яться...
     - Ты прав, Понго... Я так устал, словно меня колотили палками. Спасибо!
     Индеец как-то двусмысленно улыбнулся и удалился, но Жиль знал, что, если Понго что-то задумает, разубеждать его бесполезно. Да и потом, он действительно чувствовал себя изможденным.
     Пока из пещеры выносили тела Олимпии, Легро и остальных членов его банды. Жиль сидел на краю матраса и смотрел на спящую Мадалену.
     Она приоткрыла глаза, слабо улыбнулась ему и снова погрузилась в забытье.
     Турнемин встал, затоптал костер, от которого, впрочем, оставались лишь чадящие головешки, потушил почти все факелы, кроме одного, чтобы свет не мешал Мадалене спать, и, вернувшись на свое место, стал любоваться спокойными чертами нежного лица, стараясь отогнать навязчивое видение: чудесное тело Мадалены извивается в страстных конвульсиях.
     Рука девушки, розовой ладошкой вверх, словно раковина на отмели, лежала сверху на простыне, она выглядела так привлекательно, что Жиль не устоял и нежно взял ее в ладони. Даже не сжал, а просто держал, как хрупкую вещь, но вдруг обнаружил, что Мадалена смотрит на него широко раскрытыми глазами. Он наклонился к ней.
     - Отдыхайте, Мадалена, - шепнул Жиль. - Вам нужен отдых. Поспите немного. Нам предстоит дальняя дорога.
     Она не ответила, лишь улыбнулась, а пальцы ее обвили руку молодого человека. Потом приподнялась на локте - ее льняные волосы свесились на одну сторону, а затем встала на колени - шелковое покрывало соскользнуло вниз. Свободной рукой Мадалена погладила Жиля по щеке, сердце его бешено заколотилось.
     - Ты такой красивый! Такой красивый, любимый мой... И я тебя так люблю! Ты когда-то сказал, что любишь меня. И сейчас тоже?
     Она словно бредила, голос звучал глухо, неотчетливо. По щекам ее катились слезы, а нежные губы тянулись к губам Турнемина. Жилю оставалось лишь протянуть руку, и он мог дотронуться до шелковистой кожи, погладить круглые атласные плечи, грудь, которая на этот раз не только не пряталась, но, напротив, сама искала ласк.
     - Люблю ли я тебя? И ты еще спрашиваешь!
     Мадалена, я от тебя без ума...
? - Ну так люби, возьми меня. Тот человек испачкал, а ты очисти своей любовью...
     - Но ты же этого не хотела... Тебя пугала моя страсть.
     - А теперь не пугает! Я слишком долго боролась с собой. Иди ко мне. Жиль, иди!
     Мадалена ласково обвила шею Жиля руками и снова опустилась на матрас, потянув его за собой. Он опьянел от страсти. Эта новая Мадалена, обнаженная, зовущая, словно вышла из его грез. Она стала такой, какой он ее хотел, и Турнемин отбросил прочь мысль о том, что не он, а зелье Олимпии пробудило любовный пыл в неопытной девушке, бывшей совсем недавно девственницей. Мадалена звала Жиля, раскрывшись ему навстречу. И он овладел ею со свирепой радостью.
     Когда Понго разбудил Жиля, Мадалены рядом не было.
     - Где она? - спросил Турнемин.
     Индеец кивнул головой в сторону входа.
     - Там! Ждать. Наша готова выходить.
     И действительно, Мадалена ждала возле пещеры, полностью одетая - она нашла в углу грота свое платье. Девушка сложила руки на груди, утренний ветер играл ее слабо стянутыми белокурыми волосами, она смотрела, как мужчины закидывают землей свежие могилы, и едва повернулась, когда подошел Жиль.
     - Вы хорошо выспались? - спросила она.
     Но когда Турнемин обнял ее за талию, чтобы поцеловать в шею, девушка уклонилась.
     - Прошу вас. Мы не одни...
     - Теперь мы с вами всегда одни, Мадалена, всегда. Никого больше нет в мире, только ты и я.
     - Не правда, и вы это знаете. Пора трогаться в путь.
     - Как пожелаете.
     Обиженный неожиданной холодностью, он отошел от девушки, поискал глазами Понго.
     - Ты приготовил что-нибудь для Мадалены?
     Носилки или какой самодельный паланкин?
     - Зачем? Море вот, за совсем маленький лес...
     В самом деле, до синего океана оказалось рукой подать, предположения Жиля оправдались: дорогу специально путали и удлиняли, когда вели его с завязанными глазами к пещере. Всего несколько минут шли они по перелеску из грейпфрутовых, лимонных, сандаловых деревьев и эвкалиптов, и тут же оказались на пляже, покрытом черным песком. Несколько чернокожих уже сталкивали на воду три больших парусных баркаса.
     Понго подвел Жиля и Мадалену к меньшему из них, помог девушке подняться на борт. Но, прежде чем сесть в укрытие возле планшира, она спросила:
     - Куда мы направляемся?
     - То есть как куда? Домой, разумеется. Мы возвращаемся домой.
     В синих глазах девушки появился страх, словно она вспомнила ужасную картину. Мадалена задрожала.
     - Нет! Нет! Прошу вас! - вскрикнула она. - Не надо меня туда возить! Я не хочу туда возвращаться.., не хочу больше видеть это ужасное место.
     - Какое ужасное место? "Верхние Саванны"? - Жиль был поражен.
     - Да. Это ужасное место. Матушка моя мертва, Пьер скоро создаст свою семью. Я ему больше не нужна. Я не хочу возвращаться к вашей жене.
     - Будьте же разумны, Мадалена. Куда я могу вас отвезти, если не к себе.., или к вам. У вас ведь есть свой дом.
     - Нет, этот дом не мой. Отвезите меня куда-нибудь еще.., в Кап-Франсе, вот! Да, в город!
     Там мне будет лучше...
     - Что приказывать? - спросил Понго, видя, что Жиль в сомнении.
     Молодой человек подумал, потом пожал плечами.
     - Пусть Франсуа с людьми возвращается на плантацию. Только нам матросов оставь. Мы поплывем в Кап-Франсе. Мадалена столько пережила, там на ее глазах погибла мать, ничего удивительного, что она не хочет сразу возвращаться в поместье...
     - Твоя тоже идти?
     - Да. Я передам ее заботам Тисбе и Жюстена, а потом вернемся домой.
     Пока Жиль говорил, в голове у него созрела мысль: после того, что произошло между ним и Мадаленой, девушка и в самом деле не может больше жить под одной крышей с Жюдит. И почему он сам раньше не додумался? Прелестное дитя нашло самое лучшее решение. Жиль не сомневался, что Мадалена, так же как он сам, не желает отказываться от их любви. Она больше не вернется в "Верхние Саванны". Он купит ей в городе или в окрестностях дом, обставит его как можно лучше и будет там жить, сколько сможет, и наслаждаться красотой своей возлюбленной. И так будет продолжаться, пока Жюдит не согласится в конце концов с ним расстаться, и он сможет оформить официально свои отношения с Мадаленой...
     План показался ему гениальным, и он радостно улыбнулся, усаживаясь рядом с девушкой.
     - Не печальтесь, любовь моя. Мы плывем в Кап-Франсе...
     Баркас закачался на волнах, парус наполнился ветром, и они поплыли на восток, а два других судна огибали остров, приближаясь к побережью и удаляясь от них...
     Помогая Мадалене сойти из наемного экипажа, остановившегося возле красивого домика на набережной Вильвер, Жиль поцеловал ей руку:
     - Вот где вы будете отныне жить, красавица моя. Пока этот дом вам нравится, он ваш. Здесь вы забудете черные дни, никто не осмелится вас потревожить.., даже я, если вы того потребуете, - произнес он нежно, без сомнения ожидая возражений, но получил лишь ледяной взгляд Понго.
     Мадалена же посмотрела на него с удивлением.
     - Я должна здесь жить одна? О нет. Жиль, я не могу.., и никогда не смогу.
     Он быстро провел ее на увитую цветами веранду, куда выходило лишь одно окно маленькой гостиной. Здесь их никто не мог видеть. Жиль обнял девушку и осыпал страстными поцелуями.
     - Ты будешь жить, где захочешь, любимая...
     Если тебе не нравится этот дом, у тебя будет другой.
     Она его не оттолкнула, даже, напротив. Жиль почувствовал, как ее тело затрепетало в его объятиях, а губы со странной застенчивостью наконец приоткрылись в поцелуе. Словно Мадалена сдалась после упорной борьбы.
     - Поймите же, - простонала она, оторвавшись от Турнемина. - Я не хочу здесь оставаться - не в этом доме, а вообще в этих краях. Мне .тут не нравится. И никогда не нравилось. Я хотела бы вернуться домой, в Бретань.
     - В Бретань?
     Жиль в изумлении опустил руки, только что обнимавшие девушку за талию, и отстранился.
     - Ты хочешь меня покинуть? Уехать так далеко?.. А я думал, ты меня любишь.
     - Я и люблю, я вас очень люблю, но умру, если останусь здесь. Умоляю, отпустите меня во Францию. Здесь мне не быть счастливой... Я слышала, вы говорили недавно, что "Кречет" вышел из ремонта и готов к плаванию. Поручите меня капитану Малавуану и...
     Он вдруг снова сжал ее в объятиях, оторвал от земли, пробежал вместе с драгоценной ношей через весь дом, взлетел по лестнице, прыгая через две ступеньки, ударом ноги распахнул дверь спальни и наконец опустил Мадалену на кровать.
     - Нет, любовь моя, нет, ты не можешь уехать без меня. Никому тебя не доверю, только себе. Я люблю тебя, люблю, люблю! Ты права: мы вместе отправимся на "Кречете". Когда я вчера уезжал из "Верхних Саванн", то был уверен, что не вернусь, умру вместе с тобой, и потому оставил все необходимые распоряжения Финнегану. Ведь не перестала бы существовать плантация, если бы я умер, так вот и прекрасно. Мы вместе вернемся во Францию... Мы будем проводить целые дни вдвоем, только мы, небо и море. О, как я буду тебя любить! Никто никогда тебя так не полюбит. Я разведусь с женой, и мы поженимся.., ты будешь моей, только моей, навсегда...
     Говоря так. Жиль осыпал Мадалену поцелуями, расстегивал ей платье, развязывал юбки, срывал нижнюю рубашку, чтобы насладиться ее нежным телом, - оно уже не сопротивлялось, захваченное все сильнее и сильнее обжигающей волной страсти...
     Поздно ночью Жиль осторожно встал с разоренной постели, накинул халат, бросил нежный взгляд на светлокожую белокурую женщину, лежавшую под занавесом балдахина - свет ночника придавал ее белой коже розовый оттенок, - спустился в небольшую комнату, служившую ему, когда он приезжал в Кап-Франсе, кабинетом, сел за письменный стол, взял лист бумаги, новое перо, немного подумал и стал писать:
     "Прощайте, Жюдит, я уезжаю... Волей Господа мне удалось спасти Мадалену от ужасной участи, и перед лицом смерти я понял, что не могу без нее жить. Я увожу ее во Францию и буду с ней до тех пор, пока она того пожелает. Простите мне боль, - не слишком сильную, думаю, - которую я вам причиняю. Я оставляю вам "Верхние Саванны", вы любите их куда больше, чем когда-либо любили меня, они вас утешат. Теперь вы там хозяйка, поместье избавлено от всякой опасности, от всякой угрозы, надеюсь, вы обретете счастье, какого не знали прежде и какого никогда не смог бы вам дать тот, кто все-таки будет часто о вас думать и вспоминать восхитительные часы, которые вы ему подарили. Храни вас Господь! Жиль де Турнемин".

***

     Закончив письмо. Жиль внимательно перечел его., исправил описку, промокнул, сложил, запечатал, прижав к сургучу перстень, потом быстро поднялся в спальню, оделся и пустился на поиски Понго. Тот, верный недавно заведенной в "Верхних Саваннах" привычке, спал на веранде, на диванчике.
     - На рассвете отправишься домой и передашь это письмо Жюдит, - сказал Жиль индейцу.
     Понго, как все его соплеменники, обладал удивительной способностью просыпаться мгновенно.
     Он нахмурился, подозрительно взглянул на белый четырехугольник с красной печатью.
     - Что твоя говорить письмо? - спросил он настороженно. - Почему торопиться? Куда твоя идти в такой час?
     - В порт. Предупрежу капитана Малавуана, что мы с Мадаленой плывем во Францию.
     - Что? Понго плохо понимать?..
     - Да нет. Ты правильно понял. Я уезжаю, Понго, забираю ее во Францию. Она больше не хочет жить здесь, а я больше не хочу жить без нее. Она для меня...
     Но Турнемин осекся, заметив на смуглом лице индейца ярость и презрение. Понго смотрел на него, словно видел впервые, причем то, что он видел, ему совсем не нравилось.
     - Она самка, твоя ее желать, - грозно проговорил он. - Понго давно знать. Потому оставлять твоя наедине в пещере. Понго надеяться твоя вылечиться, когда получить что хотеть.
     - Но ведь дело не в этом, Понго. Я люблю ее!
     - Нет! Твоя не любить! Твоя хотеть еще и еще, но не любить.., потому что твоя любить Огненный Цветок.., твоя жена.., одна женщина твоя равная! Только такая женщина достойна воин! Эта девушка, бледная и холодная как луна, не уметь любить по-настоящему... Она скоро жалеть давать твоя любовь.
     Жиль постарался успокоить своего боевого друга, положив ему руки на плечи.
     - Ты не понимаешь, Понго. Сердце мужчины...
     - Сердце мужчина везде одинакова! Желание мужчина тоже одинакова! Твоя сходить с ума покидать дом, слуги, черные и белые, друг Финнеган, красивая как богиня женщина.., и вдобавок Понго! И все из-за белая, как сыр, девушка.
     - Но тебя я не покидаю, Понго. Я сразу же дам тебе знать, где меня найти, как только мы приедем во Францию.
     - Нет, никогда! Твоя уезжать - твоя никогда больше не видеть Понго!
     Вырвав письмо из рук Жиля, Понго одним махом перепрыгнул балюстраду веранды и быстро зашагал к конюшне. Но на пороге обернулся и крикнул в темноту странно осипшим голосом:
     - Твоя точно хотеть Понго везти письмо?
     - Да... Надо!
     - Тогда прощай! Понго лучше служить большая госпожа, чем жалкий мужчина.
     Стук копыт его лошади, взявшей с места в галоп, болью отозвался в обмершем сердце Жиля - он не хотел признаться даже себе самому, насколько сильна оказалась эта боль. Понго был рядом с ним много лет, и теперь, когда друг ушел, Турнемин ощущал, как внутри него образовалась пустота - ей еще предстоит разрастись, и только любовь Мадалены сможет ее заполнить.
     Он на секунду прикрыл глаза, стараясь представить себе черты любимой, чтобы забыть полное гнева и отчаяния лицо старого друга. Нет, он действительно любит Мадалену, раз стольким жертвует ради нее: дорогой ему землей, прекрасным особняком, верным спутником.., такой женщиной, как Жюдит, и даже жеребцом, красавцем Мерлином, - он не хотел рисковать им, отправляясь на Черепаший остров, и теперь конь напрасно будет дожидаться хозяина в своей конюшне под пальмами... Но ведь она даст ему столько любви...
     Встряхнувшись от мрачных мыслей, одолевавших его, мешая отдаться новой любви - так бык вздрагивает всей кожей, отгоняя надоедливую мошкару, - Турнемин тоже пошел в конюшню, оседлал лошадь, поехал в порт и отдал необходимые распоряжения Малавуану. Капитан был настолько ошарашен, что не находил слов для ответа, все только:
     - Ну что ж.., ну что ж...
     - В котором часу вы поднимете паруса? - спросил Жиль.
     - Ну что ж... В десять, с приливом, но...
     - Отлично! Мы придем к десяти! Подготовьте мою каюту и еще одну.., для дамы. До скорой встречи.
     И Жиль заторопился обратно к своей Мадалене, к тому, что представлялось ему счастьем.
     Уже всходило солнце, в порту закипела жизнь - там до самого заката воцарились буйство красок и гвалт.
     Турнемин надеялся, что молодая женщина только еще встает, лениво потягивается и рассматривает в зеркало большие синие круги под прекрасными глазами. Но она уже стояла посреди гостиной, со строгой прической, аккуратно одетая и в накидке, которую раздобыла для нее Тисбе. Рядом с ней на полу стояла небольшая сумка.
     Словно прислуга, ждущая расчета.
     Жиль непонимающе взглянул на нее.
     - Но.., что ты тут делаешь? Почему так одета? Что все это значит?
     - Я уезжаю.
     - Ты.., да нет же, сердце мое. Ты шутишь.
     Мы уезжаем вместе. Я как раз только что из порта, капитан Малавуан ждет нас...
     - Нет. Я имела в виду то, что сказала: я уезжаю.., одна.
     Он хотел подойти к девушке, но она оттолкнула его - Жиля поразило выражение ужаса на ее лице.
     - Не приближайтесь!
     - Перестань, Мадалена! Объясни, что случилось. Почему ты меня отталкиваешь? Мы ведь, кажется, договорились? Мы любим друг друга...
     - Нет. Мы не договорились. Я просто, наверное, обезумела. Эта женщина... Олимпия опоила меня дьявольским зельем, и я стала другой.., эта другая внушает мне только ужас!
     - Ужас? Потому что ты любила меня и позволяла любить себя? Да ты сошла с ума!
     - Наоборот, я пришла в себя, слава милостивому Господу. Разве я не боролась, разве не умоляла Всевышнего вырвать из моего сердца эту проклятую любовь, заставлявшую меня бредить, когда в соседней комнате спала моя бедная матушка? Прислужница дьявола смогла на время поднять этот бред из глубин моей плоти, но теперь колдовские чары рассеялись, я себе отвратительна.., я себя стыжусь!
     - Да это просто смешно! А как же, в таком случае, ты собираешься любить, Мадалена Готье? Кто научил тебя убивать радости сердца, облагораживающие радости плоти? Ты, говоришь, очнулась? Так посмотри вокруг! Оглянись: земля прекрасна, а природа - не что иное, как воплощение любви. На меня погляди: я люблю тебя, я готов покинуть ради тебя все.
     Но ответом изумленному Жилю был холодный презрительный взгляд синих глаз.
     - Я вас об этом не просила, - ответила Мадалена спокойно. - Я просила не мешать мне, дать возможность уйти.
     - Куда?
     - На корабль, раз капитан Малавуан согласен взять меня с собой. Вернувшись в Бретань, я посвящу остаток жизни Господу, я буду замаливать ужасный грех, в который вы меня ввергли.
     - Ты пойдешь в монастырь?
     Она гордо вскинула голову, в глазах сверкнул фанатичный огонь.
     - Да, если меня захотят туда принять. К бенедиктинкам в Локмариа... Я искуплю, до последнего дыхания буду искупать безумные минуты, когда я, поддавшись дьявольскому наваждению, вступила с вами в преступную связь, погрузилась в разврат, да еще получала от этого грязное наслаждение.
     Остолбенев от неожиданной перемены. Жиль закрыл глаза. Он сел в кресло - его не держали ноги, сердце бешено колотилось. То, что он услышал, вернуло его к далеким дням детства: его мать, как и Мадалена, была убеждена, что любовь - лишь позор и порок; отдавшись однажды ласкам мужчины, сумевшего ее соблазнить, она уже до конца дней не переставала искупать свою вину, свою и ребенка, родившегося от этой связи. Как же Жиль настрадался! Он будто снова увидел бледное лицо Мари-Жанны Гоэло - тугой белый чепец лишь подчеркивал его бледность, - вновь услышал суровый голос, обвинявший его в том, что он незаконно появился на свет: "Я не по доброй воле стала матерью. Меня заставили! Разве может каторжник любить свои цепи?"
     Да, так она и говорила. Словно оскорбление, бросила она ему в лицо рассказ о своем кратком любовном приключении, о котором больше ни разу и не вспомнила, лишь молилась и молилась, искупая грех отречением от мира. Да, Жиль отчетливо увидел Мари-Жанну Гоэло, свою мать... мать, считавшую его мертвым и с легким сердцем молившуюся за него как раз в том самом монастыре бенедиктинок в Локмариа, самом суровом из монастырей Бретани, где хотела заточить себя Мадалена.
     - Зачем, Господи, - простонал он с болью, - зачем ты даешь прекрасные тела таким жестоким и скрытным душам? Умоляю, Мадалена, выслушай меня! Нужно...
     Почувствовав, что стало слишком тихо. Жиль открыл глаза. Мадалены в гостиной не было, дверь осталась открытой. Она ушла...
     Неизвестно, сколько времени просидел он в кресле, с пустой головой, в гневе сдерживая тяжелые, готовые пролиться слезы. Наверное, немало. Он ничего не видел, ничего не ощущал, кроме горечи во рту и желания вот так окаменеть и остаться навсегда в этом кресле. Не было даже страдания - Жиль с удивлением отметил это, - лишь смутная боль, словно прорвался долго причинявший невыносимые мучения нарыв.
     Наконец он встал, с хрустом потянулся. У него было странное чувство, что он очнулся от дурного сна или безумного бреда. Жиль едва взглянул на появившуюся в дверях Тисбе.
     - Что тебе, Тисбе?
     - Узе позна! Хозяин кусать?
     - Нет. Но кофе выпью с удовольствием. Сделай мне крепкий ароматный кофе, Тисбе, как ты умеешь.
     На черном лице сверкнула белозубая улыбка.
     - Сейцас, хозяин. Хаоший кофе утешит гусное сейце.
     Он пил, обжигаясь, ароматный напиток, в который Тисбе, по традиции, заведенной в Новом Орлеане, положила корицы, апельсиновой цедры и налила рому. Гл