- Конечно! Это сама очевидность. Однако...
     На атом слове он встал, поставил колено на диван и взял ее за подбородок, чтобы заставить смотреть ему прямо в глаза.
     - Однако что? - спросил он с не предвещавшим ничего хорошего металлическим оттенком в голосе. - Не собираешься ли ты, случайно, говорить мне еще о твоем американце? Смотри, Марианна! Я всегда считал тебя женщиной незаурядной. Я не хотел бы изменить это мнение...
     - Сир, - испуганно воскликнула она, - прошу вас! Я.., я еще не все вам рассказала...
     Он оставил ее и отошел в сторону.
     - Тогда говори! Я слушаю тебя...
     Что-то изменилось в атмосфере, ставшей на некоторое время такой же, как когда-то. Наполеон снова стал ходить по комнате, но медленнее, опустив голову на грудь, слушая и размышляя одновременно. И когда наконец Марианна умолкла, он обернулся и устремил на нее взгляд серо-голубых глаз, из которых снова исчез гнев.
     - И что же ты собираешься теперь делать? - серьезно спросил он.
     Она заколебалась на мгновение, ибо, сознательно умолчав о пребывании в Москве кардинала де Шазея, теперь невозможно признаться в намерении встретиться с ним в имении графа Шереметева. К тому же и без этого Наполеон мог посчитать отступничеством ее желание уйти к врагу.
     Опустив голову, чтобы избавиться от его пронизывающего взгляда, она прошептала:
     - Я думаю покинуть Москву.., сегодня вечером.
     Мой друг Жоливаль укрылся во дворце Ростопчина. У него сломана нога, и в случае пожара ему будет трудно спастись.
     - Куда вы направитесь?
     - Я.., я еще не знаю!..
     - Ты лжешь!
     - Сир! - возмутилась она, злясь на себя за то, что покраснела.
     - Не кипятись! Я вижу, что ты лжешь, и ты это прекрасно знаешь. Просто ты хочешь броситься за казаками. Чтобы, невзирая ни на что, найти этого Бофора, которым ты увлечена до потери сознания. Неужели ты не отдаешь себе отчета, что он приведет тебя к гибели?
     - Это не правда! Я люблю его...
     - Достойная причина! Я тоже любил Жозефину, и, однако, я прогнал ее, потому что я хотел иметь наследника.
     Я и тебя любил, тебя... Да, ты можешь улыбаться, но я любил тебя по-настоящему и, быть может, люблю еще.
     Однако я женился на другой, потому что эта другая - дочь императора, а основание династии требует этого...
     - Это не одно и то же.
     - Почему? Потому что ты воображаешь, что не выдумала эту любовь? Потому что ты считаешь себя женщиной одной-единственной страсти? Полно, Марианна... Не глупи! Разве ты не любила, выходя замуж за человека, которого по моему приказу гильотинировали в Венсене?
     - Он сам позаботился убить ту любовь. И то было просто детское увлечение...
     - Да нет же! Если бы на месте того негодяя оказался достойный человек, ты бы спокойно жила с ним, не думая о других. Однако ты уже тогда видела Бофора... А как насчет меня?
     - Вас?
     - Да, меня! Меня ты любила? Да или нет? Или ты разыгрывала комедию? В Трианоне? В Тюильри?
     Она с ужасом смотрела на него, чувствуя, что теряет почву под ногами перед лицом такой безжалостной логики.
     - Я надеюсь, - прошептала она, - что вы не верите в это. Да, я любила вас.., до потери разума от ревности в день вашей свадьбы.
     - И если бы я женился на тебе, ты была бы самая верная из императриц. Однако ты познакомилась с Язоном Бофором! Скажи мне, Марианна, можешь ли ты точно установить момент, когда ты заметила, что любишь его?
     - Я не знаю. Это так неопределенно... Такое не случается сразу. Хотя.., мне кажется, что я почувствовала это.., на балу в австрийском посольстве!
     Император покачал головой.
     - Когда ты увидела его рядом с другой. Когда ты узнала, что он женат, значит, потерян для тебя. Это именно то, что я думал...
     - Что вы хотите сказать?
     Он коротко улыбнулся ей улыбкой, вернувшей ему его двадцать лет, и с большой нежностью обнял ее за плечи и привлек к себе.
     - Ты - как все дети, Марианна. Они всегда желают того, чем не владеют, и чем трудней цель, тем больше желание. Из-за какого-нибудь пустяка они пренебрегают самыми красивыми, иногда очень дорогими игрушками и украшениями. И чтобы добраться до отражения звезды, сверкающего в глубоком колодце, они готовы рисковать жизнью. Ты похожа на них... Ты готова оставить землю ради отражения в воде, ради чего-то, чем ты никогда не овладеешь и что уничтожит тебя.
     Она запротестовала, но не так пылко, как недавно.
     - Он тоже.., он любит меня.
     - Ты сказала это тише, потому что не совсем уверена в этом, и ты права... Что он особенно любит, так это собственное изображение, которое он видит в твоих глазах.
     О, конечно, он по-своему может любить тебя. Ты достаточно красива для этого. Но признай, что он явил тебе плохие доказательства своих чувств. Поверь мне, Марианна, оставь эту идею. Откажись от этой пагубной любви...
     Ты должна перестать жить не свойственной тебе жизнью.
     Жить ради одного, забывая о другом...
     - Я не могу! Я не могу!
     Он ничего не ответил и отпустил ее, тогда как слезы засверкали на глазах молодой женщины. Он быстро подошел к стене, снял недавно укрепленный им портрет и подал его ей.
     - Смотри! Вот мой сын. Этот портрет, написанный Жераром, привез мне из Парижа накануне вступления в Москву Боссе. У меня нет более драгоценного сокровища... Посмотри, как он красив!
     - Очень красив, сир!
     С непонятным отчаянием она смотрела сквозь слезы на изображение великолепного белокурого малыша со взглядом уже серьезным, несмотря на едва укрывавший его муслин и гирлянды роз. Голос императора стал более проникновенным, доверительным, но и более настойчивым.
     - У тебя тоже есть сын. И ты сказала, что он превосходный. Ты утверждаешь, что не можешь разлюбить Бофора, но разве так легко не любить своего сына, Марианна? Ты прекрасно знаешь, что нет! Если ты упорствуешь в безумных поисках невозможного счастья, преследуя человека женатого, - не забывай этого, ибо сеньора Бофор существует, даже если вы решили забыть о ней, - да, так если ты упорствуешь, наступит день, когда желание вновь обрести своего ребенка станет невыносимым, даже и особенно, если у тебя будут другие, потому что ты не изведаешь его любви.
     Неспособная больше вынести это, она выронила из рук портрет и навзничь рухнула на диван, сотрясаясь от конвульсивных рыданий. Она едва расслышала голос императора, который прошептал:
     - Плачь! Тебе это необходимо... Оставайся здесь, я скоро приду!
     Некоторое время она проливала слезы, даже не отдавая себе отчета почему. Она не могла определить, кем вызвано это отчаяние, принесшее ей такую боль: мужчиной, которого она упорно обожала, или ребенком, о котором ей так неожиданно напомнили...
     В конце концов она почувствовала, что ее приподняли и чья-то заботливая рука провела по ее лицу смоченной в одеколоне салфеткой, из-за чего она чихнула.
     Открыв глаза, она узнала Констана, который склонился над ней с таким беспокойством и сочувствием, что, несмотря на ее горе, она улыбнулась ему.
     - Уже так давно вы не дарили мне ваши заботы, мой дорогой Констан.
     - Действительно, госпожа княгиня. Я часто жалел об этом. Вы чувствуете себя лучше? Я приготовил еще немного кофе...
     Она охотно приняла чашку горячего напитка, залпом выпила и сразу почувствовала облегчение. Оглянувшись и увидев, что, кроме верного слуги, в комнате никого нет, она спросила:
     - А где император?
     - В соседней комнате, где он устроил свой кабинет.
     Говорят, что вспыхнули новые пожары вдоль реки, которую называют Яуза, совсем рядом с дворцом... Балахова, где неаполитанский король разместил штаб...
     Она сейчас же вскочила и подбежала к окнам, но они не выходили на нужное направление. Виднелся только легкий дым в восточной стороне.
     - Я говорила ему, что это начнется, - сказала она нервно. - Возможно, новые пожары заставят его решиться эвакуироваться...
     - Это меня сильно удивило бы, - заметил Констан. - Эвакуироваться? Его величество не знает этого слова. Так же, как и слова "отступление". Он даже не знает, что это значит. Какова бы ни была опасность.
     Погодите, сударыня, взгляните на этот сафьян, - добавил он, показывая молодой женщине большой зеленый портфель, который он достал из дорожного кофра, - вы видите этот тисненный золотом венок?
     Она сделала знак, что да. Тогда, с нежностью проводя пальцем по вдавленному в кожу рисунку, Констан вздохнул.
     - Этот венок воспроизводит тот, который в Нотр-Дам в день коронации он сам возложил себе на голову.
     Обратите внимание на рисунок листьев. Они заострены, как стрелы наших древних лучников, и, как и они, всегда устремлены вперед, никогда не пятясь...
     - Но они могут быть уничтожены! Что станет с ними среди огня, с вашими лаврами, мой бедный Констан?
     - Ореол, госпожа княгиня, более сияющий, чем ореол мученика. Огненный венок в некотором роде...
     Быстрые шаги возвращавшегося императора оборвали его речь, и он отступил в глубь комнаты, тогда как появился Наполеон. На этот раз он был мрачен, и его нахмуренные брови слились в одну линию, под которой глаза приобрели оттенок стали.
     Подумав, что она будет лишней, Марианна хотела сделать реверанс.
     - С разрешения вашего величества...
     Он посмотрел на нее с враждебным видом.
     - Воздержитесь от реверанса, княгиня. Не может быть и речи, чтобы вы уехали. Я хочу, чтобы вы остались здесь.
     Напоминаю вам о вашем недавнем ранении. Я не могу позволить себе отпустить вас бродить по неизвестным дорогам, подвергаясь любым опасностям войны.
     - Но, сир.., это же невозможно!
     - Почему? Из-за ваших.., предсказаний? Вы боитесь?
     Она слегка пожала плечами, скорее от усталости, чем от непочтительности.
     - Ваше величество хорошо знает, что нет! Но я оставила на галерее моего юного кучера, а во дворце Ростопчина - старых друзей, которые ждут меня и, наверное, тоже уже волнуются...
     - Глупости! Со мной вам ничто не угрожает, насколько мне известно! Что касается дворца Ростопчина, там расквартированы гренадеры герцога де Тревиза, так что ваши друзья не оставлены без присмотра! Нужды нет! Я не хочу и слышать о том, чтобы позволить вам совершить какую-нибудь глупость. Кто вас привел сюда?
     - Майор Тробриан.
     - Еще один старый знакомый! - заметил Наполеон с лукавой улыбкой. - Решительно, они притягиваются к вам словно к магниту. Хорошо, я пошлю за ним, чтобы он занялся вашим Жоливалем и этим.., ирландцем, мне кажется, о котором вы говорили. Он приведет их сюда. Слава Богу, в этом дворце всем места хватит...
     Констан займется вами, а вечером мы поужинаем вместе. Это не приглашение, сударыня, - добавил он, заметив, что Марианна собирается сделать протестующий жест, - это приказ...
     Оставалось только подчиниться. После глубокого реверанса молодая женщина последовала за императорским слугой, который с уверенностью человека, давно привыкшего ориентироваться в самых огромных дворцах, провел ее через два коридора и небольшую лестницу в довольно приятную комнату с окнами, выходившими примерно над окнами императора.
     - Завтра мы постараемся найти слуг, - с извиняющейся улыбкой показал он на запыленные окна. - Пусть госпожа княгиня на этот раз проявит снисхождение...
     Оставшись одна, Марианна попыталась обрести немного спокойствия и усмирить разрывающую сердце боль.
     Она чувствовала себя беспомощной, покинутой, несмотря на проявленное к ней неподдельное участие Наполеона в такой момент, когда у него, безусловно, было достаточно более важных дел, чем личная драма женщины.
     Что сказал он только что? Что он, может быть, любит ее еще? Нет, это не было возможно! Он сказал это, только чтобы утешить ее. Той, кого он любил, была его белокурая австрийка.., и, кстати, теперь это имело так мало значения. Но самым серьезным, самым волнующим также было это бессмысленное категорическое утверждение, что она не женщина одной любви, что она может быть чувствительной к очарованию другого мужчины, а не только Язона. Как он не понимает, что это не так, что она никогда никого, кроме него, не любила, даже тогда, после Корфу...
     Она сильно сжала руки, и по спине пробежала дрожь.
     Корфу! Почему это название вдруг всплыло в ее памяти? Может быть, потому, что ее мозг подсознательно искал подтверждение доводам императора? Корфу.., грот... и тот рыбак, тот загадочный мужчина, которого она даже не видела, но в объятиях которого тем не менее познала истинное опьянение, упоение, какое ни один мужчина, кроме этого незнакомца, у нее не вызывал.., даже Язон.
     Той ночью она вела себя как девка. И, однако, ничуть об этом не жалела. Наоборот... Память о том безликом любовнике, которого она про себя называла Зевсом, хранила нетронутым его волнующее очарование...
     И Марианна, столкнувшись с самой трудной проблемой, какая ей когда-либо встречалась, запутывалась в ней, теряя всякое представление о времени. Безусловно, прошли часы, ибо солнце шло к закату, когда в дверь постучали и появился Констан. Найдя Марианну сидящей на низком стуле с твердой спинкой, он всполошился:
     - О, госпожа княгиня ни минутки не отдыхала, мне кажется. Она выглядит такой усталой...
     Она безуспешно попыталась улыбнуться и провела по лбу рукой, показавшейся ей ледяной.
     - Это правда. Я устала. Который уже час?
     - Начало седьмого, и император настойчиво просит ваше светлейшее сиятельство...
     - Господи! Но я даже не подумала хоть немного заняться туалетом...
     - Это не имеет значения. Его величество хочет показать кое-что госпоже княгине, кое-что очень серьезное.
     Ее сердце пропустило один удар.
     - Серьезное? Мои друзья...
     - Уже прибыли.., в полном порядке, не волнуйтесь.
     Идите скорей!
     На этот раз он проводил ее в какой-то вестибюль, где ей открылась странная сцена: целая группа мужчин окружала носилки, на которых лежало прикрытое красной тряпкой тело. Император стоял рядом с носилками вместе с мужчиной выдающейся внешности, которого Марианна не знала. Немного дальше полулежал на кушетке Жоливаль, закутанный в слишком большой для него халат. Около него переминался с ноги на ногу очень бледный Гракх.
     - Слава Богу, вы здесь... - начала она.
     Но Наполеон подозвал ее к себе.
     - Мне сказали, что вы знаете эту женщину! Что это она пыталась убить вас... Это правда?
     Глаза Марианны расширились. Да, это была Шанкала... Бледная, со струйкой крови, текущей из угла рта, цыганка дышала с большим трудом.
     - У нее раздавлена грудь, - сказал император. - Она проживет не больше часа, и это для нее лучше: так она избежит веревки. Хотите услышать, что она рассказала?
     - Конечно... Но как она попала сюда?..
     Гракх робко осмелился подать голос:
     - Это мистер Крэг нашел ее, возвращаясь с повозкой, на набережной Яузы, когда там начался пожар!
     Она была еще жива, он и взял ее с собой в надежде узнать новости о господине Бофоре. Он как раз привез ее, когда комендант пришел со мной, чтобы позвать этих господ, и господин виконт попросил отвезти ее к вам.
     Теперь Марианне стало все ясно.
     - Язон! Господи! Они убили его...
     - К несчастью, нет! - проворчал Наполеон. - Он жив. Перестаньте же терзать себя из-за этого человека! Лучше послушайте, что вам скажут. Вот барон д'Идевиль, мой переводчик. Ему удалось заставить говорить эту женщину и понять то, что этот бравый малый не смог полностью ухватить.
     - Нет, сир, прошу вас, - взмолился Жоливаль. - Позвольте мне самому сказать ей. Это будет менее тягостно. Для барона мы только чужие люди. Но это не значит, что я не признателен ему за помощь.
     Барон д'Идевиль поклонился, сделав знак, что он понимает все, и отошел на несколько шагов с Наполеоном.
     Марианна повернулась к своему другу.
     - Итак, Жоливаль? Что вы хотите сообщить мне?
     - О, собственно, пустяк, - сказал он, пожав плечами, - ив этом деле нет ничего ужасного.., увы, только не для вас!
     - Объяснитесь же! Ведь Язон не расстрелян?
     - Нет. Он в полном здравии и в настоящий момент должен спокойнейшим образом ехать в Санкт-Петербург. В окрестностях Москвы, куда переместился лагерь Кутузова, казаки привели его к офицеру.., некоему полковнику Крылову.
     - Крылову? Но это же фамилия его друзей, к которым он хотел попасть?
     - Безусловно, это один из них. Шанкала не смогла много рассказать, но она запомнила фамилию и видела, как Язон шел рука об руку с русским офицером. Оба казались в прекрасном настроении. Тогда, подумав, что опасность миновала, цыганка подошла к Язону. Он спросил ее, где вы и почему не вместе с нею...
     - И что она ответила?
     - Что она не знает. Что она потеряла вас на каком-то перекрестке...
     - И он поверил ей? - вскричала Марианна.
     - Очевидно! Он прекратил расспросы и ушел со своим новым другом. Но она упрямая и осталась, что не составило труда, так как женщин там было много. История с американцем наделала шуму, и ей удалось разведать, что Крылов добился разрешения проводить его в Петербург, чтобы поручить заботам своей семьи. Она хотела последовать за ними, но Кутузов приказал избавиться от женщин, и всех их отправили в город. Шанкалу прихватили вместе с другими, и волей-неволей ей пришлось возвратиться. Вот, собственно, и все...
     - Но это невозможно! - вскричала Марианна, не веря своим ушам. - Язон попытается найти меня.
     - Перед уходом Шанкала видела, как он сел на лошадь. Сейчас он уже далеко...
     - Не правда! Невозможно! Она лжет...
     Донесшийся с носилок стон заставил Марианну обернуться. Она увидела, что глаза цыганки полуоткрыты, а на бесцветных губах застыла слабая улыбка.
     - Говорю вам, что она лжет!..
     - Перед смертью не лгут, - строго сказал Жоливаль, тогда как Гракх живо нагнулся к женщине.
     Послышался шепот, завершившийся хриплым стоном.
     Пожелтевшая рука, которую держал Гракх, обмякла.
     - Она умерла... - прошептал юноша.
     - Что она сказала? Ты что-нибудь понял?
     Он кивнул, затем отвел глаза.
     - Она сказала: "Простите меня, мамзель Марианна". Она сказала: "Дура!.. Такая же дура, как и я!.."
     Чуть позже Марианна, которая с пустотой в голове и тяжестью в сердце готовилась приступить к ужину, позволила императору увлечь себя на террасу дворца.
     Пришел Дюрок с сообщением, что огонь охватил несколько новых кварталов, и Наполеон, бросив салфетку, встал из-за стола и направился к лестницам, сопровождаемый приглашенными на ужин. То, что он увидел, вызвало у него проклятие. Легкий ветерок колебал черные смерчи дыма, распространявшие противный запах серы и смолы. К востоку пламя вырывалось из домов, расположенных вдоль длинной улицы, а на берегу Москвы-реки горел большой пакгауз.
     - Там запасы зерна, - сказал кто-то, - и огонь пошел со стороны базара. Кажется, это район складов растительного масла и сала... К счастью, нет сильного ветра, иначе усмирить огонь было бы невозможно.
     - Какая дикость! - в сердцах бросил Наполеон. - Но я вижу там солдат с бочками и ведрами.
     Он отдал несколько приказов и направился к Марианне, которая смотрела на это зрелище.
     - Я начинаю верить, что вы были правы.., по меньшей мере частично. Эти кретины лишат нас продовольствия...
     Она обратила к нему пустой взгляд и покачала головой.
     - Они не удовольствуются этим, сир, уверяю вас.
     Но для меня теперь это не имеет значения... Надо думать о вас...
     - Какая же ты дурочка! - пробормотал он сквозь зубы. - Неужели ты думаешь, что я позволю тебе погибнуть? Ты - бравый маленький солдат, Марианна, даже когда ты говоришь глупости, а я люблю своих солдат, как собственных детей. Или мы погибнем здесь вместе, оба.., или вместе спасемся. Но еще рано говорить о смерти.
     Затем, видя, что она смотрит на него с улыбкой, более печальной, чем слезы, он добавил еще тише:
     - Верь мне. Твоя жизнь не окончилась. Наоборот, она открывается перед тобою. Я прекрасно понимаю, что ты страдаешь. Я знаю, ты воображаешь, что я мелю вздор, но наступит