ама все сделаю! Вы только мне мешаете, - с досадой заметила она.
     - Но если отец не сможет приехать к нам в Ливорно, что мы тогда будем делать?
     - Капитан судна "Санта-Мария-дель-Фьоре" имеет распоряжения на этот счет. Если через сорок восемь часов мессир Бельтрами не прибудет к нам, капитан поднимет паруса, чтобы доставить нас во Францию. Путешествие будет долгим: по морю и по реке мы должны добраться до Парижа. Там мы остановимся у Аньоло Нарди - молочного брата вашего отца и управляющего одной из его контор. А потом посмотрим... Сейчас же надо торопиться.
     - Все эти сборы напрасны. Я не покину отца. Мы отправимся в путь вместе с ним или останемся здесь.
     Заперев замок одного из сундуков, Леонарда выпрямилась и, растирая руками разболевшуюся спину, спросила:
     - Вы любите вашего отца?
     - Что за вопрос?! Конечно, люблю!
     - Тогда подчинитесь его воле и не делайте ничего наперекор, - твердо сказала Леонарда. - Если он так решил, то только потому, что считает это самым разумным выходом. Или вы полагаете, что ему мало страданий, которые ему доставляет эта ведьма, стараясь укусить его как можно больнее? Вы хотите умножить его неприятности и тревоги?
     - Я не хочу доставлять ему лишние переживания, но не лучше ли нам бежать всем вместе? Ведь мы могли отправиться в путь еще вчера вечером...
     - Бежать - значит признать себя виновным или, по крайней мере, показать, что ты чего-то боишься. Может быть, нам не придется плыть во Францию. Это зависит от Медичи!
     Ведь может случиться и такое: чтобы избежать скандала, Лоренцо Великолепный решит вас выдать замуж за Пьетро, не правда ли? Если нас здесь не будет, то ваш отец сможет по крайней мере сказать, что вы куда-то скрылись и он не знает, где вы. Но если кузен Пьетро...
     - Как вы можете так говорить? - возмутилась Фьора. - Я замужем, и вы это прекрасно знаете.
     - Я также хорошо знаю, что любой брачный союз, особенно тайный, можно расторгнуть. Чаще всего это просто вопрос денег. Говорят, что папа Сикст IV, несмотря на свой высокий сан, очень любит деньги. Теперь вы все поняли?
     - Да. Покончим с этим и попытаемся хоть немного отдохнуть. Вы очень бледны, Леонарда!
     - Должна признаться, я просто падаю от усталости. Хорошо бы поспать хоть часок, ведь завтра нам придется полдня провести в седле.
     Наконец с багажом было покончено. Остались неуложенными только вещи, которые могли понадобиться утром. Все необходимое для дороги Леонарда положила в маленький сундучок. Три больших сундука она затащила в чулан, смежный с комнатой Фьоры. Прежде чем уйти, Леонарда обняла молодую женщину за плечи и, немного помедлив, серьезно спросила:
     - От чего вы страдаете больше, Фьора: от того, что узнали тайну своего рождения, или от поведения вашего мужа?
     - Это разные вещи. Я всегда любила свою мать, хотя и не знала ее, а теперь, когда я узнала, что ей пришлось испытать, как она страдала, моя любовь стала еще сильней. Что до Филиппа Селонже... О! Я хотела бы его видеть мертвым!
     - И все же вы будете горько плакать при известии о его смерти. Поверьте мне: он очень любит вас, хотя и сам не подозревает об этом. Он попал в собственную ловушку...
     - Я всегда верила вам.., но на этот раз мне нужны веские доказательства! И еще: я не уверена, что смогу простить его...
     Ладно, не будем больше об этом. Идите спать!
     Леонарда уже была в дверях, когда Фьора окликнула ее:
     - Одну минуту, пожалуйста!
     Не колеблясь, она сорвала с шеи цепочку, скрытую до этого под рубашкой, сняла с нее золотое кольцо, которое ей подарил Филипп, и протянула его Леонарде:
     - Возьмите! Делайте с ним что хотите! Я больше не хочу его носить...
     Леонарда посмотрела ей прямо в глаза и прочла в них твердую решимость. Не проронив ни слова, она взяла кольцо и вышла из комнаты.
     Оставшись одна, Фьора легла в постель. Несмотря на усталость, ей так и не удалось уснуть. Ее вновь, как тогда в Сан-Маньято, охватила тревога. Страх был столь велик, что Фьора чуть было не бросилась за Леонардой, чтобы та легла вместе с ней, как это часто бывало в детстве. Ее удержала гордость. Правда, она сама удивилась этому: разве у нее могло остаться какое-либо самолюбие после всего того, что она услышала вечером?
     Она встала, выпила немного воды с медом и подошла к окну.
     Город был погружен в тишину ночи. Усыпанное звездами небо напоминало королевскую мантию. Фьора прислушалась к знакомым звукам: шагам стражников по булыжной мостовой, скрипу весел, крику птиц на воде, колокольному звону далекого монастыря, зовущему к заутрене... Мысль о том, что завтра всего этого уже не будет, удручала Фьору. Она поняла, что все эти простые вещи дороги ей.
     Если Лоренцо не проявит великодушие и не поступит как настоящий друг, на что она все-таки надеялась, то следующую ночь она проведет в придорожной таверне, а потом окажется на борту судна "Санта-Мария-дель-Фьоре". Когда-то именно этот корабль увез ее, кормилицу и Леонарду из Франции. Теперь она поплывет в неведомое, которое ее страшило, но только потому, что ей придется встретить его одной, не опираясь на твердую руку отца. Если бы Франческо был с ней...
     Вдруг как молния в голове вспыхнули пророческие слова Деметриоса. Врач сказал, что она окажется далеко от Флоренции и не будет счастлива, когда смерть унесет Симонетту. Теперь ей сразу все стало ясно. Она уедет отсюда, и, возможно, навсегда. Она расстанется с отцом и никогда больше не будет счастлива...
     - Я не поеду! - вдруг произнесла Фьора вслух самым решительным тоном. - Леонарда может говорить все, что угодно, но я останусь с отцом. Будь что будет! Хуже того, что произошло, уже ничего не может быть...
     Приняв решение, Фьора сразу успокоилась. Она снова легла в постель, где в счастливом неведении так же крепко продолжала спать Хатун, закрыла глаза.., и мгновенно провалилась в сон.

***

     Проснувшись довольно поздно, Фьора побранила Хатун за то, что ее не разбудили раньше.
     - Так приказала Леонарда! - оправдывалась та.
     Но Фьора ее не слушала. Ночью она решила непременно поговорить с отцом до того, как он отправится во дворец Медичи. В надежде, что он еще не ушел, она выскочила из комнаты.
     В галерее ей повстречался Ринальдо, нагруженный всякой одеждой, которую он собрал для стирки. Он сказал, что Франческо вышел из дома рано утром...
     Тогда Фьора стала искать Леонарду, но та была на кухне, а туда ей одной не разрешалось спускаться. Она ходила на кухню только в сопровождении Леонарды, когда та учила ее, как управлять хозяйством большого дома. К тому же Фьора выскочила из комнаты босиком и второпях накинула поверх рубашки только легкое домашнее платье.
     Фьора подумала, что ей ничего не остается, как вернуться к себе в комнату и заняться своим туалетом. Когда она оденется как положено, то сможет более уверенно сообщить о своем решении; во что бы то ни стало ждать возвращения Бельтрами...
     Обидно, что ей не удалось поговорить с отцом до его ухода, но, поскольку она категорически решила не уезжать, не повидав его, она подумала, что еще совсем не поздно...
     Она поняла, что ошиблась и что уже слишком поздно, когда несколько минут спустя с громкими криками и причитаниями возбужденная толпа внесла во дворец тело Франческо Бельтрами.
     Пока он разговаривал с кем-то в толчее Нового рынка, неведомая рука вонзила ему кинжал в спину.

Глава 6

ЗАУПОКОЙНАЯ МОЛИТВА ПО БЛАГОЧЕСТИВОМУ ЧЕЛОВЕКУ

     Люди, несшие тело Бельтрами, положили его на ложе. Слугам с большим трудом удалось оттеснить шумную толпу, сопровождавшую его. По всему дворцу неслись стенания и проклятия убийце. И это было искреннее выражение чувств. Богатого негоцианта уважали и любили за щедрость и великодушие.
     Никогда не теряющая самообладания Леонарда, стоя на верху лестницы, поблагодарила собравшихся и призвала добрых людей к молитве. Затем она распорядилась угостить всех хорошим вином, чтобы укрепить силы скорбящих, в чьем глубоком горе нельзя было усомниться. Кроме того, Леонарда приказала раздать деньги находившимся здесь нищим. После этого все ушли, восхваляя щедрость женщин дома Бельтрами и изливая свою скорбь по поводу внезапной тяжелой утраты, которую они понесли.
     Леонарда тут же направилась к Фьоре, которая, стоя на коленях перед кроватью, безудержно рыдала, уткнувшись лицом в бархатное покрывало, на котором покоился ее отец.
     Однако молодая женщина была не одна. Войдя в комнату, Леонарда заметила там высокого худого мужчину в длинном одеянии из черного бархата; дорогая золотая застежка скрепляла стоячий воротник. Его седые волосы прикрывала маленькая шапочка, борода была коротко подстрижена. Человек стоял со скрещенными на груди руками и молча смотрел на Фьору, сочувствуя ее горю.
     Он повернулся к вошедшей Леонарде.
     - Я остался, поскольку мне есть что вам сообщить, - сказал он в ответ на ее немой вопрос. - Я присутствовал при убийстве.
     Незнакомец говорил по-французски, чем немало удивил Леонарду.
     - И вы не задержали убийцу? По-моему, это первое, что надо было сделать!
     - Нет. Первое, что надо было сделать, это удостовериться, что ни один смертный не может уже помочь мессиру Бельтрами. Я врач, и эта молодая женщина меня знает, - добавил Деметриос, движением головы указывая на Фьору. - Убийца, видимо, шел за своей жертвой. Он воспользовался жарким спором, разгоревшимся между двумя торговцами, который закончился потасовкой, собравшей большую толпу. Я не видел, как был нанесен удар, но я вдруг заметил, что из спины вашего господина торчит нож. Мессир Бельтрами даже не вскрикнул.
     Убийца скрылся в толпе, пробравшись, по всей вероятности, между ногами, перевернутыми столами и тележками с товаром.
     Но я его найду.., благодаря вот этому!
     Грек вынул из рукава нож с широким заостренным лезвием и с роговой гладкой рукояткой без какого-либо опознавательного знака. Леонарда взглянула на орудие убийства с отвращением.
     - Я вытащил это оружие из раны и прошу вашего разрешения оставить его у себя. Я не думаю, что его вид доставит удовольствие донне Фьоре...
     - Я согласна с вами, но почему вы хотите спрятать этот нож? Скоро непременно придет гонфалоньер, разве не надо нож отдать ему?
     - Он не будет знать, что с ним делать, а я могу заставить нож заговорить. Орудие убийства может быть столь красноречиво, что вы и не подозреваете... - заметил грек.
     - В таком случае возьмите его! Если вам удастся найти подлого убийцу, то все здесь будут молиться на вас...
     Деметриос, не произнеся ни слова, завернул нож в носовой платок и спрятал в рукав. Затем он приблизился к Фьоре. Поглощенная своим горем, она не заметила его присутствия. Он наклонился и положил свою твердую руку на ее плечо. Молодая женщина выпрямилась. Она повернула к нему свое заплаканное лицо с невидящими глазами:
     - Что ты от меня хочешь?.. Разве я не могу спокойно оплакать смерть отца?
     - Мне нужно с тобой поговорить, - ответил Деметриос на тосканском диалекте. - Помнишь, я сказал тебе, что, если тебе понадобится помощь, ты можешь позвать меня...
     - Я помню. Говорят, что ты великий ученый, Деметриос Ласкарис, но ты не можешь воскресить моего отца, а ничто другое меня не интересует, - тихо сказала Фьора.
     - Действительно, я не бог, но я более могуществен, чем ты думаешь. Я пришел предупредить тебя, что у тебя нет времени для слез. Надо бежать, и как можно скорее. Тебе угрожает опасность, зло большое придет от женщины...
     Фьора выпрямилась и посмотрела ему в глаза:
     - Если тебе все известно, то ты, должно быть, смог бы помешать этой женщине нанести мне вред? Но разве она это уже не сделала? Я уверена, что это она приказала совершить убийство...
     - Я не могу воспрепятствовать тому, что уже происходит.
     К тому же я здесь чужой. Этому городу свойственно непостоянство. Завтра ты можешь иметь столько же врагов, сколько сегодня у тебя друзей. Поэтому уезжай подальше отсюда! Хотя бы для того, чтобы иметь время все обдумать...
     - Мы должны отбыть в полдень, - сказала Леонарда.
     - Я решила не уезжать без моего отца, - ответила Фьора, едва сдерживая слезы. - Извините меня за это, милая Леонарда. Я искала вас, чтобы сообщить вам о моем решении... но вдруг случилось это несчастье. Теперь же не может идти и речи об отъезде. Ты сказал, что этот город может ополчиться против меня? Возможно... Но так обязательно случится, если я уеду отсюда, оставив тело моего отца среди чужих людей. Я хочу отдать ему последний долг любящей дочери... И еще я хочу отомстить за него!
     - Но если с тобой случится несчастье, как ты сможешь осуществить свой план мести? - заметил Деметриос. - Уезжай отсюда!
     - Нет. Я хочу остаться. Потом, когда мой отец будет мирно покоиться в земле, я, конечно, уеду... Я должна восстановить справедливость, но у меня есть еще и другие обязанности!
     Ее прервал приход старого Ринальдо, который сообщил, что прибыл гонфалоньер.
     Вскоре в комнату вошел невысокий коренастый мужчина лет шестидесяти - Чезаре Петруччи. Он с нарочитой важностью носил свое ярко-красное одеяние - свидетельство занимаемого им положения. Чезаре происходил из старинного сиенского рода и преуспел в жизни благодаря железной воле и полному отсутствию в его характере таких черт, как мягкость и доброжелательность.
     В результате он возглавил Сеньорию и держал в страхе остальных "сеньоров". Они все были в его руках. Это началось с одного заседания. Решался достаточно спорный вопрос. Чтобы добиться нужного ему результата голосования, Петруччи приказал принести ему ключи от зала, сел на них и заявил, что никого не выпустит, пока не добьется нужного ему решения. Он пошел навстречу собравшимся лишь в одном: кормил их до тех пор, пока все сомнения не исчезли...
     Фьора знала, что гонфалоньер не любил ее отца из-за его богатства, однако не решался выдвинуть против него сколько-нибудь значительные обвинения, хотя был бы счастлив уличить Бельтрами в каких-либо проступках. Со своей стороны, Франческо питал чувство презрения к гонфалоньеру и не считался с его мнением. Фьора не ждала от Петруччи ни сострадания, ни какой бы то ни было реальной помощи.
     Чезаре Петруччи вошел в сопровождении стражников, одетых в зеленые мундиры. Зеленый был официальным цветом Сеньории. Фьора склонилась перед гонфалоньером, как это было положено, ожидая, пока он заговорит. Петруччи, в свою очередь, склонил голову перед покойным и приблизился к изголовью, чтобы разглядеть его получше.
     - Убийца известен? - важно спросил он.
     - Нет, сиятельный сеньор, - ответила Фьора. - Все в этом доме возлагают надежды на правосудие Флоренции, которое ты олицетворяешь!
     - Можешь быть уверена, что мы сделаем все, чтобы правосудие восторжествовало. Твой достопочтенный отец, которого всевышний призвал к себе, имел врагов?
     - Какой богатый человек их не имеет? Однако мы не можем себе представить, чтобы нашелся подлец, способный нанести смертельный удар - да еще в спину - человеку, который всю жизнь делал только добро, человеку...
     Ее голос задрожал... Эта официальная комедия, в которой она была вынуждена участвовать, становилась невыносимой, но избежать ее было невозможно: сеньор Петруччи теперь ревностно следил за скрупулезным следованием всем правилам.
     К счастью, поскольку его ничуть не трогало горе Фьоры, его внимание было отвлечено Деметриосом Ласкарисом, бесстрастно наблюдавшим за ним с высоты своего роста.
     - Что ты здесь делаешь? - резко повернувшись к греку и неприязненно разглядывая его, спросил гонфалоньер. - Ты из этой семьи? Или близкий друг покойного?
     - Ни то, ни другое, и ты это прекрасно знаешь, сеньор, - ответил врач спокойным, ровным голосом, но с некоторой издевкой. - Я пришел сюда вместе с возмущенной толпой, рев которой слышен и сейчас.
     Действительно, по доносившимся звукам можно было понять, что люди все еще стоят перед дворцом Бельтрами.
     - Так случилось, что я был на Новом рынке, когда убили мессира Бельтрами. Я хотел ему оказать помощь, но все напрасно, он умер сразу. Наконец...
     - Ты ценный свидетель, - оборвал его Петруччи. - Может быть, нам заслушать твои показания?
     - Я не смогу сообщить больше, чем все остальные, присутствовавшие при убийстве... Наконец, хотел я сказать, мне представляется, что монсеньору Лоренцо будет приятно знать, что один из его друзей находится рядом с той, которую содеянное преступление превратило в сироту. Ее глубокое горе вызывает уважение, и я хочу ее поддержать. Донна Фьора сейчас больше нуждается в друзьях, чем в чиновниках.
     При таком напоминании о правилах приличия Чезаре Петруччи стал таким же красным, как его костюм. Он невнятно пробормотал несколько сочувственных слов и ретировался, преисполненный чувства собственного достоинства. Его тяжелые шаги, как бы напоминавшие о строгости закона, долго раздавались в галерее, затем наконец стихли. Тогда Фьора, которой хотелось побыть одной, повернулась к Ласкарису.
     - Благодарю тебя, - сказала она искренно. - Я не знаю, почему ты уделяешь мне столько внимания, но я признательна тебе за это... Как и за те слова, которые ты сказал этому чванливому сеньору...
     - Ты по-прежнему не хочешь последовать моему совету?
     - Не могу и не хочу... Пусть со мной случится то, что угодно господу...
     - Мне давно известно, что нельзя идти против своей судьбы и что еще труднее удержать человека, скатывающегося по избранной им наклонной плоскости. Что же до той женщины...
     Помни хотя бы то, что я тебе сказал: позови меня, когда ты не будешь знать, как тебе поступить...
     Грек поклонился и исчез, словно тень, оставив Фьору в полной растерянности. Она не знала, что и думать... Этот человек, казалось, имел дар предвидения, но он не мог определить, когда именно что-то должно произойти. Кроме того, молодая женщина никак не могла понять, какую цель он преследует-, оказывая ей, одной из многочисленных юных флорентиек, такое внимание. Наконец, у нее не было оснований полностью доверять этому странному человеку, к которому к тому же она не питала большой симпатии. В Деметриосе было что-то такое, что ее притягивало и одновременно отталкивало. Но что?
     Вернулась Леонарда. Она выходила, чтобы сделать кое-какие распоряжения. Она застала Фьору, скорбно застывшую рядом с неподвижным телом, которое занимало все ложе. Лицо Франческо казалось еще бескровнее на алом фоне покрывала.
     Всего несколько часов назад это был человек, полный энергии и ума, готовый бороться за счастье той, которую он взял себе в дочери...
     Леонарда ласково коснулась руки Фьоры.
     - Идите, дитя мое. Мне вместе со слугами надо заняться траурными приготовлениями. Вам следует приготовиться к долгому и тяжелому дню. Завтра и послезавтра тоже будут нелегкие дни. Ваша комната готова. Хатун ждет вас там... Поспите немного! Вам понадобятся силы...
     Час спустя, одетая во все черное, с черной вуалью на гладко причесанных волосах, Фьора стояла у тела отца в уже обтянутой черным комнате, ожидая прихода самого первого человека во Флоренции, который предупредил о своем визите.
     По обычаю республики, где считалось, что все граждане равны перед смертью, Франческо Бельтрами лежал в белом наряде из простой ткани. Его голову покрывал колпак, лишенный каких-либо украшений. Никаких драгоценностей, ничего такого, что указывало бы на его богатство. Под него подложили, как того требовал ритуал, соломенный тюфяк. Тюфяк лежал на широком пурпурном ложе. Белая фигура покойного словно бы находилась в центре огромного кровавого пятна.
     По обеим сторонам кровати, вдруг превратившейся в катафалк, горели две высоких свечи. Они должны были гореть до самых похорон, когда тело, покрытое тонкой белой тканью, понесут в последний приют. Единственным отклонением от закона было то, что вместо общей усыпальницы Бельтрами - самый могущественный купец из сукнодельческого цеха Калималы - будет погребен в Ор-Сан Микеле, которая считалась церковью его цеха.
     Фьора больше не п