ан, позволяли ему спокойно ожидать сражения с невероятным противником.
     Жиль не сомневался, что ему предстоит иметь дело с сатаной - уже не раз в своей недолгой, но богатой событиями жизни приходилось ему встречаться с этим врагом, принимавшим самые разные обличья. Турнемин узнавал его и в строгом монашеском одеянии, и под ханжески непримиримой личиной испанского инквизитора, его повадки проступали в безжалостной дикости пресловутого Тюдаля из Сен-Мелэна, в похоти будущей королевы Испании и даже сквозь благодушие, утонченный вкус и безукоризненные манеры одного из братьев короля. Какую маску он наденет теперь: белого палача или черной колдуньи - не имело для Жиля значения. Сражение неминуемо, и христианин с Божьей помощью одержит победу над нечистым. Не исключено, что лучшим оружием в этой битве станут доброта, милосердие и благородство по отношению к оторванным от родной почвы, обездоленным существам, возможно, и к страшному колдовству они прибегли, лишь чтобы хоть как-то противостоять своей ужасной участи, защититься и отомстить за себя...
     Усилившийся ливень прервал размышления Жиля. На копыта лошадей налипали тяжелые комья глины, самый крохотный ручеек на пути вздувался кипящим потоком и с бешеной скоростью мчался по склонам, грозя сбить с ног переходящих его коней. Когда наконец отряд добрался до Лембе, пришлось отказаться от намерения с ходу перейти на другой берег - вода в реке бурлила и пенилась.
     - Осталось немного, - сказал Финнеган. - Не лучше ли ненадолго остановиться и переждать ливень?
     - Вы уверены, что он скоро кончится? Я слышал, что в сезон дождей он может лить не прекращаясь много дней подряд.
     - Может, но это когда гроза действительно сильная. А сегодня все скоро стихнет.
     В излучине реки стояла полуразрушенная хижина, в которой когда-то, судя по хорошо заметным следам костра, не так уж давно, жили морские разбойники. Вот под ее ветхой крышей и остановился небольшой отряд Жиля. Нарвали тут же поблизости бананов и запили их хорошей порцией рома - большие фляги были приторочены к седлам Турнемина и Пьера Менара. Спиртное разлилось по телам горячей волной, заставив путников забыть, что все они вымокли до нитки.
     А потом внезапно, как и предсказывал доктор, дождь прекратился. Словно поднялся занавес - на небе снова засверкало солнце, земля мгновенно нагрелась, полуденный зной стал почти нестерпимым. Вода в реке постепенно успокаивалась, оставшиеся в ямах лужи задымились и начали медленно испаряться. Морякам сразу стало жарко в мокрых парусиновых накидках, а их шляпы, с которых минуту назад струей стекала вода, снова стали защитой от солнца. Теперь покрытые густой растительностью холмы четко вырисовывались на фоне синего неба. Окрестности вновь приобрели очарование.
     Как раз когда маленький отряд переходил заросшую по берегам бамбуком и кокосовыми пальмами реку, на другом берегу показалась стайка чернокожих девушек с подвернутыми подолами. Они несли на головах большие корзины с бельем, а руководила ими толстая негритянка. Даже не взглянув на всадников, рабыни поставили корзины на землю и, разостлав белье на плоских камнях, принялись колотить по нему вальками.
     Лайам Финнеган указал Жилю на высокую кокосовую пальму, что склонилась над водой у самого брода, и белый камень возле нее.
     - Это пограничный знак со стороны реки.
     Земли слева от него принадлежат "Верхним Саваннам". Так что прямо за этой изгородью вы можете лицезреть свою первую плантацию синей травы...
     Слева вдоль дороги и в самом деле тянулась теперь двойная изгородь из бамбука. Жиль подъехал поближе, раздвинул гремящие стебли и увидал высаженные аккуратными, точно по веревочке, длинными рядами деревца с хорошенькими нежно-зелеными листьями и собранными в свечи розовыми цветами. Полоса лимонных деревьев, которую пересекали оросительные каналы, отделяла плантацию индиго от посадок других культур.
     - И вовсе это не трава, и к тому же не синяя, - сказал Жиль: он хоть и прочитал много книг об этом растении, надеялся все же, что синий цвет хоть чуть-чуть да заметен.
     Финнеган рассмеялся.
     - На этом острове травой называют всякое растение, если это не дерево, - даже, по-моему, сахарный тростник. Что же касается великолепной синевы, то она появляется, когда листья вымачивают. Вы разочарованы?
     - Это я переживу, вот это мне не нравится куда больше...
     Десятка два чернокожих, преимущественно женщины и старики, под присмотром двух мулатов с длинными кожаными плетками, пололи гряды. Те так и шныряли глазами, замечая любую оплошность в работе, любое, самое незначительное, замедление темпа. Тут же мускулистая рука поднимала плеть, и она, свистя, обрушивалась на согнутую спину несчастного раба.
     Жиль с ужасом обнаружил, что все они истощены до предела и, видимо, напрягают последние силы, чтобы выполнить то, что от них требуется.
     - Насколько я знаю. Кодекс плантатора требует, чтобы владелец кормил рабов достаточно обильно или же предоставлял им свободное время и землю, дабы они сами могли себя обеспечить едой...
     - Вы правы, так велит.., закон, но не совесть некоторых плантаторов, включая, разумеется, Симона Легро. У него своя система: он использует живую силу до полного изнеможения и пополняет ее с подходом каждого из кораблей работорговцев. Здесь рабов почти не кормят. Этим, как видите, недолго осталось, но в порт вошло новое судно, скоро их заменят. Эй, эй! Куда вы?
     Но удержать Турнемина было невозможно. Он раздвинул изгородь и очутился на поле. Совсем близко от него надсмотрщик ожесточенно хлестал упавшую в изнеможении на куст индиго старуху.
     Шевалье вырвал у него из рук убийственную плеть и одним ударом кулака свалил на землю.
     Нападение было столь неожиданным, что тот от изумления не сразу вскочил на ноги, но зато его напарник уже бежал к ним, замахиваясь на ходу на неосторожного прохожего, осмелившегося мешать им творить не праведный суд. Тогда Жиль спокойно достал пистолет и направил дуло в сторону приближавшегося - А ну, брось! - приказал он ему. - Или я всажу тебе пулю между глаз.
     Тот резко остановился, словно угрожавшая ему пуля уже вошла в череп. Кнут вывалился у него из рук. Теперь зашевелился тот, что валялся на земле.
     - Чего вы вмешиваетесь не в свое дело? - рыкнул он. - Вот подождите, я расскажу хозяину, что какой-то посторонний...
     - Твой хозяин - я! Я - новый владелец этой плантации, и ты живо у меня научишься слушаться. Как вас зовут?
     Надсмотрщики переглянулись. Тот, что стоял, помог приятелю подняться на ноги, но пистолет по-прежнему смотрел в их сторону, в глазах мулатов мелькнул страх.
     - Я - Лаброш, а это - Тонтон.., вы и в самом деле новый хозяин?
     - Можете не сомневаться, - произнес тягучий голос Финнегана - он тоже перебрался через изгородь. - Перед вами шевалье де Турнемин, чье право на владение "Верхними Саваннами" удостоверено всеми необходимыми документами.
     Лучше вам повиноваться.
     Тот, кого звали Лаброшем, пожал плечами и подтянул штаны.
     - А мы и не против, непонятно только, за что он ударил Тонтона. Мы ведь только выполняем свою работу, как нам велит управляющий, господин Легро. Эти черномазые упрямы, как ослы.
     Только кнут и понимают...
     - А что понимаете вы? Несчастные рабы еле на ногах держатся. Взгляните-ка, доктор, на старуху... Похоже, ей нужна помощь.
     Финнегану и в самом деле достаточно оказалось лишь взглянуть.
     - Не нужна. Она мертва. Сердце не выдержало.
     - Вы, двое! Отведите этих людей в бараки, пусть отдохнут. Да накормить не забудьте. Понятно? Чтобы немедленно накормили.
     - А кто полоть будет? - с вызовом спросил Лаброш. - Кто работу-то сделает? Мы что ли?
     - Может, и вы. Так и будет, если не исполните мой приказ должным образом! Живо! Стариков и женщин по баракам! Выведите завтра на прополку народ покрепче. И не вздумайте бить их кнутами, ясно? На сегодня работа окончена...
     Запуганные насмерть негры, как ни интересна была им разыгравшаяся сцена, не прекращали ни на минуту трудиться. Те, что шли следом за умершей старухой, просто перешагнули через ее труп. Но едва надсмотрщик свистнул, они застыли, словно статуи. И только после его приказа зашагали к своему жилищу, подхватив на ходу останки несчастной.
     Жиль поднял оба кнута и долго смотрел вслед жалкой цепочке чернокожих, пока рабы не скрылись за стеной лимонных деревьев. И, протянув Понго длинные кожаные плети, проговорил:
     - Забери! Мы их сожжем. С людьми, которые работают на меня, будут обращаться по-человечески.
     - Надеюсь, вы не собираетесь освободить своих рабов? - встревожился Финнеган. - Это было бы безумием, многие их них совершенно не готовы к жизни на свободе. В большинстве своем они боязливы, как дети, но есть и настоящие дикари, горящие жаждой мести, возможно, кровавой.
     - Я буду относиться к каждому так, как он того заслуживает. Не сомневайтесь: того, кто попытается нарушить покой и порядок на моей плантации, я сумею укротить. Я даже стану покупать новых рабов, если того потребует хозяйство, но не допущу, чтобы над ними издевались и мучили их. Ну а если среди чернокожих окажутся, как вы говорите, жестокие и кровожадные, я с ними живо разберусь. Вы не допускаете, что рабы могут сознательно и спокойно трудиться?
     - Допускаю. Существует же на некоторых плантациях порядок, приемлемый, правда, только по отношению к преданным и умным рабам, когда им позволяют жить почти свободно, но без права покидать плантацию. Таких еще называют "свободными жителями саванны". Они могут пойти, куда хотят, и устраивать свою жизнь в соответствии с собственной волей. Надсмотрщики и их "старший", главный надсмотрщик, как раз и есть "свободные жители саванны", и, как всякое подневольное существо, они злоупотребляют доверенной властью.
     - Я подумаю на досуге над вашими умозаключениями. А пока пришло время посмотреть, что представляет собой пресловутый сеньор Легро. Дом, должно быть, где-то поблизости?
     - Видите, дорога изгибается? Вот как свернете, так и окажетесь прямо, можно сказать, у крыльца. Приготовьтесь к сюрпризу: особняк, который до сих пор зовут "домом Ферроне", - едва ли не самая красивая постройка на острове.
     Старик Ферроне очень скучал по своему старому поместью в Анжу и постарался создать нечто столь же изящное. Граф д'Эстен помог ему с архитектором - он как раз строил свою резиденцию. А все напрасно - только умер раньше времени. Впрочем, только один человек мог убить его, чтобы завладеть этим миниатюрным дворцом, - Симон Легро...
     Упоминание о прежнем хозяине плантации напомнило Жилю напуганное признание нотариуса, и он пересказал Финнегану все те странные истории, о которых узнал от мэтра Моблана. Он думал, что ирландец, смотревший на жизнь скептически, рассмеется. Но тот неожиданно побледнел и даже осенил себя крестом.
     - Только не уверяйте меня, что вы верите всем этим сказкам! Кто угодно, но не вы! Финнеган повернулся в его сторону, и Жиль увидел, что глаза его потухли и стали вдруг, как зеленые камешки.
     - Почему же не я? Я - ирландец, не забывайте. Здесь все возможно, даже самые невероятные вещи... В общем, надо с этим во что бы то ни стало разобраться, тут дело серьезное. Насколько мне известно, до сих пор колдовство затрагивало лишь чернокожих и "маленьких белых" - мелких торговцев или незначительных чиновников, а знатных людей - никогда. Если слова нотариуса будут доказаны, Легро умрет на колесе, а его колдунью ждет самый что ни на есть средневековый костер... Ну вот мы и у входа!..
     Пораженному Жилю показалось на мгновенье, что он каким-то неведомым волшебством перенесся обратно во Францию. Прямо перед ним два каменных льва на элегантных пьедесталах охраняли въезд в величественную аллею из высоких дубов, а в конце ее, на холме, возвышался большой розовый дом, окруженный верандами, чьи аркады поддерживались изящными колоннами. Тонкая черепица высокой крыши отсвечивала голубизной, а вытянутые окна второго этажа были украшены балконами с узорчатыми, как чугунное кружево, коваными решетками.
     Это был и в самом деле дворец, точнее замок, но в миниатюре, и такой очаровательный, что сердце Жиля забилось, готовое выпрыгнуть из груди, чтобы оказаться поближе к прекрасному дому.
     Его охватила бурная радость, но и смущение тоже. Он стоял в самом конце тенистой аллеи, словно библейский Авраам на краю Земли обетованной. Не мог на нее налюбоваться, но вступить не решался.
     - Вигвам хорошая! - Голос Понго звучал бесстрастно. - Жалко, жить там вонючая зверь.
     Сияющий Турнемин повернулся к другу:
     - Да мы прогоним его, Понго! Немедленно прогоним. Вперед!
     И новый хозяин "Верхних Саванн", сорвав с головы шляпу и размахивая ею, вопя, как индеец команч, пустил коня галопом по плотному тенистому туннелю из дубов. Остальные бросились за ним, и вскоре весь отряд снова выскочил на солнце, к большому круглому мирно журчащему фонтану, прямо к подножию широкой лестницы, ведущей на крыльцо.
     Колоннада веранды была увита климатисами, розами и жасмином, а вокруг дома, в запущенном саду, бурно разрослась брошенная на произвол судьбы тропическая флора во всем ее многообразии. Апельсиновые деревья, бананы, фиги, красный и белый олеандр, бело-розовая кипень деревьев какао и цветущие лианы ванили. Какие-то растения с огромными цветками и гигантскими листьями - Жиль не знал, как они называются, - росли у подножия кокосовых пальм, а дальше виднелись масличные пальмы, финиковые и веерные: прямые, гладкие стволы свечой взмывали к небу и распускались веером остроконечных листьев, словно зеленый фейерверк.
     Если в саду царил праздник жизни, то дом, наооборот, казался вымершим. Из-за плотно закрытых ставень не доносилось ни звука - лишь птицы пели среди зелени. Особняк выглядел покинутым, чувствовалось в нем, несмотря на все его очарование, что-то враждебное и свирепое, неизъяснимая тоска исходила от него, может потому, что он был таким безлюдным.
     Финнеган нахмурился.
     - Что это значит? Поля, без сомнения, ухожены, а вот дом.., словно нежилой.
     - Вероятно, его закрыли, когда уехал Жак де Ферроне, - отозвался Жиль. - Не думаете же вы, что этот Легро набрался наглости поселиться в господском особняке.
     - Наглости у него хватает, будьте уверены.
     Он поселился тут и убираться не думал, насколько мне известно.
     - Допустим. Тогда он, наверное, переехал в другое место, когда узнал, что плантация продана. Где он раньше-то жил?
     - У реки, подальше от бараков. Но и это ничего не объясняет. В доме прислуживала, по крайней мере, дюжина домашних рабов. Где экономка - толстая Селина? А Саладен - молочный брат старого Ферроне? Где Зели и Зебюлон, где Шарло, Гюстен, Тисба.., и остальные?
     - Где же им быть? Работают, вероятно, на полях... Вряд ли Легро позволит им бездельничать.
     - Вот уж нет. Легро негодяй, но он знает цену таким слугам, как эти. Селина - лучшая кухарка на острове, а старик Саладен вполне мог бы прислуживать королю...
     - Значит, он их продал. Если они и впрямь так хороши, как вы говорите, он за них немало выручил. Может, мы наконец войдем? Надеюсь, все же в этом доме найдется что-нибудь прохладительное, да и перекусить бы не помешало. Постель, конечно, придется стелить самим, но это неважно...
     Достав из кармана связку ключей, которую вручил ему нотариус. Жиль взбежал на крыльцо и подошел к красивой резной двери красного дерева, отполированной так, что она казалась обитой темным атласом, со сверкающей медной ручкой - неоспоримое свидетельство того, что еще совсем недавно ее заботливо начищали.
     Дверь беззвучно открылась, и Турнемин увидел довольно темную из-за закрытых ставень просторную прихожую с мраморным, белым с черными звездами полом. Прихожую, в которой, если не считать узорных чугунных перил красивой лестницы, не было буквально ничего. Ни мебели, ни картин на стенах. А сквозь распахнутую дверь напротив открывалась следующая, столь же пустая, комната. Очевидно, из дома вынесли все до последнего гвоздя...

ТАМТАМЫ В НОЧИ

     Зловеще и гулко звучали в пустом доме шаги семерых мужчин. Вот их сапоги застучали по паркету из красного дерева - они вошли в просторную гостиную, занимавшую чуть не половину первого этажа. Трое матросов: Жермен, Лафлер и Мулен - принялись открывать ставни, и чем ярче полуденное солнце освещало великолепную залу, тем заметнее становилось ее плачевное состояние. По более светлым участкам на ярко-желтых, затянутых шелком стенах можно было судить о том, как здесь были развешаны картины, ковры или зеркала. Люстры с потолков сняты, лишь на полу, как раз под тем местом, где висела одна из них, валялся осколочек великолепного горного хрусталя, по которому можно было судить об их красоте. Финнеган, только что перечислявший, словно на поминании, пропавших слуг, принялся теперь за мебель:
     - Это что-то невероятное! Вот здесь, возле окна, стоял лакированный клавесин - госпожа Ферроне прекрасно на нем играла. А возле камина - кушетка для хозяйки и большое кресло: в нем сам хозяин любил выкурить гаванскую сигару, почитывая местную газету, негры еще называют ее "говорящей бумагой"... Вот тут у стены - чудесные парные консоли, а дальше - великолепный комод из мастерской самого Райзнера. Здесь висело большое зеркало, а там - портреты предков Ферроне в овальных рамах.
     Было много ковров, юнаньских и привезенных из Франции. Куда можно было все это деть?..
     - Как куда? Сеньор Легро воспользовался отсутствием владельца и продал обстановку вместе с домашними слугами. Я, кажется, начинаю понимать, почему ему так не хотелось, чтобы я доехал до собственных владений...
     - Молодой Ферроне играл в карты. Вы уверены, что он продал вам дом с мебелью?
     Жиль достал из кармана заверенную мэтром Мобланом купчую и пожал плечами.
     - Сами прочтите! Здесь означено приблизительно все, что вы назвали. Что же.., осмотрим дом до конца, хотя бы для очистки совести, потому что я не сомневаюсь - остальные помещения опустошены так же.
     И действительно, большая комната, служившая спальней хозяев, была пуста. Зато в соседней, библиотеке, они обнаружили кое-что интересное.
     Стеллажи оказались на месте, а на стеллажах стояли книги. Без сомнения, тот, кто руководил работами по опустошению особняка, не слишком высоко ценил чтение... Но вся остальная мебель пропала, и странно было видеть на стене сиротливые полки из красного дерева с медной отделкой и выстроившиеся в длинные ряды фолианты в старинных, потускневших от времени переплетах, в буквальном смысле брошенные в пустыне.
     Дверь из спальни вела в комнату поменьше, служившую, вероятно, будуаром, а другая - в совершенно голую ванную и гардеробную с пустыми стенными шкафами. На втором этаже то же самое: ни единой кровати, ни какой-либо другой мебели, ни безделушки...
     - Счастье, что женщины не приехать, - заметил Понго. - Что наша делать с ними в пустой дом?
     - Да уж, в самом деле, - проворчал Жиль. - Сроду еще не видел, чтобы обстановку убирали с такой тщательностью. Даже пыли не оставили...
     Пожалуй, это выглядело самым странным.
     Особняк был пуст, но абсолютно чист, причем убирали его совсем недавно. И от этой чистоты веяло холодом и враждебностью - если бы они обнаружили паутину в углах, пыль на полу, одним словом, свидетельства запустения, того, что в комнатах давно никто не жил, сложилось бы совсем другое впечатление. А так чудилось, будто "дом Ферроне", оказавшись в собственности чужака, предпочел спрятать все, что хранит память о прошлом, убрать с глаз постороннего, подальше от его нечистых рук дорогие реликвии.
     Однако кое-что они все же нашли. С тыльной стороны, на ступенях, ведущих от служебной двери через дворик, огороженный с двух сторон кустами олеандра, к сложенной из камня и дерева кухне, один из матросов, Лафлер, увидел две обугленные щепки, связанные красной ниткой, и, смеясь, протянул их Менару.
     - Это, наверное, подарок грабителя. Чтобы никто не смел сказать, что он ничего не оставил...
     Но