руке, сказала:
     - Я думала отдать вам его, когда мы снова обретем свободу, но ничего особенного не произойдет, если я отдам его сейчас: король Людовик подарил вам небольшой замок в долине Луары, рядом с его замком Плессиле-Тур, чтобы так отблагодарить вас за те услуги, которые вы ему оказали. Здесь дарственная и письмо...
     Она протянула ей свиток, но Фьора отстранила ее руку:
     - Я не думаю, что когда-нибудь буду там жить.
     К тому же остаток жизни я могу провести в Бургундии.
     О, Леонарда, вы не представляете себе, как я счастлива!
     Я бы никогда не поверила, что такое снова возможно!
     Мне кажется, что я возвращаюсь к жизни после долгой-долгой болезни... Мы отошлем это королю и поблагодарим его...
     - Воля ваша, но давайте не будем торопиться. Что-то подсказывает мне, что с герцогом Карлом еще не все закончено. Это такой человек, с которым надо считаться!
     И Леонарда аккуратно спрятала футляр.
     К великому удивлению Фьоры, Карл на другой день даже не намекнул на то, что произошло накануне, но обратился к молодому Колонна достаточно громко, чтобы его могла слышать Фьора:
     - То, что я приказал вчера, обязательно к исполнению и завтра. Я поручил тебе, Баттиста, охрану персоны, которую мне желательно оставить при себе. Ты обязан следить за тем, чтобы она не удалялась от нас...
     Улыбка молодой женщины подбодрила мальчика.
     Отныне ни за что на свете Фьора не покинет бургундский лагерь, и все потому, что Филипп снова принял ее.
     Какая радость наблюдать, как он входит в шатер герцога, встречать его взгляд, видеть его улыбку! На какое-то мгновение они оказывались одни, а толпа, которая постоянно окружала герцога, как бы переставала существовать. Но такое происходило крайне редко, и приходилось снова возвращаться на землю. Филипп должен был уехать вместе с Антуаном и авангардом армии, на который герцог возложил задачу расчистить для него путь, для чего следовало взять замок Вомаркюс, который закрывал дорогу к Нешателю и дальнейшее продвижение вдоль озера.
     И в самом деле, длинная и местами пересеченная равнина простиралась между Юрой и широкой водной гладью примерно на половину лье, но затем постепенно сужалась и в конце концов преграждалась поросшей лесом каменной грядой, которая спускалась к самой воде. Чтобы преодолеть ее, существовали две дороги: одна шла вдоль гор, повторяя рисунок древней римской дороги, и называлась "Виа Детра", другая же пролегала по берегу озера, которое в этом месте поворачивало на север. Вомаркюс стоял на второй дороге.
     Герцог объяснял:
     - Наша кузина, герцогиня Савойская, сообщила нам слухи, которыми полны окрестности. Несколько тысяч жителей кантонов во главе с жителями Берна должны собраться в Нешателе и оттуда двинуться на нас.
     Таким солдатам, как мы, не стоит их опасаться, но все же мы опередим их по времени.
     - Почему бы не подождать их здесь! - поинтересовался Антуан Бургундский. - Лагерь хорошо защищен рекой и другими укреплениями, которые мы возвели для наших пушек. К тому же у этих горцев мало кавалерии. У нас на равнине будет большое преимущество.
     - Возможно, и так. Но я полагаю, что нашим лучшим союзником будет быстрота. Надо захватить Вомаркюс, а после этого вперед пойду я со всей армией. Эффект неожиданности полностью покажет себя, и мы атакуем Нешатель еще до того, как жители организуют настоящую оборону.
     - Итак, лагерь снимается?
     - Нет, - покачал головой Карл. - Я сказал, что быстрота - наш лучший союзник, и поэтому мы не можем связывать себе руки всеми этими повозками, багажом, имуществом канцелярии и теми женщинами, которые за нами следуют. Поверьте мне, у нас будет просто быстрый переход, и мы окажемся под стенами Нешателя, ни разу не обнажив шпагу!
     - Послы поедут с вами? <Обеспокоенный герцог Миланский действительно направил еще трех послов, чтобы быть лучше информированным:
     Палавичини, Висконти и Гримальди. Смелый отказался взять их в поход и отправил всех троих в Орбэ.>.
     - Что до меня, так я поеду за монсеньером, если только он сам не отошлет меня, - возразил Панигарола. - Разве я не являюсь глазами и ушами моего благородного хозяина? А порой и его голосом?
     - Вы больше, чем посол, потому что мы испытываем к вам дружеские чувства, - любезно ответил герцог, - вы останетесь рядом с нами.
     - Могу ли я надеяться, что посол будет сопровождать герцога один? - дипломатично спросил Филипп, глядя при этом на Фьору. - Некоторые пажи мне кажутся слишком хрупкими для того, чтобы носить полное вооружение.
     Миланец заметил этот взгляд и улыбнулся:
     - Монсеньор герцог оставляет свои сокровища в лагере. С его позволения я сделаю то же с тем сокровищем, которое он мне в свое время поручил.
     На другой день, 10 марта, крепость Вомаркюс пала под мощными ударами бургундцев, которые поставили в ней свой гарнизон, а на другой день, 11 марта, в субботу, армия начала то, что герцог назвал "военной прогулкой".
     Воспоминание об этом зябком утре надолго останется в сердце Фьоры. Закутавшись в меховой плащ, подаренный ей герцогом, и стоя на пороге своей палатки, Фьора смотрела, как он удалялся по равнине, похожий на железную статую, увенчанную золотым львом, на своем Моро, любимом коне, напоминавшем из-за металлических доспехов сказочное животное, и сопровождаемый личным знаменосцем. А вокруг него - множество кавалеров ордена Золотого Руна, каждый со своим гербом: фантастический мир грифонов, леопардов, быков, химер и сирен... Над головой его лошади подрагивал золотой цветок лилии, на концах лепестков которого сверкали бриллианты - жалкий и навсегда утраченный им символ королевской власти, которую сам герцог, впрочем, глубоко ненавидел.
     Начинавшийся день был серым, а небо мутным.
     Слева горы Альбер и Шоссрон были еще покрыты снегом, а поверхность озера отсвечивала ртутным блеском.
     Авангард, вернувшийся из Вомаркюса, удалялся по извилистой дороге "Виа Детра", а основная часть армии огибала Грандсон и исчезала вдали. Герцог даже не позаботился расположить ее в боевом порядке, считая, что никому не придется вступать в сражение, а надо будет всего лишь преодолеть какое-то расстояние, чтобы застигнуть швейцарцев врасплох.
     Все верно, если надеяться, что те ничего не подозревают.
     Чего Карл Смелый не мог себе представить, так это того, что его ожидает готовая к бою профессиональная армия из отборных и закаленных в сражениях солдат.
     Казалось, в нее вошло все мужское население страны.
     Сюда пришли из Базеля, присоединившись к отряду из Страсбурга, пришли и из Фрибурга, Солевра, Бьенна, Бадена и многих других городов. Здесь были уроженцы Цюриха, а также семь тысяч человек из Берна. Всего собралось от пятнадцати до двадцати тысяч, которые в тот же час, что и бургундцы, направились в сторону Грандсона, чтобы отомстить за своих убитых братьев. Карлу предстояло встретиться с самой опасной в Европе пехотой, но он еще не знал об этом и мирно беседовал с едущим рядом с ним еще одним сводным братом Бодуэном, принцем д'Оранж, а также Жаном Лаленгом и Оливье де Ла Бомом.
     В полдень, когда Фьора и Баттиста играли в шахматы, они вдруг одновременно повернулись туда, где скрылась армия, и прислушались. Оттуда доносился странный шум, разобрать который из-за дальности расстояния не было возможности. Шум прекратился, затем возобновился с новой силой, и это вызвало у Фьоры холодок ужаса.
     - Что это такое? - спросила она.
     - Честное слово, не знаю, - ответила Леонарда, которая сидела рядом за столом и шила, но на всякий случай перекрестилась.
     - Я слышал, - вмешался паж, - что в горах Швейцарии есть такие трубы, через которые горы дышат, и это дыхание можно слышать на большие расстояния...
     Если это так, то тогда...
     - Это герцог, который вопреки своим ожиданиям встретил швейцарцев, - закончила Фьора. - Боже мой, от этого вся кровь стынет в жилах!
     Вместе с пажом Фьора вышла из палатки. Шум стих, и наступило полное молчание. В Грандсоне, где на берегу реки до сих пор висели трупы, царила такая же тишина. Часовые тоже застыли в молчании и прислушивались. Вдруг сразу поднялся страшный шум.
     - Слишком далеко, чтобы что-то разобрать, - проговорил Баттиста, - но там идет битва.
     Больше никто ничего не говорил. Фьора с тоской подумала о том, что там с Филиппом. Его отвага была всем известна. Сейчас он должен был находиться в самой гуще битвы, готовый пожертвовать своей жизнью за герцога. Она опустилась на колени рядом с Леонардой и присоединилась к ее молитве.
     Все самое страшное случилось ближе к полудню.
     Внезапно показалась бургундская армия, похожая на приливную волну. Она отступала в полном беспорядке, а совсем рядом раздался опять этот страшный вой - это играли военные трубы Урн и Люцерна, который, однако же, перекрывал безумный крик: "Спасайся, кто может!"
     - Бежим! - одними губами выговорил Баттиста. - Армия бежит.
     Все дальнейшее показалось Фьоре дурным сном.
     Появился Панигарола, покрытый пылью, с пятнами крови на одежде:
     - Быстрее! Где лошади? Нам надо догнать герцога!
     Спустя какое-то время Фьора осознала, что скачет в сторону Орбэ рядом с Леонардой, Баттистой и послом, к которому присоединились его секретарь и слуги. Впрочем, они были не одни: бежали все, кто оставался в лагере, бежали не зная куда, но все были страшно напуганы теми жуткими звуками, которые все приближались к ним.
     - Что случилось? - спросила Фьора.
     - Случилось немыслимое: в то время, как некоторые наши отряды перестраивались, они были вовлечены в беспорядочное бегство теми войсками, которые уже успели произвести маневр. Одновременно швейцарцы появились из леса и атаковали с флангов, что вызвало дополнительную панику. Две трети армии отступили, даже не начав сражаться!
     - Вы встретили швейцарцев?
     - Да. И, признаюсь, это было страшно! Вдруг я увидел, как появилась пехота: плечом к плечу шли примерно восемь тысяч человек, выставив впереди себя пики, раза в два длиннее, чем наши копья, огромный ощетинившийся еж, над которым развевались зеленые флажки и большое белое знамя. Эти люди сражались с открытыми руками, в коротких кирасах, одетых на кожаные куртки, а на головах у них были металлические шлемы. Казалось, что они вышли из сказки и сеяли ужас и страх.
     Обернувшись назад в седле, Фьора увидела покинутый лагерь с его роскошными палатками, пушками и всем имуществом. Луч неожиданно появившегося солнца позолотил шар, украшавший верхушку ярко-красной палатки герцога.
     - И герцог Карл бросает все это?
     Панигарола пожал плечами:
     - Невероятно, но это так. В этом лагере швейцарцам достанется, наверное, самая богатая добыча, какая вообще была до сих пор <Добыча и вправду была просто фантастической. Кроме самого лагеря с его палатками, продовольствием, лошадьми и оружием, швейцарцам достались фигуры из золота двенадцати апостолов и ценные реликвии, составляющие капеллу герцога, драгоценные четки Филиппа Доброго, изделия из серебра и посуда Государственного канцлера и бастарда Антуана, сотни нарядов, расшитых золотом, позолоченный герцогский трон, его парадный головной убор и, конечно, его неповторимые драгоценности: Большой бриллиант Бургундии, так и не найденный, бриллиант, который впоследствии назовут "Санси", белый бриллиант "Флорентиец", "Роза Йорка", "Перо", сделанное из жемчуга, рубинов и бриллиантов, "Три брата", громадные жемчужины: "Перегрин" и "Нонпарей", орден Подвязки самого герцога, украшенный бриллиантами и жемчугом, его цепь Великого Магистра ордена Золотого Руна, отдельные драгоценности весом в несколько килограммов и множество ценностей, достойных "тысячи и одной ночи", сундуки с золотыми и серебряными монетами.... Все это упавшее на швейцарцев с неба богатство положило начало благосостоянию кантонов. Фуггеры смогли приобрести за вполне приемлемую цену у этих людей, почти ничего не понимавших, все эти и немыслимые сокровища, которые сейчас стоят миллионы долларов. Добавим, что в музеях Швейцарии выставлены предметы, добытые именно в сражении под Грандсоном. Многое находится в сокровищницах Вены, а некоторые драгоценности принадлежат в настоящее время французской короне, а также находятся в королевских хранилищах ценностей Англии, Австрии и Тосканы.
     Бриллиант "Санси", купленный президентом Жискаром д'Эстеном, вернулся во Францию.>. Мне кажется, - добавил он, - что мы теперь можем не торопиться. Нас никто не преследует... У швейцарцев мало кавалерии. Кроме того, они все сейчас заняты грабежом.
     - Где монсеньор герцог? - спросил Баттиста.
     - Он впереди нас. Мы должны присоединиться к нему во Франш-Конте, в Нозеруа. Но мы остановимся передохнуть в гостинице в Жупе. Мне кажется, - слегка усмехнулся он, - что донна Леонарда оценит мой план по достоинству.
     - Я ценю уже то, мессир посол, что вы не пробуете пуститься в галоп и посмотреть, что из этого получится...
     Горстка людей вокруг сломленного собственным бессилием принца - вот что можно было увидеть на другой вечер в маленьком городке Нозеруа, расположенном на склоне холма, похожем на протянутую к небу ладонь. От огромной армии герцога Карла осталось одно воспоминание. Нельзя сказать, что многие погибли в той битве, но из-за страха, обуявшего итальянцев, остальные отряды были смяты и рассеяны на огромной территории по разным направлениям. Оставляя поле боя, герцог отдал приказ, чтобы как-то остановили эту ужасную панику, но сделать уже ничего было нельзя.
     Оглохшая и ослепшая от страха армия бежала, как стадо оленей от лесного пожара.
     Пасмурным утром жители городка увидели, как по улицам проезжал в сверкающих доспехах бледный человек, из которого, казалось, ушла вся жизнь, и его устремленный куда-то вдаль взгляд ничего не видел. Он ехал своей дорогой по заснеженной улице, и удары копыт его лошади были совсем не слышны. Он, ехал в сторону замка, и все вокруг низко склонялись перед ним.
     Но ветерок разносил по толпе легкий шепот о том, что среди сопровождавших его сеньоров уже не было сеньора Нозеруа, Хьюге де Шалон-Оранжа. Если его не было в свите, чтобы открыть ворота замка человеку, которого он любил, с ним должно было произойти что-нибудь плохое, и поэтому над Нозеруа повисла печаль, еще более удручающая, чем свинцовые облака в небе <Впоследствии швейцарцы прислали его тело герцогу Карлу.>. Герцога приветствовали, но сдержанно, а многие крестились, как при виде похоронной процессии. И ворота замка закрылись за принцем, который впервые изведал такое поражение. Казалось, что он ранен смертельно...
     Однако когда Панигарола и его спутники приехали в замок, они увидели перед собой бурлящего активной деятельностью человека. Карл разослал гонцов на все дороги, чтобы те приводили к нему сбежавших с поля боя солдат; написал письма в Лотарингию и Люксембург, чтобы ему выслали оттуда артиллерию, в Бургундию и Безансон - с просьбой о деньгах и о продовольствии. Но больше всего удивляло, что он без конца разговаривал, а ведь раньше Карл предпочитал молчание.
     Он всем объяснял: исход битвы - это дело случая, обязанного собою трусости прежде всего итальянцев, а затем пикардийцев, англичан и валлонцев. И как только он наберет новую армию, но в этот раз из настоящих храбрецов, тут же вернется в Швейцарию.
     - Самое большее, за неделю, - заявил он пораженному Панигароле, - мы разобьем новый лагерь здесь, недалеко от Салена. Оливье де Ла Марш, которому я уже написал, займется всем необходимым.
     Затем он повернулся к Фьоре, которая с недоумением смотрела на него:
     - В вашей первой войне вам не повезло, но я обещаю вам, что скоро вы увидите что-нибудь получше... гораздо лучше и очень скоро.
     - Монсеньор, - пробормотала она, - простите, что осмеливаюсь задавать вам вопросы... Но есть ли сведения.., о графе Селонже?
     В глазах герцога промелькнул огонек.
     - Нет. Как и о моем брате, с которым он рядом сражался. Но я искренне надеюсь, что с ними не случилось ничего плохого, потому что в той же куче я видел и принца д'Оранжа, которому было поручено командование авангардом. Может быть, скоро мы все узнаем...
     Новости стали известны, когда на другое утро в город вошел Антуан Бургундский, который привел с собой большой отряд кавалерии. Рядом с ним ехал Матье де Прам с мертвенно-бледным лицом и заплаканными глазами, который скорее упал, чем опустился на колени перед герцогом. Сказать он мог не так много: он видел, как Филипп де Селонже упал, а над ним навис меч, но сам Матье не смог прийти к нему на помощь, потому что его увлекли за собою отступающие войска. Позади Карла раздался сдавленный крик, похожий на стон.
     Когда он повернул голову, то увидел глаза Фьоры, расширенные от ужаса. Она не плакала, не причитала, она на глазах превращалась в статую, и только ее губы дрожали на застывшем лице, и это свидетельствовало о том, что она еще жива. Ласково обняв ее за плечи, Карл проговорил:
     - Идем, дитя мое, идем. Будем плакать вместе.

Глава 13

В ОСТАВЛЕННОЙ ПАЛАТКЕ

     С тех пор завязалась странная дружба между этим снедаемым всеми бесами гордыни и стыда герцогом, которому недавнее жестокое поражение преподало урок сомнения, и молодой женщиной, потерявшей последнее, что помогало ей надеяться. Никто так никогда и не узнал, о чем они говорили на протяжении многих часов в молельне герцогской церкви под охраной единственного Баттисты Колонна, который так и сиял от гордости.
     Однажды утром Фьора протянула Леонарде ножницы и велела отрезать себе волосы до плеч, по итальянской моде.
     - Герцог Карл, - заявила она в ответ на протесты своей старой подруги, - поклялся не брить бороду до тех пор, пока не отомстит швейцарцам. А я не сниму мужской костюм и буду следовать повсюду за монсеньором до тех пор, пока...
     - Пока вы сами не погибнете, как погиб мессир Филипп? - раздраженно заметила Леонарда. - Разве для вас нет в жизни другого пути? Вы же так молоды!
     - А что вы мне можете предложить? Уйти в монастырь, как все те, чье сердце навсегда разбито? У меня никогда не было к этому склонности, а сейчас более чем когда-либо!
     - Кто вам сказал, что рана вашего сердца никогда не заживет? Вспомните: когда вы узнали графа Селонже, вы были влюблены в Джулиано Медичи и очень ревновали его к донне Симонетте.
     - Я любила тогда все, что блестит, а в Джулиано было столько блеска! Но все погасло, как только появился Филипп, и я сразу же поняла, что не любила Джулиано!
     - Как бы я хотела, чтобы вы этого никогда не поняли! - вздохнула Леонарда. - Но вернемся к герцогу - ведь вы хотели отомстить ему?
     - Я помню об этом, но, как бы вам сказать... Мне кажется, что он сам себя разрушает, и при виде его я испытываю такое же ощущение, как когда-то при виде Пьера де Бревай, прикованного к своему креслу, который напоминал мне живого мертвеца. Он хотел только одного - умереть. Оставить ему жизнь было бы самым худшим наказанием для него. Деметриос, который провидит будущее, сказал бы то же самое.
     - Вполне возможно. Не подумайте, что я хочу вас снова толкнуть на путь мести, что мне и раньше не нравилось. Но если вы поняли, что лучше все отдать в руки божьи...
     - Руки божьи? Он только что отнял у меня человека, которого я любила! Нет, не надо ничего говорить, и не мешайте мне сделать то, что я задумала! А для начала отрежьте мне волосы, или вы хотите, чтобы я сделала это сама?
     - Конечно, нет! По крайней мере, я сделаю это ровно.
     С решительным видом Леонарда взялась за ножницы и гребень и принялась кромсать эту красоту, думая при этом, что волосы, в конце концов, все равно вырастут.
     Когда Фьора на другое утро встретилась с герцогом, одетая в короткий плащ из черного бархата, подаренный им, она преклоняла перед ним колено, как это сделал бы юноша, на что герцог улыбнулся:
     - Как жаль, что я не могу сделать из вас рыцаря!
     Но, по крайней мере, я могу сделать вот что...
     Он взял в открытом сундуке кинжал с изящной отделкой и с рукояткой, украшенной аметистами, и, подняв Фьору с к