будет кто-то, кто напомнит мне товарища прежних дней, которого я любил.
     - Которого вы любили? - возмутилась Фьора. - И вы осмеливаетесь говорить такое после того, как не попытались ничего сделать для его спасения?
     - Я не мог ничего сделать. Его преступление было непростительно, потому что оно оскорбляло и бога, и людские законы. Было во много раз гуманнее позволить упасть этой голове на эшафоте, чем оставить Жана гнить в какой-нибудь тюремной яме. Жан был моим другом.
     Мы вместе читали Плутарха, вместе плавали по морю, вместе сражались, вместе пили и ели. Он мог надеяться на мою дружбу, я нашел бы ему прекрасную невесту, а он... - воскликнул Карл с неожиданной яростью, - он уехал, не сказав мне ни слова, он растоптал все, что было, из-за женского тела, которое к тому же принадлежало его сестре. Я считал его самым чистым, а он оказался таким же, как и остальные, как и мой отец, которого сводила с ума первая встречная юбка.., даже хуже, чем остальные!
     - Нет, - мягко произнесла Фьора, - он был всего лишь жертвой запрещенной любви.., но это была все-таки любовь!
     Герцог смотрел ей прямо в глаза, и было видно, что уверенность его поколеблена.
     - Вы так думаете?
     - А вы сами, монсеньор? Если бы это было не так, то почему я рядом с вами и в этой одежде?
     - Вы правы. Я.., мне его очень недоставало. А вы создаете для меня иллюзию его присутствия, еще более сильную от того, что вам сейчас столько же лет, сколько было ему в то время. А теперь, - добавил он, - мы с этим покончили.
     Кузнец закончил свою работу. Герцог сел в седло и поскакал к Антуану, который ожидал его в отдалении.
     Фьора смотрела ему вслед и не могла понять, откуда в ней это чувство жалости, которое нахлынуло на нее так внезапно...
     С этого времени Карл стал проявлять по отношению к ней безупречное внимание, особенно в те две недели, которые они провели в Безансоне. Было странно наблюдать, как изменялось его отношение к Фьоре с тех пор, как он узнал всю тайну ее рождения. От враждебного и презрительного отношения Карл перешел к почти дружескому, что не поддавалось логическому объяснению. Иногда по вечерам герцог приглашал ее послушать свой хор, узнав, что она умеет играть на лютне и довольно приятно поет, он просил ее спеть вместе с Баттистой, а иногда и сам пел вместе с ними. Единственными их слушателями были Антуан Бургундский и миланский посол.
     Фьора быстро подружилась с Жан-Пьером Панигаролой. Ему было около сорока лет. Тонкий и образованный человек, он прекрасно понимал и ценил юмор, был большим ценителем красоты и прекрасным дипломатом. Скоро Фьора обнаружила, что он лучше знал Карла Смелого, чем его собственные братья. К тому же он с легкостью ориентировался в изменчивой политике Людовика XI, при котором он с большим успехом выполнял обязанности посла, пока смерть Франческо Сфорца, отца теперешнего герцога, верховного главы Штатов и друга французского короля, не нарушила давней дружбы, связав уже интересы Милана и Бургундии.
     - Вы должны быть флорентийцем, - сказала ему однажды вечером Фьора, смеясь. - Мне кажется, что вы обладаете всеми достоинствами, а возможно, и недостатками!
     - Я прекрасно чувствую себя и миланцем, тем более и от того, что наш город не может сравниться с городом Красной Лилии. Но признаюсь, что завидую вам из-за сеньора Лоренцо! Какой ум! Какая глубина мышления! Я не знаю никого, кроме короля Франции, кто бы мог с ним равняться!
     - А вас не восхищает монсеньор Карл?
     Панигарола покачал головой и стал задумчиво рассматривать драгоценный кубок из венецианского стекла, наполненный вином, сквозь которое пламя свечи отсвечивало рубином:
     - Он завораживает и одновременно пугает меня.
     Карл - последний представитель уходящей эпохи, последний феодал, возможно, последний рыцарь. Повседневная жизнь с ее заботами и мелочами не существует для него. Он был очень богат и могущественен, но это было - раньше... Он никогда не заботился о своем народе, который, по его мнению, обязан обеспечивать ему всю эту роскошь и военную мощь, и сильно переживает от того, что из оставленного ему в наследство отцом, герцогом Филиппом, не осталось почти ничего, кроме драгоценностей и предметов роскоши.
     - Я знала, что ему случалось обращаться в иностранные банки, но не думала, что...
     - Что дошло до такого? К сожалению, это так. Карл живет мечтой о славе, о владычестве над всей Европой.
     Он считает себя лучшим в мире полководцем. К сожалению для него, здесь он столкнулся с королем, который является человеком чрезвычайного ума и к тому же лишенным малейших угрызений совести. Так прекрасная золотая пчела попадается в сети, которые ткет "мировой паук"...
     - Но разве король Людовик не подписал мирный договор в Солевре?
     - Конечно, подписал, но уж не считаете ли вы, что он этим удовлетворится? Само собой, что его войска не переходят границы и что он отказался помочь герцогу Лотарингскому, чтобы не было причин опротестовывать свою собственную подпись, но он поведет свою войну по-другому.
     - И как же? - поинтересовалась Фьора.
     - Дочь Франческо Бельтрами, которую я имел удовольствие узнать так близко, должна меня легко понять, потому что война короля Людовика - это экономическая война. Действительно, у него мощная армия, но пускает в дело он только свое золото, и будьте уверены, что швейцарцы, против которых мы сейчас идем войной, получили его достаточно. Кроме этого, Людовик обескровил фламандскую торговлю, опустошил бургундские рынки, создавая постоянную конкуренцию.
     Его корабли отгоняют генуэзские и венецианские торговые суда от портов, через которые поставляют товары в Брюгге, что приводит фламандцев в бешенство. Он препятствует проведению хлебных закупок. Его рука видна везде! Ему удалось помирить Сигизмунда Австрийского и кантоны, которые до этого были вечными врагами. С помощью золота он выпроводит из Франции англичан...
     - Было ведь не только золото! Были также вино и продовольствие.
     - Я это знаю, - кивнул миланский посол. - Бесполезно говорить, что монсеньор Карл расценил как абсолютно недостойную манеру отделываться таким образом от противника, - добавил, смеясь, Панигарола.
     Одиннадцатого февраля 1476 года Карл Смелый одержал свою первую победу, правда, так и не сделав ни одного выстрела. Нескончаемый поток его войск прошел наконец горловину Жуня и остановился в Орбе, расположенном неподалеку от Грандсона - одной из целей всей экспедиции. В то же время итальянские копейщики Пьера де Линьяна, которые составляли авангард армии, направились в сторону Женевского озера и по дороге отняли у конфедератов Ромон. Однако основным оставался Грандсон - город и сильная крепость, лежащая на южном берегу озера Нешатель.
     На самом же деле Карл Смелый хотел всего лишь вернуть себе то, что принадлежало ему год назад. В 1475 году жители кантонов Берна, Базеля и Люцерна решили захватить себе земли Во, принадлежащие Савойе, захватив заодно и этот кусок Бургундии, правитель которого скучал тогда под стенами Нейса вместе с остатками армии Карла. Грандсон, который был весьма солидно укреплен и хорошо защищался бальи Пьером де Жунем, в итоге под натиском огромного числа окрестных крестьян, голода и тяжелой артиллерии швейцарцев был вынужден сдаться. А к осени в их руках оказалась вся земля Во, и с ее жителями обошлись весьма сурово. От опустошения уцелела только Женева, но она уплатила за это выкуп в двадцать шесть тысяч флоринов - стоимость драгоценностей дам этого города и колоколов, снятых с церквей.
     Девятнадцатого числа они добрались наконец до Грандсона при ужасной погоде: шел дождь со снегом и стоял страшный холод.
     - Нельзя сказать, чтобы Франция и Бургундия встречали нас радостными улыбкам - сказала Леонарда, когда Фьора забралась в ее карету, пока натягивали палатки и сооружали стоянку. - Отвратительная погода...
     Разве раньше когда-нибудь вы видели такую осень или зиму?
     - Вы, наверное, немного забыли свою молодость? - спросила Фьора. - Во Флоренции ведь стояла дивная погода! Верно говорят, что если теряешь кого-то или что-то, вспоминаешь потом о потерянном только хорошее.
     Карл решил основать лагерь недалеко от Гица.
     Красные с золотом знамена очень удачно сочетались с зеленью холма и украшали его в то время, как еще около пятисот не менее разукрашенных флажками палаток являли собой поистине неповторимое зрелище. Остальная часть лагеря, расположенная в низине, занимала пространство между городом и горой в виде полукруга и доходила до Арнона - узкой речки, которая впадала в озеро на одно лье ниже лагеря.
     - С Грандсоном у нас не должно быть никаких трудностей, - сообщил герцог Карл Панигароле и Фьоре, когда они все втроем стояли на берегу и смотрели, как на окрестности опускалась ночь. Дальний берег вместе с очертаниями городских зданий почти растворился во мраке. - Три недели назад жители города захватили командира бернского гарнизона, Брандольфа де Штейна, и передали его нам. Сейчас он в Бургундии.
     - Тогда почему же ворота до сих пор закрыты, а из города не направлена к вам делегация жителей, монсеньор? - произнес посол. - Я, наоборот, полагаю, что они будут упорно и отчаянно обороняться. Ведь швейцарцы - хорошие солдаты...
     - Эти крестьяне и пастухи? - презрительно бросил герцог. - Мы их разобьем в два счета! И пусть они поостерегутся моего гнева, потому что тогда я продолжу войну в кантонах Верхней Лиги! <Берн, Фрибург, Базель, Цюрих, Люцерн, Ури, Швиц, Солер и Унтервальден составляли Верхнюю Лигу, а десять эльзасских городов - Нижнюю, которая также состояла во враждебных отношениях со Смелым после репрессий, которые устроил там бальи Смелого, Пьер де Хагенбах.>.
     - А вот этого я бы никогда не посоветовал вашей милости, так как суровость самих гор добавляет мужества их обитателям!
     - Посмотрим!
     Осада Грандсона продолжалась девять дней и девять ночей, в течение которых на небольшой городок обрушивался огонь из всех видов оружия. Внутри самого замка вспыхивали пожары, вызванные метким попаданием горящих ядер, начиненных серой, от которых замок частично сгорел и во многих местах был разрушен.
     Но конец мог предвидеть каждый: пятьсот человек не могли бесконечно сопротивляться пятнадцати тысячам.
     Скоро окруженный со всех сторон и лишенный командиров гарнизон сдался. После этого начался ужас...
     Стоя позади герцога в окружении сеньоров, которые составляли его штаб, Фьора, Панигарола и Баттиста Колонна, потрясенные до глубины души, наблюдали за резней. С башни Пьер бургундцы сбросили шестьдесят защитников крепости и при этом, смеясь, говорили, что пора научить их летать без крыльев. А в это время у подножия стен около четырехсот солдат были повешены на деревьях по несколько человек или утоплены в озере с привязанным на шею камнем.
     Миланский посол не смог сдержать негодования:
     - Разве так можно обращаться с солдатами? Ведь они сражались потому, что выполняли свой долг. Простите, но такому военачальнику, как вы, не к лицу подобное поведение!
     - Оставьте! Эти люди заслуживают только такого обращения! Вспомните, что они или подобные им опустошили немало городов земли Во. Впрочем, и другим швейцарцам не поздоровится, если они попадутся в это время!
     - Но послушайте, монсеньор, ведь это - солдаты, и они добровольно сдались!
     - Вы слишком чувствительны, Панигарола! Для подобного сброда это должно послужить уроком...
     - А мне кажется, что это подлость! - возмущенно заявила Фьора, которая больше не могла сдержать своего негодования. - Убийство безоружных людей - это трусость, и я отказываюсь дальше при этом присутствовать!
     Она поспешила к лагерю и буквально влетела в свою палатку.
     - Собирайтесь, Леонарда! Мы уезжаем! Я пойду за лошадьми. Упакуйте небольшой багаж и будьте готовы к отъезду!
     - Что случилось?
     - Сейчас герцог Карл занят тем, что убивает тех несчастных, которые сдались ему сегодня утром. Пусть будет что будет, но я не останусь ни на минуту рядом с этим палачом!
     - Наконец-то! - с облегчением вздохнула старая дева и бросилась к большому кожаному саквояжу, в который начала складывать попадавшиеся ей под руку вещи. - Я только об этом и мечтала!
     - Вы рады, что уезжаете? В такую погоду и при том, что я не знаю, куда мы поедем?
     - Пусть дождь льет как из ведра, а с неба сыплет град величиной с мой кулак, я и тогда уеду! А что касается того, куда ехать, я вам сейчас это скажу. Идите за лошадьми!
     Немного времени спустя обе женщины вскачь удалялись по дороге, ведущей в Монтаньи, в обратную сторону по той же самой дороге, по которой они приехали сюда, поскольку это был единственный известный им путь. К тому же по дороге, разбитой прохождением целой армии, их будет тяжело преследовать...
     Внезапно на повороте они увидели перед собой как бы железную стену: тяжело вооруженные всадники, во главе которых Фьора с замиранием сердца увидела человека, на гербе которого были серебряные орлы на лазурном поле. К тому же поднятое забрало не оставляло никаких сомнений относительно личности этого воина.
     Фьора оставалась какое-то время в нерешительности, но, увидев, что другого выхода нет, смело двинулась вперед.
     Несмотря на мужской костюм, Филипп ее тут же узнал.
     - Вы? В таком виде? И куда вы направляетесь?
     Он подъехал вплотную к Фьоре и невольно улыбнулся:
     - А из вас получился очаровательный юноша! Но, ради бога, скажите же мне, что вы здесь делаете?
     - Неужели непонятно! Я уезжаю, я бегу, я спасаюсь! - с гневом произнесла она. - За все золото мира я не останусь больше рядом с этим чудовищем, вашим герцогом, после всего, что произошло!
     - Герцог - чудовище? Но что он вам сделал?
     - Мне? Речь идет не обо мне. Я видела, как он обращается с солдатами гарнизона Грандсона, единственная вина которых состоит в том, что они оказывали ему сопротивление. Они сдались на его милость, а их стали убивать всех подряд. Несчастных сбрасывают с высоких стен, вешают, топят в озере, чтобы никого не осталось в живых, кто бы смог призвать на его голову мщение с небес. Но оно настигнет его!
     Молчание, которое последовало за ее словами, только подчеркивало замешательство Филиппа:
     - Когда его охватывает гнев, он бывает страшен, мне это известно...
     - Гнев? Его? Ничуть не бывало! Он улыбается и даже смеется, настолько ему нравится все, что происходит!
     - Кажется, что это для него обычная вещь, - добавила Леонарда. - Я слышала о его подвигах в Динане и Льеже, где он не пожалел даже кошек!
     - Оставьте, дорогая Леонарда! Вам все равно не убедить мессира Селонже! Карл Смелый - его бог, но мне больше нравится преклоняться тому, в ком больше милосердия, и поэтому я прошу вас освободить дорогу и позволить нам ехать дальше.
     - Вы так торопитесь? - медленно произнес Филипп. - Признаюсь, что хотел бы встретиться с вами в нашем лагере...
     - Нам нечего друг другу сказать, Филипп. Я попросила, чтобы наш брак аннулировали. Таким образом, вы обретаете свободу, и наш дорогой герцог будет доволен.
     Мне кажется, что он приготовил для вас какую-то благородную даму...
     - Зачем она мне? - не сдержался Селонже, которого задевал насмешливый тон Фьоры. - Мне аннуляция не нужна! Я любил и буду любить только вас, Фьора, и что бы вы ни сделали...
     - А что такое я "могла бы сделать"? Стало быть, вы можете меня в чем-то упрекнуть?
     - Кажется, да... Вы забыли уже... Тионвилль?
     - Ни к чему нам кричать и развлекать окружающих нашими спорами. Уже многие из них улыбаются. Правда, здесь даже такие развлечения редки. Но через какое-то время вы сможете предложить своим людям нечто более интересное: на деревьях - целые гроздья повешенных. Герцог объяснит вам, как это забавно. А теперь пропустите меня!
     - Я вас не пущу! - возразил Филипп и схватил повод ее лошади.
     В это время из-за поворота дороги на всем скаку выскочил еще один всадник, который должен был проявить настоящее искусство управления лошадью, чтобы не столкнуться со стоящими на дороге.
     - Донна Фьора, слава богу! Я вас нашел! - с облегчением воскликнул Баттиста, едва переводя дух.
     - Вы искали меня?
     - Вас ищет монсеньор! Он потребовал немедленно вернуть вас в лагерь! У меня приказ любой ценой привести вас к нему.
     - Закончим на этом, Баттиста! Теперь вы можете вернуться в лагерь и сказать вашему господину, что я отказываюсь возвращаться! Он потребовал, чтобы я сопровождала его в этом походе, но у меня больше не осталось мужества! Я увидела больше того, что в силах вынести! Передайте это ему!
     - Это ваше последнее слово? - все-таки осмелился спросить он.
     - Последнее. Простите меня, Баттиста. Я знаю, что это поручение не очень приятно, но...
     - А я думаю, что дела еще хуже, чем вы думаете, - вмешался Филипп. - Что произойдет, если донна Фьора не вернется с нами вместе, Баттиста? Я уверен, что вы отвечаете за это.., возможно, вашей головой.
     - Но это невозможно! - возмутилась Фьора. - Герцог не может считать этого ребенка ответственным за мое поведение!
     - Наоборот, это очень вероятно. Когда герцог Карл приходит в ярость, он больше не размышляет и не контролирует свои поступки, а вы, вероятно, сильно обидели его. Что вы ему сказали?
     - Точно не могу вспомнить, но мне кажется, что я говорила о подлости.., о трусости. Баттиста, прошу вас, скажите мне правду! Прав ли мессир Селонже?
     В ответ молодой Колонна склонил Голову.
     - Но это же подлость! - произнесла с отвращением Фьора. - Неужели возможно до такой степени злоупотреблять своей властью? А вы, Филипп, как вы можете служить такому господину?
     - Мне известны его достоинства и недостатки.
     Кроме этого, я поклялся ему в верности, когда он посвятил меня в рыцари, и повторил клятву при награждении орденом Золотого Руна.
     - Вы дали клятву и мне, - напомнила Фьора.
     - Одна клятва не освобождает меня от другой.
     Я возвращаюсь к нему, чтобы сражаться вместе с ним против швейцарцев, которые собирают армию. Вдобавок я получил послание от герцогини Савойской, что она выехала из Турина в Женеву. Мне необходимо его видеть, а вы.., если вам так надо, - уезжайте! Возвращайтесь в Бургундию! Ждите меня в Селонже! Я вернусь вместе с Баттистой, и, поверьте, с ним ничего не случится! Я отвечаю за это!
     Они долго смотрели друг другу в глаза, и Фьора почувствовала, как что-то в ее душе дрогнуло. Неужели случилось так, что страшные времена прошли и счастье возвращается к ней? В глазах Филиппа жила любовь, как и в ту ночь во Фьезоле, а ради этого она была готова вынести и гораздо большее. И Фьора улыбнулась ему с бесконечной нежностью.
     - А если вы оба пропадете? Такое испытание будет мне не по силам! Вернемся, Баттиста. А вы, Филипп, продолжайте ваш путь, и если сможете.., поберегите себя.
     Она положила свою руку на его железную перчатку, и в карих глазах молодого человека зажглась искра веселья.
     - Попробуйте поговорить о любви с женщиной вашей мечты, когда на вас все эти железки! - пробормотал он. - Не вспоминайте больше об этой глупой аннуляции, моя милая! Вы - моя нежно любимая супруга... - и пусть Карл смирится с этим!

***

     Через четверть часа Фьора и Леонарда вернулись в лагерь бургундцев. Баттиста Колонна проводил их до палатки, но, перед тем как сообщить результаты своей миссии, неожиданно опустился на колени перед молодой женщиной:
     - Я никогда не забуду, что вы сделали для меня, мадам. И, если вам когда-нибудь понадобится моя жизнь, вы можете ею располагать!
     - Такого дня никогда не наступит, Баттиста, но я вас все же благодарю, - с улыбкой кивнула Фьора.
     Она проводила его взглядом, а затем повернулась к Леонарде, которая со своим обычным, философски спокойным видом доставала из саквояжа одежду.
     - Что вы имели в виду, когда сказали мне, что позже сообщите, куда направляемся?
     Леонарда ответила не сразу, как будто сомневалась, затем достала из бархатного футляра свиток пергамента и, держа его в