равляют мои раны. Ты должна остаться.., хотя бы для того, чтобы не подводить отца. Ведь великий Лоренцо именно потому так и злопамятен, что не обладает законным правом вершить власть.
     Я ничуть не обольщаюсь относительно его чувств к моему герцогу. Если Лоренцо узнает, что отец отдал тебя мне в жены, даже не спрося его мнения, то вас обоих ждут неприятности.
     - В таком случае мне остается только ждать, - вздохнула Фьора. - Но даже неделя разлуки покажется мне непереносимой... Ты действительно должен уехать рано утром?..
     - Да, я не могу задерживаться...
     - Тогда не будем терять ни минуты времени, дарованного нам судьбой. Люби меня! Филипп, люби меня еще и еще, чтобы воспоминаний с избытком хватило на те дни и ночи, что мне придется прожить без тебя.
     Филиппа не надо было уговаривать. В нем вновь проснулось желание. Но он сдерживал себя, боясь причинить боль юному существу, которое так безоглядно доверяло ему себя.
     Поэтому он слегка отодвинулся.
     - Не надо спешить, моя милая... Ты так молода, так хрупка... Я боюсь причинить тебе боль!
     - Ты никогда не сделаешь мне больно, потому что я сама тебя зову... Мне так нравится быть твоею...
     Филипп смотрел на жену, не отрывая глаз, завороженный ее красотою... Неяркий свет ночника позолотил ее тело, подчеркнул нежную округлость груди, изящную линию бедер. Он долго любовался ее прекрасным, чистым лицом. Нежные губы Фьоры приоткрылись в ожидании, а глаза потемнели от страсти. Никогда прежде Филиппу не приходилось обладать такой красавицей. Со временем она расцветет еще пышнее, но не ему ею любоваться. При этой мысли сердце его сжалось.
     - Ты этого хочешь? - спросил он внезапно охрипшим голосом. - Ты этого действительно хочешь?..
     В ответ послышался совсем детский и одновременно такой волнующий смех Фьоры:
     - Конечно, я этого хочу! Платон утверждает, что то, что доставляет удовольствие, полезно повторять два, а то и три раза!
     Филипп онемел от удивления. В первую брачную ночь он меньше всего ожидал услышать упоминание о Платоне. Кто бы мог подумать, что такая хорошенькая, молоденькая девушка воспитана на произведениях греческих философов! А так как его собственные познания в античной литературе ограничивались "Комментариями" Цезаря, то Филипп почувствовал себя задетым...
     - А что Платон говорил о любви? - спросил он, снова начиная ласкать нежную кожу Фьоры.
     - Он.., он не упоминает о ней совсем, - пролепетала она. - Но зато он пишет... "Отдай, и тебе возвратится сторицею!" И я.., я навсегда отдаю тебе себя! И хочу, чтобы ты всецело принадлежал мне...
     Тогда Филипп грубо взял ее, как взял бы любую женщину в захваченном и отданном на разграбление городе. Фьора кричала под ним, но он рукой зажал ей рот. Филипп чувствовал, что по ее лицу текут слезы, и, поняв, что причинил ей боль, не смог сдержать злорадства: ведь эта девушка, зачатая в грехе и воспитанная на еретической философии, несомненно, послана ему самим дьяволом. Он хотел бы убить ее, чтобы освободиться от сети, которой она так незаметно опутала его душу. И вот его пальцы уже сжимаются на хрупкой шее девушки... Но тут Фьора открыла свои огромные, блестевшие от слез глаза и потянулась к нему припухшими от поцелуев губами...
     - Филипп! - прошептала она. - Мой любимый, мой господин.
     - Дьявол тебе господин! - прорычал Филипп. - Подобная красота не может быть угодна всевышнему...
     Внезапно опомнившись, Фьора попыталась вырваться из объятий мужа.
     - Если уж речь зашла о дьяволе, то это ты разбудил его во мне, - сказала она так горестно, что Филиппу стало стыдно.
     Теперь Фьора плакала вовсе не от счастья. Одну за другой Филипп осушил губами слезинки на ее щеках, затем долго целовал дрожащий рот, пока вновь не пробудил в ней желание...
     - Прости! - прошептал он наконец. - Ты просто свела меня с ума...
     - В таком случае мы оба сумасшедшие, - сказала Фьора, успокоившись, и положила голову на плечо мужа.
     Несмотря на усталость, ей не хотелось спать. Сколько угодно времени для сна останется после отъезда Филиппа, когда ее постель будет пустой и холодной...
     - Я и не думала, что любовь может доставить такую радость, - вздохнула она. - Мне бы хотелось, чтобы тебе было со мной так же хорошо, как мне хорошо с тобой...
     - Разве ты не чувствуешь, как я счастлив с тобой?
     - Может быть.., но иногда мне кажется, что ты меня ненавидишь...
     - Не надо так думать. Все дело в том, что ты слишком красива. Твоя красота просто пугает меня.
     - Но почему? Ведь все, что я имею, принадлежит только тебе. Ах! Дорогой! Научи, как надо любить тебя...
     - Порядочных женщин не учат подобным вещам, - ответил Филипп с напускной строгостью.
     - К чему мне в такую ночь быть порядочной женщиной?
     У меня еще останется на это много времени. А сейчас я хочу чувствовать себя только твоей женой...
     Растроганный этими словами, Филипп принялся добросовестно направлять первые шаги ученицы, но та оказалась достойной своего учителя, и скоро за пурпурным пологом, скрывающим любовников, установилась тишина, прерываемая лишь томными вздохами...
     Еще три раза Филипп овладевал молодым, кажущимся ненасытным телом жены. Наконец сраженная усталостью, Фьора провалилась в глубокий сон. Голова ее свесилась с подушки, а длинные, влажные от пота волосы волной упали на ковер. Тогда Филипп растянулся на простынях и, уткнувшись лицом в подушку, забылся крепким сном.
     Но уже близился рассвет. В деревне пропел первый петух, и его крик был дружно подхвачен со всех сторон...
     Дверь спальни тихонько отворилась, и на пороге появилась Леонарда. Женщина буквально застыла, потрясенная открывшейся глазам картиной: догоравший ночник едва освещал кроваво-красный альков и два распростертых, сращенных любовью тела. Обнаженная, застывшая в бесстыдной позе Фьора напоминала умершую вакханку. Леонарда нахмурила брови и, машинально перекрестившись, медленно двинулась к кровати, в которую она когда-то, сто лет тому назад, уложила невинную девушку..
     Осторожно, стараясь не разбудить новобрачную, она приподняла ее и уложила поудобнее на кровать. Погруженная в глубокий сон, Фьора лишь пробормотала несколько бессвязных слов и улыбнулась, но, как только голова ее коснулась подушки, она сразу свернулась в клубочек, словно довольный котенок. Леонарда прикрыла молодую женщину и, обогнув кровать, подошла к Филиппу, осторожно потрясла его за плечо и тихо прошептала в самое ухо:
     - Мессир, вставайте! Уже пора...
     За долгие годы военной службы Филипп привык спать где придется и просыпаться по первому зову. Поэтому он сразу же повернулся и посмотрел на Леонарду совершенно осмысленным взглядом...
     - Что такое? - проворчал он.
     - Тише!.. Я говорю, что уже рассветает и ваши люди давно встали. Мессир де Прам завтракает.
     - Уже?.. Зачем уезжать так рано?
     - Вы сами знаете, зачем. Чтобы не привлечь внимания посторонних. Вы же договорились об этом с мессиром Франческо?..
     - Да, действительно.., но это было до...
     И Филипп склонился к Фьоре, чтобы поцеловать ее, но Леонарда удержала его.
     - Не будите ее! Так будет проще...
     - Вы хотите, чтобы я уехал.., не простившись с нею?
     - Да. Так будет легче для нее, да и для вас тоже! Вы же не хотите, чтобы вам все время вспоминалось ее заплаканное лицо.
     - Нет!.. Нет, вы правы...
     Гибким движением, почти не опираясь на кровать, Филипп встал, широко зевнул и потянулся, ничуть не стесняясь своего обнаженного тела, на котором виднелись следы старых ран и свежие царапины, оставленные ногтями Фьоры. Прежде чем забрать одежду, в которой он вошел накануне в спальню, Филипп повернулся к кровати, чтобы в последний раз полюбоваться своей женой, которая лежала почти полностью прикрытая массой темных спутанных кудрей... Усталая, с синевою под глазами, она показалась ему еще прекраснее, еще желаннее...
     При мысли, что он видит Фьору последний раз, у Филиппа сжалось горло... Как было бы хорошо остаться с нею навсегда, но контракт, на подписании которого он настоял сам, давал ему право лишь на одну ночь. Быстро наклонившись, Филипп взял длинную прядь темных волос и поднес ее к губам.
     - Прощай!.. - прошептал он. - Прощай, любимая!
     Выпрямившись, Филипп заметил, что Леонарда, со странным выражением лица, протягивает ему ножницы... Он взял их с улыбкой, совершенно потрясшей пожилую даму. Невероятно, но этот человек, о котором она не могла сказать ни одного доброго слова, улыбался, как восторженный ребенок.
     - Спасибо! - сказал Филипп.
     Он отрезал прядку волос, подержал ее на ладони, затем, вернув ножницы Леонарде, взял свою одежду и, ни разу не обернувшись, вышел из комнаты. Оставшись наедине с Фьорой, воспитательница осторожно задернула полог кровати, чтобы утренние лучи солнца не разбудили спящую, и на цыпочках вышла вслед за Филиппом.
     А в это время Бельтрами поджидал Селонже в просторном холле с вымощенным белой и черной мраморной плиткой полом.
     Он неподвижно стоял внизу у лестницы. Его волосы были еще влажны от холодной воды, которую пришлось вылить на голову, чтобы прогнать хмель. Налитыми кровью глазами Франческо наблюдал за тем, как уже полностью готовый к отъезду бургундец, в сапогах и теплом плаще, медленно спускается по ступенькам. Бельтрами с горечью заметил, что тот шел тяжелым шагом человека, которому вовсе не пришлось спать... Вероятно, он с толком провел единственную имевшуюся в его распоряжении ночь!
     Внезапно Франческо почувствовал, как его охватывает безумная ярость. Ему захотелось все бросить и побежать в спальню. Его дорогая дочь, вероятно, лежит там измученная, униженная, рыдающая, больная от мысли, что долгие часы ей пришлось служить удовлетворению ненасытной похоти бургундца.
     Но тут он заметил спускающуюся вниз Леонарду и ценой невероятного усилия взял себя в руки. Самое главное, чтобы это грубое животное навсегда скрылось с их глаз! Окружив свою любимую заботой и лаской, он быстро заставит ее забыть пережитое.
     Бельтрами постарался, чтобы голос его прозвучал твердо:
     - Вы простились с ней?
     - Нет... Она спит, и я не стал ее будить. Вы с ней попрощаетесь за меня... Вы скажете ей...
     - Что еще? - грубо прервал его купец.
     - Ничего! Все равно вы не знаете...
     - Я ничего не собираюсь ей передавать! Напротив, я приложу все усилия, чтобы она поскорее вас забыла! Вы хотели одну ночь, и вы ее получили. А теперь вам остается лишь сдержать обещание и погибнуть на поле боя!
     - Разве я это обещал? - высокомерно спросил Селонже.
     - Мне кажется, да! Припомните-ка свои собственные слова: женитьба на моей дочери запятнает вашу честь и вам ничего не остается, как кровью смыть это бесчестье. Ведь ничего не изменилось?
     - Нет, ничего не изменилось! Разве я смогу привезти к герцогскому двору жену, как две капли воды похожую на свою мать, казненную за кровосмешение и прелюбодеяние? Нет! Ничего не изменилось. Но вы не можете даже вообразить, как я об этом сожалею!
     - Как видно, ночь не показалась вам слишком длинной? - насмешливо спросил Бельтрами. - Быть может, вы надеетесь на новое приглашение?
     С минуту Филипп молча разглядывал флорентийца. Внезапно он понял, как этот человек должен страдать от того, что вынужден был отдать ему Фьору. Он догадался, какие темные чувства всколыхнула в душе Бельтрами их странная свадьба.
     Франческо наверняка обнаружил, что его отцовские чувства оказались совсем не такими, какими он их себе представлял.
     И раздражение Филиппа внезапно сменилось жалостью.
     - Не бойтесь! Я не собираюсь возвращаться. Знайте, что всего за несколько часов я испытал такое счастье, что воспоминания о нем хватит мне до конца жизни. Я никогда не забуду эту ночь.., надеюсь, что и Фьора ее не скоро забудет! А теперь прощайте, мессир Бельтрами! Берегите ее!
     С этими словами Филипп направился к двери, на ходу натягивая толстые кожаные перчатки, которые он обычно носил за поясом. Но Бельтрами остановил его, протягивая запечатанный пергаментный свиток.
     - Минутку, граф! Вы забыли главное. Вот плата за пресловутое пятно, так замаравшее вашу честь.
     Филипп побледнел и хотел было отказаться. Он заметно колебался.
     - Я бы охотно швырнул вам в лицо это заемное письмо, - прорычал он. - Но монсеньор Карл слишком нуждается в деньгах. Однако не беспокойтесь. Вы будете вознаграждены сторицею. Ведь когда я умру, жена унаследует все мое состояние.
     Филипп раздраженно вырвал свиток из рук Бельтрами, сунул его под камзол и чуть ли не бегом выскочил из комнаты, сопровождаемый смехом купца. Пройдя садом, чуть серевшим в предрассветной дымке, Селонже присоединился к поджидавшим его спутникам.
     Стоя на лестничной площадке, где ее застала недавняя ссора между мужчинами, Леонарда быстро перекрестилась, прислушиваясь к удаляющимся шагам странного человека, которого получила в мужья Фьора. Услышанное многое ей объяснило. Теперь-то ей стало понятно, почему брачный контракт бросил ее воспитанницу в объятия совершенно незнакомого человека.
     Леонарда медленно преодолела последние ступени и подошла к Бельтрами, который, стоя на пороге дома, грозил кулаком в сторону опустевшего сада.
     - Так он знал? - спросила она тихо.
     Франческо, забывший о присутствии Леонарды, вздрогнул и молча взглянул на нее. Его рука бессильно опустилась.
     Пожав плечами, он вздохнул и произнес:
     - Вы полагаете, что я отдал бы ему Фьору, если бы не это? Лоренцо де Медичи отказал герцогу Бургундскому в займе. Рука моей дочери.., и ее приданое - вот цена его молчания. Как видите, он не продешевил!
     - Чтобы человек его звания унизился до такого гнусного торга? В это верится с трудом. Селонже всегда слыли за людей суровых, неуступчивых, но их верность слову, честность никогда не вызывали сомнений. Да и ради чего им ронять свое достоинство? Ради денег? Но они всегда находились в милости у герцога и не имели недостатка ни в чем...
     - Это единственное, что его оправдывает: он добивался денег не для себя. Вы же слышали его слова? Слава богу, он уехал, и на сей раз навсегда! Мы никогда его больше не увидим!
     - Никогда? Разве он намерен бросить молодую жену, в которую, по всей видимости, сильно влюблен?..
     - Нет, но он решил искать смерти на войне. Филипп любит Фьору, по крайней мере на словах. Может быть, это и правда. Но он считает, что женитьба на дочери опозоренных родителей запятнает его родовую честь.
     - Он женился на дочери одного из самых уважаемых граждан Флоренции. Хоть он и Селонже, но ему не приходится краснеть за такое родство. Никто в нашем городе и слыхом не слыхивал ни о каких де Бревай...
     - Разумеется, но Селонже заладил свое: такой позор невозможно пережить.
     - А откуда он все узнал?..
     - Понятия не имею. Утверждает, что был поражен семейным сходством... Молодые де Бревай, сестра и брат, очень походили друг на друга. А дочь - живой их портрет. Теперь же, донна Леонарда, прошу вас, не будем больше говорить об этом человеке. Мне бы хотелось как можно скорее забыть о нем.
     - Вы полагаете, что Фьора забудет его с такой же легкостью? Он сумел покорить ее сердце, иначе она бы не отдалась ему так беззаветно. И я готова поклясться, что ваша дочь принадлежит к категории однолюбов. Она же будет страдать...
     - Но не сейчас! Она знает, что муж должен присоединиться к армии герцога под Нейсе, и готова его ждать. Вот его смерть действительно явится для нее ударом. Надеюсь только, что ждать ее придется недолго: боль утраты, без сомнения, будет острой, но и она пройдет.
     - Ожидание может затянуться, - покачала головой Леонарда. - Из страха погубить свою бессмертную душу, а может быть, и честь, рыцарь не станет кончать жизнь самоубийством.
     Следовательно, ему придется найти более сильного противника, чтобы погибнуть в честном бою. А если верить рассказам его оруженосца, найти такого противника будет нелегко... Мессир Франческо, вы заключили очень странный контракт! Всевышний может помешать его выполнению...
     - Поживем - увидим! А сейчас будем радоваться тому, что Фьора навсегда останется с нами. И мы по-прежнему будем холить и лелеять ее.
     - Разве она никогда не сможет носить имени своего мужа?
     - Разумеется, сможет! Как только изменится политическая ситуация и не надо будет опасаться гнева. Лоренцо, мы сразу же объявим о браке.
     - А если это удастся сделать одновременно с объявлением о смерти мужа, то будет еще лучше, не правда ли? - с горечью спросила Леонарда.
     Она вдруг поняла, что если бы Филипп не предъявил права на первую брачную ночь, то Бельтрами вполне бы устроила их постыдная сделка. Напрашивался вывод: даже лучший из лучших подчас способен вести себя как безжалостный эгоист. Конечно, прошлой ночью, когда Фьоре пришлось делить ложе с мужчиной, Бельтрами, наверное, пережил все муки ада. Но теперь он думает только о счастье всегда видеть дочь рядом с собой...
     - Действительно, как прекрасно все устроилось! - вздохнула Леонарда. - Но мне пора идти в спальню к Фьоре, чтобы быть рядом, когда она проснется. Сдается мне, что, в отличие от вас, это утро вовсе не покажется ей приятным...
     Леонарда с трудом сдерживала гнев. Сколькими слезами придется заплатить ее девочке за счастье, которое продолжалось лишь три дня и одну ночь. Неужели Бельтрами не понимает, что, познав плотскую любовь, его дочь никогда не станет прежней Фьорой? А если родится ребенок?
     "Не дай бог! - подумала про себя Леонарда. - Став матерью, Фьора никогда не сможет забыть свое мимолетное супружество. А забвение - это лучшее из того, что можно ей пожелать".
     Медленными шагами, стараясь не шуметь, Леонарда снова вошла в спальню. Фьора продолжала спать. Воспитательница придвинула к кровати стул и села, ожидая ее пробуждения. Она не хотела, чтобы Фьора проснулась одна в пустой комнате.
     И действительно, едва открыв глаза, Фьора сразу же увидела перед собой знакомое лицо и широко улыбнулась:
     - Вы здесь? Неужели так поздно?
     - Скоро пробьет двенадцать. Хорошо выспалась?
     Но взгляд Фьоры уже обратился ко вдруг ставшей слишком широкой кровати, которая хранила еще отпечаток другого тела...
     - Филипп!.. Где он?
     Леонарда поднялась со стула и пересела на краешек кровати, поближе к Фьоре.
     - Он уехал, - ответила она как можно спокойнее, заметив, что глаза Фьоры, минуту назад еще затуманенные сном, вдруг вспыхнули и широко открылись.
     - Уехал?.. Но не для того, чтобы...
     - Чтобы присоединиться к герцогу Бургундскому. Он покинул наш дом...
     - И вы не разбудили меня?
     Никогда еще Фьора не смотрела на своего старого друга с таким гневом.
     - Он не велел вас будить. Думаю, он боялся, что расставание будет очень тяжелым. На прощание он захватил прядь ваших волос.
     - Неужели необходимо было уезжать в такую рань? Он мог бы задержаться, хоть на несколько часов. Нам было так хорошо вместе!.. Может быть, он не успел еще далеко отъехать?..
     Фьора вскочила с постели и, как была, нагишом подбежала к окну и широко распахнула его. Небо было затянуто серыми тучами, и с самого утра на землю сеял мелкий холодный дождь.
     Но Фьора, казалось, ничего вокруг не замечала.
     - Филипп! - изо всех сил закричала она. - Филипп!
     Вернись!
     Услыхав ее крики, Бельтрами, который прогуливался по саду, чтобы окончательно стряхнуть с себя воспоминания о проклятой ночи, поднял голову, да так и застыл, потрясенный необычайным зрелищем: обнаженная, с растрепанными волосами женщина, бросающая во все стороны отчаянные призывы...
     Женщина, которая не была, просто не могла быть его дочерью.
     Фьора с ее чистым, мелодичным голосом не способна издавать звуки, напоминающие хриплое рычание львицы, зовущей к себе самца...
     Крики все не утихали, бесстыдная, сводящая с ума картина все стояла перед глазами. Тогда, зажав руками уши, чтобы ничего не слышать, несчастный, не разбирая дороги, кинулся через голый зимний сад к ненадежному, но у