие,  посиневшие... Через  них ушла
кровь и вся ее жизнь. Утекла в ручей, смешавшись с хрустальной водой, утекла
без остатка, не оставив следа.
     Лишившись  девственности,  верховная жрица Друззы не пожелала длить дни
свои  на  этой земле. Слишком  велик  был  позор.  Ненависть к  столь  подло
предавшему ее собственному телу...
     Блейд  вздохнул  обреченно.   Глаза  цвета   травы  смотрели   пусто  и
безнадежно,  и  бережным движением  он опустил  ей  веки. Задержал  руки  на
прекрасном даже в смерти  лице...  Потом, пожав  плечами,  поднялся на ноги,
отправился одеваться. Как бы то ни было, ему предстоял еще долгий путь.
     Без  труда  поймав  жеребца,  он  подвел  его, упирающегося, недовольно
косящего  глазом, к телу в траве.  Приторочил к седлу золотой меч.  Проверил
седельные сумки.  И,  завернув  тело  жрицы в  разорванный балахон,  бережно
уложил поверх седла.
     Путешествовать  так будет не слишком  удобно,  но он не мог  бросить ее
здесь.

        Глава 11. Дру Тал




     Вороной  жеребец   сперва  пугался  непривычной  ноши,   прядал  ушами,
всхрапывал,  отказывался идти вперед, но уговоры и понукания  Блейда сделали
свое дело. Понемногу конь успокоился, и они смогли продолжить путь, хотя шаг
его и оставался опасливо неспешным.
     Подстегнуть   коня  странник  не  решался:  почувствовав  твердую  руку
всадника, тот принялся бы ждать его приказов и перестал сам выбирать дорогу.
У Блейда же  не было  иных  шансов попасть в  Дру  Тал, кроме как довериться
памяти животного.
     Тело Саталы  покоилось  у него  на коленях.  Оно  уже начало застывать;
кровь бурыми пятнами запеклась  на сером балахоне,  но в  этом тесте Роршаха
Блейд не мог узреть ни малейшего смысла.
     Чтобы  отвести  взгляд  от  гнетущей  ноши,  он  принялся  смотреть  по
сторонам,  но  по  обе  стороны  едва заметной,  почти  исхоженной  тропинки
сплошной стеной тянулся  вековой лес,  и вскоре  зрелище это  стало казаться
страннику еще более угнетающим, нежели вид тела жрицы.
     Он  не  испытывал  особого  раскаяния  по  поводу  случившегося. Как  и
большинство  людей действия,  Ричард  Блейд куда чаще страдал от голода  или
жажды, чем от угрызений совести.
     Сатала сама избрала путь смерти. Избрала его лишь потому, что не смогла
простить  самой  себе  измены богине...  Нет, Блейд  решительно  не  видел в
происшедшем своей вины! И все же вид тела вызывал в нем смутную неловкость.
     Затем мысли его переключились на другое.
     Фьодар сказал, что  отвез мальчика в Дру  Тал. Скорее всего, он  до сих
пор там. У странника начал складываться план...
     Внезапно  какой-то маленький зверек, похожий на лесную  крысу, выскочил
на тропу прямо  под копыта коня. Тот испуганно  попятился, и тело жрицы едва
не соскользнуло с седла. Серый саван  распахнулся,  и тяжелые медные волосы,
скользнув по атласному  боку лошади,  вырвались  на свободу. При  жизни  они
доходили Сатале почти до колен  - теперь жеребец наступил  на  них  копытом,
втоптав в грязь.  И почему-то  лишь  сейчас -  не дольше чем  на мгновение -
сердце Блейда сжалось в тоске, необъяснимой и тягучей.
     Осторожно, словно драгоценную ткань, он подобрал волосы жрицы и как мог
аккуратнее спрятал под балахоном. Но  они вырвались  вновь. Он попытался еще
раз, но волосы упрямо ложились под ноги коню.  Блейд  ощутил внезапный порыв
гнева. Рука сама потянулась к Айскалпу - обрезать ненавистную гриву! Мертвой
Сатале было это безразлично...  Но  почему-то  рука  его замерла на полпути.
Необъяснимым  образом это показалось  ему  надругательством куда худшим, чем
лишить жрицу невинности.
     В  задумчивости,  почти  с  нежностью,  он провел  по  затылку  женщины
кончиками пальцев. Она была так прекрасна... Видимо, именно  гибель красоты,
такая бессмысленная и  жестокая, потрясла  его  больше всего. Он  был  полон
досады; то ли на себя самого, то ли на ту мертвую девушку, он не знал и сам.
И, пожалуй, не желал знать.
     * * *
     Время  между  тем перевалило за полдень и близилось к закату. Блейд, не
тратя времени на привал, перекусил в седле - тем,  что  нашлось  в седельных
сумках Саталы. По его  расчетам, на побережье Колдовского моря, где прятался
от  глаз  людских Дру Тал, он должен был выбраться завтра к вечеру, но, если
не останавливаться на ночь,  покуда  конь  в состоянии идти, он окажется там
еще раньше.
     Трудно  сказать,  стремился  ли  он  поскорее  увидеться  с  сыном  или
избавиться от тела и воспоминаний...
     Крепкий  выносливый  жеребец, казалось,  отнюдь не  возражал продолжить
путь.  При свете  двух лун, одной еще полной, другой  - растущей, он отлично
видел путь.  Возможно, память о  дороге на  священную  поляну и обратно была
вложена в сознание животного друсами, чтобы верховная жрица чувствовала себя
в седле спокойно.
     Блейд огляделся по сторонам. Его удивляло, что за  все время пути он не
увидел  не  только селения  или  деревеньки,  но даже  и следа  человеческою
присутствия. Из прошлой своей  экспедиции  он  вынес впечатление, что  Альба
достаточно густо заселена...
     Впрочем,  путь  их  пролегал в  вековой чаще. Должно быть, о тропе этой
никто,  кроме друсов, и не догадывался.  Возможно,  так... И все же странник
никак не мог отделаться от смутной неловкости. Он  вздрагивал от любого шума
и шороха; тысячи жадных глаз,  казалось, следили  за каждым его движением из
темноты...
     Прекрати! - велел он себе. Поддаваться беспочвенным страхам опасно, это
расшатывает  нервы  и  заставляет  забыть  о  реальной  опасности.  В  своем
состоянии Блейд мог винить лишь усталость  и недостаток сна, хотя объяснение
это, пожалуй, уже становилось однообразным.
     Если же сказать правду, мало в каком из иных миров  Ричард Блейд ощущал
себя настолько  не в своей тарелке. С  хмурой усмешкой  он пообещал  себе на
будущее оставить своих отпрысков в покое. Возвращение в  былое явно давалось
не без потерь.
     * * *
     Он  дремал,  сидя в  седле; застывший  труп Саталы камнем давил  ему на
колени. Время от времени Блейд  спрыгивал на землю размять ноги и вел коня в
поводу. Жеребец трусил уверенно,  приободряясь  с каждой  пройденной  милей,
словно ощущая близость дома.
     К  утру, спустившись с холма,  они выехали  на  побережье.  Желто-серая
степь, заросшая  ковылем,  показалась  Блейду  приятным  разнообразием после
бесконечной зелени  леса. Где-то  далеко впереди  серебрилась  полоска моря;
слева на горизонте высились утесы.
     Там, если верить Ярлу, в подземных пещерах располагалось тайное убежище
друсов. Дру Тал!
     Конь уверенно свернул на северо-восток.
     Механически  пережевывая  сухую  лепешку  с  сильным  запахом  тмина  -
омерзительное яство!  Как  только  могут друсы  питаться чем-то  подобным? -
Блейд  пытался  разобраться  в  событиях,  происходивших  с ним  со  времени
появления в этом мире. Но стройная картинка упорно не желала выстраиваться.
     Безумные  замыслы  друсов...  Их  планы  овладения  Альбой...  Кровавые
жертвоприношения, гипнотические  способности и живая богиня, якобы живущая в
стволе дерева...
     Фригга, повелительница  вод, тоже проявляет к нему повышенное внимание.
И, если  верить словам Абдиаса - а не верить  им у Блейда причин не было,  -
жаждет его смерти.
     Поразительная  активность  женских  божеств!  Но  страннику  совсем  не
нравилось,  что направлена она  именно на  его  скромную  персону.  С обеими
богинями у него возникли личные счеты... и, кажется, появились уже идеи, как
можно их свести.
     Впервые за долгое  время Блейд улыбнулся, по-настоящему, от души. Пусть
хоть все боги Вселенной ополчатся против него - он еще поборется!
     Он  пнул изумленного  коня каблуками под ребра, и тот перешел на  рысь.
Блейд  удовлетворенно потрепал лошадь по  холке. Он вдруг понял, что  ему не
терпится поскорее прибыть на место.
     * * *
     Жеребец  остановился неподалеку  от обрывистых утесов. Впереди высилась
сплошная стена бурого  камня,  изъеденная  трещинами  и  расселинами, но без
единого намека на вход. Блейд огляделся в недоумении.
     Жеребец  шел слишком уверенно, непохоже  было, чтобы  он  заплутал.  Но
здесь встал, как вкопанный,  всем своим видом давая седоку понять, что, мол,
дорога закончилась. Прибыли! Блейд спрыгнул на землю.
     Сперва  он  думал  пройти  к  скалам,  осмотреть  и  ощупать  в поисках
возможного  тайного  входа  - а  в  том,  что  где-то  есть вход, он  уже не
сомневался.  Но,  как  правило,  механизмы  подобного  рода  слишком  хорошо
замаскированы,  чтобы  их  мог  отыскать  непосвященный...  Странник надолго
задумался.
     Просто Сим-сим какой-то, не хватает  лишь сорока разбойников! Но  звать
бы еще магические слова...
     Какое-то  воспоминание  вдруг  укололо  его;  сущая мелочь,  замеченная
недавно, на которую он почти  не обратил  внимания. Впрочем, Блейд не был бы
разведчиком-профессионалом,  если  бы   память  его  и  разум   не  обладали
способностью  в  нужный  момент  складывать  мозаику  из  самых разрозненных
фактов. Итак, что же это было?
     Сняв притороченную к седлу сумку жрицы, он решительным жестом вытряхнул
содержимое наружу.
     Остатки припасов:  лепешки, сушеное  мясо, сыр, фрукты, фляга с  водой.
Тонкое  льняное  платье.  Золотой обруч для волос, гребень, какие-то женские
мелочи...  А,  вот  оно!   Костяной  рог,   отделанный  червленым  серебром!
Небольшой,  изящный.  Блейд  еще  подумал  сперва,  что  это  церемониальная
принадлежность...  Но на поляне  в рог не трубили, и он  преспокойно забыл о
нем...
     Теперь  он  поднес рожок к губам.  Резкий протяжный  звук, словно  крик
раненной птицы, поплыл над морем, над угрюмыми скалами, над заросшей ковылем
равниной. Взяв коня за поводья, странник принялся ждать.
     Долгое время  ничего  не происходило, но он упорно гнал от себя мысли о
возможной ошибке. Он знал - с непоколебимой инстинктивной уверенностью - что
убежище друсов перед ним.
     И в  тот самый  миг, когда он  поднял рог во второй  раз,  четыре жрицы
явились перед ним.
     Так неожиданно  это  случилось,  что  первым  побуждением  Блейда  было
протереть глаза - не почудилось ли. Они словно вышли прямо из камня, ветхие,
сморщенные, согбенные, в серых балахонах, подметающих подолами пыль.
     Первая  выступила  вперед,  устремив  на пришельца бездонные  выцветшие
глаза.
     - Зачем ты пришел сюда,  Ищущий  Смерти? -  Голос ее был ломким, словно
бумага древнего манускрипта. - Как ты посмел пренебречь запретами Друззы?
     -   Слишком  много   вопросов,   женщина,  -   Блейд,   оправившись  от
первоначального удивления, говорил спокойно, почти презрительно. Старухи  не
внушали ему ни страха, ни особого  почтения. - Запреты вашей богини - пустой
звук для меня.
     Губы жриц зашелестели, словно осенние листья, в изумленном негодовании.
Четыре пары  красноватых пустых  глаз устремились на дерзкого чужака - и тут
же потупились под его уверенным взглядом. Первая жрица вновь подала голос: