очно хорошо знал Фьору, чтобы не понять по ее нахмуренному лбу и плотно сжатым губам, что ее невозможно заставить отказаться от принятого ею решения. А она обращалась уже только к своему садовнику.
     - Идите за мной, Флоран! - произнесла она, взглянув на него. - Вы сумеете защитить меня от толпы. Госпожа Леонарда подождет нас здесь!
     - Это мы еще посмотрим! - решительно возразила старая дама. - Я устала повторять вам, что я всегда буду там же, где и вы. И все-таки я требую, чтобы мы сели на мулов. Отправиться туда пешком было бы чистым безумием. Но я по-прежнему убеждена, что женщине на последнем месяце.., а впрочем, и любой другой женщине не следует смотреть такой спектакль!
     Мгновение спустя Фьора, усевшись на мула, которого вел под уздцы Флоран (последний благоразумно рассудил, что правильнее будет оставить одного из мулов и покупки в трактире), хотя и с большим трудом, но продвигалась сквозь это скопление народа. Все толкались, пытаясь пробраться через ворота Сен-Женсет, выходившие непосредственно на мост.
     Поток людей двигался очень медленно, так как в этом месте улица Ле-Карруа, отделенная от крепости глубоким рвом, сужалась. Вскоре движение и вовсе прекратилось. Обескураженный, Флоран повернулся к Фьоре. Та сделала нетерпеливый жест, желая двигаться дальше.
     - Нам лучше подождать здесь! Этот пленник не останется на мосту. Его наверняка поведут в город. Мы увидим его, когда кортеж будет проходить мимо нас, - попытался убедить ее Флоран.
     И прежде чем молодая женщина успела что-либо ответить, он - обратился с вопросом к одному из солдат, стороживших крепостной подъемный мост:
     - Не знаете ли вы, куда поведут этого человека?
     - В крепость Де-Лош, наверно.., по крайней мере, не в Ле-Плесси.., или же к кому-нибудь из именитых граждан города.
     - Но для чего?
     - А чтобы тот его сторожил! Это знак особой милости нашего государя - препоручить узника тому, кого он особо ценит, - ответил стражник, забавляясь изумленным видом юноши.
     Последний, однако, не преминул ухватиться за эти слова и разузнать подробности:
     - Какие должны быть огромные ворота у вашего именитого гражданина, если узника ему направляют вместе с клеткой?
     - Все делается гораздо проще, чем вы думаете, - невозмутимо пояснил этот другой, - сносят целиком стену, а потом ее восстанавливают. Каменщиков предупреждают загодя. А вы хотели пересечь мост? - добавил он, бросив на Фьору восхищенный взгляд. - Молодая госпожа живет, наверно, в Сен-Сенфорьене?
     - Отнюдь нет! Мы хотели бы посмотреть на кортеж. А живем мы в Плесси, - ответил Флоран.
     - Тогда оставайтесь возле меня, - любезно предложил стражник. - Отсюда вам будет видно лучше всего.
     И он учтиво, но не раньше, чем испросил взглядом согласия Другого часового, привязал обоих мулов к подъемному мосту, обеспечив таким образом женщинам самое надежное, какое только можно себе представить в данной ситуации, укрытие от давки.
     Показалась процессия. Все, кто не сумел пройти через ворота, длинной стрелой взметнувшиеся на головокружительную высоту в небо, были отброшены назад той неведомой силой, которой обычно невозможно противостоять, тогда как находившиеся на мосту не могли уже повернуть обратно, - кортеж, сопровождавший узника, отрезал им все пути к отступлению. Кое-кто из любопытных зевак свалился в воду, так как послышались крики и раздались звучные всплески. Фьора почувствовала, что сердце ее сжалось, она безумно боялась, что этим пленником окажется ее муж. В общем гаме она сумела разобрать отдельные возгласы:
     - Кажется, это бургундский мятежник! Он сражался против нашего короля! Один из приближенных этого проклятого Карла Смелого!
     Молва, нарастая, шла невесть откуда. Люди, выкрикивающие это, в сущности, ничего не знали. Их опьяняла сама возможность бросать глупые и, главное, ненаказуемые оскорбления человеку, который не силах за себя постоять. Наконец показалась, возвышаясь над морем голов, клетка в обрамлении острых пик.
     Подпрыгивая на булыжной мостовой, по улице с трудом двигалось некое подобие грубо сколоченного помоста, окруженного группой всадников с зажатыми в руках копьями. Клетка, находившаяся на помосте, была достаточно высока, чтобы в ней можно было стоять в полный рост. Она была сделана из прочных деревянных планок и укреплена в углах железными брусьями.
     Сидевший в клетке человек, вероятно, изнемогал от жары, поскольку он совершенно не был защищен от палящего солнца.
     Лица несчастного нельзя было разглядеть, так как голова его была опущена на скрещенные на коленях руки, возможно, для того, чтобы не дать черни повод лишний раз кинуть в него чем-нибудь. Толпа вокруг кровожадно требовала его смерти. Этот человек принадлежал к тем самым бургундцам, с которыми французы сражались на протяжении почти целого столетия.
     Поэтому даже такая мирная и спокойная страна, как Турень, все еще таила против них злобу.
     По мере продвижения повозки толпа завывала все сильнее, и стражникам приходилось пускать в ход свои пики, чтобы удержать ее на расстоянии. В противном случае толпа, наверно, взяла бы клетку штурмом и расправилась бы с пленником.
     Из груди Фьоры вырвался вздох облегчения. Филипп был брюнет, а у этого мужчины волосы хотя и грязные, но белокурые, пшеничного цвета. У нее перехватило дыхание от отвращения. Она всем сердцем ненавидела этих неистовствующих людей, обычно таких любезных и спокойных, но которым достаточно было сказать, что незнакомец, которого они видят перед собой, - враг, как они превращались в стаю волков.
     Фьора наблюдала эту жестокую сцену, не в силах отвести взгляда. Ей было бесконечно жаль этого несчастного, который в такой жаркий день, должно быть, жестоко страдал, не имея возможности выпить глотка воды.
     Она буквально просверлила взглядом Флорана:
     - Поди принеси мне из трактира пинту свежего вина!
     Фьора сказала это тоном, которому невозможно было противостоять. Понимая, что спорить бесполезно, Флоран быстро пробрался сквозь толпу и вернулся через несколько минут с кувшином в руках, который передал молодой женщине.
     - Что это вы хотите сделать? - шепотом спросила Леонарда, которая, однако, уже все поняла.
     Фьора все же решила объясниться:
     - Возможно, мы встречали этого человека в прошлом году в лагере герцога Карла. Я хочу поддержать его силы...
     И, не дожидаясь ответа, пустила своего мула в гущу толпы по направлению к клетке.
     - Эй! Куда вы? - закричал солдат, который предложил им укрыться на подъемном мосту.
     - Напоить несчастного, - бросила через плечо Фьора. - Этот человек - пленник. Он не осужденный!
     Под мощным напором животного толпа расступилась, не оказывая почти никакого сопротивления. Эта женщина, такая красивая и, как видно, в скором времени готовящаяся стать матерью, внушала всем уважение. Однако один из охранников вдруг воспротивился:
     - Что вы здесь делаете? Прочь отсюда!
     - Я друг короля Людовика. Сегодня мы отмечаем его праздник, и я хочу предложить этому несчастному немного вина. У вас есть какие-нибудь приказания, запрещающие это сделать?
     - - Нет, но...
     - У вас есть приказ, который помешал бы вам принять кувшин вина? Вы и ваши товарищи, должно быть, тоже хотите пить.
     Ваша задача выполнена, так выпейте за мое здоровье. Я не отниму у вас много времени!
     В ее тонких пальцах заблестели золотые монеты. В изумлении солдат пристально на нее посмотрел.
     - Кто вы? - запинаясь, проговорил он. - Вы прекрасны, как Дева Мария, добрая госпожа!
     - Кто я, не имеет значения. Я дала обет оказывать помощь тем, кто в ней нуждается. Могу ли я подойти к пленнику?
     Толпа, которая прежде гудела и бранилась, затихла, усмиренная необычным видом этой одетой в голубое молодой женщины, спокойным взглядом ее серых глаз и властными манерами, свойственными лишь знатным дамам. Наблюдать за ней, в конце концов, было интереснее, чем завывать и бросаться капустными кочерыжками в закованного в цепи человека, который, казалось, этого не замечал.
     Сержант отошел в сторону:
     - Как вам будет угодно, благородная госпожа... Но только на несколько минут!
     Фьора была уже возле клетки, она оказалась на одном уровне с пленником благодаря тому, что сидела на муле. Чтобы приостановить его движение, она ухватилась за одну из перекладин:
     - Возьмите это вино, мой друг, и выпейте его!
     Звук ее мягкого голоса проник сквозь толщу отчуждения, которым этот человек отгородился от всего мира, чтобы никого не видеть и не слышать. Он приподнял голову, опущенную на руки, показав свое исхудавшее, но такое знакомое Фьоре лицо.
     - Матье! - прошептала она, в то время как пленник быстро схватил запотевший кувшинчик и стал из него с жадностью пить. - Матье де Прам! Но как вы здесь очутились? Где Филипп?
     Услышав свое имя, несчастный вздрогнул и взглянул на нее поверх кувшина. В глазах его была скорбь.
     - Умер!.. - произнес он наконец. - Его взяли.., как мятежника, в Дижоне.., и казнили. Я хотел поднять народ, чтобы спасти его от эшафота. Вот за это меня и схватили.
     На какое-то мгновение воцарилось глубочайшее молчание.
     С остановившимся сердцем Фьора взглянула на закованного в цепи человека. Ей показалось, что голос ее, ставший вдруг странно беззвучным, доносится откуда-то издалека.
     - Умер? Вы хотите сказать.., что его убили?
     - Да, люди короля. Губернатор Дижона, сир де Краон! Сам я не видел, как он умирал, меня увели до казни.., но он уже был на эшафоте... Простите меня! Вы помогли мне, а я причинил вам боль.
     Фьора уже ничего не слышала. Вокруг нее все закачалось.
     Пронзительно синее небо, флюгеры замка, перекладины клетки и взволнованное лицо молодого пленника, который расширенными глазами смотрел, как она бледнеет, не в силах ей чем-нибудь помочь.
     К счастью, Леонарда оказалась поблизости. Пришпорив своего мула, она в одно мгновение очутилась возле Фьоры и как раз успела ее подхватить.
     - Помогите же! - вскричала она. - Разве вы не видите, что с ней обморок? Или у вас вместо сердец бесчувственные камни?
     Сержант кинулся ей на помощь, а из толпы к ней уже протискивались сердобольные женщины.
     - Я не должен был пускать ее! - сокрушался солдат.
     - Разве можно ее удержать, если она чего захочет? Но надо признать, что ей в ее состоянии не подобало видеть этого несчастного. Не могли бы вы содержать ваших пленников в более человеческих условиях?
     Раздосадованный неожиданной задержкой, солдат с беспокойством оглянулся вокруг, потом наклонился к старой даме и быстро прошептал:
     - Она знает этого человека? Это ее друг?
     - Да, но что вам за дело до этого?
     - Не беспокойтесь! Скажите ей, что я постараюсь ему чем-нибудь помочь. Пусть она вспоминает сержанта Мартена Венана. А теперь идите к ней. Нам надо двигаться дальше!
     Десятки услужливых рук помогли снять Фьору с мула и отнести в трактир на улице Ле-Карруа, где только что они ужинали.
     Флоран, обезумевший от тревоги, сжимал ее похолодевшую руку. Сержант отдавал распоряжения, и Леонарда, обернувшись к нему, спросила:
     - Куда вы везете этого человека?
     - В крепость Де-Лош! Да хранит вас господь!
     Леонарда ничего не ответила на адресованное ей пожелание.
     Она уже направлялась к трактиру, где Фьору уложили на скамью, подложив ей под голову подушечку. Хозяйка трактира шлепала ее по рукам, а Флоран смачивал ей виски уксусом, но ничего не помогало, нос ее заострился, щеки побелели, а глаза были закрыты - молодая женщина ни на что не реагировала.
     Дышала она с большим трудом. Только благодаря этому можно было догадаться, что она все еще жива.
     Несмотря на терзавший ее страх, Леонарда пыталась сохранять спокойствие. Она ощупала руки и ноги Фьоры - они были совершенно ледяными, потом приказала:
     - Принесите водки и разогрейте кирпич, чтобы положить ей в ноги! Еще понадобится одеяло! Мы заплатим сколько будет нужно!
     - Может быть, приготовить ей комнату?
     - Нет, спасибо. Лучше попытаться отвезти ее домой. Мы живем в поместье Рабодьер, что в Монти.
     - "Дом, увитый барвинком", - сказала женщина, слегка улыбнувшись. - Я его знаю. Очень красивое жилище!
     - Да, но сейчас он для меня как будто на другом краю света!
     Ну-ка, Флоран, пошевеливайтесь, хватит жалобно смотреть на госпожу. Постарайтесь найти паланкин, носилки или что-то в этом роде.
     Отдав распоряжения, Леонарда осторожно и не без труда влила сквозь сжатые зубы своей подопечной ложку сливовой настойки. Слуга принес теплый кирпич и одеяло, которым ее заботливо укрыли. Фьора вдруг затрепетала, как будто в комнату ворвался ледяной северный ветер. Начало оказывать свое действие и крепкое сердечное средство: Фьора поперхнулась и несколько раз кашлянула. Леонарда сняла одеяло и похлопала ее по спине. Кашель утих, а на мертвенно-бледных щеках молодой женщины заиграл слабый румянец.
     Открыв наконец глаза, Фьора увидела склонившиеся над ней незнакомые лица, но сразу же успокоилась, увидев Леонарду.
     Она попыталась подняться, но у нее сразу же закружилась голова.
     - Что со мной? - спросила Фьора слабым голосом.
     Как только она вспомнила все, что с ней случилось, Фьора разрыдалась и уткнулась лицом в плечо своей старой подруге.
     - Увезите меня отсюда! - взмолилась она. - Скорей!
     Скорей! Я хочу вернуться домой!
     К счастью, возвратился с доброй вестью Флоран: у настоятельницы ближнего монастыря оказался паланкин, и она охотно предоставила его к услугам благородной дамы, оказавшейся в затруднительном положении. Экипаж ожидал их у двери.
     Леонарда собиралась отблагодарить хозяев трактира за их старания и заботу, но те отказались принять деньги.
     - Бедняжка! - сказала хозяйка с жалостью. - Только ужасное несчастье могло довести ее до такого состояния! Она была недавно так весела и с таким аппетитом ела пирог! Вы ничего не должны, попрошу вас только занести мне на днях одеяло! Заботьтесь хорошенько о ней!
     Этот совет оказался излишним. Пока они возвращались домой, Леонарда с тревогой спрашивала себя, как ей теперь залечивать эту новую ужасную рану, которую судьба нанесла ее ненаглядной девочке.
     Однажды Фьора уже считала своего мужа мертвым. Это было после битвы при Грансоне, когда многие видели, как Филипп до Селонже упал поверженный на поле битвы. Возможно, где-то в самой глубине ее души теплился слабый луч надежды: в сражениях случается, что смертельно раненный, которого бросили умирать, каким-то чудом возвращается к жизни. Именно это и произошло с Филиппом: случай привел к нему Деметриоса Ласкариса, одного из лучших лекарей христианского мира. Благодаря этому Фьоре посчастливилось вновь увидеть своего суп-, руга, вернувшегося к ней живым и невредимым. Но какая же надежда, пусть даже самая безрассудная, может оставаться после приведения в исполнение смертного приговора? Глубоко опечаленная Леонарда старалась успокоить Фьору, которая, по-видимому, все глубже погружалась в пучину своего горя и не слышала слов утешения своей старой гувернантки. Казалось, ее душераздирающие рыдания никогда не прекратятся. Может, она надеялась, что вместе со слезами из нее выльется вся кровь, а затем и сама жизнь?
     Она плакала всю дорогу, а как только слезы иссякли, тело ее снова начали сотрясать спазмы. Как раз в это время Этьен и Флоран в сопровождении растерявшейся и ничего не понимающей Перонеллы перенесли ее в спальню и уложили на кровать, Ненадолго забывшись во сне, Фьора постепенно стала успокаиваться. Однако то состояние прострации, в которое она теперь впала, было, наверно, еще более пугающим, чем случившийся накануне взрыв отчаяния. В течение многих часов лежала она не шелохнувшись, ко всему безучастная, уставившись в одну точку где-то над пологом, которым была завешена ее кровать. Дыхание ее было слабым и прерывистым. Леонарда с разрывающимся от боли сердцем прислушивалась к нему и ужасалась при мысли, что ее малютка Фьора, не дай бог, вот-вот потеряет рассудок.
     Пришлось рассказать о случившемся Перонелле, и та предложила немедленно разыскать настоятеля монастыря Сен-Ком, который был учеником и последователем их святого покровителя. Он пользовался репутацией человека, врачующего душевные недуги и изгоняющего дьявола.
     Эти последние слова не понравились Леонарде.
     - У нас совсем другой случай! - сказала она сухо. - На нашу молодую госпожу обрушилось огромное несчастье. Под его влиянием она может лишиться рассудка. Этой ночью я посмотрю за ней, и, если назавтра она будет все в том же состоянии, тогда мы посмотрим, что можно будет сделать. Сегодня вечером мы ограничимся тем, что заставим ее выпить немного липового отвару с медом.
     Добрая женщина покорно стала готовить все необходимое, а Леонарда тем временем устроилась у кровати Фьоры. Она поступала так довольно часто, когда в детстве та болела или просто была сильно возбуждена, - и, взяв ее лежавшую на покрывале руку, поднесла к губам, не пытаясь больше скрыть слез, которые она все это время сдерживала.
     "Боже, - мысленно молила она, - не забирай ее у меня, заклинаю тебя! Не позволяй ее сознанию отправиться вслед за тем, кого она так любила, не дай погрузиться ей во мрак безумия. Вспомни о ребенке, который должен родиться и у которого уже нет отца. Не лишай же его матери! Я знаю, что она еще будет страдать, знаю, что она на пороге новых тяжких испытаний и что милосерднее было бы лишить ее разума, но..."
     Ей пришлось прерваться, когда Фьора застонала. Леонарда подняла голову и увидела, что та смотрит на нее расширенными от страха глазами.
     - Мне больно! - прошептала она-- Как от удара ножом, вот здесь, внизу живота!
     Она была захвачена врасплох этой острой и внезапной болью, которая вновь вернула ее к жизни. Чтобы избавиться от боли, Фьора повернулась на бок и поджала ноги, но боль не отпускала. Она распространялась внутри ее обжигающе горячей волной, и Фьора, которая была все еще в плену своей скорби, не могла понять, откуда она исходит.
     Леонарда, отбросив одеяло и простыню, уже осматривала ее, осторожно ощупывая раздувшийся живот. Взгляд Фьоры молил о помощи, а сама она напоминала сейчас затравленного зверька.
     Под руками Леонарды боль вдруг утихла, одновременно Фьора почувствовала, что простыни под нею стали влажными...
     - Что.., что со мной? - испуганно прошептала она. Ей показалось, что, несмотря на текущие по щекам Леонарды слезы, лицо ее просветлело.
     - Ничего, моя голубка, ничего страшного, так и должно быть! Скоро появится ребенок. Вам понадобится капелька мужества.
     - Мужества? У меня его больше нет и, наверно, не будет никогда! Филипп! Мой Филипп!
     Боль внезапно вернулась, мгновенно вытеснив скорбь, заставила Фьору испытать страшные физические муки, через которые проходят все роженицы. Перонелла, вошедшая с липовым отваром, с первого взгляда поняла, что происходит.
     - Ребенок? - воскликнула она радостно. - Сейчас я приготовлю все, что нужно!
     Она немедленно принялась растапливать в комнате камин и затем поставила на огонь котел с водой. На кухне тоже грелась вода. Перонелла подумала, что она всегда пригодится. После этого она согрела простыни, чтобы заменить ими те, на которых лежала Фьора, и приготовила чистое белье, полотенца, салфетки. А Леонарда по-прежнему оставалась в изголовье роженицы, которая, ухватив ее за руку, не хотела от себя отпускать.
     Как долго длился этот нежданно налетевший и подхвативший Фьору шквал страданий? Она не могла этого определить, но ей показалось, что целую вечность. Время как будто растворилось, а вместе с ним и память обо всем, кроме мучительной боли, терзавшей ее тело. Исчезла даже скорбь. И только боль ни на минуту не отпускала ее.
     Ребенок, словно исполин, разбивающий стены своей темницы, принялся сокрушать внутри ее все перегородки, чтобы скорее выйти на свет. В этом океане невыносимых мучений только заботливое лицо Леонарды, освещенное бликами пламени из камина, рука Леонарды, крепко державшая ее руку,