фекалий в  большую кладовку  при камбузе заняла час; за  это
время второй корабль  приблизился на полмили.  Блейд уже мыл палубу когда из
оружейного  склада  высунулся  Крепыш  Физиономия его  расплылась  до  ушей,
передние руки почесывали и приглаживали мех на груди, задние совершали те же
операции на спине.
     -  Повеселимся!  -  он  подмигнул  Блейду,  мотнув  головой  в  сторону
соседнего судна. - Жратва и  выпивка всей команде - да не этот вонючий клан,
а настоящая спотыкаловка с островов... ох, крепка, клянусь  космами Хрипуна!
А потом... - он снова подмигнул.
     Блейд посмотрел на небо -  солнце давно перевалило за полдень. Суета на
камбузе,  распахнутый люк  продовольственного трюма  и слова  Крепыша  ясней
ясного  говорили,  что  вечером  ожидается  попойка  с  последующей  оргией.
Массовое совокупление четырехруких, усиленное производство будущих Крепышей,
Пегих и Хрипунов. Что ж, христианский бог  заповедал тварям большим и малым:
плодитесь и размножайтесь! Аллах, Будда и Тримурти индусов ничего  не  имели
против этого повеления.
     Но в  сексуальной  жизни  хадров  имелись  кое-какие странности. Блейд,
вооруженный  новейшими  этнографическими  данными,  знал,  что  и  на  Земле
некоторые племена разделяются на две трибы, мужскую и женскую, которые живут
отдельно друг от друга. Однако это практиковали  малочисленные и примитивные
народы, а его  четырехрукие приятели к таковым явно  не относились.  Их раса
включала  сотни тысяч, если не миллионы, особей, и хотя они  сами не строили
суда, их техника кораблевождения и китобойного промысла не уступала земной -
времен парусного флота семнадцатого-восемнадцатого столетия.
     Деликатно откашлявшись, он заметил:
     - Значит, вечером  - пир  и развлечения.  Крепыш? - Вопрос  носил чисто
риторический  характер, и его собеседник только осклабился. - А почему бы не
развлекаться каждую  ночь?  Половину женщин  -  сюда,  -  Блейд  обвел рукой
палубу, -  половину ваших парней  -  туда,  -  он  показал на приближавшийся
корабль, - и дело с концом!
     - Э, нет,  - возразил Крепыш. - Баба хороша в постели. А жить с ними  -
спаси Зеленый Кит! У любого шерсть на заднице  повылазит. И к чему? У  нас -
свое, -  подражая  Блейду, матрос  обвел руками палубу, - у них -  свое.  Их
предок -  Каракатица, а я в жизни не стал бы поклоняться такой  мерзости!  И
Грудастая, их старшая, будет куда покруче нашего Рыжего!
     Блейд кивнул. Видимо, Зеленый Кит и Каракатица уживались мирно только в
постели, и то - на одну ночь.
     - Мы встречаемся раз в месяц,  - продолжал  Крепыш, -  с  Каракатицами,
Серыми Акулами или кланом Раковины. Повеселимся, заберем парнишек, что вошли
в пору - и прости - прощай! - Он сплюнул  за борт. - У двуруких, я знаю, все
иначе... Ну, на то вы и двурукие, еть вас в печенку!
     - Погоди-ка,  -  заинтересовался  Блейд,  - что  ты  там сказал  насчет
парнишек? Будет пополнение?
     - Ну, Рыжий, наверно, возьмет пяток-другой сопляков.
     - Значит, я  могу рассчитывать на повышение? - Блейд  кивнул на вонючие
бадьи. Он не без оснований полагал, что самая грязная работа на судне должна
достаться новичкам.
     - Как получится... - Крепыш развел передними руками. - Грудастая скажет
Рыжему, кто чего умеет. Может, один парень попадет к дерьмодавам, а другой -
сразу к Хозяину на обучение...
     - Вот  как... А  разве не сын  Хозяина после его  смерти возглавит ваше
племя?
     - Сын? Это чего такое?
     Из дальнейшего обсуждения выяснилось, что концепция семьи и родственных
отношений  почти  неизвестна   хадрам.  Крепыш   слышал,  что  нечто  этакое
существует  у хрылов, но подробности его не  интересовали.  На  море главным
становился  тот,  у  кого  хватало  ума,  силы  и  решимости  взять  на себя
ответственность за корабль и экипаж.  А парень, у которого дерьмо в  голове,
так  и будет всю жизнь таскать бадьи с аналогичным  содержимым. Теперь Блейд
понимал, почему  на  остров  за ним  послали Пегого и Косого  - они являлись
самыми малоценными членами команды. Четыре пакты на гульбу в любом из портов
- больше им не полагалось. Крепыш же получал двадцать.
     Подскочил  Храпун, помахивая плетью, но  палуба была идеально чиста,  и
он, что-то злобно  пробормотав, отошел. Крепыш потянул Блейда за  руку  - на
нос,  мыться; там уже  толпилось  десятка два  свободных от  вахты матросов,
поливая друг друга из ведер.
     Когда солнце низко нависло над горизонтом,  распластав  над  бирюзовыми
водами океана серебристые крылья, корабль рода Каракатицы подошел вплотную к
судну  Зеленого Кита.  С  обеих  сторон  раздались  приветственные возгласы,
полетели канаты, черные борта мягко соприкоснулись и с легким поскрипыванием
стали  тереться  друг о друга, словно корабли тоже радовались встрече и были
готовы обменяться новостями.  С палубы на палубу перебросили широкие сходни,
две  толпы  - мужчин  и женщин  - раздались,  образовав  широкие  проходы  к
кормовым надстройкам.
     Рыжий  двинулся вперед в сопровождении трех своих  помощников. За  ними
шли помощники  помощников и  прочие чины корабельной иерархии; Башка, боцман
команды гарпунеров,  тащил кувшин  с хмельным.  Учуяв  крепкий запах спирта,
Блейд решил, что то была знаменитая спотыкаловка.
     Навстречу вождям мужского клана двинулась группа женщин, и  разведчик с
любопытством  уставился  на  них.  Впрочем, если  не  считать  пары поросших
коротким пухом грудей, самки  хадров внешне  не очень  отличались от самцов.
Они были такими же коренастыми и волосатыми, в набедренных повязках из кожи,
на шее  кое-кто  носил ожерелья. Среди  их  плотной  толпы  Блейд  разглядел
ребятишек самого  разного  возраста -  от  грудных на  руках у матерей  (или
кормилиц  - кто их знает?)  до подростков. Затем он сосредоточил внимание на
приближавшейся делегации.
     Впереди шла рослая  особа,  на  редкость толстая  для  обычно сухопарых
хадров. Ее огромные груди свисали до пояса, на заросшем шерстью лице застыло
выражение  важной сосредоточенности, темные глаза смотрели властно и сурово.
Несомненно, Грудастая,  понял Блейд, предводительница  клана Каракатицы. Да,
против  этой  мохнатой четырехрукой дамы его мужское обаяние было бессильно;
они  с ней являлись существами разных пород. Раньше он мог бы  положиться на
свою силу и хитроумие - но, увы! - сейчас и то, и другое надежно блокировали
религиозные  догматы. Ни помыслом, ни действием  Блейд не сумел бы причинить
вреда этому весьма опасному созданию,  а потому решил держаться от Грудастой
подальше.
     Однако это ему не удалось. Представители обоих кланов встретились точно
посередине трапа, соединявшего суда, кувшин со спиртным был пущен  по кругу,
высокие  стороны обменялись парой слов  - вероятно, шуточками,  ибо стоявшие
окрест  хадры загоготали; затем  Рыжий обернулся и, отыскав взглядом Блейда,
сделал   ему  знак   приблизиться.   Понимая,   что   сейчас  капитан  будет
демонстрировать свое приобретение на потеху публике, Блейд тяжело вздохнул и
сделал шаг вперед.
     За те три недели, что он провел на борту  корабля хадров, ему случалось
видеть  Рыжего и его  помощников лишь мельком - расстояние, разделяющее  их,
было  слишком  велико.  Теперь  Блейд  обратил  внимание,  что  глава  клана
принарядился:  браслеты  на  всех  четырех  руках  были  серебряными,  а  не
бронзовыми, и пояс украшала вышивка перламутром. Глаза у него поблескивали -
видно, он успел основательно приложиться к кувшину.
     -  Вот, - Рыжий ткнул пальцем  в широкую грудь своего нового матроса, -
Носач.  Никогда  такого не  видел - ни на Восточном Архипелаге, ни  на Южных
островах.
     Он  уставился  на Грудастую,  словно приглашая ее подивиться на  этакое
чудо природы. Женщина брезгливо поджала губы.
     - Двурукий,  голый... -  голос  у нее оказался  басистый  и  густой.  -
Никогда бы не пустила двурукого на свой корабль. Мразь какая!
     - Не судите  и судимы  не  будете, - произнес Блейд,  стараясь выдавить
милую улыбку. Мохнатая дама, однако, осталась непреклонной.
     - Умничает, хрыло, - сердито произнесла  она. - Все они такие умники...
только  и зиркают, как бы обобрать  честного хадра.  Ладно,  - она  еще  раз
окатила  Блейда ледяным взглядом,  и  повернулась к Рыжему,  - пусть пьет  и
жрет, но ко мне на борт - ни ногой!
     - Да  он  - смирный парень,  -  встрял  за  честь  команды  Лысак.  - И
работящий, клянусь Китом-прародителем!
     - Пусть и работает при ваших нужниках, - сурово отрезала Грудастая, - а
свои мы сами вычистим!
     - Да  смирный он  и почти непьющий, -  продолжал отстаивать достоинства
Блейда Лысак. - Ну че плохого, если народ поглядит на него да повеселится?
     Старшая клана Каракатицы уставилась на Лысака холодными глазами.
     -  Если  хочешь,  парень,  можешь  сегодня  ночевать  с   этим  уродом.
Расчавкал?
     Лысак  сник  и рассыпался  в извинениях.  Блейд, усмехаясь  про  себя -
нравная  дамочка!  - отошел  и  уселся  у нагретой солнцем деревянной  стены
надстройки,   где  хранились  гарпуны,   колотушки,  топорики   и  остальное
промысловое снаряжение. Он не хотел никому мешать  или, тем более, послужить
причиной раздора, он закусит, сделает глоток-другой местного виски - с чисто
исследовательской  целью, понаблюдает за нравами хадров и мирно отправится в
постель. Более умеренную программу было трудно вообразить.
     Высокие чины удалились в сторону кормовой надстройки женского  корабля.
Солнце село, и на палубах зажгли сотни факелов  и  плошек с китовым жиром; в
почти безветренном воздухе они горели ярким немигающим пламенем. Из камбузов
поплыли запахи жареного китового мяса и рыбы, три или четыре  самодеятельных
оркестра  начали наяривать на горнах  и рожках зажигательные мелодии и хадры
пустились  в пляс, время от  времени прикладываясь  к кувшинам  со спиртным.
Блейд  заметил,  что  то одна,  то другая парочка  спускаются вниз,  в жилые
кубрики  - видимо,  из  соображений благопристойности. Во  всяком случае, на
палубе никто не валялся.
     Он поел  ароматного  мяса  с приправой из  терпких  водорослей, глотнул
спотыкаловки - этот напиток действительно напоминал  неплохое ячменное виски
и, полюбовавшись  на причудливые тени танцующих, метавшиеся  в полумраке, на
мирное звездное небо  и океан,  отливающий алыми отблесками в свете факелов,
отправился спать.
     Койка  его, однако, была занята. В кубрике парила темнота, и Блейд лишь
кончиками пальцев нащупал чье-то мохнатое плечо.  Он замер,  пытаясь на слух
определить свободное место,  но  со  всех сторон доносились тяжкие  вздохи и
сопенье - хадры работали с тем же усердием, как и при  разделке китовых туш.
Не  желая смущать  сопалатников, Блейд  пожал  плечами и вернулся  наверх, к
оружейной кладовой. Веки его смыкались; он забрался внутрь, выбрал колотушку
помассивнее, примостил под голову и уснул.
     Тут его и обнаружил Крепыш -  через три  или четыре часа.  Праздник был
еще в самом разгаре; его участники, отдав положенное естеству, теперь пили и
гуляли  без помех. Те, кто помоложе, сраженные любовными утехами  и огненной
спотыкаловкой, уже рухнули в койки; настоящие бойцы пока  держались на ногах
и  добирали  остатки.  Танцевать  не  мог  никто, так  что  хадры устроились
компаниями вдоль бортов,  пели  песни,  похожие  на свист океанского  ветра,
болтали,  хихикали и время от времени прикладывались  к постепенно пустеющим
кувшинам.
     - В-вот ты г-где, Носач!  - Крепыш ухватил Блейда за руку и стал тянуть
наружу из мрака  кладовой. - Пйдем! С-с-спыты-кловки  ще  ц-целое  м-море! И
д-девочки! Что... что надо... Пйдем!
     Потянувшись, Блейд обнаружил, что совсем не хочет спать. Он выбрался за
Крепышом  на палубу; тот  вцепился в его  руку - не то  от избытка дружеских
чувств, не  то пытаясь сохранить равновесие - и  настойчиво тянул к сходням.
Перебравшись на борт соседнего корабля, Блейд  вдруг хлопнул себя по  лбу  и
остановился.
     - Эй, приятель, так мы не договаривались, - он слегка тряхнул  Крепыша.
- Дама, что командует  этим броненосцем,  запретила  мне появляться на своей
территории!
     -  Да ну? -  матрос  с удивлением воззрился на него.  - В  вот ак-кулий
п-потрох!  Хрылятина поганая! А  т-ты наплюй, Н-носач! Наплюй-и  в-все! - он
шаркнул ногой, словно растирая по палубе плевок.
     - Что-то ты расхрабрился, парень, - с усмешкой заметил Блейд. -  Смотри
- она тебя одной грудью придавит.
     - М-меня? - Крепыш попытался выпрямиться, однако ноги его разъезжались.
-  Д-да  я... д-да ты...  д-да  мы  ее... -  он  задумался  на миг,  потом с
неожиданной   энергией   потащил  Блейда   вперед   -   Пойдем!   П-плевать!
Хр-хр-хрылятина... задница пр-пр-тухшая... Не боись... Ррразберемся...
     Он бормотал еще что-то, и Блейд, решив, что Грудастой сейчас не до них,
перестал сопротивляться. В конце концов, Крепыш был единственным существом в
этом мире, с которым его связывало  нечто  похожее на дружбу, не  мог же  он
просто оставить хмельного моряка у трапа, чтобы тот сверзился в воду.
     Итак, Блейд последовал за ним на правый борт, где у перевернутой шлюпки
расположилась  компания  самых выносливых его  соседей по кубрику:  Пегий  и
Канат с Бородой.  Пегий, впрочем, уже спал, умостив  голову на коленях своей
дородной  подружки, но остальные двое еще держались, прислонившись спинами к
лодке. Их приятельницы, тоже изрядно хлебнувшие, хихикали и перешептывались,
с интересом поглядывая на двурукого великана, которого приволок Крепыш.
     - В-вот,  п-прив-вел, -  заявил тот, шлепнувшись рядом с  женщинами.  -
Эт-то   наш  Н-н-сач...  с  да-а-альних  остр-вов...  Он  с-сам  не   знает,
от-к-куда... Н-но пар-рень ха-а-ароший...
     Крепыш потянулся к кувшину, покачал его, потом дернул за ручки второй и
третий. Видимо, не один не оправдал его надежд.
     - В-все выл-лакали, ак-кулья тр-буха? - возмущенно вопросил он. -  А за
Н-но-сача  чего  в-вы-пьем?   Дер...  дерм-мдавы!  -  Секунду-другую  матрос
напряженно размышлял, потом  хлопнул  Блейда по голому колену:  - Сл-сл-шай,
Н-сач... Буудь др-гм... У мня... в с-стун... с-тнд... сууу-ндучке, - наконец
с усилием вымолвил он, - кух-шинчк... на в-вся-кий ссслу-чай... Пр-неси... И
ник-кому ни зв-вука!
     Не  споря, Блейд  поднялся и  пошел  к сходням,  провожаемый заботливым
напутствием Крепыша:
     -  Т-ты поп...  поп-робуй, чего  бер-решь...  В  дргом...  кух-шинчке..
кр-раска...
     Он прихватил масляный светильник и спустился вниз. В  кубрике пустовала
половина коек;  в остальных раскатисто храпели и посвистывали носами  хадры.
Блейд  подошел к лежбищу  Крепыша  и откинул крышку  объемистого сундучка; у
задней  его  стенки  в плотном строю торчали  не  две,  а  пять запечатанных
глиняных фляг  - четыре  маленьких и  одна  побольше,  кварты на полторы.  С
минуту  он  сосредоточенно  созерцал  их, потом догадался, что  в  маленьких
кувшинчиках  хранятся  краски  четырех  цветов -  для разрисовки  тенгов.  В
большом, следовательно, было спиртное.
     Блейд, однако, решил удостовериться. Он сломал восковую печать, вытащил
пробку,  понюхал  и  хлебнул.  Спотыкаловка была  отменной!  Не  французский
коньяк, конечно, но не хуже шотландского виски! Он снова хлебнул и продолжил
это  занятие, взбираясь по крутому трапу на палубу. В конце концов, ему надо
было  слегка  расслабиться -  и  не стоило  терять  время,  пока  праведник,
таившийся в его душе, не объявил выпивку смертным грехом.
     Выбравшись  наверх, Блейд понял, что  расслабился  вполне. Он  постоял,
чуть качаясь, затем  подошел к оружейной кладовой и нашарил там здоровенную,
окованную железом колотушку, которую, засыпая, положил под голову; теперь ей
предстояло  сыграть  роль  костыля.  Колотушка  доходила  ему  до  плеча  и,
оперевшись  о  ее массивный боек  - фунтов на двадцать,  не  меньше, - Блейд
почувствовал   себя   гораздо  уверенней.  Теперь  путешествие  по  сходням,
переброшенным с борта на борт,  уже не страшило его,  он благополучно достиг
соседнего судна - и наткнулся прямо на Храпуна.
     Конечно, боцман  был под хмельком, но на ногах стоял твердо. Он вытянул
переднюю руку, и сжатый кулак пришелся точно на диафрагму  Блейда. Разведчик
остановился, проклиная  про себя и  этого старого  живодера,  и несчастливую
свою звезду, и собственное бессилие. Неужели миролюбивые буддийские доктрины
могут распространяться на таких накостных типов?
     - Эй, хрыло, куда прешь? Да еще с кувшином? - Храпун  шумно принюхался.
- Ну-ка, давай сюда!
     Блейд покорно протянул флягу. Боцман отхлебнул глоток и громко рыгнул.
     - Отличное пойло... Где взял?
     Еще с  курсантских времен Блейд помнил, что  на  вопрос сержанта, как в
казарму попало виски, лучше не  отвечать.  Не собирался он этого делать и на
сей  раз,  хотя, судя  по результатам еще незавершившейся попойки, фляга  со
спиртным вроде бы не являлась криминалом.
     -  Так... - медленно и зловеще произнес Храпун.  -  Ты, хрыло, разве не
знаешь,  что проносить спотыкаловку на  судно запрещено? А это, - он поводил
носом  у горлышка фляги,  -  не  из  корабельной  кладовой! Это, - он  снова
принюхался, - куплено  на  Южных островах и хранилось в чьем-то сундуке - до
случая. Вот случай и  вышел... - боцман с угрозой уставился на Блейда. - Ну!
Какой дерьмодав тебе это дал?
     Ну и дела, подумал Блейд, медленно трезвея. Значит, Крепыш контрабандой
протащил это пойло на корабль, где спиртное выдается только  из общественных
запасов  и по  большим праздникам!  Мог хотя бы предупредить, скотина!  Хотя
парень что-то такое кричал... ннк-кому ни звук-ка... конспиратор паршивый...
     Он поднял  взгляд на  Храпуна. Пламя  догорающих  факелов не  позволяло
разглядеть лицо боцмана,  да  и  Блейд  до  сих  пор не слишком разбирался в
выражениях мохнатых физиономий своих спутников по плаванию; тем не менее, он
чувствовал, что Храпун разозлился не на шутку, и на сей раз дело не кончится
линьками.
     Все еще держа злополучную флягу в левой  передней руке, боцман протянул
вперед обе правые и приказал:
     - Дай-ка мне колотушку, хрылятник.
     Разведчик повиновался.  Крепко перехватив рукоять,  Храпун сделал  вид,
что  хочет врезать  ему  под  ребра  бойком,  но  когда  Блейд,  согнувшись,
попробовал защитить живот, боцман со всей силы стукнул его концом рукояти по
голове.
     Перед глазами  Блейда  распустились огненные  цветы  фейерверка  и,  на
секунду  потеряв  сознание, он  рухнул на  колени.  Однако  череп у него был
крепкий, и в следующий миг он поднялся, недоуменно озираясь по сторонам.
     Что-то  изменилось.  Да, что-то  определенно изменилось! В его сознании
рухнул  какой-то барьер - или,  быть  может, задернулись  шторки,  закрылись
двери,  опустились крышки люков над бездонными кладовыми памяти, отсекая все
инородное,  все наносное,  все, из-за чего  он мучился и  страдал  последний
месяц. Ричард Блейд вновь стал самим собой. И это не сулило ничего  хорошего
тому мохнатому коренастому четырехрукому существу, которое стояло перед ним.
     Люди  опрометчивые,  горячие и  скорые на гнев и  расправу,  обычно  не
достигают успеха. Как правило, они даже теряют то, что  подарила им судьба -
унаследованное богатство  или высокое положение; нередко  они расстаются  не
только с этими  дарами Фортуны,  но и с головой. Чаще  свое  берут натуры  с
куском  льда  вместо  сердца, способные просчитать  выгоду каждого деяния  и
каждого  слова на много ходов  вперед.  Но ни  вулканический темперамент, ни
холодный  рассудок поодиночке  не рождают  гениев  и  героев,  лишь их  союз
способен   произвести  на  свет  нечто  удивительное,  невиданное  доселе  и
достойное внимания.
     Блейд не был исключением из этого правила. Расчетливый ум,  твердость и
упорство, унаследованное от отца, чистокровного англосакса, сочетались в нем
с  горячей  кельтской кровью  матери.  Обычно сакс сдерживал кельта, и  душа
Ричарда  являла собой как б