Жюльетта БЕНЦОНИ
   Роман 1-20
   
ВРЕМЯ ЛЮБИТЬ
ЖАЖДА ВОЗМЕЗДИЯ
КАТРИН 1-4
КОНСТАНЦИЯ 1-5
ЛОВУШКА ДЛЯ КАТРИН
ЛЮБОВЬ И ЗАМКИ
ЛЮБОВЬ, ТОЛЬКО ЛЮБОВЬ
МАРИАННА В ОГНЕННОМ ВЕНКЕ 1-2
МАРИАННА И НЕИЗВЕСТНЫЙ ИЗ ТОСКАНЫ
МЕРА ЛЮБВИ:  КАТРИН
НЕДОСТОЙНЫЕ ЗНАТНЫЕ ДАМЫ   
РОЗА ЙОРКОВ
СДЕЛКА С ДЬЯВОЛОМ
ТРИ ГОСПОДИНА НОЧИ   
ТЫ, МАРИАННА
ФИОРА И КОРОЛЬ ФРАНЦИИ
ФИОРА И ПАПА РИМСКИЙ
ФЛОРЕНТИЙКА
ЯЗОН ЧЕТЫРЕХ МОРЕЙ
КРЕЧЕТ 1-4



   Жюльетта БЕНЦОНИ
   СДЕЛКА С ДЬЯВОЛОМ

Перевод с французского С. Хачатуровой


Анонс

   Долг дружбы и романтические мечты юности  вновь  зовут  Гортензию  де
Лозарг  в  путь  Вызволив  из  парижской  тюрьмы  свою  подругу  Фелисию
Морозини, Гортензия едет вместе с ней в Вену  Отважные  женщины  мечтают
спасти из плена сына Наполеона и привести его к власти  во  Франции.  Их
заговор едва не удается, и все же, оставив после себя  могилы  друзей  и
врагов, они уезжают ни с  чем  Гортензия  возвращается  домой  к  своему
любимому  Жану,  ночному  князю  Лозарга,  однако   здесь   ее   ожидает
невероятное известие.
   О юности и первой  любви  Гортензии,  о  ее  удивительных  и  опасных
приключениях читайте романы Ж. Бенцони "Князь Ночи" и "Волки Лозарга".

Часть I

ТРЕЩИНА

Глава I

ВИЗИТ В КОМБЕР

   Вдовствующая графиня де  Сент-Круа  положила  три  кусочка  сахара  в
крошечную кофейную чашечку и  медленно  помешала  содержимое  серебряной
ложкой.
   В пламени камина фиолетовым огнем вспыхнул на безымянном пальце левой
руки огромный аметист - память о ее дяде епископе.
   Шел рождественский  пост,  и,  верная  привычке  одеваться  в  цвета,
соответствующие, по ее разумению, определенной церковной службе,  старая
дама являла ныне взору целую симфонию епископских тонов в  бархате,  что
придавало ей величественный вид и очень шло к  ее  белоснежным  волосам.
Она улыбнулась Гортензии, устроившейся у ее ног на низенькой  скамеечке,
и  принялась  пить  свой  кофе   маленькими   глоточками,   жмурясь   от
удовольствия, отчего вокруг глаз лучиками разбежались морщинки.
   - М-м-м, - с наслаждением покачала она головой. - Как можно пить кофе
где бы то ни было еще, если однажды попробовал его у вас!
   - Правильнее сказать, у Дофины,  -  ответила  Гортензия.  -  Это  она
научила Клеманс трудному искусству приготовления вкусного кофе. И теперь
всякий раз, как в гостиную вносят поднос, мне кажется, что  она  вот-вот
появится следом в своем неизменном чепце с зелеными лентами  и,  светясь
улыбкой, попросит налить ей чашку. Странно, но у меня до сих  пор  такое
ощущение, что я гостья здесь: никак не могу  свыкнуться  с  мыслью,  что
теперь это мой дом.
   - Поэтому-то вы здесь ничего не меняете?..
   Мадам  де  Сент-Круа  обвела  взглядом   уютную   гостиную,   любуясь
изумительными креслами в стиле Марии-Антуанетты и таким  же  канапе,  на
обивке которых искусной иглой мадемуазель де Комбер были  вышиты  охапки
роз нежнейших тонов. Такие же розы украшали ленты, которыми были забраны
пышные занавеси зеленого полотна. Взгляд графини  скользнул  дальше,  по
обитому бархатом зеленому шезлонгу, и  остановился  наконец  на  больших
старинных пяльцах, в которых так и осталась незаконченная вышивка.
   - Мне ничего не хочется здесь менять, - тихо ответила Гортензия. -  Я
люблю этот дом таким, каков он есть, вплоть до мелочей. Мне кажется, что
Дофина жива, я чувствую, что она рядом, и мне  отрадно  ее  присутствие.
Впрочем, и мадам Пушинка не позволит ничего менять в своем окружении,  -
добавила она, протянув руку и погладив великолепную светло-серую  кошку,
спящую на подушке у камина.
   - Как грустно, однако, смотреть на эту незаконченную вышивку.  Почему
бы вам не взяться за нее, если уж вам хочется, чтобы присутствие  Дофины
ощущалось и далее? Все владельцы  замка  Комбер  с  незапамятных  времен
обожали вышивание.
   - Я попробую, но, боюсь, у меня для  этого  не  хватит  таланта.  Еще
кофе?
   - С удовольствием. Вот уже много лет, как я сплю всего по три часа  в
сутки, и жаль было бы лишать себя удовольствия из-за такой безделицы.
   Гортензия наполнила чашки  и  вновь  уселась  на  свою  скамеечку.  В
гостиной  воцарилась  тишина.  Но  это  была  особая   тишина,   тишина,
свойственная  сельскому  жилищу,  тишина,  которая  никогда  не   бывает
абсолютной, отчего кажется, что она пронизана еле  уловимыми  признаками
жизни и соткана из  уюта,  доверия  и  дружеского  тепла.  Аромат  кофе,
смешиваясь с запахом сосновых и буковых  поленьев,  пылавших  в  камине,
укутывал  Гортензию  и  ее  старую   приятельницу,   усиливая   ощущение
защищенности и душевного комфорта, которое обычно возникает при  общении
щедрых душой людей.
   За стенами дома царило ледяное дыхание гор  Оверни,  с  которых  зима
сорвала их  зеленые  одежды,  горные  стремнины  курились  белым  паром,
превращавшимся в туман. Низко нависшие тучи предвещали скорый снегопад -
время  долгих  вечерних  посиделок,  когда  соседи,  занятые   различным
рукоделием, собираются в тесный кружок и их отдыхающие от тяжких полевых
работ руки послушно следуют творческой фантазии, создавая красоту. А еще
это время сказок и легенд, которые никогда  не  надоедает  слушать,  ибо
воображение старых людей из года в год  украшает  и  оттачивает  древние
сказания...
   Гортензия любила эту зимнюю пору, очарование которой открылось ей еще
в Лозарге, в старой огромной кухне, у большого очага. Здесь, в  Комбере,
все было почти так же, только более изящно и уютно. Она многого ждала от
этой зимы, которая только-только начиналась, ее согревала  надежда,  что
скоро они заживут вместе с Жаном в сладком уединении разделенной  любви.
Воображение рисовало ей длинные  вечера  втроем:  она,  Жан  и  сын;  ее
мальчик изо дня в день будет расти,  раскрываясь  навстречу  жизни,  как
цветок в лучах весеннего солнца.
   Но окна замка были слишком плотно закрыты, а гостиная  слишком  уютна
для Волчьего Жана. Шелк и бархат мало подходили этому человеку, который,
несмотря на подлинную культуру, обретенную  в  уединении,  по-настоящему
любил лишь бескрайний простор, дремучие леса и чистое небо над  головой.
Три месяца прошло после трагедии, разыгравшейся в Лозарге,  и  Гортензия
уже начинала всерьез беспокоиться о том,  что  их  с  Жаном  взгляды  на
совместное будущее, по-видимому, очень сильно различались.
   Решительным жестом графиня поставила чашку на  столик  и,  как  будто
прочитав мысли молодой женщины, самым решительным тоном осведомилась:
   - Ну и где он теперь?
   Именно этот вопрос занимал сейчас Гортензию больше всего, а потому ей
и в голову не пришло сделать вид, что она не поняла, о ком идет речь.
   - Мне ничего не известно  об  этом,  -  сказала  она,  грустно  качая
головой. - Вы же знаете, он не из тех людей, которые  охотно  делятся  с
другими своими планами, он.., очень скрытный.
   - Но тот ли он человек, который способен составить ваше счастье,  вот
в чем вопрос. - И увидев, что Гортензия  нахмурилась,  графиня  добавила
уже более мягким тоном:
   - Только не подумайте, что я пытаюсь  вмешиваться  не  в  свои  дела.
Любовь - изумительное чувство, но такое хрупкое, что посторонний человек
часто ведет себя крайне неловко. Я люблю вас и хотела бы, чтобы вы  были
счастливы. Однако все больше сомневаюсь, так ли это...
   В ответ золотисто-карие глаза Гортензии  засияли  таким  светом,  что
графиня де Сент-Круа едва удержалась от  улыбки.  Но  свет  очень  скоро
погас. Гортензия опустила глаза и отвернулась. Старая дама положила руку
в фиолетовой митенке на руку своей юной подруги.
   - Я полагаю, мой возраст позволяет мне самой ответить на свой вопрос,
и простите меня, если мои слова обидят вас...
   - Я слушаю вас.
   - Мне кажется, что, если бы жизнь состояла из одних ночей, вы были бы
счастливейшей в  мире  женщиной.  Полноте,  не  надо  краснеть!  Мы  обе
женщины, и если при взгляде на меня в это теперь трудно поверить, тем не
менее знайте, что и мне довелось  испытать  блаженные  ночи  страсти.  Я
знаю, что значит любить и терять от этого голову.
   Гортензия невольно улыбнулась. Ей совсем нетрудно было поверить,  что
ее собеседница знала толк в подобных делах: ведь ее любовная  история  с
наместником епископа стала одной из легенд местного эпоса.
   Всем в округе было известно,  что  давным-давно,  еще  до  революции,
прекрасная Эрмини де Соранж и наместник так пылко любили друг друга, что
стали причиной громкого скандала, поскольку влюбленные, играя в Ромео  и
Джульетту, встречались попросту в комнате девушки, расположенной в  двух
шагах от той, где почивал ее суровый отец. Их, естественно,  обнаружили,
и Луи д'Эди пришлось спасаться бегством в одной рубашке,  дабы  избежать
побоев, коими ему угрожал лакей оскорбленного  папаши.  Эрмини  посадили
под замок, но ей удалось бежать и воссоединиться со своим возлюбленным в
старом  полуразрушенном  замке  у  подножия  плато  Маржериды,  где  тот
некоторое время укрывался.
   Их без  труда  обнаружили,  и  после  проведенной  по  всем  правилам
Средневековья осады крепости Эрмини была силой водворена в  родительский
дом  в  Сен-Флу,  а  Луи  пришлось  отправиться  на  Мальту,  дабы   там
растрачивать свой юношеский пыл в охоте на варваров.
   Спустя несколько недель Эрмини насильно выдали замуж за  престарелого
графа де Сент-Круа, которого она ненавидела до самой его кончины,  к  ее
счастью, не заставившей себя долго ждать.
   После  сорока  лет  разлуки  любовники   встретились   вновь,   когда
наместник, оставшийся таким же бессребреником, вернулся в  родные  края.
Но оба они разительно изменились. Эрмини превратилась в худосочную даму,
от былой красоты которой остались лишь огромные черные глаз; он же являл
собой тип суетливого толстяка с сизым носом и толстыми в синих прожилках
щеками, что обличало в нем любителя хорошо поесть и крепко выпить.
   Единственно, что  оказалось  неподвластным  разрушительному  действию
времени, это их пылкий нрав и бешеный  темперамент.  Увидев  друг  друга
столь отличными от живших в сердце у каждого воспоминаний, они  испытали
жестокий удар, превративший  их  если  не  во  врагов,  то  в  постоянно
пикирующихся противников, получающих болезненное удовольствие  от  злого
подтрунивания друг над другом. Раньше они были  живой  легендой,  теперь
стали объектом насмешек...
   Догадавшись, о чем думает ее юная приятельница, графиня де  Сент-Круа
расхохоталась.
   - Уж этот мне бедный наместник! Как же я его любила!  И  полюбуйтесь,
какую шутку сыграли с ним годы.., да и со  мной  тоже!  В  самом  начале
великой любви стоит задуматься о старости. Время разрушает все.
   - Знаю, - ответила Гортензия. - Но я не хочу думать о таком  будущем.
Жан дарит мне такое огромное счастье, о  возможности  которого  я  и  не
подозревала.
   - Возможно, это и счастье, но уж точно неполное.
   Однако ведь от будней никуда не деться, а ваш Жан,  хотите  вы  этого
или нет, прирожденный Лозарг.
   - Пусть так, ну и что?
   - А то, что, хороши они или дурны, все мужчины в их  роду  обуреваемы
страстями и гордыней. Они никогда не допускали и мысли, что  хозяином  в
доме будет кто-то другой, кроме них; и ваш точно  такой  же.  Даром  что
незаконнорожденный и не имеющий права носить имя отца, хотя все в округе
знают, что он сын покойного маркиза.
   - В этом вы абсолютно правы. Он не согласен жить в этом доме...
   - И вы удивлены? Милая моя Гортензия, женщина с вашими  достоинствами
должна была бы понять эту гордость, эту щепетильность, это величие души,
наконец. Он прекрасно знает, что все, что принадлежит вам, прежде  всего
принадлежит вашему сыну.
   - Он также и его сын, - с вызовом сказала молодая женщина.
   - Мне это прекрасно известно, но что вы можете поделать  с  тем,  что
все считают его  сыном  бедного  Этьена  де  Лозарга,  столь  трагически
погибшего? Кроме того, у вашего Жана нет достойного  имени,  которое  он
мог бы вам предложить. Это делает ваш брак довольно проблематичным.
   - Он носит имя матери, и я вполне бы им довольствовалась.
   - Или я плохо разбираюсь в людях, или он  не  может  довольствоваться
этим. Пусть он и незаконнорожденный, но  фамильная  гордость  у  него  в
крови, и он никогда не согласится, чтобы вы разделили с ним любое другое
имя. Он слишком любит вас, чтобы заставить пойти на такое унижение.
   - Я не вижу в этом ничего унизительного.
   - Зато он видит. Ему также известно, сколь большое  значение  придают
этому в наших краях. Кстати, где он обитает?
   - На  ферме.  Франсуа  Деве  отдал  ему  старую  овчарню.  Там  он  и
поселился, как только поправился. Он говорит,  что  не  хочет  быть  мне
обузой. Как будто не знает, что в нем вся моя жизнь! - грустно заключила
Гортензия.
   Графиня пожала плечами.
   - Все это слова, дорогое мое дитя. Так все мы  говорим,  находясь  во
власти любви. Но пока мы поймем, что  слова  не  так  уж  много  значат,
глупостей уже наделано немало. Ваша  жизнь  -  это  еще  и  ваш  сын,  и
положение в обществе. Да и жизнь Жана вовсе не сводится  к  тому,  чтобы
сидеть у вашего крыльца, как собака на привязи.
   - Ну и в чем же его жизнь, по-вашему?
   - Я полагаю, он сам найдет ответ. Вам надо только довериться ему...
   Мадам де Сент-Круа взялась за свою трость и, тяжело опершись на  нее,
поднялась с кресла, с трудом подавив зевоту.
   - Я думаю, на сегодня хватит разговоров. Пора идти спать,  не  правда
ли?
   - Я провожу вас.
   Гортензия зажгла две свечи в небольшом подсвечнике  и  направилась  к
лестнице. На первой ступеньке она  остановилась  и  обернулась  к  своей
гостье.
   - Ваше посещение доставило мне огромное удовольствие, я думаю,  вы  в
этом не сомневаетесь. Но скажите  же  мне  наконец,  что  заставило  вас
решиться в такую  ужасную  погоду  и  по  нашим  отвратительным  дорогам
приехать сюда?
   Мадам де Сент-Круа улыбнулась.
   - А вы все еще не поняли? Чтобы отведать вашего чудесного кофе,  дитя
мое, а также дать вам понять, что на ваш счет уже начинают судачить.  Ох
уж  эти  наши  маленькие  городки  и  старинные  замки,  где  жизнь  так
безнадежно скучна! Кажется, язычки никогда там не умолкают...
   - Ну и пусть их, меня это ничуть не волнует. Я  не  хочу  и  не  могу
расстаться с Жаном!
   - Я знала, что вы мне так ответите. Поэтому будем считать, что я  вам
ничего   не   говорила,   а   мой   визит   объясняется    всего    лишь
одним-единственным, зато важным обстоятельством: я очень  вас  люблю,  и
мне захотелось вас повидать. А теперь проводите меня в мою комнату!
   Графиня взяла Гортензию под руку, и они стали медленно подниматься по
лестнице. Расставаясь, дамы ограничились поцелуями и пожеланиями  доброй
ночи на пороге комнаты, которую Клеманс приготовила  с  особым  тщанием,
так как  любила  вдовствующую  графиню  де  Сент-Круа  и  вместе  с  тем
побаивалась ее.
   Затем Гортензия спустилась в салон,  подбросила  полено  в  камин  и,
зябко кутаясь в  большую  кашемировую  синюю  шаль,  уселась  в  кресло,
которое еще недавно  занимала  старая  дама.  У  ее  ног  Пушинка  томно
приоткрыла   золотистые   глаза,   но   тут   же   вновь   их   закрыла,
удостоверившись, что еще не  время  перебираться  в  спальню.  Из  кухни
слышалось позвякивание хрусталя и столового серебра: Клеманс заканчивала
мытье посуды. Еще немного, и она  отправится  спать,  оставив  Гортензию
одну.
   Ей совсем не хотелось ложиться. Она, не желая признаться себе  самой,
ждала Жана, хотя почти не надеялась, что он  придет.  Если  он  знает  о
визите мадам де Сент-Круа, то не появится, как обычно  и  бывало,  когда
какой-нибудь гость наведывался в Комбер.
   Гортензию это всегда больно задевало, сама  она  яростно  противилась
любым попыткам скрывать их любовь. Ей было глубоко безразлично,  что  об
этом говорят вокруг, и если бы соседи не нарушали  ее  одиночества,  она
была бы им благодарна, ибо уединение только бы сближало ее с Жаном. И ей
было непонятно, как он мог думать иначе. Наверное, он больше,  чем  она,
думал об их сыне.
   Гортензия со вздохом откинулась на спинку  кресла  и  закрыла  глаза.
Интересно, знал ли Жан,  что  старая  графиня  гостит  в  замке?  Он  не
появлялся уже два дня...
   Впрочем, это не должно было бы ее тревожить, после его  выздоровления
такое случалось уже не раз. Любитель одиночества, он исчезал на  два-три
дня, влекомый страстью к охоте, бродил по горам и  долам,  от  Обрана  к
Маржериде, добираясь иногда до самого Жеводана.
   Он шагал широко и неслышно, с переметной сумой через плечо, в широком
пастушьем плаще и черной шляпе, что носят местные  крестьяне.  Его,  как
всегда, сопровождал  Светлячок,  огромный  прирученный  им  рыжий  волк,
которого настолько привыкли видеть рядом с хозяином, что уже  никто  его
не боялся в окрестностях Комбера...
   Уходя, Жан никогда не говорил, куда идет. Возможно, и сам  толком  не
знал этого. О своих прогулках он рассказывал, вернувшись  и  уплетая  за
обе щеки обильное угощение, приготовленное  Клеманс,  или  же,  если  не
хотел идти в Комбер, то Жанеттой Деве, племянницей Франсуа.
   Иногда он уходил на весь день, не говоря ни слова, зато  в  следующую
ночь он любил Гортензию более страстно и  пылко,  чем  обычно.  В  такие
моменты молодой женщине незачем было его расспрашивать, она  знала,  что
он ходил в Лозарг и вернулся оттуда с тяжелым грузом злобы и печали.
   Именно туда он отправился, как  только  подлечил  рану,  не  позволив
Гортензии сопровождать его, только согласился  взять  лошадь,  чтобы  не
слишком переутомляться.  Вернулся  бледный  как  смерть,  со  слезами  в
глазах.
   - Лозарг превратился в груду развалин, - сказал он ей тогда, и  голос
его дрогнул. - Над кучей камней и обломков балок, уцелевших при  пожаре,
остались стоять  лишь  сторожевые  башни.  Замок  мертв,  Гортензия,  он
никогда больше не возродится...
   Для них обоих это не  было  новостью,  они  уже  знали,  что  древняя
средневековая крепость разграблена и разрушена. Уже на  следующий  после
взрыва день Гортензия, едва придя в себя после страшной новости, послала
Франсуа  Деве  выяснить,  насколько  серьезный  урон  нанесен  замку,  и
позаботиться о  похоронах  всех  жертв:  во-первых,  самого  маркиза  де
Лозарга, дяди Гортензии, а также Эжена Гарлана, безумного  библиотекаря,
который хоть и оказался виновником катастрофы, но спас жизнь Гортензии и
Жану, не позволив маркизу совершить задуманное им убийство.
   Франсуа вернулся с душераздирающим рассказом о том,  что  увидел.  Он
поведал, что вместо двух трупов  обнаружил  четыре,  но  отнюдь  не  тех
людей, кого он  рассчитывал  отыскать.  Это  были  тела  Эжена  Гарлана,
фермера Шапиу, его сына и работника, пытавшегося взломать дверь замка  в
момент, когда прогремел взрыв.
   Тела маркиза он не нашел: огромные  блоки  вулканического  камня,  из
которых был сложен Лозарг, сомкнулись над ним, подобно божьей деснице.
   - Если вы хотите отыскать  его,  чтобы  похоронить  по  христианскому
обычаю, придется разобрать развалины, - заключил  Франсуа.  -  Можно  бы
обратиться за помощью к жителям деревни, но, даже если все возьмутся  за
работу, это займет уйму времени, и одному богу известно,  найдем  ли  мы
его...
   Тогда  Гортензия  приказала  прекратить   поиски.   Гордому   маркизу
наверняка приятнее было покоиться  под  руинами  замка,  на  который  он
навлек проклятие, чем под плитами маленькой находившейся по соседству  и
чудесным образом уцелевшей церквушки Святого Христофора, где вечным сном
спят его жертвы:  убитая  им  жена  и  его  сын  Этьен,  молодой  супруг
Гортензии, которого он довел  до  отчаяния  и  который  в  конце  концов
повесился.
   После взрыва прошло уже три месяца, а Гортензия все не могла решиться
взглянуть на то, что осталось от замка, в котором она столько страдала и
где дважды чуть не погибла. И дело было не только  в  том,  что  она  не
могла простить старому фамильному замку своих мучени