лучилось потом?
     -- Люди воевали с людьми, пока жили в середине своих земель, так что до
границ Нижнего  Мира было не меньше дня пешего хода... там  карвары не могли
до них добраться. Но потом, как гласят легенды,  во многих странах научились
строить  корабли, и  предстояло  выбрать:  или  биться  друг с  другом,  или
заселять побережье, строить  порты и суда, странствовать, торговать и вместе
обороняться от безносых.
     --  Ну, вы  приняли  верное  решение, --  заметил  Блейд.  -- Но ты  не
боишься,  что  если карвары в один день исчезнут, то люди снова  сцепятся  в
драке? Может быть, карвары -- это совсем неплохо?
     --  Нет!  Это ужасно!  --  Губы Дионы дрогнули; вероятно, она вспомнила
своего погибшего ребенка. -- А что до нас, до всех людских племен, обитающих
в этой половине мира, то мы уже привыкли жить в дружбе. И  мы будем жить так
же -- и еще лучше! -- когда избавимся от этих мерзких тварей!
     --  От мерзких  тварей... --  задумчиво  повторил  странник,  невидящим
взглядом  обегая  светлые горизонты Таргала.  Он вспоминал  сейчас  о  Кайне
Дорвате из Райдбара --  Каине, продавшем свою планету, о Касте, жреце Черных
Богов Зира, повелителе чудовищ, о древней Брегге, спаленной атомным огнем, о
воинственных киртанских  монахах,  о  кантийцах, мечтавших подмять  под свое
колено весь прекрасный мир  Ханнара... Наконец, вздохнув, Блейд произнес: --
Возможно, карвары и мерзкие твари,  но есть люди -- много людей, девочка, --
которые ничем не лучше.
     -- Ты шутишь? -- брови девушки снова взлетели вверх.
     -- Нет... К сожалению, нет.
     Они  прошли по дороге  до ручья,  через  который  был переброшен легкий
ажурный мостик, и  свернули  на тропинку, что  вела  вверх по течению. Слева
тянулись заросли  хардары  с  огромными  сине-фиолетовыми  гроздьями, справа
звенела в каменистом ложе вода.  Потом тропа начала забирать вверх, на холм,
с которого сбегал ручеек, образуя миниатюрный водопад; тут, на самом берегу,
Диона и опустила свою корзинку с припасами.
     -- Смотри, какая красота!  -- ее  руки  потянулись к прозрачным струям,
над  которыми  дрожала крохотная радуга.  Миг --  и широкий  пояс с кинжалом
полетел на землю, потом  -- сапожки, кожаная безрукавка и штаны;  нагая, как
праматерь Ева, девушка  ступила  в маленькое  озерцо, подставив  грудь ласке
водопада. Она изогнулась  в  талии, стараясь  не  замочить волосы,  прикрыла
глаза и  замерла -- нимфа из  бело-розового мрамора, Диана,  богиня лесов  и
рощ, так схожая с ней именем.
     Блейд восхищенно вздохнул. Не желая спугнуть это прекрасное видение, он
осторожно стянул перевязь  с мечом, разделся и тоже шагнул  в воду. Она была
теплой, прогретой на солнце и  доходила страннику до колен;  водопад обдавал
его водяной пылью, приятно щекотавшей кожу. Протянув руки,  словно раздвигая
прозрачную вуаль радуги, он окунулся в живительный  влажный туман, мерцавший
мириадами  алмазных искр.  Лопатки Дионы  коснулись  его  груди, ее  светлые
локоны легли на плечо. Затем руки  Блейда  нежно сжали две чаши, два плода с
алыми бутонами.
     Девушка, вздрогнув, откинула головку. Ее полураскрытые губы  были рядом
с губами странника, склонившись к ним, Блейд  вобрал их медовую сладость, их
терпкий вкус молодого  вина, их  опьяняющий трепет и жгучее  желание. Да, он
хотел эту женщину, эту  воительницу с телом валькирии  и лицом лесной нимфы!
Сейчас он забыл  про свой  возраст, отлетели, растаяли его сорок семь зрелых
лет, а  за ними просочились,  как вода в песок,  развеялись  ветрами и  годы
молодости.  Сейчас  он  снова  был   юным,  семнадцатилетним,  страстным   и
нетерпеливым, он  снова -- будто бы  в первый раз -- касался нежной девичьей
кожи,  припухлых  губ,   ароматных  волос,  скользил  жадными   ладонями  по
таинственным и влекущим изгибам женского тела.
     Слабо застонав,  Диона наклонилась  вперед, вытянула руки, уперевшись в
невысокий каменистый склон, сглаженный  водой. Прозрачный поток  падал на ее
спину, дробился на тысячи капель, окутывая их обоих теплым  сияющим облаком.
Бедра  девушки  раздвинулись, и  Блейд  вошел,  сгорая  от  желания.  Одетые
невесомым радужным флером, они мерно  двигались, вскрикивая и шепча  неясные
слова, слизывая  влагу с  губ,  ощущая  и  друг  друга, и  ласку  крохотного
водопада, щекотавшего их кожу прозрачными  пальцами водяных струй, и  легкий
ветерок,  пролетавший  над  холмом,  и  густой  сладкий  аромат  кустарника,
сгибавшегося под  тяжестью ягод. Они были вместе,  так  близко,  как  только
может быть близок один  человек к другому  -- и словно бы не одни:  водопад,
ветер, холм, кусты и трава тоже были с ними, словно свидетели бракосочетания
перед  ликом богов,  они  тоже  негромко  стонали в упоительном  бесконечном
наслаждении -- и вскрикнули, протяжно и громко, когда наступил экстаз.
     Подняв девушку  на руки, Блейд вынес ее  на  берег, положил на  траву и
вытянулся радом. Не двигаясь, не говоря ни слова, они замерли, точно нимфа и
фавн,  изнемогшие от любви,  потом  Диона шевельнулась,  и ее бедро легло на
чресла странника.
     Блейд  не мог  сказать,  сколько  минуло  времени.  Он помнил,  что был
распростерт под юным женским телом, он  то  ощущал его  сладостный груз,  то
вдруг  парил,  слившись  с  ним, в  розовых, голубых и  серебристых  небесах
Таргала. Потом  все  та  же  плоть, одновременно сильная,  упругая и нежная,
билась  и трепетала  под ним, исходя стоном,  острые  зубки впивались  в его
плечо, пряди  распущенных  волос  скользили  по щекам, тонкие пальцы терзали
спину. Он умер и воскрес,  и снова  умер; вселенная вращалась вокруг, осыпая
его лепестками жасмина  и  роз. Их  аромат  -- или  так пахла кожа Дионы? --
сводил с  ума, но в  то же время кается  источником вечного покоя и счастья.
Блейд так и не решил, чего именно -- обессилевшие окончательно, они лежали в
траве, два победителя, выигравшие в одном и том же поединке.
     Прошло минут десять, когда оба смогли шевельнуть хотя бы пальцем. Потом
Диона, вскрикивая от боли в мышцах и улыбаясь, встала на  колени и подвинула
ближе  корзинку  с  едой  и  вином.  Овечий сыр,  холодная баранина,  свежие
лепешки,  какието  местные  плоды,  похожие  на  небольшие  дыни, но  вкусом
напоминавшие апельсин... Они насыщались  молча,  жадно, не сводя глаз друг с
друга.
     Наконец девушка не выдержала.
     --  Ты смотришь  на меня как...  как...  как  на...  -- Диона  показала
страннику кусок лепешки с сыром и прыснула.
     Блейд, чувствуя после еды необычайный прилив сил, ухмыльнулся.
     --  Что мы будем делать, когда покончим со всем  этим? -- он  кивнул на
стремительно пустевшую корзину. -- Отправился в Урпат за добавкой или...
     -- Или, я полагаю, -- Диона с лукавой улыбкой протягивала ему флягу. --
Или, или, или, -- пропела она, -- тысячу раз "или"!
     -- На  тысячу раз меня  не хватит, -- мудро заметил странник, отхлебнув
терпкого халлаского. -- Но, чувствую, уйдем мы отсюда нескоро... -- Его руки
легли на голые плечи девушки.
     Внезапно  со стороны города раздались звуки трубы,  и  он почувствовал,
как напряглись мышцы  Дионы. Эти  трели были резкими и повелительными; не та
бравурная мелодия, которой горнисты Арколы Байя приветствовали рассвет, и не
те  долгие, немного  печальные ноты, что  они  извлекали на закате из  своих
сверкающих  инструментов.  Этот  трубный зов  напоминал отрывистое  яростное
рычанье хищника, и Блейд понял, что слышит сигнал к битве.
     Вскочив, он  опрокинул корзинку  и начал торопливо  натягивать штаны  и
сапоги. Потом, приставив ладонь козырьком ко  лбу, попытался разглядеть, что
творится  под скалой  Урпата и у причалов.  Послеполуденное  солнце, однако,
слепило глаза,  а заросли хардары  поднималась до самой макушки, так что  он
ничего  не   увидел.  Горн  продолжал  тревожно  реветь,  и  теперь  к  нему
присоединились  еще  три  -- значит, все трубачи  Арколы  были уже  на борту
"Орнирантура".
     -- Безносые, -- пробормотала  Диона. Ее  игривое настроение  как ветром
сдуло; она  была уже одета и  сейчас затягивала на тонкой талии свой кожаный
пояс. -- Безносые твари, Блейд!
     -- Ты уверена?
     --  Да. Это  сигнал внезапной атаки,  --  она вытянула руку к городу  и
кораблям,  стоявшим у пирса. Над зарослями винослива торчала урпатская скала
с цитаделью и оголенные мачты судов. -- Они напали, милый, а я даже не взяла
с собой арбалет! -- сокрушенно сказала девушка.
     --  Мы же не собирались  практиковаться в стрельбе... Хорошо еще, что я
прихватил меч, --  странник погладил серебряный тюльпан  в навершии рукояти.
-- Бежим?
     -- Да, милый. Надо поторопиться!
     Они  рванули  с  места,  оставив  навсегда  и  этот холм,  и  крохотный
водопадик,  и  мерцающую над ним радугу.  Промчавшись по  тропе вдоль  мирно
журчавшего  ручейка,  Блейд  и Диона выскочили на  дорогу.  До  причала, где
стояли  "Орни"  и акрийский корабль, было три  четверти  мили,  и  странник,
стараясь дышать глубоко и  размеренно,  одолел это расстояние за пять минут.
Диона не отставала. Горны продолжали звать, сотрясая воздух  пронзительным и
тревожным крещендо.
     Очутившись на травянистом лугу, который полого стекал в бирюзовую дымку
Римпады, Блейд на минуту остановился. Солнце  по-прежнему  било  в глаза, но
теперь он  находился в двух  сотнях футов от пирса и мог кое-что разглядеть.
Похоже,   дела  на   "Орни"   шли  неплохо.   Там   оставались  с   полсотни
зартовкопейщиков и  рирдотских меченосцев, но они еще не пустили в  ход свое
привычное оружие. Блейд видел в их руках только арбалеты -- видно, те самые,
что  принадлежали  девушкам  Дионы,  --  и  солдаты  трудились  без  устали.
Рассредоточившись  вдоль бортов "Орнирантура" и акрийца, перегнувшись  через
планшир, они метали стрелы куда-то  вниз,  в голубоватый туман, стремительно
перезаряжая арбалеты.
     -- Бьют по пузырям, -- сказала Диона.
     -- По пузырям?
     -- Да. Ты ведь знаешь, что безносые  поднимаются вверх на пузырях? Если
их продырявить...
     -- А! Понятно!
     После мгновенного  колебания Блейд зашагал  вправо, не к кораблям,  а к
берегу, заваленному  бревнами.  На юте  "Орни" он  заметил  сухощавую фигуру
капитана Ронтара,  за которым  шеренгой стояли трубачи, не  отрывая  от  губ
медных  мундштуков  горнов. С  набережной  внутренней гавани,  от  таверн  и
питейных заведений, к атакованным судам бежали воины, на  ходу обнажая мечи,
вытаскивая из чехлов секиры: было  их человек двести, так что "Орнирантуру",
по-видимому, ничего не грозило.
     Здесь же,  на  лугу,  протянувшемуся  к  северу  от причалов,  ситуация
складывалась  хуже.  Все  пространство  вдоль берега  было покрыто бревнами,
которые люди  с  "Орни" уже начали штабелевать; сейчас около сотни полуголых
матросов  с баграми сгрудились под ненадежной защитой вала из стволов чикры.
Перед  ними редкой цепочкой стояли  меченосцы  с Ханком во главе  -- человек
тридцать  пять, успевших натянуть кольчуги  и взять в руки оружие. Остальные
торопливо  облачались в  свое боевое снаряжение, но  было их не так много --
еще  три-четыре  дюжины бойцов.  На этот  небольшой отряд  наступали плотные
шеренги карваров, одна  за другой поднимавшиеся  из бирюзовых  глубин. Блейд
видел отблески  солнца  на их шлемах, неровную линию щитов, высоко  поднятые
лезвия секир и  блестящие знаки на нагрудных  пластинах. "Кантийцев бы сюда,
-- мелькнула мысль. -- Фалангитов!"
     Года четыре назад, в реальности Ханнара, у  него под началом были такие
солдаты -- и фаланга, и конные катафракты, закованные в броню,  и альбагские
секироносцы, и легкая  кавалерия... Восемьдесят тысяч бойцов!  А сейчас,  на
заваленном  бревнами чикры  поле, готовились к битве едва ли восемь десятков
человек. И он,  Ричард Блейд, даже не командовал ими; здесь он был таким же,
как и любой из них, -- рядовым воином, мечником Арколы Байя, и только.
     Он ускорил  шаги, оглядываясь по сторонам, выбирая бревно покрупнее. На
мгновение  ему  послышался мерный топот  фаланги  за спиной, звон  окованных
сталью  двенадцатифутовых пик, мерные удары барабана,  выкрики командиров...
Затем,  подхватив  огромный  ствол,  странник ринулся  вперед,  целя в стену
шипастых  щитов,  над  которой  покачивались  чудовищные  безносые  морды  с
огромными челюстями,  с желтыми, зелеными и красными  зрачками, горевшими  в
глубоких глазных впадинах.
     Он  чувствовал  как  кровь  ударила  в  виски,  как  убыстрился  пульс,
лихорадочно отсчитывая секунды, как мышцы расслабились и сжались в привычном
напряжении.  Вытягивая  вперед  бревно,  он  заревел,  заставив   вздрогнуть
мечников Арколы, готовых к бою и к смерти:
     -- С дороги! С дороги, парни! Арр-гха!
     Пара ближайших бойцов торопливо расступилась, и Ричард Блейд врезался в
строй карваров. Бревно чикры казалось легким, почти  невесомым, но напор его
был так силен, что тричетыре атакующих в первой шеренге не устояли на ногах,
а  те,  что двигались  за  ними,  начали испуганно  пятиться  Странник  чуть
приподнял свое огромное  копье, торец  бревна ударил в блестящий  шлем, снес
его вместе  с половиной черепа,  затем скользнул по плечу соседнего карвара,
ломая  кости. Тот пронзительно  вскрикнул.  Блейд  с  силой швырнул  бревно,
проламывая щель  в плотном  строе врагов, потом перехватил выпавший  из руки
безносого щит --  тяжелый, рассчитанный  явно  не  на человеческую  силу,  с
остроконечными   пятидюймовыми  шипами,  торчавшими   вперед   словно   рога
разъяренного буйвола.
     -- Арр-гаа! Арр-гха!
     Он  резко выдохнул  воздух,  и  его меч  засвистел,  обагрился  кровью.
Древний  славный клинок,  волшебный  булат, который он ни разу не  поднял на
человека в мирном Таллахе, не проверил в  бою. Это было воистину чародейское
оружие,  оно не  ведало  преград.  Оно  сокрушало  панцири,  дробило черепа,
рассекало  жесткую неподатливую  плоть карваров, пробивая  грудные  пластины
словно тонкую  жесть, сминая  шлемы  и щиты.  Сталь гремела  и сталь, падали
враги, корчились под ногами, скребли  когтистыми лапами землю, щит на  левом
плече  Блейда  гудел  от  ударов. Он видел нацеленное в него оружие,  жадные
широкие  лезвия топоров, змеиные жала мечей, но не боялся,  он был  сильнее,
быстрее, искуснее. Он был неуязвим!
     Внезапно ему показалось, что в этой дьявольской  шеренге идут не только
карвары,  не одни  лишь непостижимо-жуткие пришельцы из Нижнего  Мира.  Кайн
Дорват с ухмылкой глядел  на  него,  рядом щерились  Каста, бесноватый  Кхад
Тамбур,  предводитель монгов,  за ним презрительно  кривил губы  иглстазский
колдун Кастел  Брин, вздымали тяжелые мечи кровожадные  полководцы  Великого
Канта... Все, все  они собрались  сюда, встали в  этот строй чудовищ,  чтобы
рассчитаться с  Ричардом  Блейдом, героем,  пророком и  странником! Все  они
жаждали проверить, не  иссякло  ли  его  мужество, не  ослабела  ли  рука  в
преддверии пятого десятка!
     Нет, не  ослабела! Он рубил и колол,  чувствуя, как  немеет под  градом
ударов левое плечо.
     Потом  яростная симфония  битвы,  которую выбивали клинки  на его щите,
неожиданно  смолкла, и  безносые  морды, жуткие пародии  на  человечьи лица,
вдруг перестали  маячить  перед  самыми  глазами; теперь  монстры отступали,
откатывались назад, раздавались перед ним.  Но  он еще мог дотянуться до них
своим магическим клинком,  хранившим  священный жар таллахского огня! Он мог
проткнуть любое из этих  чудищ -- в горло, в глаз, в живот, в сердце -- если
у  них было сердце! И он бил и бил, слыша сквозь звон и грохот крики  Ханка,
своего джарата: -- "Лиддана! Прикрой его слева! Лиддана!"
     Внезапно он  понял,  что  находится на острие боевого клина,  что сзади
подпирают и защищают  его десятки воинов, что они идут  за ним, шаг за шагом
оттесняя врага к зыбкой границе Римпады.  И тогда,  сквозь застилавшее разум
бешенство берсерка, прорвалась мысль -- вот место, воистину  достойное  его!
Он  снова  вел  бойцов в  атаку -- пусть  не  тысячи,  не сотни,  но то  был
праведный и  святой бой, Ханкамар  Киттала, рирдот,  прикрывал  его  справа,
слева вздымалась тяжкая  секира  Лидданы,  светловолосого  лона,  за  спиной
высвистывали смертельную песнь мечи, кирки и топоры  Арколы Байя.  И все они
--  люди,  хвала богам!  -- бились с нелюдью, с проклятыми тварями,  защищая
свои  корабли,  свои  дома и свой  город. Как и положено солдатам и воинам в
мире сем.

Глава 6

     Сарпата,  крупнейший  из халласких  городов,  была  не  только  главным
торговым центром на  западном побережье, но и фактически столицей страны. Из
долгих  бесед  с  Ханком  и  целителем  Ирнотом странник  уяснил,  что Халла
являлась  союзом больших  купеческих  городов  наподобие немецкой  Ганзы; ее
поселения  считались независимыми, но  всюду действовали  одинаковые законы.
Единой  была и  денежная система, и  подати,  которые  следовало  платить  в
городскую  казну, и  сроки  отработки  повинностей  на строительстве  дорог,
защитных  стен  и  башен. Каждым  городом правил совет  из  купцов, наиболее
уважаемых ремесленников и земледельцев,  избираемый общим собранием; но, как
водится,  тон там задавали  самые богатые из  местных  магистратов. Впрочем,
такой порядок, напоминавший земные демократические институты, существовал на
Таргале  далеко не всюду: Зарт, к примеру, был  наследственной монархией,  а
Рирдо --  непрочной  федерацией  княжеств и городов  с олигархической формой
правления.
     История  Сарпаты, как  утверждал  Ирнот,  насчитывала  не  меньше  двух
тысячелетий, и ни разу за все это время  карварам не  удавалось проникнуть в
город.  Изучив с палубы "0рни" его  окрестности, Блейд  признал, что древние
строители  выбрали  весьма  подходящее  место.  Главными  его преимуществами
являлись скалистые и труднодоступные берега,  рассеченные  бухтой; восточная
часть  этого похожего  на  восьмерку  эстуария  глубоко  вдавалась  в  сушу,
западную же, обращенную к Римпаде, защищали два серпообразных мыса. Северный
и  Южный. Словно  два изогнутых  базальтовых  вала, они тянулись в бирюзовый
туман  Нижнего  Мира на полторы мили,  охватывая  внешнюю  часть сарпатского
залива глухой стеной. Их оконечности были  укреплены; там стояли два больших
квадратных форта, сложенных из каменных блоков, с башнями по углам.
     К  каждому  укреплению  вдоль  мыса  вела  дорога, кое-где  нырявшая  в
тоннели,  прорубленные в скалах, или  проходившая по  железным мостикам  над
расселинами; пока  эти два  тракта  оставались  в  руках защитников, по  ним
всегда можно было перебросить подмогу.  Горловина внешнего эстуария  имела в
ширину полмили, и это пространство  отлично простреливалось из  арбалетов со
стен фортов. На них стояли  и дальнобойные баллисты,  из  коих не составляло
труда  метнуть двухсотфунтовый камень  в любую  точку  бухты -- например,  в
спину  тем,  кто  желал  бы  незваным вломиться  во  внутреннюю  гавань.  Ее
отгораживала стена с огромными массивными вратами из позеленевшей бронзы, за
которыми начинался проход, где с трудом разошлись бы два  корабля.  По обеим
сторонам  этого гигантского  сооружения  высились каменные  башни,  за  ними
начинались  собственно  стены  --  с  зубчатым  парапетом  и многочисленными
донжонами,  протянувшиеся до  прибрежных утесов.  Их  базальтовые  столбы  и
пирамиды слагали оба мыса. Северный и Южный,  и шли вдоль границы бирюзового
тумана на много  миль.  В них  не было ни расселин,  ни трещин,  ни  шхерных
проходов,  через которые можно было бы проникнуть на берег;  любой  подобный
разлом   тщательно   закладывали   камнем,   дабы   сохранить   неприступный
естественный барьер, защищавший сарпатскую равнину от нашествий.
     Сам  город,  не имевший стен,  располагался широким полумесяцем по краю
внутренней бухты. Фактически, чтобы прорваться к  нему со  стороны  Римпады,
надо было преодолеть бронзовые  врата и мощные укрепления  по обе их стороны
-- немыслимое  д