прошептал он. - А то боль может испортить ход выздоровления. Оставьте его, у него жар поднимается.
     - Он выздоровеет?
     - Надеюсь. В мозгу не было никаких повреждений, а телосложение у этого человека исключительное. Но ведь никогда не знаешь, не будет ли каких-нибудь осложнений, последствий.
     Оба они вышли. Хамза посоветовал Катрин пойти отдохнуть, заверив, что дон Алонсо спит. Потом, поклонившись, он поднялся в свою лабораторию, оставив молодую женщину одну. Спустившись, она медленно прошла двор внутри второй обводной стены, вдыхая ароматы спящей сельской природы. Растения, которые солнце нагрело за день, испускали пьянящие запахи. Воздух благоухал от тмина и майорана. Глубокие и сильные-переживания, которые Катрин пришлось испытать, измучили ее. Хотелось мира и покоя, тишины. Красная масса замка растаяла в темноте, окружавшей ее. Не слышалось никакого шума, кроме медленных шагов часового или крика ночной птицы. Катрин на какой-то миг задержалась под арками, где в свете луны сияли, словно атлас, изразцы. Она попыталась прислушаться к беспорядочным ударам сердца. Потом, думая, что, может быть, Жосс уже ждет ее в комнате, она направилась к лестнице, собираясь подняться к себе, но в этот момент из-за столба внезапно появился паж Томас де Торквемада. Молодая женщина вздрогнула от неприятного ощущения. Ее раздражала его привычка неожиданно появляться и бесшумно подходить, словно он был злым духом этого замка. Но на сей раз удивление было взаимным. Беспокойный мальчик съежился и оцепенел, увидев молодую женщину в сверкающем платье и в ореоле золотых волос на голове, поднятых на лбу и откинутых за спину.
     Какое-то время они стояли лицом к лицу. Катрин заметила, как в его бледном, неподвижном ледяном взгляде мелькнуло изумление. Потом в глазах появился суеверный страх. Сжатые губы приоткрылись, но слов не последовало. Томас только провел по губам кончиком языка, а его взгляд, вдруг загоревшись, стал ощупывать шею молодой женщины, проследовал за рисунком глубокого выреза и задержался в нежной ложбинке груди, совершенную форму которой под мягким шелком платья подчеркивал продернутый под нею золотой шнурок. Очевидно, этому мальчику никогда не приходилось любоваться подобной картиной. Он стоял перед Катрин как вкопанный и, казалось, не собирался уступать дорогу. Молодая женщина холодно посмотрела на него, инстинктивно прикрыв рукой грудь.
     - Не будете ли так любезны пропустить меня? - спросила она.
     При звуке ее голоса Томас вздрогнул, словно внезапно очнулся от сна. На его лице было заметно смятение. Он много раз поспешно перекрестился, вытянул вперед руки, будто отталкивая от себя слишком соблазнительное видение, потом, крикнув хриплым голосом: "Сатана, изыди!", повернулся в противоположную сторону и со всех ног убежал. Черные тени во дворе быстро поглотили его. Пожав плечами, продолжила путь.
     Поднявшись на галерею, она нашла там Жосса, который поджидал у двери ее комнаты, приснившись спиной к наличнику и скрестив руки на груди.
     - Ну так как, - жадно спросила она, - вы узнали, что это за монах?
     - Его зовут Фра Иньясио, но не так-то легко заставить людей архиепископа говорить о нем. Все они вроде бы его жутко боятся. Думаю, что они его боятся еще больше, чем мавра или пажа с лицом злого ангела.
     - Но откуда он? Что делает? С какого времени живет в замке?
     - Мадам Катрин, - заметил Жосс спокойно. - Я думаю, что дон Алонсо, который, как кажется, очень даже ценит ваше общество, сообщит больше моего об этом странном человеке, ибо только он и общается с этим Фра Иньясио. Этот монах занимается алхимией, превращением металлов. Он ищет - как и многие другие! - пресловутый философский камень. Но, самое главное, на него возложено хранение сокровищ архиепископа, его невероятной коллекции драгоценных камней. Один близкий дону Алонсо человек сказал, что Фра Иньясио-эксперт в этом деле и что... но, мадам Катрин, вам плохо?
     На самом деле, молодая женщина, очень побледнев, вынуждена была опереться о стену. Кровь отхлынула от ее лица, и почва стала уходить из-под ног. Жосс не мог понять, до какой степени ее поразил рассказ именно об этом великом знании драгоценных камней, которым обладал таинственный монах. Гарэн когда-то со страстным увлечением собирал драгоценные камни.
     - Нет, - сказала она потухшим голосом. - Я просто очень устала. Я... я просто больше не держусь на ногах!
     - Ну так, быстро, быстро идите спать! - сказал Жосс с доброй улыбкой. - Впрочем, я больше ничего не знаю. Я только могу добавить, что редко когда можно встретить Фра Иньясио. Он вовсе не покидает личных комнат дона Алонсо. Там кабинет алхимика и комната с сокровищами.
     Продолжая говорить, он толкнул перед Катрин раскрашенную дверь, открывая освещенную длинными красными свечами комнату. Она вошла, согнув плечи, сгорбив спину. Не говоря ни слова, Жосс смотрел, как она прошла по комнате. Он не понимал, почему это Фра Иньясио так смущал молодую женщину, но жалость переполнила его. Жизнь этой прекрасной женщины, вместо того чтобы состоять из неги и изящества, была лишь беспрерывной вереницей безотрадной борьбы и трудностей, которые были по плечу только крепкому здоровому мужчине. Он смутно ощущал, что, войдя в ее жизнь, совершал, конечно, наилучшее, что ему удавалось сделать. Не очень-то зная почему, толкаемый какой-то неведомой силой, бывший бродяга прошептал, устремив глаза на ее удрученную фигуру, стоявшую посреди комнаты:
     - Смелее, мадам Катрин! В один прекрасный день, я знаю, вы будете счастливой... достаточно счастливой, чтобы забыть все дурные дни вашей жизни!..
     Катрин медленно повернулась к Жоссу. Он только что произнес слова, в которых она нуждалась, и эти слова соответствовали ее желанию быть прощенной. Она их выслушала с удивлением. Их взгляды встретились. И она прочла в его взгляде настоящую дружбу, искреннюю, свободную от плотских страстей. Судьба сделала их единомышленниками. И в этом была добрая и надежная гарантия, так укрепляющая силы. Катрин удалось улыбнуться.
     - Спасибо, Жосс, - просто сказала она.

Глава восьмая. ВЕСЕННЯЯ НОЧЬ

     В тонких и изящных пальцах дона Алонсо изумруд в свете факела излучал сияние. Архиепископ любовался им с истинным опьянением. Он не уставал играть камнем, и голубовато-зеленые искры, которые отбрасывал камень, вызывали в доне Алонсо восторженные возгласы. Он разговаривал с этим камнем, словно с женщиной. Он говорил ему слова любви, которые Катрин слушала с удивлением.
     - Величие морских глубин, чудо дальних земель, там в глазах божества сияет твой чудесный блеск. Какой камень краше тебя, привлекательнее, таинственнее и опаснее, несравненный изумруд? Ибо про тебя говорят, что ты прочен и пагубен...
     Вдруг архиепископ остановил свою любовную молитву и, обернувшись к Катрин, с силой вложил ей в руку кольцо.
     - Возьмите его и спрячьте. Не искушайте меня камнем такой красоты, ибо это расслабляет меня.
     - Надеюсь, - прошептала молодая женщина, - что Ваше Преосвященство примет его в. знак благодарности за лечение и уход за моим слугой и за щедрое гостеприимство, оказанное мне самой.
     Я был бы низок и не достоин носить свое имя, дорогая моя, если бы не оказал всего этого женщине такого же ранга, как я сам. И я не хочу, чтобы мне платили, ибо честь моя от этого пострадает. И, кроме всего прочего, подобная плата была бы королевской, - такой камень, да еще с изображением герба королевы...
     Катрин медленно надела кольцо себе на палец, а за нею страстно следили глаза дона Алонсо. Она решила подарить свое драгоценное кольцо хозяину дома в надежде, что тот пригласит ее наконец осмотреть коллекцию, хранителем которой был Фра Иньясио. Действительно, вот уже целых десять дней она жила в Кока, а ей ни разу не довелось вновь увидеть человека, которого она, однако, и хотела, и боялась как следует, рассмотреть. Фра Иньясио исчез, словно стены красного замка поглотили его. И Катрин чувствовала, как в ней все настойчивее растет любопытство. Ей нужно было знать! И любой ценой! Но как заговорить с доном Алонсо, не придумав удачного предлога?
     Но вот ей пришла в голову мысль, и она поспешила немедленно ею воспользоваться. Ей нужно было проникнуть в комнаты, тайные апартаменты, в которых жил алхимик. С задумчивым видом поворачивая кольцо вокруг пальца, она прошептала, глядя на камень:
     - Видно, камень и несовершенен... и недостоин, конечно, находиться среди драгоценностей вашей коллекции... Говорят же, что она не имеет равных!
     Чувство гордости появилось на лице архиепископа. Он. доброжелательно улыбнулся молодой женщине и, покачивая головой, оживленно сказал:
     - Коллекция у меня прекрасная, слов нет! Ей нет равных?.. Не думаю. Есть принцы, которые владеют большим, но, какова бы ни была коллекция, мое скромное сокровище стоит посмотреть, и могу вас заверить, что если я отказываюсь взять изумруд, то только по причинам, о которых. сказал, других причин нет. И вот тому доказательство: если хотите продать вашу драгоценность, я соглашусь на это с превеликой радостью!
     - Этот камень мне подарили, - вздохнула Катрин, чувствуя, что ее надежда таяла, - и я не могу его продать...
     - Это более чем понятно. А что касается моей коллекции, я был бы счастлив вам ее показать... для того, чтобы вы могли убедиться, что ваш перстень ее бы не испортил.
     Катрин едва смогла сдержать радостную дрожь. Она выиграла и теперь с поспешностью шла за хозяином дома через лабиринт коридоров и залов замка. На сей раз, вместо того чтобы повести молодую женщину наверх, хозяин дома направился к подвалам. Узкая дверь, скрывавшаяся среди голубых керамических плиток парадного зала, открыла доступ к винтовой лестнице, которая уходила в недра земли. Эта лестница освещалась множеством факелов. Ступеньки были низкие, широкие и удобные, толстый шелковый шнур, прикрепленный к стене, позволял держаться за него рукой. Даже стены здесь были затянуты вышитым полотном. А уж пышность и торжественность зала, которым заканчивалась лестница, ошеломляли. Достаточно было взглянуть на драгоценные ковры на стенах, парчовые подушки, лежавшие на стульях, на золотой стол, на котором стояли инкрустированные драгоценными камнями кубки и дорогие кувшины, на прибывшие из Китая шелковые ковры, разбросанные по красному мраморному полу, и позолоченные торшеры с целым лесом длинных белых свечей, и тогда можно было догадаться, что дон Алонсо, конечно, часто и подолгу бывал в этой комнате, перебирая содержимое того или иного ларца из благоуханного кедра или сандала, с золотыми гвоздиками и заклепками, либо сундуков, отделанных раскрашенной и позолоченной медью. Все они были снабжены крепкими бронзовыми замками.
     В конце комнаты виднелась дверка, и за ней Катрин заметила помещение гораздо более сурового вида, где на большой кирпичной печи кипела жидкость, наполнявшая высокую реторту, соединенную длинным змеевиком с огромным медным тазом, в котором что-то дымилось. Это, конечно, была лаборатория алхимика. Вдруг ее сердце замерло, губы пересохли. Она заметила у одной из тонких колонок зеленого мрамора, поддерживавших свод, суровую фигуру Фра Иньясио. Стоя перед одним из открытых ларцов, таинственный монах изучал исключительной величины топаз. Он так был поглощен своим занятием, что даже не повернул головы, когда дон Алонсо и Катрин вошли в комнату, где хранились сокровища. Он обернулся, когда его хозяин положил ему руку на плечо. Катрин оцепенела, вновь увидев при ярком свете лицо своего первого мужа. Она почувствовала, как на лбу проступил пот, кровь прилила к сердцу. Почувствовав, что задыхается, она нервно сжала руки, пытаясь унять возбуждение. Не замечая, какая буря всколыхнула сердце его гостьи, дон Алонсо сказал несколько слов Фра Иньясио, который в знак согласия кивнул головой. Потом Дон Алонсо повернулся к молодой женщине:
     - Вот Фра Иньясио, госпожа Катрин. Это мужественный человек и вместе с тем, по истине святая душа, но его изыскания в алхимии, направленные на изготовление драгоценных камней заставляют других монахов смотреть на него как на колдуна. У меня он обрел спокойствие и возможность сосредоточиться. Я не знаю лучшего эксперта, чем том, что касается драгоценных камней. Покажите же ему ваше кольцо...
     Катрин, державшаяся в тени одной из колонн, сделала несколько шагов до освещенного места и отчаянно подняла голову, чтобы посмотреть прямо в лицо монаху. Тревога перевернула ее сердце, когда единственный глаз Фра Иньясио уставился на нее. Она достаточно владела собой, чтобы не показать виду... Она пожирала глазами это лицо, вышедшее из небытия, ожидая, что тот вздрогнет, окаменеет от неожиданности, может быть, забеспокоится... Но нет! Фра Иньясио с суровой корректностью кивнул головой, приветствуя женщину, одетую в фиолетовый бархат, шедший к ее глазам, подхваченный золотым поясом на белой атласной юбке. На его замкнутом лице не появилось ничего такого, чтобы Катрин могла уловить, что этот человек ее узнал.
     - Ну что же, - нетерпеливо сказал дон Алонсо, - покажите ему изумруд...
     Она подняла изящную руку, перехваченную белым атласным рукавом, завязанным золотым шнуром, который слегка прикрывал ее пальцы, и показала на перстень, поворачивая его на свету. Но взгляд ее не упускал монаха из вида. Без всякого волнения монах взял протянутую руку, чтобы рассмотреть камень. Его собственные пальцы были сухи и горячи. При соприкосновении с ними Катрин задрожала. Фра Иньясио вопросительно посмотрел на нее и сразу же принялся изучать камень. Он с восхищением качал головой. Нервы Катрин не выдержали такого поведения. Что, этот человек немой? Она хотела услышать его голос.
     - Кажется, этот изумруд, несовершенство которого вас тревожило, вполне понравился Фра Иньясио! улыбаясь, произнес архиепископ.
     - Разве он не может что-нибудь сказать? - спросила Катрин. - Или этот монах нем?
     - Нисколько! Но он не говорит на вашем языке. И действительно, на вопрос, который ему задал его хозяин, Фра Иньясио ответил медленно и серьезно... голосом, который мог в полной мере принадлежать Гарэну, и кому-нибудь другому.
     - Я сейчас покажу вам мои изумруды! - поспешил заявить архиепископ. - Почти все они - из Сикаитского месторождения и очень красивые...
     Он отошел, чтобы открыть ларец, поставленный посередине комнаты. Катрин, оставшись один на один с Фра Иньясио, задала вопрос, который не давал ей покоя:
     - Гарэн, - прошептала она, - это же вы! Ответьте мне, из милосердия! Ведь вы узнаете меня, правда?
     Монах удивленно повернулся к ней. Едва заметная печальная улыбка промелькнула на его лице. Он медленно покачал головой...
     - No comprendo!.. - прошептал он, возвращаясь к своему топазу.
     Катрин подошла ближе, словно тоже хотела полюбоваться огромным камнем. Бархат ее платья коснулся монашеского облачения. В ней нарастала какая-то злость. Схожесть была просто вопиющей. Она могла поклясться, что этот человек - Гарэн... и, однако, некая медлительность его жестов, хрипота в голосе, сбивали ее.
     - Посмотрите на меня! - умоляла она. - Не делайте вид, что не узнаете меня. Я не изменилась до такой степени. Вы же хорошо знаете, что я Катрин!
     Но опять загадочный монах качал головой и отстранялся. За спиной Катрин услышала голос дона Алонсо. Он приглашал ее полюбоваться на только что вынутые камни. Она чуть замешкалась, бросила быстрый взгляд на Фра Иньясио: тот спокойно укладывал топаз на бархат в маленький ларец, в котором лежали и другие топазы. Казалось, он уже забыл о молодой женщине.
     Следующий час, который Катрин провела в этой подземной комнате прошел как во сне. Катрин рассматривала очень красивые камни с разными оттенками, которые показывал ей хозяин дома, но все ее внимание притягивал суровый черный силуэт: она старалась заметить, подсмотреть, поймать врасплох хотя бы жест, выражение лица, взгляд, который может быть, дал бы ей ключ к этой живой загадке. Но все было напрасно! Фра Иньясио опять углубился в работу, словно остался совершенно один. Он ограничился коротеньким кивком, когда Катрин и дон Алонсо выходили из комнаты. Они молча поднялись к жилым комнатам.
     - Я провожу вас, - любезно предложил архиепископ.
     - Нет... пожалуйста! Благодарю Ваше Преосвященство, но хотела бы, перед тем как пойти к себе, узнать о здоровье моего слуги. Пойду посмотрю на него.
     Она уже уходила, но передумала.
     - Однако... - сказала она, - этот Фра Иньясио кажется мне необычным человеком. Он уже давно занимается своим делом?
     - Думаю, семь или восемь лет, - ответил дон Алонсо. - Мои люди нашли его однажды умирающим от голода на большой дороге. Его выгнали братья по Наваррскому монастырю, где он занимался своими странными делами. Я уже вам говорил, его принимают за колдуна. Впрочем... он и впрямь, может быть, немного колдун? Он шел в Толедо, где хотел изучить Каббалу. Но для вас в этом мало интереса. Покидаю вас, госпожа Катрин, и иду отдохнуть. По правде говоря, я чувствую себя крайне усталым.
     Созерцание сокровищ, видимо, увеличило обычную нервозность дона Алонсо, ибо Катрин отметила, что его тики проявлялись сильнее, чем обычно.
     Последние слова прелата еще раздавались в ее голове. Она провела дрожащей рукой по влажному лбу... Семь или восемь лет! Прошло уже десять лет после того, как Гарэна повесили. Что же произошло, каким чудом он добрался до Наваррского монастыря, откуда его изгнали за колдовство? Или, может быть, никогда и не было никакого Наваррского монастыря? Впрочем, обвинение в колдовстве смущало. Гарэн обожал драгоценные камни и в этом сходился с таинственным монахом. Между, тем никогда Катрин не видела его за занятием алхимией. Он интересовался всеми вещами, но в доме на улице Пергаментщиков никогда не было никакой лаборатории, да и в Брази тоже. Нужно ли было из этого заключить, что он прятался, чтобы заниматься своими эзотерическими изысканиями? Или же к нему пришло это увлечение, после того как рухнула карьера и пропало его состояние? Найти пресловутый философский камень - какой соблазн для человека, лишенного всего!
     Катрин оторвалась от своих размышлений и направилась к донжону, делая вид, что не заметила Томаса, внезапно появившегося во дворе. Со времени ее появления в замке она постоянно встречала темную фигуру пажа. Он появлялся на ее дороге, когда она направлялась в часовню, в донжон или в любую часть замка, и никогда ей не удавалось предвидеть его появление. Катрин, которую раздражала эта вытянутая фигура, взяла себе за правило никогда не замечать ее. Она и теперь поступила так же и одним махом поднялась к Готье.
     Нормандец быстро выздоравливал после операции, которую ему сделал Хамза. Его могучее телосложение и самый тщательный уход, а кроме того, конечно, и великолепная еда, подававшаяся в замке, дали возможность избежать опасностей, которые могли привести к летальному исходу. К несчастью, гигант, видимо, совершенно потерял память.
     Само собой разумеется, он пришел в полное сознание. Но, что с ним было до той минуты, когда он впервые открыл глаза после операции, он не помнил. Забыл даже свое собственное имя. От такого положения вещей Катрин приходила в отчаяние. Когда мавританский врач сообщил ей, что Готье пришел в сознание, она поспешила к нему. Но когда она наклонилась над кроватью, ей пришлось пережить разочарование. Гигант смотрел на нее полными восхищения глазами, словно она явилась ему в мечтах, но не узнавал. Тогда она заговорила с ним, назвала себя, повторяя, что она - Катрин, что он не мог не узнать ее. Но Готье качал головой.
     - Простите меня, мадам, - прошептал он. - Правда, вы прекрасны как свет, но я не знаю, кто вы, я даже не знаю, кто я сам, - печально добавил он.
     - Тебя зовут Готье Нормандец. Ты мой слуга и друг... Ты что, забыл обо всех наших горестях, о Монсальви, о Мишеле? О Саре? О месире Арно?
     Рыдание надорвало ей голос при имени супруга, но в тусклом взгляде гиганта не загорелось ни искорки воспоминаний. Опять он потряс головой:
     - Нет... Я ничего не помню!
     Тогда она опять обернулась к Хамз