А если искушение будет сильнее? Со времени того дня в Золотом Орле, где под действием вина из трав она откровенно предложила себя Тристану, Катрин не могла доверять себе самой.
     Она разделась, расчесала длинные волосы, что без помощи Сары было утомительно, заплела их на ночь, потом встала на колени возле кровати для вечерней молитвы.
     Она черпала в ней некоторую поддержку. Ее рассуждения становились более взвешенными. Но в этот вечер - по-видимому, виной был жаркий день - она не могла сосредоточиться на словах, которые шептали губы. Она произносила молитвы одну за другой, но совершенно механически, не проникая в них разумом. Несколько раз она сбилась, запуталась, попыталась начать снова, ошиблась опять и наконец, потеряв надежду, задула свечу и скользнула в постель.
     Лежа на спине, со скрещенными на груди руками, она силилась заснуть, но сон не шел. У самой головы по другую сторону перегородки она слышала шум чьих-то шагов, кто тоже не мог заснуть, и этим человеком, она знала совершенно точно, был Жак. Он медленно мерил шагами комнату, заставляя скрипеть одну и ту же половицу под ковром.
     Катрин с пересохшим горлом и с замиранием сердца вслушивалась в этот ритм, который так хорошо передавал внутреннее волнение ее друга.
     На мгновение он остановился, и она услышала звук текущей воды. Он, конечно, хотел освежиться и что-то пил... Потом шаги возобновились, шаги бесконечные... Или это галлюцинация?..
     Покрытая потом, Катрин нетерпеливым движением сбросила одеяло и простыни, чтобы свежий ночной ветер мог ее освежить.
     Ей хотелось кричать, биться, чтобы погасить огонь, который томил ее тело. В ярости она закрыла голову руками, чтобы ничего не слышать, изо всех сил призывая на помощь воспоминание об Арно, своем муже, единственном человеке, которого она любила...
     Как только осмелился Жак ее искушать? Женщина, чей муж беглец, изгнанник, рискует головой, не должна поддаваться другой любви. Но этот другой был Жак, и Катрин была вынуждена понять, что он значительно ближе ее сердцу, чем она могла себе вообразить.
     "Пусть он остановится! Господи, сделай так, чтобы он остановился! - стонала она в подушки. - Неужели он не понимает, что сводит меня с ума?.. О! Я его ненавижу.., ненавижу. Арно!.. Я тебя люблю.., тебя, только тебя! Моя любовь! Моя единственная любовь..."
     Но ее мятежный разум отказывался привязываться к знакомому образу. Бог был глух, а Дьявол - за работой! В то время как она изо всех сил призывала воспоминания о часах любви со своим мужем, память, подчиняясь этому неустанному ритму шагов, возвращала ей только одно ощущение: жар руки Жака.
     Катрин не могла оставаться дольше на этой кровати, на которой она чувствовала себя, как Святой Лаврентий на раскаленных угольях. Она встала и посмотрела на закрытую, дверь. Она была так близко.., так близко от комнаты, где человек ходил кругами, как зверь в клетке...
     Несколько шагов - и дверь откроется, еще несколько шагов.., и другая дверь окажется под рукой. А дальше?..
     - Кровь била в висках Катрин. Эта дверь ее гипнотизировала. Она сделала шаг к ней, потом другой.., и еще один. Перед ней предстала створка резного дерева. Рука легла на кованую щеколду...
     Но в соседней комнате медленные шаги стали быстрее. Дверь резко, со стуком открылась. Потом он быстро побежал по коридору, кубарем слетел по лестнице, и через очень небольшой промежуток времени тяжело хлопнула входная дверь.
     Неспособный себя сдержать, Жак сбежал от искушения. Что-то оборвалось в Катрин. Она сползла на колени и оперлась головой о деревянную дверь. Она была совершенно обессилена, но свободна, и в то же время два чувства владели ею: чувство сожаления и благодарности.
     - Спасена! - прошептала она. - Спасена на этот раз! И как раз вовремя!..
     И было также жаль, что в этом неожиданном спасении она находила так мало радости...

Глава одиннадцатая

ВЕСТЬ ИЗ БУРГУНДИИ

     Наконец Катрин заснула тяжелым сном, который оставляет круги под глазами и делает лицо бледным. Умывая утром лицо свежей водой, она чувствовала себя уставшей и разбитой.
     Оставаться почти на три недели в обществе Жака, бороться с демонами соблазна - это было невыносимо.
     "Я попрошу Жака оставить у себя Беранже и Готье, - подумала она. - Сама я подожду свадьбы в монастыре Сент-Радегонд, на другой стороне Луары. Опасность слишком велика. Нужны по меньшей мере река и стены монастыря для моей защиты. И потом, так будет лучше. Вполне нормально, что женщина в такой ситуации покидает свет".
     Укрепившись в своем решении, она спустилась на кухню, чтобы спросить хозяина дома.
     Госпожа Ригоберта, сделав реверанс, сообщила, что "мэтр Жак" был вынужден с рассветом уехать в Бурж, призываемый своими делами.
     - Он вас просил, милая госпожа, - добавила экономка, - считать себя хозяйкой этого дома. Все мы получили приказ слушаться вас во всем. Он надеется, что вам будет хорошо, и позволил себе увезти с собой ваших юных слуг.
     - Это превосходно. Юноши слонялись здесь без толку, не зная, что делать. Скачка по большим дорогам - это самое лучшее, что можно только придумать для них!
     Госпожа Ригоберта улыбнулась, обнаружив при этом досадную нехватку нескольких зубов.
     - Таково было и мнение мэтра. Однако вот письмо, которое он оставил для мадам.
     Продолжая поглощать медовые тартинки, которые ей подала экономка, Катрин развернула сложенную бумагу.
     Письмо было кратким. "Уезжаю я, Катрин. Я не способен сдержать данное обещание. Простите меня! Дом в вашем распоряжении. Я вернусь в день свадьбы. И только один раз, моя любовь.., позволь мне сказать, что я тебя обожаю..."
     Взволнованная Катрин прочла записку второй раз, потом третий. Наконец, положив ее под локоть, молча закончила завтракать.
     Вокруг нее суетилась госпожа Ригоберта, и ее белый высокий чепец бился, как крылья чайки, пока она собиралась на рынок за провизией.
     Когда она ушла, Катрин встала, взяла письмо, прочла его еще раз и после некоторого колебания бросила письмо в огонь камина.
     Кусочек пергамента почернел, съежился и загорелся, распространяя запах паленой кожи. Скоро от него ничего не осталось, кроме горстки пепла на толстом полене.
     Катрин отвернулась и медленно прошла к скамейке в саду, куда Жак не вернется и где отныне ей одной придется ждать наступления ночи. Она не решалась себя спросить, почему ей вдруг захотелось заплакать.
     По мере того как шли дни, город раздувался как река, в которую вливаются грозовые потоки воды. Причиной тому была задержка со свадьбой. Те, кто приехал ко второму июня, остались, а за ними приезжали остальные, не успевшие к первой дате, и теперь радовавшиеся неожиданной удаче.
     Все гостиницы были переполнены. Многие амбары стали приспосабливать под ночлежки. Дома для гостей при монастырях так же, как и частные жилища, были забиты до отказа. По реке и по дорогам толпами съезжались торговцы, знать из Анжу и Турени. Были даже установлены большие полевые шатры, и все луга вокруг города запестрели пурпурными, шафрановыми, ультрамариновыми или черными бутонами, а повсюду стали понемногу прорастать леса разноцветных знамен.
     Появились акробаты, танцоры, певцы, канатоходцы, давая представления прямо под открытым небом. Водили медведей и показывали ученых собак, жонглеры ловко выбрасывали в черное небо огни. Они устраивались где только могли - в поле, под старым деревянным навесом на рынке, который мог дать приют на ночь.
     Портовые таверны оккупировали уличные девицы. Можно было видеть, как они, прислонившись к дверям притонов" при приближении мужчин быстрым движением отбрасывали свои платья, показывая бледное тело. Их пронзительные голоса наполняли собой всю улицу, к шумному неудовольствию госпожи Ригоберты, которая с заходом солнца опускала ставни на окна магазина и закупоривала все двери, словно опасаясь, что они устроятся у нее.
     Наконец явились больные. В память об умершем ребенке и, может быть, желая отблагодарить своих добрых подданных в Type за длительное ожидание, король велел объявить, что после церемонии бракосочетания отправится в аббатство Сен-Мартен, чтобы касаться золотушных <Во время обряда миропомазания королю даровалось одновременно право чудесного исцеления золотушных. Он касался их со словами: "Король тебя касается. Бог тебя исцеляет!">. И эта великая новость облетела страну с быстротой пушечного ядра, так как случай был редкий.
     С тех пор не только золотушные, но и калеки, увечные, хромые, чесоточные, все эти вызывающие ужас и сострадание люди с язвами, в грязных лохмотьях стекались в город.
     Они приходили целыми стаями, небольшими группами, в грязи, цепляясь один за другого, выкрикивая свою боль. Велика была вера в короля-целителя, они верили, что прикосновение, даже взгляд короля исцелит их.
     Как будто помазанник Божий был самим Христом. Вскоре все приюты и монастыри были заполнены до отказа. Пришлось установить строгий контроль за воротами, так как даже прокаженные покидали свои лепрозории и сбегались в город.
     В аббатстве Сен-Мартен перегруженные работой монахи помогали городским врачам. Вместе они начали суровый отбор, в результате чего чуть не поднялся бунт и пришлось позвать стражу, чтобы защитить монахов. Пролилась кровь.
     А Тур, который украшался цветными лентами и гирляндами и в котором возводились помосты для живых картин, без чего не мог произойти радостный въезд Двора, все больше становился похожим на город, охваченный безумством карнавала. И в это безумство были вовлечены самая страшная нищета и вызывающая роскошь.
     Катрин не выходила, кроме тех случаев, когда с госпожой Ригобертой отправлялась на заре к мессе в соседнюю часовню якобинцев. Заточив себя в четырех стенах дома Жака Кера, довольствуясь маленьким садом для прогулок, она страшилась как нищих, тащившихся по улицам и неустанно требовавших милостыню, часто сопровождавших свои просьбы угрозами, так и знакомых, которые могли появиться. Она считала себя изгнанницей и не хотела встречаться ни с кем, даже с лучшими друзьями, такими, как, например, графиня де Пардяк, Элеонора де Бурбон, супруга Бернара-младшего, оказавшая в Карлате приют ее детям. С ее стороны это не было ни неблагодарностью, ни безразличием, она просто не хотела кого-либо компрометировать. Пока король ее не простил, она не могла быть уверена в будущем, и если не будет вынесено оправдание, естественно, что еще, кто поддерживал Монсальви и его жену, могут подвергнуться порицанию и заслужить гнев короля.
     "Как хочет король, так хочет закон..." - гласила старая пословица, и Катрин, находясь вне закона, не хотела подводить своих друзей. Исключение составлял один Жак, но он ее любил, и она могла попросить его помощи так же открыто, как если бы просила брата. Кроме того, он бы не позволил ей поступить иначе. Но единственная помощь, на которую надеялась Катрин, не шла.
     Каждое утро она, едва встав с постели, подбегала к окну и смотрела на главную башню замка в надежде, что сегодня на ней появится большое знамя голубого, пурпурного, белого и золотого цветов с Иерусалимским крестом - ламбелью <Ламбель - фигура во Французской геральдике: полоса с тремя треугольными подвесками. Помещалась в верхней части геральдического щита. Свидетельствовала о принадлежности к младшей или побочной ветви рода. - Примеч. пер.> Сицилии, лилией Анжу и вертикальными полосами Арагона - знамя Иоланды, ее покровительницы.
     Но на стене, рядом с медленно шагающими, вооруженными длинными алебардами стражниками все еще вяло развевался флаг, где на красном фоне были изображены три золотые пряжки - герб сира де Гравиля, главного командира арбалетчиков Франции и временного управляющего замка.
     И Катрин, заточенная в конторе, общалась только со старой женщиной. Она чувствовала себя здесь более отрезанной от мира, чем в монастыре, куда хотела удалиться. Казалось, само время остановилось...
     Но внезапно все пришло в движение. За два дня до свадьбы, 22 июня, появился Жак во главе группы людей, нагруженных благоухающими тюками: пряностями, без которых не обходилось ни одно празднество. По течению Шера <Шер - левый приток Луары. - Примеч. пер.> подходили баржи, груженные дичью и угрями, из лесов и прудов Солони <Солонь - лесистый, болотистый район в излучине Луары. - Примеч. пер.>.
     При виде Жака у Катрин часто забилось сердце. Его вытянутые черты, бледность говорили о неустанном труде и бессонных ночах. Он улыбнулся и поцеловал ее, но его улыбка была грустной, а губы холодны. С ним приехали Готье и Беранже. Восторг от путешествия был написан на их сияющих лицах и блестящих глазах. Катрин хотела обидеться на них, но паж, подчиняясь порыву, бросился к ней, как только соскочил с лошади, оттолкнув при этом Жака без малейшего стыда.
     - Госпожа Катрин! - завопил он. - Мы привезли известия! Монсальви освобожден! Бедро д'Апшье и его сыновей прогнали!
     Владелица замка радостно вскрикнула и схватила подростка за плечи.
     - Ты говоришь правду? Ты не ошибся? О Боже! Это невероятно. Но как вы узнали?
     Она трясла Беранже, как грушу, словно хотела вытрясти из него новости. Но Жак вмешался.
     - Минуту! - сказал он строго. - Не так все просто, и вы не правы, Беранже, что представляете вещи таким образом. Да, Монсальви освобожден, но все не так превосходно, как вы пытаетесь рассказать.
     - Но и не так мрачно, как вы думаете, мэтр Кер, - возразил Готье, который был почти так же возбужден, как и его товарищ. - Госпожа Катрин должна сразу узнать добрую новость, что бандиты ушли, а город восстанавливается.
     - Это действительно хорошо, но вы говорите слишком много и слишком быстро. Радость хороша, когда она полная.
     - Во имя Неба! - воскликнула Катрин. - Прекратите спорить и препираться. Я не могу ждать и хочу знать сию же секунду, что вам известно. И прежде всего от кого у вас известия?
     - От гонца, прибывшего в Бурж три дня назад. Он случайно налетел на дозор Вилла-Андрадо. Раненный в плечо, он все же смог спастись и спрятаться в лесу, где и оставался в течение трех ночей, перед тем как снова пуститься в путь. Он потерял много крови, но провидению было угодно, чтобы он упал почти перед дверями дома моего тестя Ламбера де Леодепара. Перед тем как потерять сознание, он произнес имя Монсальви, и Ламбер, зная о тех узах, которые нас связывают, в тот же час дал мне знать. Благодарение Богу, нам удалось привести в чувство раненого, подкрепить силы...
     - Кто его послал? Мой муж? Аббат Берна? де Кальмон?
     Ни тот, ни другой. Гонец ехал из Бургундии. Его послала ваша подруга, графиня де Шатовилен, с письмом, которое я вам привез.
     - Я не понимаю ничего из того что вы говорите, Жак. Каким образом гонец Эрменгарды мог прибыть из Монсальви?
     - Если бы у вас было немного терпения! Человек, конечно, был послан в Монсальви графиней. Он вас не нашел, но аббат Бернар и брат этого мальчика, сир де Рокморель, ему сказали, что вы должны в настоящее время находиться в Type. Так как послание было срочным, он снова уехал.
     Машинально Катрин взяла свернутый лист, который подал ей Жак, но не открыла. Теперь ее интересовал не изящный стиль Эрменгарды, какие бы срочные известия она ни сообщала, а то, что скрывалось за последними словами Жака.
     - Аббат Бернар, говорите вы, и сир де Рокморель? А где мой муж? Где Арно?
     - Это неизвестно! - мягко сказал Беранже. - Есть еще одно письмо, которое написал аббат, потому что ни Амори, ни Рено не умеют даже держать пера. Мы прочитали это письмо и...
     - Да придержите же ваш язык, Беранже! Вот оно, Катрин. Как и сказал этот мальчик, я его прочитал, так как боялся, что оно вам принесет новые страдания. Я хотел, чтобы вы их избежали. Но это невозможно. Надо, чтобы вы все знали...
     С подгибающимися коленями Катрин упала на скамейку.
     - Неизвестно, где Арно, - повторяла она монотонно. - Значит.., он мертв! Гонне д'Апшье исполнил свое преступление: он его убил.
     - Может быть, нет... Катрин, постарайтесь немного успокоиться и выслушать меня. Вы не должны думать, что ваш муж мертв только потому, что Рокморели не нашли его.
     Он сел на корточки перед молодой женщиной и взял ее руки, чтобы его слова лучше дошли до ее сознания.
     - Дайте мне прочитать письмо аббата...
     Отпустив молодую женщину, которая прислонилась к стене дома с полузакрытыми глазами, на ресницах которых уже блестели крупные слезы, он развернул свиток пергамента.
     "Нашей возлюбленной дочери во Христе, Катрин, графине де Монсальви, госпоже де.., и т.д. наше благословение и приветствие! Рыцари, уехавшие в Париж с вашим господином и нашим другом, вернулись, по величайшей милости Всемогущего Бога, как раз вовремя, чтобы освободить наш город, доведенный до отчаяния и готовый сдаться. Беро д'Апшье, его сыновья и его войско уехали в Жеводан, и мы смогли вместе с нашими вновь обретенными братьями смиренно возблагодарить Бога за то, что вам удалось послать нам помощь. Но мы не могли спеть Те Deum <Те Deum (Laudamus) - "Тебя, Бога, хвалим". Начало название католической благодарственной молитвы. - Примеч. пер.>, поскольку мессир Арно с ними не вернулся...
     Мессир Рено де Рокморель ввел нас в курс событий, которые произошли в Париже. Он нам сказал, как бросился в погоню за своим Другом и его опасным провожатым, но так и не смог их найти. Еще задолго до Орлеана он встретил сеньора Ротренана, посланного коннетаблем, и его людей, которые возвращались ни с чем. И по всей дороге он спрашивал встречавшихся ему людей. Никто не видел тех, кого они искали, и не удалось обнаружить ни малейшего следа. Общее мнение таково, что, вероятно, они ошиблись, предполагая, что мессир Арно из Бастилии сразу отправился в Овернь, стремясь прежде всего вернуться домой. Без сомнения, он предпочел укрыться в каком-нибудь тайном месте и подождать, пока погоня прекратится. И я искренне полагаю, дочь моя, что вам следует вооружиться терпением до того дня, когда ваш супруг сочтет возможным появиться, не подвергая ни себя, ни нас новым опасностям, и вернуться к вам! Со своей стороны, я молю от всей души Бога, чтобы так и было..."
     - Вот видите! - вскричал Жак, кончив чтение и отмечая ногтем нужное место. - Аббат думает, что он прячется. По сути, Катрин, в этом нет ничего удивительного: человек, который бежит, не направляется сразу туда, где его неминуемо будут искать, то есть домой.
     Катрин грустно покачала головой.
     - Нет, Жак! Ваша логика была бы уместной, если бы мы жили в каком-нибудь доступном замке, где-нибудь на равнине в окрестностях Парижа. Но Арно прекрасно знает, что нигде, как в своих горах, он не будет наилучшим образом спрятан и укрыт! Король и коннетабль еще очень подумают, прежде чем послать войска в наши ущелья, по опасным тропинкам на наших вулканах! А если он и предпочел не возвращаться в Монсальви, то он знает тысячи тайников в окрестностях, где мог бы жить годами, так что сам бальи Монтэня не узнал бы, где он находится! Так как на наших землях нет такого мужчины и такой женщины, которые не стали бы охотно его сообщниками, начиная с аббата Бернара...
     - Однако вы говорите это сами...
     - У него и в мыслях этого нет! Он пытается оставить во мне немного мужества, но он знает Арно не хуже меня. Я уверена, что в глубине души он считает его мертвым.
     - Но это безумие. Почему вы так настаиваете на том, что его больше нет?
     Катрин горько улыбнулась:
     - Я не настаиваю, мой друг.., я этого боюсь. Разве вы забыли, что это за человек, с которым он бежал? Вы забыли, что целью Гонне д'Апшье было убить Арно после того, как он обесчестит его? Будьте уверены: этот демон добился своего, всего, чего хотел. Он убил изгнанника, сбежавшего узника.., а завтра, возможно, он явится к королю заявить свои права на собственность поверженного им человека, на собственность моих детей!..
     Она закрыла лицо руками и тихо заплакала. Трое мужчин, не смея пошевелиться, смотрели на нее, чувствуя себя неловкими и беспомощными перед этим горем. Платком Жак пытался вытереть слезы, ко